4
Роль Нестратова была изначально написана для Николая Черкасова, и его персонажа даже звали Николай Константинович. Однако Черкасов, прочитав сценарий, от роли отказался, чем сильно расстроил Галича и Калатозова: они так и не поняли, чем был продиктован отказ. И лишь спустя много лет муж телеведущей Галины Шерговой, Александр Юровский, руководивший киноредакцией Центрального телевидения, сумел выведать у Черкасова эту тайну: "Николай Константинович, дело прошлое, не скажете, почему вы отказались от роли в "Верных друзьях"?" Черкасов, не задумываясь, ответил: "Вы понимаете, там есть эпизод, где я должен бегать в одних трусах. А я все-таки член обкома партии". В итоге роль Нестратова отдали Василию Меркурьеву, как будто рожденному для этой роли. А его персонаж в честь нового исполнителя был переименован из Николая Константиновича в Василия Васильевича.
По словам одесского журналиста Александра Галяса, съемки фильма проходили в Ростовской области "в пору бериевской амнистии, и трое молоденьких зэков, которым негде было жить, согласились стать охранниками на плоту: они сторожили не только плот, но и весь реквизит группы".
5
Галич лучше других понимал неблагодарную работу сценариста и режиссера: ведь лавры всегда достаются актерам. После успеха "Верных друзей" он как-то заметил: "Да, вот напиши хоть сто сценариев, сними хоть сто фильмов, а восхищенный народ будет все равно пялиться только на актера".
Однако положительных сторон все же было куда больше. Фильм принес Галичу хороший доход и решил все его материальные проблемы. А кроме того, теперь он мог свободно помогать своим друзьям. В 1954 году его давний соавтор Матвей Грин вернулся в Москву после второго лагерного срока. Как-то зимой, идя по Малой Бронной, он вдруг услышал с противоположной стороны улицы: "Матвей Яковлевич! Господи! Вы живы?" Оглянувшись, Грин увидел Галича, одетого в роскошную шубу и шапку: "Он кинулся ко мне, прижал к себе и заплакал…
- Вы "оттуда"? Ну, что я спрашиваю - конечно, оттуда, а Клава где? Куда вы идете? Нет, нет, пошли к нам!
Он потащил меня куда-то рядом - в дом своих родителей.
Собралась вся семья - я весь день и вечер рассказывал им свою эпопею. Он пошел меня провожать и все время спрашивал:
- Мотя! Чем помочь?
У метро мы расстались, дав друг другу слово встречаться. Я, добравшись до Казанского вокзала, сел в малаховскую электричку, зачем-то полез в карман куртки и обнаружил там конверт, а в нем триста рублей! При моей тогдашней неустроенности это были огромные деньги. Но дело даже не в этом - у меня много было знакомых в Москве, все знали о моих трудностях, но никто и не подумал помочь - не словами, не сожалением, не сочувствием, а просто деньгами. А вот Саша - подумал и сделал это! Да еще так деликатно, чтобы не поставить меня в неловкое положение".
Союз писателей
В 1955 году Галича наконец принимают в Союз писателей СССР и выдают ему билет за номером 206. Юрий Нагибин говорит, что Галич неоднократно подавал заявления в СП, но его всё не принимали - сказывались негативные отзывы на "Таймыр" и "Москва слезам не верит". Эту информацию косвенно подтверждает "Выписка из протокола № 18 заседания президиума ССП СССР от 28 декабря 1951 г.": "Вопрос о приеме Галича А. А. в Союз писателей отложить до представления новой работы".
Лишь после смерти Сталина ситуация начала меняться.
4 марта 1955 года заместитель председателя Кинокомиссии Н. Родионов и заместитель председателя Комиссии по драматургии СП В. Пименов напечатали письмо "В Комиссию по приему в члены Союза писателей": "Комиссия по драматургии и Комиссия по кинодраматургии рекомендует в члены Союза писателей тов. ГАЛИЧА А. А.
Тов. Галич является автором пьес и сценариев, широко идущих и пользующихся любовью зрителей.
Им написана популярная пьеса "Вас вызывает Таймыр", пьеса "Под счастливой звездой", а также сценарий "Верные друзья", с успехом прошедший по кинотеатрам страны.
Тов. Галич активно работает в литературе, сейчас им закончен новый сценарий о Чайковском, который принят студией "Ленфильм".
Считаем, что тов. Галич вполне заслужил право быть принятым в члены Союза писателей".
А через неделю, 11 марта, состоялось заседание комиссии по приему в члены СП. Приведем сохранившиеся фрагменты выступлений.
Олег Писаржевский: "Это - автор ряда пьес и сценариев (В. Н. Ажаев: у него случился третий инфаркт, и мы сделаем гуманное дело, если примем его в Союз). Это талантливый человек".
