Больше в этот вечер о мертвецах не говорили.
Мы в Карпинске - маленьком промышленном городке. Типовые пятиэтажки, гастроном, очередь к кассе. Обычная городская жизнь, неторопливо ползущее время. И сумасшедшее чувство, как будто мы на минутку залетели сюда из другого времени, из другой жизни, где живой человек может встретить мертвеца, где можно попасть в субстанцию ужаса, где ученый-шаман у всех на глазах без единой спички заставляет вспыхнуть огонь. Вот сейчас мы снова погрузимся на свой потрепанный космический корабль - и вперед! Вернее - назад, в волшебное таинственное прошлое!
Машина буксует. Мы слезаем, подкладываем ветки под колеса, рубим хвою, наваливаемся сзади, ищем объезды.
Темнеет. Коля включает фары. Дорога вся в болотных кочках, по обе стороны - глухая молчаливая тайга. Машина кренится с боку на бок, мотор ревет.
Утром добрались до Североуральска, но заезжать в город не стали, хотя не мешало бы пообедать. Всем хотелось успеть еще сегодня доехать до места. День холодный, ветер с дождем. Но мы скинули ватники и засучили рукава. Мы почти не садились в машину, все равно каждую минуту надо было вылезать и гатить дорогу.
Ванда Иосифовна сидела в кабине и читала "Войну и мир". Принципиально. Дело в том, что утром произошло совещание: Ванда Иосифовна настаивала, что нужно вернуться, так как дорога совершенно непроходима.
Решающий голос был у Коли Стратулата. Он имел право отказаться ехать по такой дороге. Все ждали, что он скажет. Коля оказался на высоте. Он заявил:
- Мне, вообще-то, до вашей археологии дела мало, но раз уж столько проехали - обидно возвращаться.
Ребята сияли, жали Коле руку. Вообще, Коля-шофер - это совсем не то, что Коля-человек. В жизни он пошловат, обидчив, разозлившись, впадает в агрессию. Но за баранкой он преображается. У него становится напряженное, мужественное лицо, и даже что-то в нем мелькает от Бимбы из фильма "Плата за страх".
Проблуждав некоторое время (в прошлом году Валерий Николаевич и Миша Косарев пробирались к пещерам пешком, а как подъехать на машине - не очень представляли), сделав крюк в двенадцать километров, добрались до Тенькина - крошечной деревеньки в несколько домов, где жители собирают живицу.
Голодны мы были, как звери. На последней струне доварили кашу, сунули туда тушенку и начали есть. А наевшись, поставили палатки и уселись у костра. Сушили носки, обувь. От них и от мокрой и грязной одежды валил пар.
Завтра - пещеры!
Мы шли через горелый лес, заросший высокими красными цветами иван-чая. Этот цветок любит расти на местах лесных пожарищ. Из земли торчат только обгорелые пни и стволы.
Расколотые, в трещинах, заросшие кустарником скалы образуют гроты, цирки, колодцы.
И вот оно - Чертово городище. Еще это место называют Прорвой.
По религии манси души мертвых уходят в свои подземные миры через пещеры. Поэтому тут оставляли снаряжение, пищу, чтобы обеспечить покойника в его долгом путешествии. Археологи находят здесь и кости древних животных. В прошлом году Косарев нашел кость древнего носорога.
Душа покойника не сразу попадает в пещеру, а идет от места своей смерти по невидимой тропе мертвых. Плохо, если на такой тропе он случайно встретится с живым человеком: мертвец уведет живого с собой, в мертвый мир.
Подходим к отверстию, едва заметному сквозь кустарник. Привязываем к дереву капроновую веревку. Рыжий берет конец веревки и, взяв фонарь, первым лезет в отверстие. За ним, держась за веревку, Толя, Рита, Стасик, Сашка и я. Подбадривая себя песней: "Осторожней, друг, ведь никто из нас здесь не был, в таинственной стране Мадагаскар…", - становимся на четвереньки и протискиваемся. Мокрая галька режет ладони и колени. Она быстро сменяется льдом. Вот уже можно идти согнувшись, потом встать во весь рост и, держась за узкие стены, осторожно продвигаться по коридору. Ноги по щиколотку в ледяной воде… Стены опять сжимаются, потолок опять низко нависает над головой. Почти ползем в липкой ледяной грязи.
