* * *
Об Але.
Самуил Гуревич получил разрешение на свидание перед самой войной, собирался ехать в начале июля. Но началась война, Архангельская область, где находился лагерь, была объявлена военной зоной, въезд в которую запрещен. Всю войну он писал Але, подписываясь: "Твой муж".
За отказ от доносительства Алю перевели в страшный, штрафной лагерь, откуда практически никто не выходил живым. Гуревич добился перевода ее в обычный лагерь – спас Алю. А после войны, в 1945 году, он приехал к ней на свидание… И перестал писать. Большой загадки в этом нет: все годы он помнил красивую, веселую, сияющую от счастья молодую женщину, а увидел измученную и сильно постаревшую. Все эти годы он помнил Алю, но и себя не забывал – у него, не считая жены, были и другие женщины – красивые и молодые. Вообще мужчины крайне редко вновь сходились со своими женами (или возлюбленными), когда те выходили из тюрем и лагерей. Женщины же практически всегда возвращались в прежнюю семью. C’est la vie – как говорят французы. Помимо всего прочего, жениться на бывшей "зэчке" значило, как минимум, вылететь с работы и из партии. А где жить? Было ясно, что Аля выйдет с "минусом", т. е. 39 городов будут для нее закрыты. Оставить Москву, поселиться в маленьком городке – к этому Гуревич не был готов (хотя, возможно, именно это спасло бы ему жизнь – но кто же знает будущее?).
27 августа 1947 года – ровно через 8 лет после ареста – лагерные ворота раскрылись, и Аля оказалась на свободе. Она потом рассказывала, что была так ошеломлена, что села на обочине дороги, поставив у ног деревянный лагерный чемоданчик, и долго сидела. Куда идти? Раньше она рассчитывала на Мулю – теперь не на кого.
Друг еще по Парижу Юз Гордон, тоже недавно вернувшийся из лагерей, жил в Рязани, в одной комнате с матерью. Он-то и предложил Але присоединиться к ним – деваться было некуда, она согласилась.
В Рязани Але повезло – ей удалось устроиться в художественное училище преподавателем графики. Оклад нищенский – но Але не привыкать стать. Несколько раз в Рязань приезжал Муля, но уже не в качестве мужа, а только – друга. Спасибо и на этом.
Но "счастье" было недолгим. 22 феврале 1949 года Алю арестовали вторично. Шла кампания повторных арестов. Алю судили по второму разу за одно и то же "преступление". Приговор – пожизненная ссылка в Сибирь.
Она поселилась в Туруханске. Работала сначала уборщицей в школе, потом – оформителем в клубе. Писала лозунги, афиши, декорации к любительским спектаклям и сама их ставила, выпускала клубную газету. Она увлечена работой. В письмах просит прислать ей цветную бумагу, краски, карандаши, портреты вождей – какой же клуб без портретов вождей!
Бытовые условия ужасны. На самом краю села она купила трехстенную развалюху. Вместо четвертой стены – скала. В сильные морозы – а они в Туруханске стоят три четверти года – стены изнутри покрываются льдом. Воду и дрова возят на собаках. Борис Пастернак, очевидно, чувствуя свою неизбывную вину перед Цветаевой, иногда посылает ей деньги, но, разумеется, не такие, какие могли бы что-то существенно изменить. (Хотя бы купить такую избу, как у местных жителей.)
Конечно, она на пределе усталости, конечно, безумно хочется в Москву, в нормальные бытовые условия, в Москву – где идет культурная жизнь: театры, выставки, где еще оставшиеся немногие друзья. Но – ее спасение – она не чувствует себя чужеродной в этом селе, в этом клубе, среди деревенских пьяных баб и мужиков. "…я так люблю всякие демонстрации, праздники, народные гулянья и даже ярмарки, так люблю русскую толпу, ни один театр, ни одно "народное" зрелище никогда не доставляли мне такого большого удовольствия, как какой-н<ибу>ть народный праздник, выплеснувшийся на улицу – города ли, села ли. То, чего мама терпеть не могла", – пишет она Борису Пастернаку.
