Но тут сверху на нас наваливается несколько "фокке-вульфов". Имея запас скорости, быстро набираю высоту и сверху со своей четверкой накидываюсь на врага. Противник удирает. Время прикрытия кончалось - шли последние минуты. Даю команду - собраться. Появляется седьмой самолет - Никитина. Где же Паша? Снова передаю по радио:
- Сбор! Сбор!
Внимательно осматриваю воздушное пространство. Вот где Павел - в стороне Тыргу-Фрумос, выше меня! Гонится за истребителем. Но он попал в переплет: не замечает, что снизу к нему в хвост приближается другой, "Мессершмитт-109". Сомнений нет - охотник.
Спешу на помощь товарищу, но достать огнем "мессера" не могу, нас разделяет слишком большое расстояние. В таких случаях надо выручать словом:
- Паша, сзади "месс"!
Но он продолжал погоню. Вражеский летчик, гнавшийся за Пашей, открыл огонь.
Самолет Брызгалова загорелся. И Паша выбросился с парашютом.
К счастью, ветер нес его на территорию, освобожденную от врага. "Эх, Паша, Паша… Как же ты, такой сильный летчик, маху дал?!" - невольно твердил я, внимательно наблюдая за его приземлением. И горько, и досадно было за него. Мы вернулись домой, когда он приземлился.
Только об одном летчики и говорили: "А вдруг Паша ранен? Оказана ли ему помощь?"
Больше всех тревожился Никитин. Он был очень непосредствен и не умел скрывать своих чувств. То и дело он подбегал ко мне:
- Как вы думаете, товарищ командир, Паша уцелел?
Я его успокаивал: ведь Брызгалов приземлился в расположении наших войск. Разумеется, ему сейчас же оказали медицинскую помощь, и он скоро вернется. Но на душе у меня было неспокойно.
Брызгалов и в самом деле вернулся на следующий день. Его привезли на "У-2". Голова у него забинтована. Гимнастерка забрызгана кровью. Глаза грустные, вид унылый.
Мы бросились к нему:
- Да ты ранен, Паша?
Он ответил, морщась от боли:
- Шальная пуля задела подбородок. Пробила мягкую ткань, кость цела. - И стал отрывисто рассказывать: - Я погнался за немцем - ясно, это был охотник. Во время разворота на солнце потерял его из виду. Слышу команду - собраться. Огляделся: нет ли тут его напарника? И вдруг услышал глухие взрывы. Стреляли по моему самолету. Царапнуло и обожгло подбородок. Не успел я опомниться, как самолет охватило пламя. Пришлось прыгать… Все вспоминались слова Семенова: "Не увлекайся сбитым!"
У Паши сорвался голос. Помолчав, он добавил:
- Машину загубил, чуть жизнью не поплатился. Теперь буду осмотрительнее.
И в самом деле, с того дня наш бесстрашный товарищ стал гораздо осмотрительнее. Он одержал много побед над воздушным врагом и получил звание Героя Советского Союза.
ОДНАЖДЫ НА РАССВЕТЕ
По приказу Ставки войска на нашем участке фронта перешли к обороне. После тяжелых наступательных боев надо было привести их в порядок, подтянуть тылы, нуждались в восстановлении дороги. На отдельных участках по-прежнему приходилось отражать контрудары немцев, которые стремились столкнуть нас за Прут. Они подтянули авиацию, усилили свой 4-й воздушный флот. Нужно было не только уничтожать противника в воздухе, но и ослабить его ударами по аэродромам.
Как-то под вечер перед полком ставится задача: на рассвете вылететь на сопровождение штурмовиков, которые базируются вместе с нами. Они должны вывести из строя аэродром в районе Роман.
Ведя разведку и прикрывая войска, мы видели, что на этом ближайшем к нам аэродроме сосредоточено большое количество "фокке-вульфов" и "мессершмиттов".
К сопровождению мы готовы всем полком. Поведет нас майор Ольховский. Со своей эскадрильей я должен пойти южнее аэродрома. Наша группа - сковывающая, и нам приказано блокировать аэродром, сбивать вражеские самолеты на взлете, не допускать с юга "мессершмитты". Остальные истребители будут непосредственно прикрывать штурмовиков.