Крик впереди:
- Осторожнее!
Веревка натягивается. Это Рыжий, ползущий впереди, спрыгнул куда-то. Спускаемся и мы в колодец, примерно метр глубиной, от него снова - извилистый коридор. Жуткое чувство замкнутости пространства. Оно становится почти невыносимым, когда поперек узкого прохода возникла преграда в виде огромного камня. Не обойти, не перелезть. Можно только протиснуться в щель под ним.
Рыжий подкапывает, расширяет щель саперной лопатой. И медленно-медленно (вдруг заклинит) лезет в отверстие. Пролезли и остальные. Моя очередь. На животе, как червяк, извиваясь, лезу. Прижимаюсь к земле всем телом, чуть не лицом. Вжимаюсь и ползу. Это по таким вот тропам уходят в свои нижние миры души мертвых? Не позавидуешь.
Но мне еще больше не позавидуешь: душа-то бестелесна, а у меня вполне материальный и довольно толстый зад, который застревает в щели. Дергаюсь изо всех сил - камень сдирает кожу, но это ладно, главное - пролезла.
Представить себе, что ты осталась тут одна, вот так, ни туда ни сюда, зажатая со всех сторон… Нет, лучше не представлять.
И вдруг стены исчезают и мы входим в громадный грот. От пола поднимаются прозрачные ледяные сталагмитовые колонны. При свете фонаря они блестят и мерцают. Потолка не видно - только сужающиеся черные своды. Стены покрыты крупными ледяными кристаллами, опушенными снегом. Дотронешься, они падают с музыкальным звоном.
Холодно и прекрасно, как во дворце у Снежной королевы.
…Ну и видик был у нас, когда мы вылезли из пещеры на свежий воздух! Сказать, что мы были мокрые и грязные, - значит, ничего не сказать. Мы были бледные, с расширенными глазами и ужасно возбужденные. Ненормально громко разговаривали и нервно хохотали.
Целый день мы провели на Чертовом городище. У нас были с собой чайник, хлеб, сахар.
Миша Косарев копал в том гроте, где в прошлом году выкопал кость носорога, увлекся и не захотел возвращаться в лагерь. С ним остались Толя и Сашка со Стасиком.
На следующее утро мы с Валерием Николаевичем и Стратулатом пошли к ним, отнести им поесть и узнать, как дела.
Миша был в упоении - находил все новые и новые кости.
Вначале, когда он сдавленным голосом произносил:
- Кажется, кость! - все кидались к нему, рассматривали, ахая и качая головами, гигантские позвонки этого самого носорога. Любовно заворачивали в бумагу, надписывали и клали в мешок. Но кости следовали одна за другой. Мослы, бабки, зубы, ребра так и летели из грота к выходу. Их уже не заворачивали, а прямо так кидали в мешок.
- Ну, хватит, Косарев! - кричал Рыжий. - Кончай! Ты что, всего носорога решил выкопать? Имей в виду, мешок с костями я не понесу!
Но Косарев никак не мог оторваться. Копал и копал. Наконец он взмолился:
- Вытащите меня отсюда!
Сам он вылезти не мог: душа сопротивлялась.
Вечером была баня. Горячий полок, березовые веники, которыми мы с Ритой и Вандой Иосифовной хлестали друг друга, раскаленные камни, шипящий пар… А после бани - миска дымящейся картошки, чай у костра, по полкружки водки, махорочные сигареты (кроме Ванды Иосифовны - она курит "Фемину"), песни, анекдоты.
Валерий Николаевич рассказывал о том, как несколько тысяч лет назад одно из мансийских племен мигрировало в западном направлении и после многолетних странствий осело на территории будущей Венгрии, образовав ядро населения со своим языком. Когда Валерий Николаевич ездил в Венгрию на научную конференцию, то довольно свободно общался там по-венгерски, потому что этот язык до сих пор имеет много общего с языком манси.