…Вот приезжает в Туруханск кандидат в депутаты Верховного Совета: "…все закричали "ура!" и бросились к кандидату <…> Я сперва подумала, что я уже пожилая и не полагается мне бегать и кричать, но не стерпела и тоже куда-то летела среди мальчишек, дышл, лозунгов, перепрыгивая через плетни, залезала в сугробы, кричала "ура" и на работу вернулась ужасно довольная, с валенками, плотно набитыми снегом, и в клочьях пены". Кричать "ура" кандидату в депутаты Верховного Совета – после всего пережитого? Что это? Полное непонимание связи собственной судьбы с Верховным Советом или подсознательное желание выжить? Наверное, и то и другое.
В Туруханске, в феврале 1953 года, Аля прочитала в газете, что Самуил Гуревич тоже "матерый троцкист, наемник американской разведки". О его расстреле она узнает позже.
Но вот настал 1953 год – "отдал вождь в тиши то, что имел он в качестве души". Затем – разоблачение Берии. В 1955 году Ариадну Сергеевну Эфрон полностью реабилитировали "за отсутствием состава преступления".
Теперь она может жить в Москве, но опять-таки на сундучке у тетки Елизаветы Яковлевны, другого жилья – нет. Своим наипервейшим делом она считает – добиться реабилитации отца. И она добьется. Кроме того, она занята разбором материнского архива. Закончив эту работу, она сдаст архив в ЦГАЛИ (Центральный государственный архив литературы и искусства) и закроет его до 2000 года. Только в XXI веке исследователи получат к нему доступ. (Тогда-то и начнутся публикации записных книжек Цветаевой, дневников Мура и пр.) Только тогда цветаеведы смогут сверить некоторые тексты Цветаевой по рукописям.
Валерия Ивановна Цветаева, сводная сестра Марины Ивановны (дочь Ивана Владимировича от первого брака), даст Але возможность на своем участке в Тарусе построить маленький домик. Там она и проживет несколько лет. Лишь в 1963 году на деньги, заработанные переводами французской поэзии, купит кооперативную квартиру в Москве и в Тарусу будет выезжать только на лето. Все годы она активно борется за публикацию наследия Цветаевой в СССР. И многого добивается, хотя многое и не удается.
Она напишет "Воспоминания" о матери. Их ценность не подлежит сомнению. Но все-таки относиться к ним следует критически: всей правды там нет (что, впрочем, понятно), многое толкуется упрощенно, а главное – нет в них той внутренней свободы, которая необходима для создания любого добротного текста – все равно, беллетристического или мемуарного.
Летом 1975 года, смертельно больная, она еще успеет подержать в руках номер "Звезды" со своими "Воспоминаниями".
Ее могила на тарусском кладбище единственная подлинная на всю семью.
Использованная литература
Анискович Л. Крылатый лев, или… Судите сами… М., 2004.
Белкина М . Скрещение судеб. М., 1992.
Болшево. Литературный историко-краеведческий альманах. М., 1992.
Бросса А. Групповой портрет с дамой. Из книги "Агенты Москвы". Иностранная литература, 1989, № 12.
Ванечкова Г . Летопись бытия и быта. Марина Цветаева в Чехии. Прага, 2006.
Громова Н . "Дальний Чистополь на Каме…". М. – Елабуга, 2005.
Громова Н . Узел. Поэты: дружбы и разрывы. М., 2006.
Дядичев В., Лобыцин В . Доброволец двух русских армий. М., 2005.
Кудрова И . Последнее "дело" Сергея Эфрона. Звезда, 1992, № 10.
Кудрова И . Путь комет. Жизнь Марины Цветаевой. С.-Пб, 2002.
Купченко В . "И красный вождь, и белый офицер…". Звезда, 1991, № 10.
Купченко В . Труды и дни. Летопись жизни и творчества Максимилиана Волошина. Т. 1. М., 2002. Т. 2. М., 2007.
Лосская В . Марина Цветаева в жизни. Неизданные воспоминания современников. М., 1992.
Мандельштам Н . Старые друзья. Из книги "Воспоминания". Кн. 2. М., 1990.
Марина Цветаева в воспоминаниях современников. В 3 т. М., 2002.
