Описываемые в саге события, конечно, нельзя воспринимать буквально. Они носят не конкретно-исторический, а эпический, полулегендарный характер. Такой же эпический характер имеют и персонажи саги. Так, фигура "конунга Вальдамара", как она нарисована сагой, является обобщенным эпическим изображением русского князя вообще - таким он и должен быть согласно представлениям скандинавских сказителей. Это правитель, которому берется служить главный герой саги. Он наделен соответствующими правителю-сюзерену чертами - соответствующим возрастом, опытом, мудростью и т. п. Конунг обязан иметь жену; причем жена его - как правило, "мудрейшая из женщин" (такова характеристика не только Аллогии, но и, например, Ингигерд, жены Ярослава Мудрого). В сагах жены правителей выступают обычно на стороне героя, тем более когда герой еще отрок. Поэтому нет необходимости искать конкретный прототип княгини, как это часто делают историки (предлагая на роль Аллогии, например, княгиню Рогнеду). Такой же обобщенный характер имеет и образ матери конунга - язычницы, пророчицы и колдуньи. Отсюда ее дряхлость и в то же время исключительная проницательность. Конечно, нельзя исключить возможность пребывания реальной матери Владимира Малуши в Новгороде при дворе ее сына, как и то, что именно ее гипотетическое языческое "ведовство" легло в основу рассказа саги о старухе прорицательнице. Но свидетельство саги об Олаве на этот счет вовсе не является достаточным. Возможно, кстати, что и в образе Аллогии, и в образе матери конунга отразились некоторые черты знаменитой бабки Владимира - княгини Ольги.
И все же в основе сюжета саги - несомненно, действительность. Не вызывает сомнений само пребывание Олава Трюггвасона - вполне реальной фигуры - в Новгороде. Его "сыновство" по отношению к Владимиру - отражение различий в социальном статусе обоих юношей, один из которых был князем, а другой - его дружинником. Время пребывания Олава на Руси совпадает с реальным временем княжения в Новгороде Владимира. Реальны и многие черты Владимира - например, его ревность к язычеству, а затем принятие христианства (хотя и то, и другое навеяно, конечно, более поздним образом киевского князя Владимира), любовь к пышным пирам с дружиной.
Реальна, наконец, и та роль, которую в Новгороде играли скандинавы. Как мы увидим позже, именно варяжская (главным образом, скандинавская) дружина станет той силой, с помощью которой Владимир сумеет утвердить себя на киевском престоле. Условия же для военного сотрудничества со скандинавами возникли с самого начала пребывания Владимира в Новгороде. (Характерно, что именно Владимир стал первым русским князем, имя которого упоминается в скандинавских сагах.) И эта связь с воинственным миром Севера явилась еще одним важнейшим последствием новгородского княжения Владимира Святославича.
Глава четвертая.
ВОЙНА. БРАТОУБИЙЦА
Пребывание князя Владимира в Новгороде было прервано драматическими событиями, разыгравшимися в Поднепровье и связанными с враждой, начавшейся между братьями Владимира князьями Ярополком и Олегом. Недолгое княжение Ярополка в Киеве очень скудно освещено древнейшими русскими источниками, и в первую очередь "Повестью временных лет", которая ограничивается рассказом о вражде и войнах Ярополка с братьями Олегом и Владимиром. Ярополк вообще принадлежит к числу тех исторических деятелей, личности которых как бы затемнены личностями их преемников, более яркими и масштабными. Грандиозная фигура князя Владимира в последующем полностью затмила собой фигуру Ярополка, сделав ее на первый взгляд бледной, незначительной и неинтересной. А между тем шесть с небольшим лет самостоятельного княжения Ярополка в Киеве (с весны 972 года по лето 978-го) представляют исключительный интерес для историка. В год гибели Святослава Ярополк был еще отроком. Умер же он совсем молодым человеком. И все же он успел немало сделать. Когда сейчас мы пристальнее вглядываемся в его княжение, мы приходим к мысли о том, что этот князь мог войти в русскую историю как реформатор и преобразователь; многие из его замыслов предвещали будущие свершения Владимира. Так, историки всерьез говорят о том, что при Ярополке Русь стояла перед возможностью принятия христианства.
Показательно, что о важнейшем из внешнеполитических предприятий Ярополка мы узнаем от иностранного автора (немецкого хрониста XI века Ламперта Херсфельдского), при полном молчании русских источников. Ламперт же сообщает следующее. Весной 973 года, а точнее, на Пасху, 23 марта, к германскому императору Отгону I в город Кведлинбург прибыло в числе прочих иноземных посольств (от греков, итальянцев, венгров, датчан, болгар и др.) и русское посольство. Послы явились "с великими дарами". Вместе с императором они должны были принять участие в праздновании Святой Пасхи.
