Владимир Высоцкий без мифов и легенд - Виктор Бакин 21 стр.

Вспомнила Алла Вениаминовна и звонок к матери Владимира, который состоялся, когда сын впервые попал в эту больницу: "Если бы она проявила хотя бы сотую долю того внимания, с которым уча­ствовала в посмертном признании имени Высоцкого, для Володиного выздоровления это было бы жизненно важно. Она была жестким человеком. Как Володя мне тогда сказал: "Да не звоните вы ей, она все равно ко мне не придет..." Обычно меня осаждали родители дру­гих больных, чтобы рассказать историю болезни своих детей. Мать Владимира на мой звонок ответила строго: "Нечего мне звонить, он взрослый"". Больше А.Машенджинова ей не звонила.

В.Высоцкий - И.Кохановскому: "А теперь вот что. Письмо твое получил, будучи в алкогольной больнице, куда лег по настоя­нию дирекции своей после большого загула. Отдохнул, вылечился, на этот раз, по-моему, окончательно, хотя - зарекалась ворона не клевать, но... хочется верить. Прочитал уйму книг. Набрался характерностей, понаблюдал психов. Один псих, параноик в тихой форме, писал оды, посвященные главврачу, и мерзким голосом чи­тал их в уборной...

Сейчас я здоров, все наладилось. Коля Губенко уходит снимать­ся, и я буду играть Керенского, Гитлера и Чаплина вместо него. Ман­драж страшный, но - ничего. Не впервой!

Вот, пожалуй, пока все. Пиши мне, Васечек, стихи присылай. Теперь будем писать почаще. Извини, что без юмора, не тот я уж, не тот. Постараюсь исправиться. Обнимаю тебя и целую. Васек".

Впечатления от пребывания в больнице стали сюжетом песни, написанной сразу же после выхода:

Куда там Достоевскому с "Записками..." известными!

Увидел бы покойничек, как бьют об двери лбы!

И рассказать бы Гоголю про жизнь нашу убогую!

Ей-богу, этот Гоголь бы нам не поверил бы!

Он пробыл в больнице до 6 декабря. Лечение, действительно, помогло, и какое-то время ему казалось, что пришло избавление. Ре­миссия продолжалась около двух лет, и он держался даже, казалось бы, в самой располагающей для выпивки обстановке.

Вспоминает А.Городницкий: "В шестьдесят пятом году во время служебной командировки в Москву я позвонил ему домой. Встрети­лись. Это был, по существу, единственный раз, когда мы просидели с ним у него дома всю ночь. Пели песни, разговаривали. Помню, он отказался от налитой рюмки, а когда я начал подначивать его, что­бы он все-таки выпил, грустно сказал: "Погоди, Саня, и ты еще до­живешь до того, что будешь отказываться"".

"ТАГАНКА" - ТЕАТР ЛЮБИМОВА

Мы всегда были винтиками в театре одного режиссера.

Валерий Золотухин

И никогда не знаешь, как лучше ответить.

Ог­рызнешься - получишь горячую порцию "правды жизни",

промолчишь - разозлишь его не меньше,

и разольется кипяток густой унижающей брани -

аж пар гуляет над прибитыми актерами.

Вениамин Смехов

К концу 65-го года постепенно выработался свой самостоятель­ный почерк, особый стиль "Таганки", отличающий этот театр от всех остальных. Актеры этого театра даже внешне отличались от других - они не только ходили повседневно в джинсах и свите­рах, но так и выходили на сцену. Режиссер создал великолепно тре­нированную, музыкальную труппу, добиваясь от артистов вирту­озного владения телом, доводя актерскую пластику чуть ли не до уровня цирковых трюков. Сегодня Юрия Любимова называют ге­ниальным режиссером, создавшим на основе традиций Вахтанго­ва, Мейерхольда, Брехта собственный театральный стиль, новый сценический язык.

