- Вот выдали мне наган, а в нем власть заключается: кого угодно могу убить и прав буду. Я коммунистов перестрелял бы всех до одного. С довойны их ненавижу. Был у меня бригадир по фамилии Третьяк. Не вышел я как-то на работу, а он докладную написал. За прогул из заработка проценты выворачивали. Так он, коммунист проклятый, меня подкармливал. Бывало говорит: "Иван, ты не обижайся, ведь я член партии, нарушать законы не могу". Деньги, подлец, взаймы предлагал. Я с тех пор коммунистов всех подряд потрошил бы.
Ниховенко заскрипел зубами, поправил кобуру, глянул на нас холодными, злыми глазами.
- Ну ладно, я поехал.
Мы долго шли молча. Иванченко вдруг сказал:
- Когда он бывает пьяным, то зверь зверем. Дома все крушит, соседей гоняет, кошек и собак перестрелял. Его мать перед соседями хвалится, называет Ивана соколом, а он по пьяной лавочке и ей бубны выбивает. У них есть набожная соседка, смирная, мухи не обидит. Мать Ниховенко как-то насплетничала, что эта женщина за грехи молодости бездетной осталась. Соседка ответила ей, что она не настолько грешна, чтобы бог наказал ее таким сыном, как Иван. Этот разговор мать передала своему "соколу", так он чуть дом этой женщины не развалил, ее убить грозился, но соседи беднягу спрятали.
Я еще до войны знал Ниховенко. Он всегда ходил один, друзей у него не было. Даже на реке купался не там, где обычно все купались. Его считали недалеким и трусливым, ребята подтрунивали над ним, не принимали играть в футбол, строили козни. Он был старше меня года на три, но каким-то образом уклонился от призыва в армию, а с приходом оккупантов сразу поступил на службу к немцам.
- Какой страшный человек, - сказал Николай, когда мы, проводив Ваню, возвращались обратно. - Ведь он, наверное, получает удовольствие от того, что причиняет другим горе.
Предположение друга было верным. Забегая вперед;. скажу, что в конце весны, когда не удалось меня арестовать, полицаи схватили моего отца. Его допрашивали гестаповцы и следователи полиции. Отец потом рассказывал, что во время допросов его избивали, но самые жестокие пытки учинял Ниховенко, который к тому же знал отца - жили ведь неподалеку.
- Где скрывается Борис?
- Не знаю.
- Где он спрятал оружие?
- Не знаю.
- С кем он был связан?
- Не знаю.
После каждого "не знаю" Ниховенко наносил удары то ли шомполом, то ли круглой ножкой от "венского" стула.
- Ваня, за что же ты бьешь?
- Здесь задаем вопросы мы, - оскаливался Иван и снова - удары, удары.
Как-то после очередного допроса он вел отца в камеру. Спускаясь со второго этажа, ударил его и ногами катил по ступеням до самого низа.
- Да, - грустно заключал отец, - по части истязаний Ниховенко был большой мастер, немцы ему в подметки не годились. Он избивал с улыбкой на лице, удары наносил не куда попало, а с расчетом.
Отца моего тогда не расстреляли благодаря его находчивости. Вопреки истине он утверждал на допросах, что я ему не родной сын и что после смерти первой жены пасынок не стал повиноваться, ни с кем не считался, делал что хотел. Поэтому за меня он не может нести ответственности. Соседи подтвердили легенду отца, и это спасло ему жизнь.
Мы с Николаем встретились на берегу Торца, около бывшей водокачки, находившейся в километре от Бутылочной колонии. Место пустынное, для наших встреч удобное. Тогда в городе стояло много воинских частей, и видеться подпольщикам было небезопасно. Долго ждали мы политрука. Владимир был пунктуальным, и его задержка нас волновала, но вот он показался.
- Простите, братцы, еле убежал. В центре облава, хватают людей и везут куда-то на срочные работы.
Отдышавшись, Владимир сказал Николаю:
- Тебе серьезное задание. Необходимо узнать, где сейчас живет Коротков Александр Яковлевич. Раньше он жил на колонии завода Фрунзе, около второй больницы, а теперь поменял квартиру. Работал учителем, при бомбежке ему оторвало ноги. У него есть сын, Саша, по возрасту такой, как ты. Займись этим срочно. Ясно?