Мы едем дальше, в сторону Нижнего Тагила. Погода меняется. Днем тепло, а ночью - мороз самый настоящий: вода в чайнике замерзает. Вечером в спальный мешок забираешься, а там - ледяной холод. А всего-то еще - конец августа.
Не доезжая до Нижней Туры, мы прочно застряли в болоте.
Попробовали вытащить машину лебедкой - оборвался трос. Подсунули под задний мост бревно, навалились на него все разом, пытаясь приподнять машину, чтобы подсунуть домкрат. Машина не приподнялась, а бревно переломилось, и все шлепнулись в грязь. Подсунули еще одно бревно. Раз-два, взяли! Еще взяли! Колесо чмокает, с трудом вылезает из грязи. Подсовываем под него сучья, дерн, стволики деревьев. Вагу вынимаем. Колесо, вроде, стоит. Но зато три других засосало еще глубже. Мошка ест зверски.
Вот тут мы были - единое целое. Каждый выжимал из себя все, что мог. Все грязные, руки в ссадинах, никто ничего не ел с утра, но когда мы с Ритой предложили перекусить, все отказались. Кончим, сказали, а уж потом. А то - никакого удовольствия.
Стемнело. Зажгли фонарь от аккумулятора.
В ту ночь мы вытащили передние колеса, но задние совсем затонули.
Развели костер прямо на дороге. Воду взяли не то из болотца, не то прямо из колеи. Сварили лапшу с тушенкой, вскипятили чай. Открыли бутылку водки. Валерий Николаевич с Мишей и Стратулатом опрокинули свои полкружки и стряхнули в костер вспыхнувшие капли. Ванда Иосифовна от них не отстала. Приложились и остальные. Сашка и Стасик тут же свалились и заснули. Так, сонных, Миша и Стратулат перенесли их в машину и укрыли спальными мешками.
А остальные, хоть и через силу, еще посидели у костра. Очень уж жаркий он был и красивый: горели доски, вывороченные из лежневки, и пень, большой и когтистый.
А небо было такое звездное, какого я и не видела никогда. Звезды были огромные, зеленоватые, холодные. От костра с треском отлетали искры.
Ставить палатки не было сил. Их просто расстелили на земле, на них, в ряд, - спальные мешки, забрались в них с головой, скорчились и отключились.
Утром все поднялись измученные, словно и не спали. Увидели: солнце продирается сквозь деревья. Догорает костер. Спальные мешки покрыты густым инеем. Особенно толстый слой его лежит в изголовьях, от дыхания. От холода зубы сводит. Мышцы болят, ссадины и царапины на руках воспалились и саднят.
Ребята, небритые, опухшие от укусов мошки, не поев и не умывшись, снова взялись за работу. За ночь задний мост совсем утонул, колеса были еле видны из трясины. Но передние прочно стояли на досках.
Мы с Ритой сварили кашу и картошку, вскипятили чайник. И снова пошли помогать вытаскивать машину.
Наконец все четыре колеса твердо стояли на деревянных мостках. Коля сел в кабину. Мы навалились сзади. Мотор взревел, машина дернулась и - выехала на дорогу.
Надо было ликовать и кричать "Ура!", но все слишком устали и к тому же не сразу поверили в победу.
Все же "Ура!" прокричали, вернее, проблеяли хилыми голосами.
Поели. Нагрузили многострадальную машину. На чем она только держится! На заднем мосту сломалась какая-то распорка, вместо нее вложили березовый чурбак. Острили:
- Медведь на липовой ноге, Стратулат - на березовом колесе.
Не верилось, что мы снова едем. Грузовик перед каждой лужей останавливался, Стратулат выходил из кабины и долго стоял, чесал затылок.
И вот мы выехали на грейдер и понеслись.
Как же это было здорово - нестись по ровному грейдеру и не бояться, что увязнешь! Все молчали, все думали. Очень хорошо думается при быстрой езде, и мысли все такие интересные. Жаль, что потом они забываются.
В Нижней Туре заправились бензином, накупили крупы, тушенки и пакет еще теплых пирожков с капустой. И поехали дальше, поглощая пирожки.