Режиссерского диплома у Любимова не было. В.Смехов: "Лю­бимов сам по себе - необразованный режиссер. Он из актеров - сладких, симпатичных, более-менее успешных, среднего таланта. Любимов необразован в области живописи, изобразительного ис­кусства - все нахватано на уровне интуиции. Он не музыкальный человек, нет слуха. В области литературы тоже скорее нахватан­ный, чем начитанный. В поэзии наивен: по Любимову, читать сти­хи надо по знакам препинания - ему так кто-то сказал. Вот состав­ные. А дальше начинается магия. Он собирает спектакль, слышит всех, превращает сделанное кем-то в нечто другое... Потом вдруг мы въезжаем в период, когда он никого не слушает, а начинает ос­вещать, редактировать, резать, собирать, сочинять, перестраивать и фиксировать. Дальше - генеральная репетиция. Ему кажется, что это провал, а приходят зрители - триумф. Фантастика. Почти все неправильно. Но это - магия!"

В первых же спектаклях Любимов не отступил от своего про­граммного заявления: сделать не театр переживания, а театр пред­ставления. Здесь почти не было традиционной драматургии, театр опирался на инсценировки поэзии и прозы, к которым другие кол­лективы не тяготели. Появление на сцене "Таганки" спектаклей "Ан­тимиры" и "Павшие и живые" перевернуло представление многих о театре, сказалось и на развитии поэзии. Поэты увидели свое слово на сцене, почувствовали вкус к широкой аудитории. Многие зрите­ли после спектаклей "Таганки" открывали для себя уже зрелых по­этов и даже Маяковского.

Все, что ни ставится в театре, рифмуется с событиями за его стенами. Здесь зритель мог услышать со сцены то, что говорилось шепотом дома на кухне. И эти слова формировали общественное мнение, несхожее с официальной идеологией. Поэтому ни один спектакль не выходит к зрителю без скандала. Скандал - такой же знак "Таганки", как красный квадрат в эмблеме театра, который, как плащ матадора, не только дразнил, но и вызывал ярость правитель­ства. По сути, театр Ю.Любимова выполнял роль, театру несвойст­венную, - он был политическим рупором интеллигенции. Безвы­ездно живя в стране и отлично зная истинное положение вещей, многие тем не менее хотели услышать об этом со сцены, хотя бы в виде намеков. И, конечно же, партийная печать отмечала "идейную нечеткость ряда постановок театра", говорили о том, что "театр на­чинает повторять самого себя, настойчиво употребляя одни и те же приемы, замыкаясь в однообразном режиссерском рисунке", и что "актер оказывается лишь пассивным исполнителем режиссерско­го замысла". Дальнейшая жизнь театра покажет, что последнее за­мечание было справедливым - Любимов чаще всего относился к актерам, как к инструменту своих замыслов, напрочь отвергая их самореализацию. Театральные критики в статьях о "Таганке" оха­рактеризуют этот театр как театр коллективный, театр единомыш­ленников, но строящийся на беспрекословном подчинении режис­суре Ю.Любимова.

Правда, Высоцкий на своих концертных выступлениях пытал­ся опровергнуть это устоявшееся мнение: "Иногда раздаются упре­ки: мол, в нашем театре очень мало внимания уделяется актерам. Ну, это несправедливо. Мне кажется, что даже очень много внима­ния. Просто настолько яркий режиссерский рисунок, что в нем, ко­гда работать не с полной отдачей и не в полную силу, обнажаются швы, знаете, как в плохо сшитом костюме... А если это наполняет­ся внутренней жизнью, актерской, тогда... происходит соответст­вие, тогда от этого выигрывает спектакль". Но здесь, скорее, он выдавал желаемое за действительное. Для режиссера Любимова те­зис реформатора театра Немировича-Данченко о режиссере, "уми­рающем в актере", был неприемлем. Да и сам Любимов не скрывал своего отношения к актерам: "Когда мои комедианты видят меня в зале, они лучше играют. Нечто вроде собак и хозяина... Мой театр нуждается в диктатуре..."

Через несколько лет (21.05.1971.) В.Золотухин запишет в сво­ем дневнике: "Он не умеет вызвать творческое настроение артиста. Опускаются руки, хочется плюнуть и уйти. Зажим наступает..."

