Год же начался с похода Владимира в Поднестровье. "Пошел Владимир на хорваты, - кратко сообщает автор "Повести временных лет" под 6500 (992) годом. - И когда возвратился он с хорватской войны, пришли печенеги…"
Хорваты - восточнославянский племенной союз. Они обитали в междуречье верхнего Днестра и Прута и с нынешними хорватами, живущими в бассейне реки Сава на севере Балканского полуострова, не имели ничего общего, кроме названия. (Замечу, что этноним "хорваты" широко распространен в славянском мире.) Однако книжникам более позднего времени их имя уже ни о чем не говорило, и потому краткое летописное известие стало порой восприниматься как свидетельство военных действий Владимира вдалеке от Руси, в балканской Хорватии (Кроации). Но на Балканах Владимир, по-видимому, не воевал.
Чем был вызван хорватский поход Владимира, можно лишь предполагать. Хорваты входили в состав Киевского государства еще в IX веке при князе Олеге Вещем, но позже вышли из-под власти Киева. Владимир продолжал начатую еще до крещения политику объединения и удержания в повиновении всех восточнославянских племен, когда-либо выплачивавших дань киевским князьям. Как мы помним, еще в 981 или 979 году он завоевал Червенские города; вероятно, тогда же его власть распространилась и на более южные земли Верхнего Поднестровья. Очевидное отпадение хорватов от Киева можно объяснить как длительным отсутствием Владимира на Руси (во время его корсунского похода), так и целенаправленной политикой Польши, несомненно, имевшей свои интересы в данном регионе.
Время начала хорватской войны было выбрано Владимиром не случайно. 25 мая 992 года умер польский князь Метко, с которым Владимира, вероятно, связывали какие-то мирные договоренности, возможно, касавшиеся судеб хорватских земель. Смерть престарелого князя развязывала Владимиру руки. На польский престол вступил сын Мешка князь Болеслав, получивший впоследствии прозвище Храбрый, или Великий. О его личности мы еще будем говорить на страницах книги. Болеслав предельно жестоко утверждал в Польше свою единоличную власть: так, в нарушение отцовской заповеди он изгнал из страны свою мачеху, вдову Мешка немку Оду, дочь маркграфа Саксонской северной марки Дитриха, а также троих ее сыновей, своих единокровных братьев. Приближенные Болеслава, попытавшиеся заступиться за изгнанников, были безжалостно ослеплены им.
Полагают, что киевский князь не остался безучастным к событиям в Польше и поддержал Оду. К 992 году предположительно относят складывание русско-саксонского антипольского союза, скрепленного якобы женитьбой нового маркграфа Саксонской марки Бернхарда на некой русской (возможно, двенадцати- или тринадцатилетней дочери князя Владимира). Однако основания для такого предположения кажутся слишком шаткими, поскольку, во-первых, мы не знаем точно, когда именно был заключен брак, а во-вторых, не знаем и того, кем была "русская" (и русская ли?) супруга саксонского графа.
Но одно известно наверняка. В 992 году - очевидно, в связи со смертью Мешка и хорватским походом Владимира - Русь и Польша оказались на грани большой войны. Об этом свидетельствуют так называемые Хильдесхаймские анналы, составленные в 20-е и 30-е годы XI века. Согласно этому источнику, германский император Отгон III собирал войска союзных ему государей - чешского, баварского и других - под Бреннанбургом (Бранденбургом), намереваясь начать оттуда наступление против восставших полабских славян. "Болеслав же, сын Мешка, никак не мог сам прийти к господину королю - ведь ему предстояла великая война против русских…" - констатирует немецкий хронист.
Болеслав все же направил под Бранденбург часть своего войска, в том числе и "особенно верных" ему воинов. Это, вероятно, свидетельствует о том, что военные действия против Руси так и не были начаты им. В самом деле, новый правитель Польши был слишком озабочен тем, что происходило в его собственной державе, упрочением собственной власти и обстановкой на западных рубежах страны, чтобы открыто воевать с Владимиром. Владимира же, в свою очередь, отвлекла от Польши угроза вторжения печенегов. По-видимому, вскоре между двумя странами был заключен мир; во всяком случае, статья 996 года прямо утверждает, что князь Владимир "жил в мире с окрестными князьями" - в том числе польским. Полномасштабная война между Русью и Польшей начнется лишь спустя два десятилетия, в 1013 году, хотя ее неизбежность ощущалась уже в начале 90-х годов X века.