- Сколько ему лет? - осведомился Николай.
- Лет сорок пять. Как только узнаешь адрес, немедленно сообщи Анатолию или мне.
Владимир замолчал, задумался. Постояв несколько минут неподвижно, он вдруг провел рукой по мягким светлым волосам, сказал мне:
- Сбегай к Иванченко и Онипченко и передай, чтобы они разведали, сколько телефонных проводов тянется в сторону Артемовска, Горловки, Красноармейца и Краматорска. Сведения пусть передадут Анатолию.
- Понятно.
В тот же день мы с Николаем, выполнив свои задания, встретились у Анатолия. Оставив нас в квартире, командир куда-то ушел с матерью, и мы его ждали.
- Загадка с этим Коротковым. Раньше работал в конторе химзавода, потом вроде бы учительствовал, а при немцах в горуправе подвизался. Как ты думаешь, зачем он нам вдруг понадобился?
- А кто ж его знает, - ответил я. - Может, провокатор, а возможно, и наш человек. Узнаем.
- Не так-то просто распознать человека. Иногда свой хуже чужого. Ты Федора Галкина знаешь? Ведь парень что надо: немцев смертельно ненавидит, смелый, на любое задание пойдет. Я уверен, что он и под пытками язык не развяжет. Казалось бы, чего еще надо, принимай в нашу организацию, и делу конец. Не раскрывая карты, как-то я дал ему маленькое задание - лишний раз проверить не мешает. Выполнил он его с блеском, но через два дня о моем задании уже многие хлопцы знали, догадки разные строили. Ну не трепло этот Федор? Вот уж правду говорят: услужливый дурак - опаснее врага.
Стемнело, но мы сидели, не зажигая света. Поспешно вошел Анатолий, с порога сказал:
- Коля, тебя мама ждет. Приходи завтра утром. Боря будет ночевать у меня.
Николай ушел, а мы сразу разделись и легли на одной кровати. Не спали, вспоминали школу, секцию бокса, где занимались. Анатолий неожиданно спросил:
- Барышню свою встречаешь?
- Какую там еще барышню? Никакой барышни у меня нет…
- Брось хитрить. Я имею в виду Лиду. Красивая девушка, серьезная, училась хорошо. Она многим нравилась.
Думал отмолчаться, но Анатолий не отставал, и я признался.
- Случайно встречал ее несколько раз в городе, а однажды домой проводил. Я ей тогда намекал, что, мол, в городе подпольщики действуют, против оккупантов борются. Если бы предложили, то пошла бы? И знаешь, не задумываясь, ответила, что не пошла бы. Не создана, говорит, я для такого дела. Немцев, как тараканов, и боюсь и ненавижу, но бороться с ними не способна. Нет во мне силы воли, нет, говорит, способности заставить себя идти на риск, на жертвы.
- Ты поблагодарил ее за откровенность? - спросил командир.
- Тогда не успел, подруга ее встретилась, и я ушел. Больше мы не виделись. Да ну ее к монахам… Ты мне скажи, зачем вдруг понадобился Коротков и кто он такой?
- Как тебе объяснить? - неуверенно начал Анатолий. - Он в общем-то порядочный человек, был ранен при бомбежке, без ног остался, его в городе многие знают. Короткову предложили стать бургомистром, а он отказался. Нам такой человек как воздух нужен. Хотим его уговорить дать согласие идти в бургомистры и заодно - работать с подпольщиками.
На том разговор закончился, и мы скоро уснули.
Утром Анатолий пошел к Дымарю, тетя Катя отправилась к больной родственнице, а я остался поджидать Николая. Не зная, чем заняться, рассматривал картины, нарисованные масляными красками отцом Анатолия - талантливым художником-самоучкой, умершим перед войной. Стены квартиры сплошь увешаны работами дяди Вани, и я, уже в который раз, любовался натюрмортами, портретами, пейзажами.
Под некоторыми картинами висели заведенные в рамки грамоты, которыми были отмечены полотна на выставках.
Пришел Николай, веселый, возбужденный, начал рассказывать какую-то забавную историю, но, заметив, что я слушаю без внимания, осекся.
- Ты о чем думаешь? - спросил он.
