Первые поэтические опыты
1
В автобиографии Галича, написанной им в мае 1974 года для ОВИРа, сказано: "В 1926 г. я поступил в среднюю школу БОНО-24" (БОНО - это Бауманский отдел народного образования). Однако брат Галича Валерий в интервью журналу "Горизонт" сказал: "Учились мы в здании бывшей гимназии в Колпачном переулке…" (кстати, Колпачный переулок находится рядом с Кривоколенным, а значит, недалеко от их дома). Позднее Валерий Аркадьевич уточнил: "…мы сначала учились с ним вместе - такая была 25-я школа в Колпачном переулке, потом его исключили и перевели в другую, в Вузовском".
Вот ведь как интересно: один брат называет 24-ю школу, а другой - 25-ю. Кому верить? Скорее всего, Галич проучился какое-то время в 24-й школе, а потом перешел в 25-ю, куда в 1932 году поступил и Валерий.
Учился Галич на отлично. С 1930 года стал посещать занятия детской литературной бригады при редакции газеты "Пионерская правда" (Новая площадь, дом 10), где ребята два раза в неделю читали друг другу свои стихи и, по воспоминаниям Галича, "как щенята, с веселой злостью набрасывались друг на друга, разносили друг друга в пух и прах за любую провинность: стертую или неточную рифму, неудачный размер, неуклюжее выражение". А в 1931 году вместе с Евгением Долматовским, Владимиром Дудинцевым, Даниилом Даниным, Яковом Хелемским и Иваном Меньшиковым (погибшим в войну) и другими ребятами он вошел в деткоровский актив "Пионерской правды".
23 мая 1932 года "Пионерская правда" поместила такую заметку: "Саша Гинзбург. Пионер с 1927 г. Работал редактором отрядной стенгазеты. В 1930 году вступил в литбригаду "Пионерской правды". Сейчас Саше 14 лет". После этого шел текст стихотворения "Мир в рупоре", которое можно считать первой Сашиной публикацией. В нем невооруженным глазом заметно влияние поэзии Маяковского, которое сказывалось и на ритме, и на рифмах, и на тематике. Тематика же была вполне типичной для того времени: юный мастер делает ламповый радиоприемник, который должен внести свой вклад в процветание Страны Советов: "Они ложились в упругие шайбы, / Скованы твердой, настойчивой волей, / Чтоб завтра туркменка школьница Зайбет / Могла услыхать ленинградца Колю, / Чтоб завтра по волнам эфира ринуться, / Чтоб завтра греметь им в ответном марше, / Чтоб завтра ударно в год одиннадцатый / Вступила вся пионерия наша. <…> По серой доске егозил рубанок, / Вгрызаясь в дерева плотную толщу, / Чтоб завтра здесь пионер Туркестана / Услышал далекий голос из Польши. / И если тот же горячий рупор / Крикнет, волны эфира меряя: / "А ну! Скажи-ка, Реймиз Арупов, / Что ты сделал для пионерии?""
Ничего общего с песнями Галича 1960-х годов это стихотворение, конечно, еще не имело, кроме, пожалуй, искренности и самоотверженности автора. Но уже здесь начинающий поэт продемонстрировал определенные навыки стихосложения.
В начале 30-х руководитель литбригады писатель Исай Рахтанов познакомил ребят с Эдуардом Багрицким, который попросил привести их к нему домой. Юные стихотворцы пришли в гости к именитому поэту и стали читать свои стихи - каждый по два. Что-то Багрицкому нравилось, что-то вызывало недовольство - все это ясно выражалось в его мимике. Наконец он хлопнул ладонью по дивану и сказал: "Ладно, спасибо! В следующий раз - в пятницу - будем разбирать то, что вы сегодня читали!..", а потом, хитро подмигнув, добавил: "Приготовьтесь! Будет не разбор, а разнос!.." Так начинающие поэты стали учениками Багрицкого. Но было им нелегко, так как он не делал никаких скидок на возраст и общался с ними на равных. Одну из личных встреч с мастером Галич описал в своих воспоминаниях "Генеральная репетиция".