В событиях 992 года Польша и печенеги оказались естественными союзниками. Я не думаю, что уже тогда между ними был заключен какой-либо договор. Однако впоследствии Болеслав, конечно же, учтет те огромные выгоды, которые будет сулить ему союз с кочевниками, и, готовясь к войне с Владимиром, заручится поддержкой печенежских "князей".
Нашествие печенегов, последовавшее после возвращения Владимира из хорватского похода, смешало многие планы киевского князя.
"…Когда возвратился Владимир с хорватской войны, пришли печенеги по той стороне, от Сулы…" - продолжает свой рассказ киевский летописец.
"Та сторона" - это левобережье Днепра (сам Киев, напомню, находится на правом берегу). Сула - левый приток Днепра. В течение более чем двух столетий она будет служить естественной границей между Русью и Степью. Переправившись через Суду, печенеги устремились к Киеву. Владимир был вынужден выступить им навстречу. Судя по тому, что он успел собрать значительное войско, включавшее не только дружину, но и ополчение, и встретил врага у реки Трубеж - ближайшей к Суле водной преграды, князь заранее знал о наступлении врага.
Дальнейший рассказ летописца хорошо известен, поскольку содержит красочное предание о подвиге киевского богатыря-кожемяки, спасшего родную землю:
"Владимир пошел против печенегов и встретил их на Трубеже, у брода, где ныне Переяславль. И встал Владимир на этой стороне, а печенеги на той, и не смели ни наши на ту сторону перейти, ни те на эту. И подъехал князь печенежский к реке, вызвал Владимира и сказал ему: "Выпусти ты своего мужа, а я своего, и пусть борются. Если твой муж одолеет, не будем воевать три года, если же наш муж одолеет, то будем за три года воевать". И разошлись порознь. Владимир же вернулся в свой стан и разослал биричей по стану, спрашивая: "Нет ли такого мужа, чтобы мог схватиться с печенежином?" И не нашелся такой. Наутро приехали печенеги и привели своего мужа, а у наших никого не оказалось. И стал тужить Владимир, посылая по всему своему войску. И пришел к князю один старый человек, и сказал ему: "Княже! Есть у меня один меньшой сын дома. Я с четырьмя вышел, а он дома остался. С детства никто его бросить оземь не мог. Однажды случилось мне бранить его, а он кожу мял - и рассердился он на меня, и разодрал череви руками". Услышав это, обрадовался князь и послал за ним. И привели его к князю, и поведал ему князь все. Он же отвечал: "Княже! Не знаю, смогу ли я с ним схватиться. Испытайте меня: нет ли быка, великого и сильного?" И нашли быка, великого и сильного. И повелел тот разъярить быка, приложив к нему раскаленное железо, и пустили быка, и побежал бык мимо него, и схватил он быка рукою за бок, и вырвал кожу с мясом, сколько рука захватила. И сказал ему Владимир: "Можешь с ним бороться!"
Наутро пришли печенеги и стали звать: "Нет ли мужа? Вот наш готов!" Владимир же той ночью повелел вооружиться. И приступили обе стороны. Выпустили печенеги своего мужа - был он зело превелик и страшен. И выступил муж Владимиров, и увидел его печенежин, и посмеялся, ибо был тот среднего роста. И размерили место между обоими полками, и пустили их к себе. И схватились они, и стали крепко держать друг друга. И удавил тот печенежина руками до смерти, и ударил им оземь. И кликнули (наши. - А. К.), и побежали печенеги, а Русь погналась за ними, избивая, и прогнали их.
И обрадовался Владимир, и заложил город на броде том, и назвал его Переяславль, потому что переял славу отрок тот. И сделал его Владимир великим мужем и также отца его. Владимир же возвратился в Киев с победой и со славой великой".
Этот яркий рассказ вызвал живой интерес у переписчиков летописного текста, и большинство поздних книжников дополняли и приукрашивали его. Так, натуралистические подробности поединка между печенегом и русским приведены в Летописце Переяславля Суздальского, памятнике XV века:
"…И схватились оба, и начал татарин (печенег. - А. К.) крепко давить его. Сей же схватил его за плечи и за шею, захватил и стиснул его и начал держать, не сдавливая. И вскоре задергал печенежин руками и издох в руке его, потому что не давал тот ему ни единожды вздохнуть. И узрев его мертвым, ударил им оземь, и разошлось нутро его, и рассыпались кости".