Когда сидишь на аэродроме вместе со штурмовиками, можно хорошо подготовиться к боевому вылету, все предусмотреть до мельчайших деталей. Но на подготовку времени в обрез. Как всегда в таких случаях, мы постарались за ночь предусмотреть все, казалось бы, непредвиденное.
Еще до рассвета, как в тот вылет, когда мы сопровождали "Петляковых" к Днепропетровску, загудели моторы, на взлет пошли "ИЛы", груженные бомбами. Когда оторвался последний, начали взлетать истребители.
В темноте не видно штурмовиков. Летим по курсу, проложенному на земле.
Мы уже за линией фронта. Под нами аэродром. В предрассветных сумерках видно, как засуетились, забегали немцы. Взлетающих самолетов не видно. Передаю кратко:
- Воздух чист.
Штурмовики ринулись в атаку.
Внимательно слежу за воздухом, чтобы не допустить истребителей с юга. А так и подмывает посмотреть на аэродром. Там бушевал огонь - горели самолеты. Взлететь ни одному не удалось.
Появилась группа немецких истребителей: они летели, очевидно, по тревоге с другого аэродрома. Но мы отбили все их атаки, без потерь вернулись домой.
Над территорией, занятой фашистами, далеко от линии фронта наша группа удерживала господство в высоте, успешно навязывала воздушному противнику свою волю, тактику. Как этот вылет отличался от первого, когда я ворочал головой, думая об одном - как бы не оторваться от ведущего! А тут у меня на все оказалось время: я успевал своевременно оценить обстановку, не упуская инициативы.
Врагу, как выяснилось после, "ИЛы" нанесли значительный урон. На некоторое время активность фашистской авиации снизилась.
В ОДИН ИЗ ТИХИХ ДНЕЙ
В один из тех дней, когда у нас шли так называемые бои местного значения, я вдруг снова почувствовал стреляющую боль в ухе.
Зайти к полковому врачу не удалось: мы несколько раз вылетали на прикрытие наземных войск, отражавших контрудары немцев. В полете и во время боя боль проходила. Но когда после очередного вылета я вылез из кабины, от боли потемнело в глазах.
С трудом доложив о выполнении задания, я прямо с КП отправился в санчасть. Оказалось - острое воспаление среднего уха.
Полковой врач стал настаивать, чтобы я лег в госпиталь. Но я не соглашался. В это время появился Семенов, обеспокоенный моим состоянием. Он дружески сказал:
- Запускать болезнь нельзя - смотри, оглохнешь. Обстановка не такая уж напряженная, за своих ребят не волнуйся. Подлечись.
Пришлось согласиться, хотя и на несколько дней не хотелось оставлять полк. Вместе со мной в санчасть направили и моего заместителя Павла Брызгалова: рана у него на подбородке все не заживала.
Временно за командира эскадрильи оставался Василий Мухин. Ему случалось водить звено, но групп он еще не водил, и я был неспокоен. Опасался за своих летчиков - дисциплинированных, но очень уж горячих ребят. Поэтому на прощание я напомнил им:
- Не забывайте об осмотрительности. Не допускайте поспешности. Особенно это относится к тебе, Никитин. Держи себя в руках, Миша, не горячись!
Летчики обещали вести себя рассудительно.
В госпитале мы пробыли с неделю. Я уже чувствовал себя хорошо, но меня еще не выписывали, хоть я и не раз просил отпустить меня в часть. Навещали нас с Пашей часто, и мы были в курсе жизни полка. Особенно сложных вылетов не было - в основном разведка.
Как-то вечером, когда мы с Брызгаловым играли в шахматы, в палате неожиданно появился Мухин. У него было такое странное выражение лица, что я сразу почуял недоброе.
- Вася, что случилось?
- Беда, товарищ командир!
Я вскочил.
- Ну, что молчишь? Говори быстрее - какая беда?