Нет сомнений, что послы "русов" прибыли из Киева (иной случай был бы оговорен немецким хронистом). Они отправились в путь, по-видимому, осенью или зимой 972/973 года - то есть всего через несколько месяцев после получения в Киеве известия о гибели Святослава. Это первый самостоятельный шаг правительства Ярополка, и шаг этот говорит о многом.
Участие в праздновании христианской Пасхи ясно свидетельствовало о том, что представители Руси были настроены по крайней мере благожелательно по отношению к христианской вере, а скорее всего и сами являлись христианами. Последнее более вероятно. Еще со времен Игоря и Ольги в Киеве жили христиане, немало их было среди приближенных киевских правителей. Кого же, как не единоверцев императора Отгона, должен был отправить Ярополк в Кведлинбург?
Посольство Ярополка обозначило выбор, сделанный Киевом. (Конечно, пока еще не самим Ярополком, но его окружением.) Это был тот самый выбор, который четырнадцатью годами раньше сделала бабка Ярополка княгиня Ольга, чьи послы побывали при дворе Отгона еще в 959 году.
Ярополк был старшим среди Святославичей и, вероятно, наиболее близким к Ольге, наиболее подверженным ее воспитательному воздействию. Можно думать, что усилия Ольги не пропали даром. Христианство не было пустым звуком для киевского князя. Наверное, те самые люди, на которых Ольга пыталась в свое время опереться и которые вместе с ней и под ее влиянием думали о преобразовании Руси и о вовлечении ее в лоно Церкви, теперь стояли возле него. И Ярополк прислушивался к ним. Святослава слишком долго не было в Киеве; его влияние стерлось, его воинственные антихристианские пристрастия успели забыться. Язычество же само по себе (и мы уже отмечали это) терпимо относилось к любой из новых религий. При Ярополке христианство, видимо, поощрялось и, во всяком случае, уживалось с традиционным язычеством, соперничая с ним во влиянии на князя.
Кстати сказать, христианское влияние князь ощущал постоянно - в своей собственной опочивальне. Христианкой была его жена - некая греческая красавица, бывшая прежде монашенкой и попавшая в плен к русам во время балканской войны Святослава. По словам летописи, ее "привел" в Киев, в жены своему сыну, сам Святослав, "красоты ради лица ее". Если так, то это могло случиться в 969 году, когда Святослав на короткое время возвращался в Киев. (Юность княжича и вероятная разница в возрасте между ним и его невестой не могли смущать Святослава: напротив, женитьба превращала отрока во взрослого мужчину, свидетельствовала о его способности править своей "волостью".) Женщина в княжеском тереме была не совсем уж бесправным существом; она редко могла творить свою волю, но голос ее порой звучал, и князь прислушивался к ее словам. Вероятно, гречанка и в неволе не забывала о Боге и пыталась приобщить к нему своего юного супруга.
О расположенности Ярополка к христианам рассуждают и составители уже известной нам Иоакимовской летописи. "Ярополк… был муж кроткий и милостивый ко всем, любил христиан, и если сам не крестился народа ради, то никому же не препятствовал", - читаем мы в "Истории Российской" В.Н. Татищева.
О дипломатической активности Ярополка свидетельствует Никоновская летопись, содержащая ряд уникальных известий, отсутствующих в более ранних летописных сводах. Откуда их почерпнул составитель летописи, остается неясным. (Предположение о существовании некой "летописи Ярополка", попавшей в XVI веке в руки московского летописца, кажется слишком невероятным.) Но как бы то ни было, добавления эти чрезвычайно любопытны и весьма содержательны. (Правда, следует оговориться, что хронология статей Никоновской летописи, посвященных времени княжения Ярополка, сбита - как, впрочем, и хронология соответствующих статей "Повести временных лет" - по крайней мере, на два года; но об этом ниже.)
Так, в летописной статье 6487 (979) года (на самом деле в этом году Ярополка, видимо, уже не было в живых) сообщается о прибытии к киевскому князю послов от греческого царя и о заключении между ними мира и любви. И "яшася" греки Ярополку "по дань" - "как и отцу его, и деду его". Речь, очевидно, идет о подтверждении мирного русско-византийского договора 971 года.
"В том же году, - продолжает автор Никоновской летописи, - пришли послы к Ярополку из Рима, от папы".