Наблюдавшая многие годы за Любимовым писательница З.Бо­гуславская написала о нем в своем эссе: "Он бывал груб, деспотичен, когда исполнитель роли не воспринимал его трактовки, он словно "разряжался", наблюдая унижение бестолкового актера. А уж если кто-нибудь отваживался переспросить его о часе репетиции - мож­но было нарваться на издевательство".

Кто-то из актеров принимал такое отношение режиссера к ним как должное, кто-то протестовал. В 1967 году актер "Таганки" Алек­сандр Калягин, сочтя такое отношение к актерам неправильным, из­ложил свой протестный взгляд в письме Любимову... После чего вы­нужден был уйти из этого театра.

Л.Филатов: "Актеры позволяли ему все, они его любили, обожа­ли, получали очередную порцию хамства и прощали. Считали: пока не опустится занавес, мы должны быть с ним. Но мы же не стали артистами на "Таганке" от этого коллективизма. Командой высту­пали на сцену. Командой проорали. Командой взяли друг друга на плечи и унесли. Но тогда мы это любили. Это был как бы наш дом, нас здесь собрали. Но мы там были не сами собой - всеми. Не по отдельности. И даже Вова покойный... Высоцкий. Он был большой индивидуалист, но даже он в рамках театра держался очень уме­ренно. Как все. Таков был закон кадетского корпуса. Он как бы не афишировался, не декларировался, но это было всем понятно: здесь все ведут себя так.

На "Таганке" было много индивидуальностей, которые приня­ли правила такой игры. На какой-то срок. Это не могло длиться всю жизнь. Люди стареют. Люди устают, и у каждого просится наружу нечто. И тот, кто в состоянии исторгнуть это нечто из себя, тот, ко­нечно, уходит".

В.Смехов: "С годами за нами укреплялась репутация "синтети­ческого", "зрелищного" театра, где актеры преуспели во всем - ив драме, и в пантомиме, и в дерзости начальству, и в песнях, и в ли­ризме, и в массовых сценах, и в массовом сочинительстве. Конечно, хватало и среди коллег, и среди чиновников "гробожелателей":

- Это не театр, а уличная банда!

- Это не театр, а шесть хрипов, семь гитар!

- Я не отрицаю таланта Любимова, но он один, актеров нет!

- Да они ему и не нужны!

Нас в глаза и за глаза обзывали "марионетками" режиссера".

Да, "марионетки" часто выступали хором. Но разве был хоть один человек в зале, который не различал в этом хоре ярких голосов Высоцкого и Губенко, Славиной и Демидовой, Смехова, Золотухина, Бортника, Филатова, Дыховичного. Но уже не благодаря, а вопре­ки Любимову это был театр, где столько "затертых индивидуально­стей" сочиняло песни, писало стихи и прозу, пробовало себя в ре­жиссуре, причем не только в театре, айв кино, и на телевидении.

Как бы там ни было, публика и театральный бомонд Москвы через пару лет окончательно убедились в том, что на Таганской пло­щади Москвы каждый вечер рождается искусство - своеобразное, живое, непривычное и заставляющее отрешиться от штампов и на­чать думать самостоятельно. Другого такого театра не было не толь­ко в Москве, но и во всей стране, и потому попасть в него зрите­лям было очень трудно. Народ ломился в этот театр, дневал и но­чевал в очередях в билетную кассу. Билеты на спектакли "Таганки" стали в ряд "советского дефицита", и одной из самых крупных взя­ток того времени был лишний билет на спектакль. Тот мизер - 100 и меньше билетов, который продавался через кассу, - почти цели­ком доставался перекупщикам и спекулянтам. (По словам Б.Хмель­ницкого, опальный олигарх Владимир Гусинский начинал свой биз­нес с "распределения" билетов на "Таганку".) Те билеты, которые попадали в сплошь коррумпированные театральные кассы города, были "бронью" и делились между самыми влиятельными ведомст­вами и самыми влиятельными лицами. Ходить на спектакли "Та­ганки" стало модно. Посещение этого театра стало не только пре­стижным, но почти обязательным для поддержания имиджа бюро­кратической элиты и ее обслуги (врачей, завмагов, парикмахеров, портных и т. д. и т. п.).