- Большие потери в эскадрилье. Никитин, Гопкало, Филиппов сбиты…
Ноги у меня подкосились, горло перехватило. Брызгалов без кровинки в лице, твердил:
- Не может быть, не может быть…
Вот что рассказал Василий Мухин:
- В паре с Гопкало мы вылетели на разведку. Район Тыргу-Фрумос - Роман. Все было хорошо. Собрали ценные сведения о движении войск. Но на обратном пути над линией фронта фашисты вдруг открыли сильный зенитный огонь. Снаряд угодил в самолет Гопкало. Это ведь могло случиться с любым летчиком… Мы очень горевали, рвались в бой, чтобы отомстить за Гопкало. Особенно Никитин. Он упросил послать нас на задание. Вылетели звеном: Никитин, Филиппов и я с Мальцевым. Задание сложное: разведать аэродром Роман. В районе аэродрома мы заметили, что взлетают истребители противника. И Никитин вдруг ринулся на врага. А тут на нас сверху сзади навалилось звено истребителей: оказалось, они барражировали над аэродромом. Завязался неравный бой. Немец сзади сверху атаковал Никитина. Я развернулся, чтобы отбить атаку. Но у фашистов было преимущество в количестве и высоте. И мне самому пришлось отбиваться. Я передал по радио: "Сбор!" Никитина и Филиппова не было видно. Мы с Мальцевым еле отбились. Пришлось вернуться на бреющем полете. А ребята так и не вернулись…
Ком подкатил у меня к горлу. Я еле сдерживал рыдания. Но, несмотря на все свое горе, невольно подумал о том, что летчикам в новом составе надо было как следует договориться на земле, быть осмотрительнее в сложной обстановке.
Товарищи - молодые, веселые - стояли перед глазами как живые.
Я немедленно покинул санчасть, наотрез отказавшись от лечения, и возвратился в полк. Брызгалова задержали в санчасти еще на несколько дней.
…На стоянке нет трех самолетов, нет трех наших отважных боевых друзей. Долг эскадрильи теперь - меньшими силами выполнять любую задачу командования.
СЕВЕРНЕЕ ЯСС
С самолета видно было, как по дорогам к линии фронта движется и движется вражеская техника. Снова подтянув резервы, фашистское командование попыталось еще раз нанести контрудар по войскам севернее Ясс. На этом направлении и находился наш аэродром. Опять разгорелись ожесточенные бои на земле и в воздухе. Фашисты вновь стали действовать большими группами самолетов, эшелонированно по высоте. Стараясь добиться успеха, стремились наносить по нашим войскам массированные удары с воздуха. На отражение налетов иногда вылетало по нескольку десятков истребителей из нашего авиакорпуса. Но иногда сил было недостаточно, и к нам с Первого Украинского фронта была брошена авиадивизия дважды Героя Советского Союза гвардии полковника Покрышкина. Она расположилась на аэродроме севернее нашего. Не раз нам пришлось вести совместные бои по отражению больших групп врага.
Однажды у нас приземлилась группа истребителей. И скоро по аэродрому пронеслось:
- Покрышкин! Покрышкин!
Издали я видел, как летчики вылезали из самолетов. Вот и Покрышкин. Я сразу узнал его по портрету. Он снял шлемофон, закурил. К нему подошли Ольховский, Семенов. Все о чем-то оживленно разговаривали.
Вот он какой - замечательный боевой летчик, испытанный авиационный командир! Понравились мне его выправка, быстрые, уверенные движения. Он сразу внушал уважение. Хотелось пожать ему руку, сказать, с каким вниманием мы, и я в частности, следили за воздушными боями на Кубани, за сообщениями о победах, одержанных им и его товарищами, как тщательно изучали их приемы. Вдруг вспомнилось одно из сообщений Совинформбюро о том, как Покрышкин - тогда капитан - на большой высоте заметил четыре немецких истребителя, вступил с ними в бой и сбил три вражеских самолета. Это было в апреле прошлого года. Думал ли я тогда, что увижу его и даже смогу подойти к нему, пожать руку? Впрочем, подойти я не решался. Мешало то же чувство, которое не позволило в Борисоглебске подойти к Герою Советского Союза Макарову, чей портрет я носил в планшете.
А пока я раздумывал и колебался, Покрышкин подал команду и его летчики быстро разошлись по самолетам. Группа поднялась в воздух. Самолеты построились в боевой порядок и взяли курс на свой аэродром.