Небесная арка. Марина Цветаева и Райнер Мария Рильке. С.-Пб, 1992.
Порецки Э . Тайный агент Дзержинского. М., 1996.
Саакянц А. Марина Цветаева. Жизнь и творчество. М., 1997.
Серков А . История русского масонства 1845–1945. М., 1996.
Судоплатов П. Разведка и Кремль. Записки нежелательного свидетеля. М., 1997.
Трубецкой Н. Письма к п.п. Сувчинскому. 1921–1928. М., 2008.
Фейнберн М., Клюкин Ю . Дело Сергея Эфрона. Столица, 1992. №№ 38, 39.
Флейшман Л . В тисках провокации. Операция "Трест" и русская зарубежная печать. М., 2003.
Хенкин К . Охотник вверх ногами. М., 1991.
Цветаева А . Воспоминания. М., 1984.
Цветаева М. Неизданное. Записные книжки. М., 2000–2001.
Цветаева М. Неизданное. Сводные тетради. М., 1997.
Цветаева М. Неизданное. Семья: история в письмах. М., 1999.
Цветаева М. – Николай Гронский. Несколько ударов сердца. Письма 1928–1933 гг.
Цветаева М. – Пастернак Б. Души начинают видеть. М., 2008.
Цветаева М. Письма Анатолию Штейгеру. Калининград, 1994.
Цветаева М. . Письма к Анне Тесковой. Болшево, 2008.
Цветаева М. Письма к Константину Родзевичу. Ульяновск, 2001.
Цветаева М. Письма к Наталье Гайдукевич. М., 2002.
Цветаева М. Собр. соч. в 7 т. М., 1994–1995.
Швейцер В . Быт и бытие Марины Цветаевой (ЖЗЛ). М., 2003.
Шенталинский В . Марина, Ариадна, Сергей. Из книги "Рабы свободы". Новый мир, 1996, № 4.
Эфрон А . История жизни, история души. В 3 т. М., 2008.
Эфрон Г . Дневники. В 2 т. М., 2004.
Эфрон Г . Письма. Калининград – М.о., 1995.
Эфрон С . Записки добровольца М., 1998.
Эфрон С. Письма Евгению Недзельскому. Abo/Turku, 1994.
Примечания
1
В издательстве "Оле-Лукойе", кроме "Волшебного фонаря" Цветаевой и "Детства" Эфрона, вышли также: "Из двух книг" Цветаевой (1913) и брошюра М. Волошина (1913) – публичная лекция, прочитанная им в связи с гибелью картины И.Е. Репина "Иван Грозный убивает своего сына".
2
Петр Николаевич Ламси, феодосийский судья, знакомый Эфронов. – Л.П .
3
Мать Сергея и Петра – Елизавета Петровна Дурново – ушла из жизни в 1910 году, когда Сергею было 16, а Петру – 28 лет.
4
гимназический товарищ Эфрона, бывший шафером на его свадьбе.
5
Неточное воспроизведение строки С. Надсона.
6
Художественный руководитель Камерного театра.
7
Меблированные комнаты, где селилась московская богема.
8
М.С. Фельдштейну, будущему мужу В. Эфрон.
9
Состояние души ( нем ).
10
Цветаевед А. Саакянц считала, что Эфрон имеет в виду Н. Плуцер-Сарно. Но вряд ли Марина Ивановна высказалась о нем резко негативно, даже если сделать поправку на "огласовку" Эфрона. С Завадским она познакомилась в первых числах января 1918 года, т. е. до появления Эфрона в Москве.
11
Когда в 1970-е годы "Повесть о Сонечке" появилась в "Новом мире", Завадский был еще жив. Можно себе представить, как приятно было ему это читать.
12
Красавец мрачный ( фр. ).
13
Несколько раз оно публиковалось как письмо от 12 апреля 1919 года, но мы принимаем датировку В. Дядичева и В. Лобыцина, убедительно доказывающих, что события, о которых говорится в письме, могли иметь место только в 1920 году.
14
Некоторые исследователи не склонны доверять воспоминаниям Соммер на том основании, что в первые годы эмиграции Эфрон был ярым сторонником Белой идеи. Но одно не противоречит другому. В статье "О Добровольчестве" – о ней речь впереди – он сам как бы свяжет эти свидетельства в единый узел.