Это второе известие о контактах Ярополка с латинским Западом. (Заметим, что в сообщении Никоновской летописи о русско-византийских переговорах нет никаких намеков на то, что затрагивалась религиозная тема.) О цели визита папских посланников можно только догадываться: не исключено, что они обсуждали возможность распространения влияния папского престола на Русь. Но едва ли послы явились из самого Рима. Источник католической проповеди мог находиться ближе. Император Отгон I, при дворе которого побывали послы Ярополка, делал все возможное, чтобы распространить свет христианской веры на языческие народы, жившие к востоку от его границ. В конце 60-х годов им было основано Магдебургское миссийное архиепископство для христианской пропаганды в славянских землях, главным образом, в Польше. На кафедру в Магдебург был поставлен епископ Адальберт - тот самый, который побывал в Киеве при княгине Ольге и продолжал считаться "епископом ругов". Естественно, что Русь оставалась в сфере его самого пристального внимания. Политику императора Отгона I продолжил и его сын Отгон II (973–983).
В латинских источниках, кажется, имеются косвенные намеки на деятельность латинских проповедников в Киеве при князе Ярополке. Так, известный итальянский писатель и церковный деятель Петр Дамиани, епископ Остиенский (ум. 1072) включил в составленное им Житие блаженного Ромуальда рассказ о подвигах на Руси ученика Ромуальда святого Бонифация (епископа Бруно), обратившего якобы в христианство "короля русов", крестившего множество народа и в конце концов принявшего на Руси мученическую смерть. О проповеди епископа Бруно на Руси сообщается также в Хронике французского монаха Адемара Шабаннского (ум. 1034). Этот рассказ в основном вымышлен. (Епископ Бруно действительно побывал на Руси, но гораздо позже - уже после крещения Владимира, о чем мы достоверно знаем из написанного им около 1008 года письма к немецкому королю Генриху II; погиб же он во время своей миссии к язычникам-пруссам.) Латинские авторы, по-видимому, смешали Руссию с Пруссией. Но историки обратили внимание на то, что рассказ о Бруно-Бонифации обнаруживает некоторое знакомство с той ситуацией, которая сложилась на Руси во второй половине 70-х годов X века, при князе Ярополке. По словам Петра Дамиани, Бруно сумел обратить в христианство "короля русов". Однако брат короля, живший вместе с ним, отказался принять новую веру и был убит названным королем. "Другой брат, который жил отдельно от короля, когда пришел к нему достопочтенный муж, не хотел слушать его слов, но, пылая на него крайним гневом за обращение брата, тотчас схватывает его, а потом… приказал обезглавить его на своих глазах в присутствии немалой толпы людей". Это вызвало его войну с "королем русов".
В самом деле, три брата, враждующие между собой, один из которых живет рядом с "королем", а другой - в отдалении от него, напоминают нам Ярополка, Олега и Владимира Святославичей. Но в таком случае, возможно, латинская легенда не есть простой вымысел; не исключено, что она вобрала в себя воспоминания о различных событиях, разновременных, но близких по характеру, - о действительном пребывании Бруно-Бонифация в Киеве в начале XI века, его миссии к язычникам-пруссам и гибели там, а также о пребывании на Руси при князе Ярополке каких-то безымянных латинских миссионеров, которые сумели подчинить своему влиянию Ярополка, но, вероятно, были враждебно встречены Владимиром и Олегом. Может быть, от рук Владимира, в конце концов пришедшего к власти в Киеве, они и погибли?
Ярополк так и не принял христианство. (Его кости были крещены лишь в 1044 году князем Ярославом Владимировичем.) Но может быть, он намеревался это сделать? Ярополк шел путем своей бабки, княгини Ольги. Но он был еще слишком молод, слишком подвержен различным, порой противоположным, влияниям и не всегда был последователен в достижении своих целей.
Успешной, видимо, была политика Ярополка в отношении печенегов. Об этом свидетельствует та же Никоновская летопись, сообщая под 6486 (978) годом: "Победил Ярополк печенегов и возложил на них дань". Вероятно, речь идет о более раннем времени. "Повесть временных лет" ничего не знает о русско-печенежских войнах при Ярополке. Но они, безусловно, были: гибель Святослава не могла не подтолкнуть печенегов к нападению на Русь. В конце концов натиск кочевников был отбит. Под следующим 979 годом составитель Никоновской летописи продолжает: "Пришел печенежский князь Илдея и бил челом Ярополку в службу. Ярополк же принял его, и дал ему грады и волости, и имел его в великой чести". Достоверность этого сообщения вызывает сомнения - слишком уж очевидно его сходство с позднейшими случаями переходов татарских и иных "князей" на московскую службу (можно думать, что именно из современной составителю летописи действительности появились в рассказе "грады и волости", данные Илдее). Но если Никоновская летопись сохранила подлинный факт перехода одного из печенежских ханов в подданство киевскому князю, то перед нами - явление совершенно новое, не знакомое более раннему времени. Не неустойчивый союз с печенежской ордой (как это было при Игоре и Святославе), но вовлечение печенегов в состав собственно Киевского государства - вот путь, по которому позднее пойдут взаимоотношения Руси со Степью. Существование русско-печенежского союза при Ярополке в любом случае не вызывает сомнений - о нем мы узнаем из летописного рассказа о последнем периоде войны между Ярополком и Владимиром.