25 июня 1933 года на первой полосе "Пионерской правды" было опубликовано еще одно Сашино стихотворение - "Скрипка". В нем описывалась подготовка юного музыканта к его первому концерту, к которому он подходил очень ответственно: "Я знаю, я верю в себя горячо, / Недаром бегал поющий смычок, / Покорный приказу строчек, / Недаром, гоня назойливый сон, / Я перебрал созвучья басов, / Недосыпая ночи. / И если сыграю, и если сдам, / То самой высокой наградой / Жюри направит меня тогда / Работать с агитбригадой… /…И в ночь, и в мерцанье веселых огней / Через поля и пашни / Мы пронесем по просторной стране / Наши песни и марши!"
16 августа этого же года Сашу похвалил Эдуард Багрицкий в "Комсомольской правде": "Работать редактору с поэтом - значит находить поэта. Я систематически работаю с литературной группой пионеров и нахожу здесь таких самородков, как Гинзбург, книжку стихов которого я смогу печатать через пару лет". Но эта мечта не осуществится, поскольку 16 февраля 1934 года Багрицкого не станет.
Через много лет Алена Галич спросила отца: "Во сколько же лет ты стал писать?" Тот в ответ смеялся. А когда Алена спросила об этом бабушку, Фанни Борисовну, та задумалась, а потом сказала: "По-моему, он начал сочинять стихи, когда еще не начал говорить…"
2
После смерти Багрицкого руководимый им литературный кружок распался. Саша пытался устроиться в другие кружки, которых тогда было множество: побывал у Ильи Сельвинского, Владимира Луговского, Михаила Светлова, Льва Кассиля, но нигде не нашел себя.
В июне 1934-го семья Гинзбургов переезжает на улицу Малая Бронная - в пятикомнатную квартиру на третьем этаже дома 19а. После переезда Саша поступил в среднюю школу № 327 в Большом Вузовском переулке (ныне - Большой Трехсвятительский, дом 4). Актер Михаил Козаков, также учившийся в этой школе, вспоминал, как в марте 1974-го опальный Галич "даже пришел с гитарой на встречу выпускников, но директриса его не пустила".
За одной партой с Сашей Гинзбургом сидел упоминавшийся выше Израиль Брин - они проучились вместе два года, с восьмого по девятый класс: "Мы как-то не понимали, что Саша такой талантливый… Он водил нас в мюзик-холл, у него были такие возможности. Отец Сани, между прочим, работал в КГБ - тогда НКВД. <…> В общем-то, мы с Сашей дружили. И жили в одном доме, и в теннис играли. Это продолжалось еще долго после школы".
Насчет НКВД, конечно, Брин хватил через край, однако отец Галича с начала 1930-х действительно был весьма влиятельной фигурой - он сумел попасть в только что построенное дачно-кооперативное общество старых большевиков в подмосковном Черкизове и вскоре начал работать в сфере снабжения Москвы продуктами.
Здесь необходимо хотя бы вкратце рассказать о семье Гинзбургов, которая была богата на таланты. Наибольшую известность получили, конечно, сам Александр Галич и его брат, кинооператор Валерий Гинзбург, снявший многие популярные картины ("Комиссар", "Когда деревья были большими", "Живет такой парень", "Странные люди" и т. д.). Но были в их семье и другие одаренные родственники, хотя, может быть, и не столь известные. В первую очередь, это Марк Векслер - брат Фанни Борисовны и, соответственно, дядя Александра Галича, - который, начиная с 1932 года и в течение почти полувека, занимал должность директора Большого зала Московской консерватории. Среди его друзей, даривших ему книги со своими автографами, были Свиридов, Ойстрах, Гилельс и Ростропович.
Сын Марка Векслера Игорь Векслер, работавший журналистом и долгие годы возглавлявший редакцию культуры ИТАР-ТАСС, говорил о влиянии своего отца на формирование музыкального вкуса Галича: "Думаю, Саша приобщился к музыке в немалой степени благодаря отцу. Ведь он жил на Малой Бронной, вблизи от Консерватории, и там дневал и ночевал… Когда Саша приходил к нам домой, он брался за гитару. Не помню, чтобы он был особенно счастлив. Какое уж там счастье? А когда исполнился четвертьвековой юбилей работы моего отца в Консерватории, Саша написал ему стихи. Цитирую по памяти: "Да, четверть века, словно четверть часа, / Промчались, их в помине нет. / Но в вашем храме Феба и Пегаса, / Где властвует искусство, а не касса, / Тех лет неизгладимый свет…""
Евгений Гинзбург - племянник Галича - стал известным телережиссером. Впоследствии даже "пострадал" за свое родство с опальным бардом: "…я был невыездной, до 87-го меня не пускали даже в Болгарию. Не то что отдыхать - даже работать". Его родители - Софья Михайловна Гутманович и Александр Иосифович Гинзбург - преподавали театральное мастерство в Гнесинском музыкальном училище на отделении "актер музыкальной комедии". А Александр Иосифович (1916–1973) во время Второй мировой войны руководил попеременно Академическим театром драмы имени Хамзы в Ташкенте, и там же - Русским театром имени Горького.