В "Истории Российской" В.Н. Татищева приведена другая подробность: "…Вскоре ударил усмарь (кожемяка. - А. К.) печенежина головою в брюхо его, от чего печенег, не устояв, пал на землю; усмарь же убил его ногою".
Летописный рассказ, несомненно, основан на каком-то дружинном предании, повествующем о подвиге одного из "великих мужей" (то есть бояр) князя Владимира. Автор "Повести временных лет" не знал его имени. (Имя Переяслав, упоминаемое в отдельных списках летописи, конечно, не в счет: оно явилось следствием неправильного прочтения первоначального текста.) Напротив, позднейший автор Никоновской летописи называет отрока Владимира по имени - Яном Усмошвецом (то есть Кожевенником, от древнерусского слова "усма" - выделанная кожа), и рассказывает о других его подвигах, совершенных совместно с богатырями Владимира, в частности, с Александром (Алешей) Поповичем. Мы еще будем говорить об этих преданиях Никоновской летописи, в которых князь Владимир Святославич уже полностью отождествлен с былинным Владимиром Красное Солнышко и в которых действуют былинные, а не исторические герои. Не относится ли к ним и упомянутый Ян Усмошвец, сказать трудно.
Подвиг юноши-кожемяки, спасшего родную страну от врагов, нашел отражение и в народных сказках восточных славян - украинской (о Кирилле Кожемяке) и русской, записанной на Тамбовщине (о Никите Кожемяке).
Само же летописное сказание составлено, вероятно, значительно позже описываемых событий. Это следует хотя бы из приведенного в нем народного объяснения названия города. Из летописей мы знаем, что город Переяславль существовал задолго до князя Владимира. (О нем упоминает договор Руси с греками 907 года.) В 992 году Владимир, вероятно, заложил новый "город" в смысле возведения новых стен, укреплений (остатки которых обнаружены археологами), может быть, даже на новом месте, но города заново не переименовывал.
В то же время достоверность летописного рассказа в целом не вызывает сомнений. Это касается и основного его сюжета - единоборства русского и печенежского богатырей. В древнем обществе единоборство было очень распространенным способом решать исход войны. Изначально в поединке сходились предводители враждующих войск, "князья". В глазах людей того времени они олицетворяли собой свою собственную державу, ее могущество и силу. С их смертью или поражением заканчивалась их власть над людьми, и потому казалось вполне естественным, что победителю в такой схватке должно было отойти достояние побежденного, включая жену, детей, имущество и всю подвластную ему землю.
Это был суровый, но, надо сказать, вполне справедливый обычай. По крайней мере, он давал возможность избежать пролития лишней крови и сохранить жизнь большинству участников битвы. Начиная войну, правитель должен был задуматься о том, что прежде чем ввергать в пучину схватки своих подданных, ему придется доверить мечу собственную жизнь.
Со временем князья стали уклоняться от личного участия в поединке. Их власть освобождалась от пут родоплеменных ограничений; из сакрального владыки, связанного необходимостью исполнять множество обычаев и обрядов, иногда слишком жестоких по отношению к нему лично, князь превращался в правителя государства, повелевавшего подданными по закону ("правде") и своей воле. В единоборстве сходились особые "поединщики" - самые сильные и опытные воины. (Хотя, например, сын князя Владимира Мстислав Тьмутороканский предпочитал сам решать свою собственную судьбу и судьбу своего княжества; летопись и "Слово о полку Игореве" с восхищением вспоминали о его единоборстве с касожским князем Редедей.) Постепенно поединок превращался в своеобразный ритуал, предшествующий настоящей битве.