Ю.Любимов: "Они всегда говорили иностранцам, что театр за­крыт, на ремонте - всегда врали, чтобы не показывать театр. И па­радокс заключался в том, что когда они объявляли свои какие-то праздники: съезды, сборища, конгрессы всевозможные, верховные советы, сессии и так далее - всегда они давали приказ от министра, и у нас отбирали бронь - по двести билетов, по триста. Как Боль­шой театр, так и мы. Они заставляли сдавать билеты в Центральную театральную кассу, брали себе и распределяли между организация­ми. А те, кто хотел попасть в театр, не могли попасть. Попадали че­рез черный рынок, где покупали билеты по тройным ценам.

Они нас ненавидели, но забирали все билеты. Это у них называ­ется диалектикой. Вообще, из 620 билетов только 60 билетов попа­дало в кассу. Артисты с трудом доставали билеты для знакомых.

Остальные билеты шли в Совет Министров, ЦК, Верховный Совет - все брони, брони, брони, - КГБ, партийные инстанции, ЦК, МК, райком - все. Так они показывали свою власть".

Таким образом, театр на две трети заполняла публика бюро­кратическая и мафиозная. Эти люди занимали лучшие места, хотя духовной потребности в этом искусстве не испытывали. Посеще­ние этого престижного театра считалось символом "продвинутости" над остальным обществом, чтобы потом в кругу друзей ко­зырнуть фразами: "Я был в Театре на Таганке" или "Я видел Вы­соцкого". Простой смертный мог надеяться лишь на те 10%, что оставались в кассе театра. И если в большинстве театров билеты продавались сразу на 5 - 10 спектаклей, то "Таганка" была исклю­чением из всех правил. В 7 часов вечера - спектакль, в 6 часов ве­чера - продажа билетов. Шестьдесят билетов на всех желающих. А таковых - вся Москва плюс приезжие, считавшие первым дол­гом попасть именно в этот театр.

В официальной театральной иерархии Театр на Таганке зани­мал самую низшую ступень. "Таганка" подчинялась московским властям, и потому зарплаты были несравнимо ниже, чем в теат­рах союзного или республиканского подчинения. Если труд актера в "союзном" МХАТе стоил 250 рублей, то за аналогичный труд на "Таганке" - 150 рублей. Нагрузка и там, и там одинаковая, а в зри­тельской популярности МХАТ явно уступал, но актер на "Таганке" стоил на 100 рублей дешевле.

Вспоминает писатель Иосиф Раскин: "В середине 60-х годов я очень часто бывал в Театре на Таганке. Что значит часто? Я туда ходил почти каждый день. Достаточно сказать, что спектакль "До­брый человек из Сезуана" я видел 38 раз, спектакль "Десять дней, которые потрясли мир" - 26 раз, "Антимиры" - 20 раз. Я восхи­щался этими ребятами, я каждый раз балдел на этих спектаклях, я был очень хорошо знаком с этими прекрасными, воистину самоот­верженными и счастливыми людьми".

А этим "прекрасным, самоотверженным и счастливым" людям много раз будет отказано в присвоении званий. Это являлось свое­образным инструментом давления чиновников от культуры в их борьбе с талантом. Связав свою судьбу с "Таганкой", актеры этого театра как бы заранее отказывались от многих весьма существен­ных благ. Ю.Любимову звание "Заслуженный артист РСФСР" было присвоено, когда он работал в Театре Вахтангова. После того как он стал главным режиссером "Таганки", его фамилия ни разу не поя­вилась в списках на награждение.

Все черты, свойственные театру, уже были и в характере игры Высоцкого. Шел двусторонний процесс взаимообогащения - отда­вая всего себя работе в театре, он очень много брал от каждого из своих коллег и товарищей в отдельности. Некоторым зрителям ка­залось, что другие актеры, работающие на сцене, читают, как Высоц­кий, - в его манере. На самом деле все было сложнее: и Высоцкий в своей манере многое взял от театра, от Любимова. А так как он об­ладал огромным темпераментом и поэтическим даром, то в нем эта таганская манера более всего сфокусировалась. Кроме того, его го­лос был уже заявлен на всю страну, поэтому и было такое воспри­ятие - все читают, как Высоцкий...