Валерий Гинзбург вспоминал, что в узком семейном кругу Александр Иосифович как-то произнес такую фразу: ""Господи, в одной семье есть режиссер, автор, оператор - давайте сделаем картину!" Вот так шутили-шутили, да так ничего и не сделали". Причем, по признанию Александра Иосифовича, сделанному им в декабре 1962 года, Галич "разнообразно одарен, хотя все родственники считают его "невезучим"".
Это было время, когда Саша еще точно не определился в роде своих занятий. Раиса Орлова вспоминала 1935 год и квартиру своего детства на улице Горького, "где красивый Саша Гинзбург, еще не знающий, что он будет делать - писать стихи или картины, сочинять музыку или играть на сцене, - Саша, охваченный предчувствием славы, сидел за нашим разбитым пианино, пел, а мы подпевали: "У самовара я и моя Маша", "На столе бутылки-рюмочки…", "Вино любви недаром нам судьбой дано…"".
Если исходить из воспоминаний современников, то создается впечатление, что Саша пел практически беспрерывно. Но, в общем, так оно и было - уже тогда он был большим ценителем и знатоком песен. Большую роль тут, конечно, сыграло влияние матери, сумевшей с раннего детства привить сыну любовь к музыке. Но в еще большей степени повлиял на него дядя Марк Векслер - брат Фанни Борисовны, - директор Большого зала Московской консерватории.
Школа-студия Станиславского
1
Окончив девятый класс, Саша бросает школу, которая ему "обрыдла до ломоты в скулах", и "нахально" подает документы на поэтическое отделение Литературного института имени Горького. Поступает он туда достаточно легко, поскольку приемной комиссии был известен хвалебный отзыв о нем Багрицкого. Но нормальной студенческой жизни не получилось. Летом 1935 года, уже поступив в Литинститут, Саша узнает, что на улице Тверской, 22 (ныне - улица Горького) открывается театральная Школа-студия под руководством самого Станиславского, который проводит набор на драматическое отделение, и подает заявление уже туда.
Конкурс был огромный - сто человек на место. Каждому претенденту предстояло пройти четыре тура. На втором туре, сдавая экзамен по художественному слову, Саша читал рассказ Куприна "Гамбринус". Экзамен проходил в личном особняке Станиславского, который располагался в Леонтьевском переулке (дом 6).
Поэт Михаил Львовский, в ту пору 19-летний студент Литинститута имени Горького, рассказывал, как его пригласили на этот экзамен: "Интересный парень будет читать. Пойдем, не пожалеешь". Львовский пошел и действительно не пожалел: "Когда герой Саши, скрипач, которого тоже звали Сашкой, изувеченный погромщиками, приложил к губам свистульку-окарину и заиграл плясовую - всё в том же "Гамбринусе", где его так любили, - у меня в глазах стояли слезы. В гостиной зааплодировали. Кто-то из педагогов сказал: на экзаменах аплодировать нельзя. Аплодисменты стихли. Но они возникли чуть позже, когда выступление закончилось".
На третьем туре председательствовал знаменитый актер и педагог Леонид Леонидов. Саша на пару со своей партнершей Верой Поповой показывал сценку из комедии Эдмонда Ростана "Романтики": "Мы поставили - один на другой - два шатких стола, что должно было означать стену, влезли наверх и принялись, по выражению старых провинциальных актеров, "рвать страсть в клочки", изображая несчастных влюбленных. Как выяснилось потом, экзаменационная комиссия, во главе с Леонидовым, смотрела на наши безумства стоя, ибо мы каждую секунду грозили свалиться с нашей верхотуры им на голову", - напишет он в "Генеральной репетиции".
На следующий день после показа Саша с удивлением узнал, что допущен до четвертого тура, а это фактически означало, что он уже принят в студию, так как претендентов, дошедших до этой стадии, прослушивал сам Станиславский.