О втором сыне Святослава, Олеге Древлянском, летопись рассказывает еще меньше. Это не удивительно. Все, что происходило за пределами Киевской земли и напрямую Киева не касалось, мало интересовало киевских летописцев. И все же даже скупое летописное повествование о вражде Ярополка и Олега позволяет нам увидеть некоторые черты характеров обоих князей. Такова особенность исторической памяти: в ней остается лишь самое важное, самое значимое. Летопись, составлявшаяся десятилетия спустя, и фиксировала то, что отложилось, запомнилось, то, что было самым характерным для действующих в ней лиц. Запомнилось же миролюбие и медлительность Ярополка и - как полная противоположность - вспыльчивость его брата Олега. Видимо, воинственный характер отца отразился в Олеге с наибольшей силой и успел проявиться достаточно рано и достаточно отчетливо, чтобы впечататься в сознание современников и остаться в памяти потомков. И это несмотря на то, что Олег умер совсем еще молодым человеком, даже юношей. (Существует предположение, что князь Олег Древлянский успел стать героем русских былин и именно он известен под именем былинного богатыря Вольга Всеславича. Я не стану разбирать здесь это предположение, кажущееся мне все же неосновательным; замечу лишь, что вряд ли стоит искать в былинах, как это делается, непосредственного отражения каких-то конкретных исторических событий.)
О том, как правил Олег Древлянской землей, кто из его воевод направлял его действия, мы ничего не знаем. Судя по косвенным свидетельствам позднейших иностранных источников, Олег вел самостоятельную внешнюю политику. Какие-то отношения, возможно, связывали его с Древнечешским государством. Если учесть, что в 70-е годы X века чешский князь Болеслав II воевал с императором Отгоном, вероятным союзником Ярополка, то можно предположить, что древлянско-чешские контакты явились оборотной стороной наметившейся вражды Олега со своим старшим братом.
Вражда эта началась, казалось бы, с незначительного события, о котором тем не менее подробно рассказывается в "Повести временных лет":
"В лето 6483 (975). Охотился Свенельдич, именем Лют: вышел из Киева и гнал зверя в лесу. И увидел его Олег, и спросил: "Кто это?" И ответили ему: "Свенельдич". И, заехав, убил его Олег, ибо сам охотился".
Летопись, конечно, лучше нас оценивает значимость каждого события. Эта встреча и последовавшее за нею убийство Люта сыграли огромную роль в истории Русского государства и привели к совершенно непредсказуемым и трагическим последствиям.
В глазах человека того времени поступок Олега был оправдан. Древлянская земля, куда в поисках охотничьих угодий забрел Свенельдов сын, принадлежала ему. Вмешательство чужака, чужого князя в дела его земли или даже одно присутствие такого чужака в его земле без его на то воли были прямым нарушением обычая и закона, посягательством на его власть. Вспомним, что, согласно Саге об Олаве Трюггвасоне, присутствие человека княжеского рода в чужих владениях без разрешения князя считалось недопустимым и влекло жестокую кару; Олаву, например, пришлось скрывать свое происхождение. Правда, Лют не принадлежал к княжескому роду. Но он был сыном Свенельда - человека, чья власть и чей авторитет, пожалуй, не уступали княжескому. Свенельд - совершенно исключительное явление в ранней русской истории. Согласно летописи, он действует на протяжении более чем пятидесяти лет, с 922 по 972 год (первая дата, правда, явно искусственна), оставаясь первым из воевод при четырех правителях Киевской Руси. Видимо, это был человек выдающихся способностей. Прочности занимаемого им положения не помешало и то обстоятельство, что он косвенно оказался замешанным в гибели как Игоря, так и Святослава. (Забегая вперед, скажем, что смерть еще двух князей впрямую будет связана с именем этого поистине "черного гения" начальной русской истории.)