Машина неслась. Мы по горло закутались в спальные мешки. Только лицо оставалось открытым, его ломило от мороза и ветра.
В час ночи мы добрались до горы Медведь-камень и расположились лагерем на берегу Тагила.
Утром долго спали, потом мылись, стирали, просто валялись в палатках, читали, писали письма. Стратулат въехал на машине в реку и вместе с Сашкой долго и тщательно мыл, счищал с грузовика многодневную грязь. Но и после купания машина не стала выглядеть как новая. Очень потрепанный был у нее вид. Ей требовался ремонт.
Толя и Рита ушли в деревню Большая Лайя за хлебом и картошкой.
Скала Медведь-камень совсем рядом, но на том берегу реки, и подобраться к изображениям можно только на лодке. Рисунки в бинокль видны довольно четко. Просматривается фигура медведя, что, по словам Валерия Николаевича, большая редкость. За все время изучения писаниц он нашел всего несколько изображений медведя. Он считает, что это связано с табуированием этого зверя у манси. Медведь - существо особое, король леса и родоначальник видов. Медведь после смерти может вернуться из своего небесного дома и наказать виновного в его смерти.
К вечеру Косарев пригнал из деревни дряхлую лодку, из всех щелей которой сочилась вода. Миша как-то ухитрился добраться на ней до лагеря, одной рукой, с шестом, отталкиваясь от дна, а другой, с ведром, вычерпывая воду. На следующее утро, вооружившись скальными крючьями, рисовальными принадлежностями и прочим, Миша с Валерием Николаевичем, Толей и Рыжим переправились на тот берег и работали до темноты.
Утром отправились дальше.
Путь лежал через Нижний Тагил, куда нам нужно было заехать - купить литров двести бензина, заправится и взять с собой впрок. Дорога - асфальтовое шоссе.
Еще не доезжая до города, мы увидели черное зарево от дыма его заводов.
На нефтебазе нам в бензине отказали, и мы поехали искать бензозаправочные колонки. В поисках объехали весь город.
Вне города был солнечный день, а в городе - пасмурные сумерки.
Трубы, трубы, трубы заводов, весь город в дыму и в красной рудничной пыли. Едкая пыль поднимается от колес машины, оседает на скамейках, на крышах, на плечах прохожих. Деревья не зеленые, а рыжие, полумертвые. У людей бледные, отечные лица, воспаленные глаза, надсадный кашель.
По улицам с ревом носятся зеленые приземистые военные машины вроде броневиков. Всюду полно солдат. Куда ни сунься - запретная зона. Странно, что нас вообще сюда пустили.
Заводов в городе, кажется, больше, чем жилых домов. Отходы спускают по трубам прямо в Тагил. Вдоль всего города, невысоко над головами людей, параллельно земле тянутся трубы. Доходя до реки, они обрываются, и из них в реку льется черная, жирная - нет, не вода, а ядовитая жижа, а над ней поднимаются густые едкие испарения. От огромного количества вливающихся отходов река широко разлилась. Она окружает город почти со всех сторон, и город - словно в ядовитом кольце.
Неудивительно, что в Тагиле сдохла рыба и почернели водоросли на много километров от города.
Мы, наконец, купили нужное нам количество бензина и отправились дальше, в Свердловск.
Над нами снова было синее небо и светило солнце.
Купили в каком-то поселке теплого хлеба, масла и копченой грудинки, съехали на симпатичную поляну, развели костер и вскипятили чайник.
Как описать наслаждение голодного человека, когда откусываешь первый кусок и запиваешь чаем. Всё плывет куда-то, ничего не видишь вокруг, впадаешь в какое-то желудочное чувственное одурение. Ничего не существует, кроме этого куска свежего, душистого хлеба с маслом и грудинкой. Кажется, разорвись рядом бомба - а тебе все равно. Хлеб с маслом и копченой грудинкой - вот главное, остального не существует.
Это забытье проходит после первого бутерброда. Как из тумана постепенно начинаешь различать и воспринимать окружающее. Всё яснеет и, наконец, между двумя глотками ты уже в состоянии произнести какую-то фразу. Тебе кто-то отвечает. И начинаются обычные разговоры, шутки, смех.