Когда я подошел к командиру нашего полка, он сказал, что в районе их аэродрома была гроза и летчики переждали ее у нас.
Я следил за самолетом Покрышкина и думал о его мастерстве, о том, что многому, очень многому можно поучиться у него и его бывалых летчиков - не только личным, но и групповым боям.
…Наш полк получил пополнение, перебазировался к югу, в район Биволари, еще ближе к наземным войскам. "ИЛы" остались в Табэра. Тепло простились мы со штурмовиками и, как водится, повторяли:
- Еще вместе повоюем!
"СТРАХУ НЕ ПОДДАВАТЬСЯ! ВЫРВАТЬСЯ!"
На рассвете, наспех позавтракав, я уже у своего самолета. Погода ясная, но по небу плывут небольшие разорванные облака. Виктор Иванов, как всегда, хлопочет у машины.
- Все в порядке, товарищ командир! Мотор работает отлично, - докладывает он, поглаживая крыло самолета. - Каждый винтик ощупал. - И добавляет с довольной улыбкой: - Хороший аппарат, товарищ командир!
В то утро я повел большую группу самолетов, в которую входила и эскадрилья Амелина, на прикрытие наземных войск. Над линией фронта встретили около двадцати "Фокке-Вульфов-190". Они пытались связать нас боем. Теперь наверняка появятся пикирующие бомбардировщики. Принимаю решение дать короткий, решительный бой с "фоккерами", используя преимущество в высоте. Атакуем. Но противник боя не принимает и уходит к Яссам. Может быть, у него кончается горючее, а может, это уловка. Слышу по радио:
- Ястребы, ястребы, будьте внимательны! С юга, со стороны солнца, приближается большая группа пикирующих бомбардировщиков.
И я тут же увидел: около тридцати "Юнкерсов-87" под прикрытием "мессершмиттов" направляются к линии фронта со стороны Ясс. К ним присоединяются и "фоккеры", собравшиеся группой. Путь противнику надо преградить немедленно.
Всей группой отходим на территорию, занятую немцами. Оказываемся сзади и выше бомбардировщиков. Их хвост остался неприкрытым, так как истребители выдвинулись вперед. На скорости со стороны солнца атакуем "юнкерсов". Не успеваю переносить огонь с одного самолета на другой: некогда следить, сбил ли, нет ли. Но вот вижу - один "юнкерс" горит. Его зажег Амелин. Немцы, стараясь облегчить самолеты, стали бросать бомбы на свои же войска. А к Лене сзади снизу уже заходит четверка "мессершмиттов".
Передаю по радио:
- Леня, сзади "мессы"!
Несусь им наперерез. Противник отворачивает. Но успел открыть огонь: самолет Амелина пошел на снижение. Да, так и есть, его подбили… Он передает:
- Выхожу из боя.
Приказываю ведомому прикрыть Амелина, а остальным летчикам - отбивать врага короткими атаками.
Немецкие самолеты начали уклоняться от боя - уходить в южном направлении. Не выдержали нашего натиска. Группу мы прогнали. Ведя бой с истребителями, я напряженно наблюдал за воздушными подходами с юга. И недаром: там появилась новая группа "юнкерсов" под прикрытием "мессершмиттов". Тоже самолетов тридцать. Они приближались к линии фронта.
Принимаю решение: частью сил нанести удар по бомбардировщикам, а частью - атаковать истребители. Во главе ударной группы на скорости врезаюсь в бомбардировщики.
Началась воздушная "карусель". Нам удалось расстроить боевой порядок "юнкерсов". Но еще несколько наших самолетов получили повреждения и тоже покинули район боя. Противник, очевидно, по радио вызвал подмогу. Смотрю и глазам не верю: наших самолетов нет. Одни лишь вражеские, и их очень много: вокруг мелькают черные кресты.
Решаю набрать высоту в стороне. Направляюсь к небольшому облаку. Стрелка высотомера показывала 4000 метров. Не успел как следует осмотреться - снова раздалась команда с земли. Слышу голос командира корпуса:
- Ястребы, ястребы, приближается третья группа бомбардировщиков противника! Приказываю сбить ведущего!