Косвенным подтверждением правдивости мемуаров Я. Соммер может служить и биография Эренбурга. До осени 1919 года он печатался в "белых" газетах и был противником большевиков. Именно в Коктебеле он принял решение вернуться в Советскую Россию.
15
Случайный ребенок ( нем. )
16
"Он" – имеется в виду ребенок, Ирина.
17
Мой случай. ( фр .)
18
Идиллия – Элегия – Трагедия – мозговая. ( фр. )
19
Опубликовать письма к Геликону Цветаевой не удалось. А.С. Эфрон назвала это произведение рассказом в эпистолярной форме и озаглавила "Флорентийские ночи". Первая публикация состоялась только в 1985 году, в журнале "Новый мир".
20
кафе, где собирались русские эмигранты.
21
Целиком при жизни Эфрона книга так и не была напечатана. Отдельные главы публиковались в различных эмигрантских изданиях. Полностью же – только в 1998 году в Москве.
22
Родзевич был на три года моложе Цветаевой.
23
Другие ставят чужую душу, как в рулетке – чужие деньги! – М.Ц.
24
Памятник рыцарю Брунсвику стоит в Праге под Карловым мостом над Влтавой.
25
Родзевич был маленького роста.
26
Исследовательница А. Саакянц считала, что и этот рассказ об обманутом муже тоже – закамуфлированно – автобиографичен. Если и так, то "жизненный подтекст" так плотно укутан литературными штампами, что не остается возможности для сопереживания, разве что – для иронической улыбки.
27
В библиографии евразийских изданий, составленной российскими библиографами А.А. Трояновым и Р.И. Вильдиновой (ж. "Начала". М., 1992 г., № 4) также числится журнал "Версты".
28
Это не совсем верно: Цветаева жила мыслью о встрече с Рильке и одновременно с Пастернаком, думала, как организовать домашние дела, чтобы иметь возможность вырваться на несколько дней.
29
Это письмо было прислано из Праги в парижскую газету "Возрождение" и опубликовано… в 1953 году, когда "Возрождение" выходило уже как журнал (№ 30).
30
Обреченное дело (фр.) .
31
Первое (лат).
32
Второе (лат).
33
Третье (лат).
34
Дмитрий Васильевич Сеземан (род. в 1922 г.) – пасынок Н.Н. Клепинина, друга Эфрона, завербованного им в советскую разведку. Позднее – сосед по даче в Болшеве.
35
"Высокая болезнь" – название одной из поэм Пастернака.
36
Среда, окружение.
37
Афанасов Николай Ванифатьевич (1902–1941) эмигрант, друг Сергея Эфрона с 1918 года. Был завербован в советскую разведку. В 1936 году вернулся в СССР. Репрессирован. Расстрелян.
38
Кондратьев Вадим (1903–1939) – в годы Гражданской войны сражался в Белой армии, затем эмигрант. В середине 30-х годов завербован в советскую разведку. Участник оперативной группы, преследовавшей Рейсса. Ранее других скрылся из Парижа после его убийства. Умер в Москве от туберкулеза.
39
Поздняков (Позняков?) Николай Сергеевич. Учился вместе с С. Эфроном в гимназии. В годы Гражданской войны – в Белом движении. В Париже имел фотоателье. Во время Гражданской войны в Испании вместе с Родзевичем "работал" с троцкистами ПОУМа (аббревиатура испанских слов: Объединенная рабочая марксистская партия). Члены этой организации сражались против Франко, но имели некоторые разногласия с советскими коммунистами. Очевидно, принимал какое-то участие в расправе над руководством ПОУМа. Умер в СССР в 60-х годах, избежав ареста.
40
Тут Сеземан ошибается: Н. Клепинин работал в ВОКСе (Всесоюзном обществе культурных связей с заграницей) и ездил на работу в Москву, его жена летом 1939 года устроилась на службу в "Интурист" и время от времени уезжала на дежурство в какой-то гостинице.
41
Асеев был женат на Ксении Синяковой, ее сестры жили вместе с ними.
42
На улице Союза.