Загасили костер, убрали оставшиеся продукты в хозяйственный ящик и поехали дальше.
Асфальт кончился, опять началась разбитая, вся в ямах, дорога. Грузовик старался из последних сил, но вдруг - крак!
Привычно выскакиваем из машины и видим: деревянная распорка выпала, и кардан волочится по земле.
Чинились мы часа три, и в Свердловск въехали уже в сумерках, еле живые от усталости.
Наш явочный пункт - краеведческий музей. Он разместился в помещении бывшей церкви. Рабочий день кончился, музей закрыт. Разгрузились во дворе, и Стратулат тут же уехал в авторемонтную мастерскую чиниться, а мы огляделись. Бывший церковный двор - заплеванный, пыльный, с кое-где сохранившейся фигурной оградой. Переполненные мусорные контейнеры. Куча щебня. Ладно, лишь бы где-нибудь приткнуться и заснуть. Не привыкать под открытым небом.
Вдруг…
- Ванда Иосифовна! Дорогая!
- Вера Федоровна! Милая!
Чмок-чмок.
Вера Федоровна - директор музея, приятельница Ванды Иосифовны, явилась нам как ангел-спаситель. Разрешила расположиться на ночь в музее и там же поужинать. Ура!
Мы с Ритой сразу побежали за продуктами, пока не закрылись магазины. Мы были в прожженных ватниках, в грязных штанах, с запыленными лицами - на нас оглядывались. В гастрономе мы купили молока, сдобных пирожков, пирожных, рулетов, слоек, плюшек, сырков в шоколаде. Осточертели каши, захотелось изысканной пищи. С двумя тяжелыми сумками вернулись в музей.
Входим в кабинет директора - и чуть не падаем от восторга: мягкие диваны, электрические лампы, кресла, книжные полки, телефон!
На диване нога на ногу сидит Валерий Николаевич. А за письменным директорским столом Миша Косарев читает "Известия". Косарев, этот таежный медведь, которого мы привыкли видеть не иначе, как свисающим со скалы на веревке, или пробирающимся с топориком по тайге, или сидящим у костра - и вдруг - в домашней обстановке, с блаженством на лице, за чтением периодики. Вот это был контраст!
А какой утонченный ужин был у нас в этот вечер: на бумажных салфеточках были разложены кондитерские чудеса, и мы запивали их кофе с молоком, сидя в сухости и тепле под люстрой.
Валерий Николаевич и Миша устроились в кабинете директора. Ванду Иосифовну Вера Федоровна увела ночевать к себе домой. Остальные постелили спальные мешки в бывшем алтаре (там сейчас отдел Советского периода), где у входа стояли во весь рост белые статуи Ленина и Сталина. Так мы и спали под охраной двух каменных вождей.
Решено было оставить в музее на хранение основную часть материалов, чтобы не подвергать их дорожному риску, а потом переправить в Институт посылками. С утра Валерий Николаевич, Ванда Иосифовна и Миша занялись сортировкой и упаковкой, а мы с Ритой умылись и приоделись как могли: Рита надела сравнительно чистую ковбойку, я - сравнительно чистый свитер. Толя Новиков в водолазке и штормовке еще кое-как смотрелся, а остальные и не думали переодеваться.
Прежде всего, мы отправились на главпочтамт получать письма до востребования. В спину нам неслись разного рода замечания, смысл которых сводился к тому, что мы - стиляги и не уважаем людей. Особенно досталось нам с Ритой за то, что мы в брюках. А мы шли по улице Либкнехта, гордые, свободные и богатые (Валерий Николаевич выдал каждому из нас по тридцать рублей из причитающейся нам зарплаты), и чувствовали себя героями Джека Лондона: мы скитались, исследовали культовые пещеры, спали под звездами. Наша обувь стерлась на скалах, одежда прогорела у костров, лица закоптились, волосы выгорели. И вот мы вернулись в цивилизованный мир, еще очумелые от впечатлений, и завтра опять уйдем в тайгу, а они что?
На вопрос, где тут ресторан, проходящая тетка сказала:
- Тут, за углом, только вас не пустят.