Понятно: только так сорвешь налет! Сбить ведущего не просто. Но приказ надо всегда выполнять немедленно, а сейчас тем более. Передаю по радио:
- Понял вас. Иду в атаку.
Решаю атаковать в лоб. Сзади подойти к "юнкерсам" трудно: выше них сзади "мессершмитты".
Внимательно осматриваюсь: главное, чтобы враг не зашел в хвост. Лечу навстречу противнику, маскируясь небольшим облаком. Ведущий - впереди группы. Вижу его отчетливо. Со снижением иду на одну высоту. Бомбардировщики молчат. Отлично знаю уловки противника. Конечно, фашисты уже давно приметили надписи на бортах моего самолета. Выжидают. Но вот мы на одной высоте. Открывать огонь еще рано. Зато мимо меня вдруг полетели десятки трасс. Немцы не выдержали и открыли ураганный огонь.
А мне открывать огонь еще рано. Еще несколько секунд. Раз, два, три - и вот дистанция подходящая. В перекрестье прицела уже четко вижу ведущего. Бью в упор. Впритирку проношусь над ним - он словно нырнул под меня. Теперь надо на встречных курсах проскочить сквозь боевой порядок врага и сразу, с разворотом на 180 градусов, в свое расположение.
Сквозь строй "юнкерсов" я проскочил чудом - ни с одним не столкнулся. Разворачиваюсь на 180 градусов. Беру курс к своим. И тут мимо меня пронеслись "фокке-вульфы". Вот они начали снижаться. Стремительно разворачиваются. Один пристроился к хвосту моего самолета метрах в пятидесяти. Пара прикрывает его сзади. А еще дальше их целый рой - хвост кометы из истребителей. Вот когда они решили взять реванш!
Мне стало страшно: сейчас в упор расстреляют. Передаю по радио:
- Веду бой один. Прошу помощи.
- Крепись! Сейчас наши подойдут, - слышу взволнованный голос Борового.
Напрягаю всю свою волю. Приказываю себе: "Страху не поддаваться! Вырваться!"
Рокот мотора подбадривает. Самообладание ко мне вернулось. Стремительно маневрирую. Проделываю каскад фигур высшего пилотажа. А тем временем ведущий вражеской тройки яростно обстреливает мой самолет.
Теперь все зависит от моего морального состояния, от физической силы и умения пилотировать. Очевидно, силы противника на исходе. Мне тоже приходится нелегко. Но я еще могу продержаться.
"Фокке-вульф" ко мне присосался. Когда немецкий летчик старался упредить меня и выносил нос самолета, я отчетливо видел его голову, шлемофон, даже различал злое, напряженное выражение лица. Много раз трассы проходили совсем рядом. Слышно было, как попадает в хвостовое оперение. Скорее бы боеприпасы у стервятников кончились.
Выжимаю из самолета все, что он может дать. И отрываюсь. Теперь-то вряд ли им удастся сбить меня! Но неприятно, когда за спиной фашисты.
Еще стремительнее бросаю самолет из стороны в сторону. И вдруг гитлеровцы повернули назад - им вдогонку мчались "ЯКи". "Если б вы, друзья, пораньше прилетели… - подумал я. - Жаль, не могу к вам присоединиться - стрелка бензомерa на красной черте". И я грожу кулаком вслед фашистским самолетам: "Еще встретимся!"
Тревожит мысль о товарищах. Вблизи по-прежнему своих нет. В горле так пересохло, что не могу связаться с ними по радио.
Зато как же я обрадовался, когда, благополучно приземлившись на аэродроме, увидел, что все мои товарищи вернулись домой. И только тут почувствовал, до чего устал. Но надо было доложить командиру о проведенном бое - настоящем боевом крещении самолета. Тревожила мысль: "Сбил ли я ведущего первой группы "юнкерсов"?"
Собравшись с силами, быстро иду на КП мимо большого плаката. На нем крупными красными буквами написаны фамилии многих летчиков нашей части, сообщения о боях, проведенных сегодня, и одержанных победах. Мельком вижу фамилии Амелина, Брызгалова, Евстигнеева, Мухина, свою.