Интересны воспоминания по этому поводу фотохудожника В.Грицюка: "В театре меня поразило: выходит актер с бородой, как Володя в кожаной куртке, хрипло так прочищает горло... Потом вы­ходит Хмельницкий - тоже в кожаной куртке и тоже прохрипел: "Кхэ-кхэ..." Я удивился: надо же, весь театр - Высоцкие! Спраши­ваю в следующий Володин приезд: "Ты знаешь, что они все у тебя поперли? Они хрипят. Они носят такие же куртки. Ты не боишься, что они тебя растащат?" А он похлопал меня по плечу и говорит: "Не переживай! Придумаем что-нибудь новое!""

Высоцкий очень вырос как актер за последние полтора года. Не было роли, чтобы все это воплотить полностью. Тогда же, после какого-то вечернего спектакля, он устроил концерт для актеров и исполнял свои песни часа два. Многим стало понятно, что ему тес­но в его маленьких ролях, что его энергетика направит его на по­иски своего пути.

В декабре 1965 года Н.Губенко поступил на режиссерский фа­культет ВГИКа, но продолжает работать в театре. Большинство его ролей постепенно перейдет к Высоцкому: Керенский в "10 днях...", Чаплин и Гитлер в "Павших...", в 1969 году - летчик Янг Сун в "Доб­ром человеке...".

ОДЕССКАЯ КИНОСТУДИЯ 1966 г.

Высоцкий - дитя стихий, я не видел второ­го такого же по выносливости.

Он неутомим, как горная река, как сибирская вьюга, и это не мета­фора -

увы! - он так же беспощаден к себе в работе, как и упомянутые явления природы.

Только ему это дороже стоит - жизни и здоровья.

Вениамин Смехов

Это был очень успешный год. Первая большая роль в театре, первый фильм, принесший настоящий успех...

Встречали Новый год семьей и с друзьями на квартире в Че­ремушках. Саша Евдокимов, Сева Абдулов и Гена Ялович принесли елку и установили в ведре с песком. А Нина Максимовна, надев мас­ку Деда Мороза, раздала всем мешок игрушек и гостинцев.

19 января Высоцкий дважды выступал в сборном концерте в МГУ: сначала в Доме культуры, затем на химическом факультете.

О своем участии в концерте на химическом факультете вспоми­нает Юлий Ким: "Какой-то факультет МГУ праздновал свой юбилей и пригласил на этот юбилей массу всякого народа потешать себя. Там были какие-то кукольники, эстрадники, очень много народу, и был приглашен Высоцкий. Каждому приходилось минут по пятна­дцать. Высоцкого не отпускали сорок минут, и после него я высту­пал пятым или шестым, и все равно впечатление от Высоцкого было настолько сильное, что все, кто, кроме меня, после Высоцкого вы­ступал, - все пели, как в вату, зал не мог их воспринимать. Даже я, уже выступая пятым после Высоцкого, - какие-то свои песенки со­вершенно на фоне этого мощного эха не звучали. И я ушел, не вы­полнив своих пятнадцать минут даже наполовину, спел 2-3 песни, помню, и тут же ретировался за кулисы".

В первом номере журнала "Театр" за этот год опубликовано ко­роткое интервью с Высоцким по поводу необходимости спортивно­го тренажа для артиста.

16 февраля началась работа театра над поэтическим представ­лением по произведениям В.Маяковского - "Послушайте!". В этот день авторы композиции Ю.Любимов и В.Смехов прочли ее на труп­пе. Актерам инсценировка очень понравилась.

В.Золотухин: "Такое эмоциональное воздействие, что и гово­рить не о чем. Пьесу срочно ставить".

В.Высоцкий: "Образ Маяковского - глыба. Очень современное произведение. Даже война - все звучит ярко. Это продолжение ли­нии театра".

24 мая в театре вывешивается список с фамилиями участни­ков будущего представления. Играть поэта революции будут пять актеров, и у каждого будет звучать своя тема. Текст был распреде­лен, и начались репетиции.

Будущий спектакль консультируют Н.Эрдман и В.Шкловский, близко знавшие Маяковского.