Александр Штейн: "Это человек очень талантливый, известен у нас в драматургии как одаренный человек, но с ошибками. Пьеса, написанная им в соавторстве с Исаевым, "Вас вызывает Таймыр" прошла 1000-й спектакль. Остальные пьесы написаны самостоятельно. Сейчас работает над большой вещью о Чайковском по поручению Министерства кинематографии вместе с Папавой. Очень одаренный драматург".
Александр Яшин: "Есть отзывы Папавы и Крона (читает)".
Георгий Мдивани: "Это бесспорная кандидатура, его надо принять в члены Союза".
И, наконец, еще раз Александр Яшин: "Кто за то, чтобы принять Гинзбурга (Галича) в члены ССП? (единогласно)".
В итоге постановили: "Рекомендовать Президиуму ССП принять ГИНЗБУРГА (ГАЛИЧА) А. А. в члены Союза советских писателей".
К постановлению прилагаются два рекомендательных письма - Михаила Папавы "О пьесах Галича" (на трех страницах) и Александра Крона (на одной).
Но лишь два с половиной месяца спустя Галича примут в Союз, о чем сообщает "Постановление Президиума Московского отделения СП СССР" от 25 мая 1955 года ответственного секретаря Комиссии по приему в СП С. Баруздина. И 31 мая Галичу было направлено поздравительное письмо за подписями того же Баруздина и председателя Комиссии Вс. Иванова: "Уважаемый Александр Аркадьевич!
Решением Президиума Московского отделения СП СССР от 25 мая с.г. Вы приняты в члены СП.
Горячо поздравляем Вас, Александр Аркадьевич, с приемом в Союз писателей и искренне желаем Вам сил, здоровья и новых, еще больших творческих успехов!"
Однако в Союз кинематографистов Галича приняли сразу же, как только был создан оргкомитет, - в 1957 году (сам Союз будет официально зарегистрирован лишь восемь лет спустя), и выдали ему членский билет за номером 186.
Вообще же хрущевская "оттепель" затронула практически все сферы советской жизни, и особенно литературу и искусство. Именно на этот период приходится самый мощный всплеск драматургической активности Галича. Во второй половине 50-х он работает литературным консультантом в самодеятельном рабочем коллективе Дворца культуры московского автозавода имени И. А. Лихачева (в театральной студии этого ДК в 1957 году режиссер С. И. Туманов поставил пьесу Галича "За час до рассвета"), а также помогает начинающим драматургам: например, 22 февраля 1956 года он заключает с "Мосфильмом" договор, согласно которому "СТУДИЯ поручает, а тов. ГАЛИЧ А. А. принимает на себя работу по литературной консультации и редактированию литературного сценария Д. Ганелиной "Во имя правды"".
Продолжается работа и над собственными произведениями.
В 1955 году Галичем написан сценарий "С новым счастьем!" по мотивам повести В. Дягилева "Доктор Голубев", и через год режиссер Абрам Роом снимает по нему картину "Сердце бьется вновь". Также Галич активно работает для студии "Союзмультфильм". В 1955 году на экраны вышел кукольный фильм "Упрямое тесто" по сценарию, написанному им совместно с А. Зубовым, а в 1958-м - "Мальчик из Неаполя" (по сказке итальянского писателя Джанни Родари).
Однако главная его драматургическая работа, несмотря на грянувшую "оттепель", вновь не прошла цензуру.
"Матросская тишина". Возвращение к теме
25 февраля 1956 года в Москве завершался XX съезд Коммунистической партии. В этот день на закрытом заседании Хрущев прочитал свой знаменитый доклад о "культе личности" Сталина. Хотя доклад был крайне осторожным, а по нынешним меркам - и просто лживым, но даже то, что было сказано в нем, произвело на людей ошеломляющее впечатление. Когда же из тюрем и лагерей вышли на свободу миллионы заключенных, у многих появилась иллюзия, что партия навсегда очистилась от своего прошлого и больше ничего подобного не повторится.
Многие писатели - например, Окуджава - даже вступили в партию.
Галич в партию не вступил, так как понимал больше других, но все же и у него затеплилась надежда, что жизнь в стране наконец наладится, и он дописал к "Матросской тишине" заключительный - четвертый - акт, который придавал пьесе оптимистическое звучание.
Можно сказать, что в "Матросской тишине" в сжатом виде отразилась вся почти сорокалетняя (на тот момент) история режима.
В 1946 году пьеса состояла из трех актов, каждый из которых был привязан к конкретному историческому периоду: 1929, 1937 и 1944 годам. Теперь добавился еще один акт, действие в котором происходит в мае 1955-го - в десятую годовщину победы над гитлеровской Германией. И оставшиеся в живых персонажи наконец встречаются друг с другом.
Из магаданского лагеря вышел Мейер Вольф, дядя Давида Шварца. Седой, хромой, со стальными зубами, но, несмотря на это, "он был даже красив - внушительной и спокойной стариковской красотой". Освободившись, Вольф прислал письмо в Москву на имя Давида, но ему ответил его сын - тоже Давид. После чего Вольф прилетел в Москву и был поражен их сходству.