В свою очередь, и сам поединок, и подготовка к нему были обставлены различными обрядами. Летопись рассказывает об испытании юноши-кожемяки разъяренным быком. Не исключено, что это также особый ритуал, восходящий к языческому жертвоприношению накануне битвы. (Бык - одно из распространенных жертвенных животных у славян; кости быка археологи находят едва ли не чаще других в жертвенниках славянских святилищ.) Особый смысл, наверное, имел и способ умерщвления быка - разрывание его на части: по поверьям того времени, сила быка непременно должна была перейти к разорвавшему его воину. Такой обычай был знаком не только славянам. В скандинавской Саге об Олаве Трюггвасоне рассказывается о некоем норвежце Торстейне, получившем прозвище Бычья Нога: готовясь к подобной схватке, он вырвал у быка целую ногу.
Во время сражения с печенегами Владимир был христианином. Несомненно, христианами были и его воины, в том числе и юноша-кожемяка. Языческие приношения в чистом виде отходили в прошлое, по крайней мере в государственном масштабе. Но обычай, тем более связанный с воинским искусством, с поединком, от которого зависели исход войны и жизнь всего войска, конечно, не мог быть оставлен так скоро и должен был соблюдаться со всей тщательностью.
Мы помним, что в свое время отец Владимира князь Святослав Храбрый счел для себя безрассудным единоборство с византийским императором Иоанном Цимисхием. Владимир тем более предпочитал следовать примеру отца, что, по-видимому, вообще не любил лично участвовать в сражениях (на этот раз в отличие от Святослава) и весьма дорожил своей жизнью. О присущей князю осторожности (если не сказать больше) рассказывает и скандинавская Сага о Бьёрне, некоем исландце, побывавшем в "Гардарике" (Руси) у "конунга Вальдимара" около 1008–1010 годов. Сама сага составлена в конце XII или начале XIII века. Описывая подвиги Бьёрна на Руси, автор, как обычно, делал его участником самых разных событий, происходивших и до, и после его пребывания в этой стране. Полагают, что в саге нашло отражение и позднее предание о подвигах киевского богатыря-кожемяки, место которого занял ее главный герой. Но поединок, в котором участвовал Бьёрн, состоялся в очень необычных условиях и решил исход какой-то другой войны Владимира, неизвестной из других источников.
"Говорят, что, когда Бьёрн был в Гардарики у Вальдимара конунга, - повествует сага, - случилось, что в страну ту пришла неодолимая рать, и был во главе ее витязь тот, который звался Кальдимар, рослый и сильный, близкий родич конунга, величайший воин, умелый в борьбе и очень смелый; и говорили о них, что они имеют одинаковое право на княжество, Вальдимар конунг и витязь; тот потому не получил то княжество, что он был моложе, а потому он занимался набегами, чтобы добыть себе славу, и не было другого воина, такого же знаменитого, как он, в то время на Востоке".
Кто такой Кальдимар, неизвестно. Другие источники не знают человека с похожим именем. Сага называет Кальдимара "родичем" конунга; но само это слово используется в сагах в тех случаях, когда степень родства (или даже сам факт родства) недостаточно ясны. По-видимому, это некий обобщенный образ соперника "конунга Гардарики", с которым предстоит сразиться главному герою саги. Исследователи считают само имя "Кальдимар" искусственным и образованным по подобию имени Вальдимар, как своеобразная антитеза ему. В личности мифического Кальдимара, по-видимому, нашли отражение смутные известия авторов саги о действительных событиях русской истории - борьбе Владимира со своим братом Ярополком и особенно борьбе сыновей Владимира - Ярослава и Мстислава - за обладание Русью. Князь Мстислав более других подходит на роль исторического прототипа "величайшего воина", искусного в единоборствах и отличавшегося исключительной смелостью и силой. Известно, что множество скандинавов участвовали в Лиственской битве 1024 года на стороне Ярослава Новгородского против Мстислава Тьмутороканского; облик Мстислава должен был запасть в память оставшихся в живых воинов, хотя само имя их недруга не сохранилось в сагах.
Но мы уже говорили о том, что сага не есть документальный отчет о происходивших событиях. Как Кальдимара нельзя полностью отождествлять с князем Мстиславом, так и "конунг Вальдимар" несет на себе исторические черты различных русских князей, в том числе, конечно, и князя Владимира Святославича, которому действительно служил исландец Бьёрн. Рассказ о поединке Бьёрна и Кальдимара напоминает одновременно и предания о войнах Мстислава со своим братом, и летописный рассказ о печенежских войнах Владимира. Вальдимар саги и Владимир летописи весьма похожи друг на друга.