Бывший секретарь партийного бюро Московской консерватории Иван Чернышев во время их встречи рассказал, что 20 декабря 1952 года его исключили из партии "за потерю бдительности и политическую близорукость", но буквально накануне восстановили. В течение более двух лет он, по его собственному признанию, думал: надо ли ему подавать на пересмотр или нет? На этом месте в посевовском издании 1974 года Галич добавил сноску, где в нарушение законов жанра напрямую обращается к своему персонажу, делясь с ним жизненным опытом: "…Не надо было подавать на пересмотр, Иван Кузьмич, теперь-то я могу вам сказать со всею определенностью - не надо было подавать! Если вы честный человек - а мне, автору, хочется думать, что вы, хоть и наивны и даже, может быть, глуповаты, но честны, - так вот, если вы честный человек, то уже через несколько лет вам снова придется расстаться с вашим партийным билетом, вас заставят умереть, как заставили умереть старого большевика, писателя Ивана Костерина, вас загонят в "психушку", как генерала Петра Григоренко… Впрочем, и об этом, в ту пору, мы еще не знали, а догадываться и думать - боялись…"
Действительно, мало кто мог тогда предположить, что уже к середине 60-х годов в стране снова наступят "заморозки" и возобновятся показательные процессы. Кстати, "старого большевика, писателя", упомянутого Галичем, звали не Иван, а Алексей Костерин (17.03.1896-10.11.1968).
В четвертом действии Галич дописывает биографии своих персонажей и делает их всех положительными. К примеру, Иван Чернышев, который в первых трех действиях выглядел убежденным коммунистом и вполне типичным партработником, теперь прозревает и на реплику сидельца Мейера Вольфа о том, что молодежь должна принимать в наследство от своих отцов "только добрые дела, только подвиги", возражает: "Вы сказали - добрые дела! (В упор взглянул на Вольфа.) А заблуждения? Преступления? Ошибки?! Нет, нет, погодите, дайте мне договорить! Вчера мне вернули партийный билет! И вот я шел из райкома и так же, как и вы, заглядывал в лица встречным… Когда-то я воевал на гражданской, потом учился, был секретарем партийного бюро консерватории, начальником санитарного поезда, комиссаром в госпитале… Работал в Минздраве… После пятьдесят второго мне пришлось, как говорится, переквалифицироваться в управдомы… <…> Нет, Мейер Миронович, не так-то все просто!.. И они, эти молодые, они обязаны знать не только о наших подвигах… Мы сейчас много говорим о нравственности. Нравственность начинается с правды! (Посмотрел на портрет старшего Давида.) Вот ему когда-то на один его вопрос я ответил трусливо и подло - разберутся! Понимаете? Не я разберусь, не мы разберемся, а они там разберутся!"
Кроме того, выясняется, что Давид Шварц умер не в санитарном поезде, как можно было бы подумать, исходя из концовки третьего акта, а в челябинском госпитале на руках у того самого Ивана Чернышева.
В конце четвертого акта 14-летний Давид - сын Тани и погибшего на войне Давида Шварца - беседует с 10-летним мальчиком Мишей, сыном Ханы, которая в свое время была безответно влюблена в старшего Давида.
Младший Давид беседует с Мишей явно снисходительно и свысока (это проявляется даже в авторских ремарках: со смешком, презрительно, явно уклоняясь от ответа, сурово), так же как и 24-летний Александр Гинзбург беседовал в 1942 году в Ташкенте с 17-летним Сергеем Хмельницким: "Со мной он поговорил раза два или три о чем-то необязательном, приветливо и со слабо скрытым высокомерием. Терпеливо выслушал мои стихи про Врубеля и Рериха и высказал что-то сурово-патриотическое, - дескать, такое время, и как же я могу". Автобиографичность, как говорится, налицо.
В редакции 1956 года пьеса заканчивается описанием торжественного салюта за окнами дома и словами младшего Давида: "Знаешь, мама… Мне почему-то кажется, что я никогда не умру! Ни-ког-да!.."
Тогда для подобных эйфорических настроений имелись все основания: десять лет назад закончилась самая кошмарная в истории человечества война, массовые репрессии, казалось, безвозвратно отошли в прошлое, и раз уж после всего этого ты остался жив, то как же не поверить в то, что тебе суждена вечная и счастливая жизнь?! Однако сам Галич в "Генеральной репетиции" (1973) безжалостно разделается с иллюзиями, возникшими и у него, и у многих других после XX съезда: "И опять мы поверили! Опять мы, как бараны, радостно заблеяли и ринулись на зеленую травку, которая оказалась вонючей топью!" Там же он назовет свою пьесу "почти наивно-патриотической" и подробно расскажет, с какими непреодолимыми препятствиями столкнулись попытки поставить ее в Москве и Ленинграде.