- Смотрел картины, грамоты и почему-то грустно стало. В жизни столько красивого, возвышенного, и тут же рядом - война, человеческие страдания, вражда…
- Это верно. Но обрати внимание вот на это, - Николай подошел к одной рамке с грамотой и, рисуя пальцем круги, словно что-то очерчивая, продолжал. - Здесь изображены Леонардо да Винчи, Бетховен и Лев Толстой. Люди разных эпох, наций, но изображены рядом, как друзья. Итальянец, немец и русский… гении… и… и… забыл слово…
- Гуманисты?
- Вот именно, они, - повторил он и хотел еще что-то сказать, но стук в окно прервал его. Вошел Анатолий и, обращаясь к Николаю, сухо спросил:
- Пистолет при тебе?
- Нет. А что?
- Возьми его и иди к хлебозаводу, там тебя ждет Володя. Пойдете к Короткову, разговаривать с ним будет политрук, а ты помалкивай, но будь начеку. Прищепа и Парфимович на всякий случай будут дежурить невдалеке от вас. Понятно?
Николай утвердительно кивнул головой и сразу ушел.
- А мы давай делом займемся, - сказал Анатолий, взял в коридоре несколько связанных металлических стержней и направился в сарай.
- Что будем делать? - спросил я, глядя, как командир зажал один стержень в тиски и ударил молотком по торчащему кверху концу.
- Шило сделаем, - и он согнул конец стержня. Получилась буква "г".
- Возьми напильник и заточи длинный конец, но сперва - молотком.
Заточил стержень, протянул Анатолию. Он пригнул короткий конец к длинному. Получилось что-то вроде ручки.
- Так-то лучше будет, удобней, - деловым тоном сказал командир. - Еще таких штук десять сделать надо.
- Но ведь это не шило, а швайка. Шила в мешке не утаишь, а швайку, наверное, можно, - пытался сострить я, но Анатолий не отреагировал.
С зимы 1943 года наши самолеты часто появлялись над городом, несколько раз бомбили аэродромы, железнодорожный вокзал, районы большого скопления военной техники.
Чтобы уберечь моторную часть автомобилей от осколков бомб, немцы заставляли горожан выкапывать в земле углубления и туда загоняли машины.
Однажды Николай и Алексей Онипченко предложили прокалывать покрышки передних колес находящихся в укрытии автомашин. Шоферы не видят, спущены ли передние шины, а когда надо будет срочно выезжать - вот тут и пойдет кутерьма.
- Предложение ценное, - сказал командир, - не сделать это надо в одни сутки и в разных частях города. Мы продумаем операцию и в ближайшее время осуществим.
Когда были готовы двенадцать шваек, Анатолий связал их тонкой проволокой и положил под ящик, стоявший в дальнем углу сарая. Запирая дверь на замок, он спросил:
- Как "шило" во множественном числе?
- Швайки, - не задумываясь, ответил я.
- Шилья, - весело сказал Анатолий. - Пойдем руки мыть.
Сели обедать. Анатолий ел молча, часто посматривал на ходики, хмурился. Он, конечно же, волнуется за ребят, которым поручено сложное и щекотливое задание. Командир, видимо, сожалел, что сам не пошел на переговоры с Коротковым.
- Ты о ребятах думаешь? - спросил я.
- Да, о них. Уверен, что все будет нормально, а на душе почему-то тревожно. Зря я с Володей согласился, мне надо было с ним пойти…
- Наверное, Вова прав. Командиру и политруку ходить вместе на каждую операцию не следует, тем более на такую. Всякое может случиться. Но чувствует моя душа, что Коля вот-вот придет.
Анатолий вышел на улицу, но вскоре возвратился.
- Не видать.
Было понятно, что спокойствие стоило ему усилий.
Мне передалось его настроение, но, чтобы не показать этого, я начал рассказывать смешной случай из своего детства. Раздался стук в окно. Командир открыл дверь, и Николай, едва переступив порог, счастливо улыбнулся:
- Пор-ря-док! Дайте воды напиться.
Я поторопил:
- Ну, говори же…
Владимир поджидал Николая в сквере напротив хлебозавода. Около старого кладбища они встретили Прищепу и Парфимовича.
- Оружие у всех есть? - спросил политрук.
- Есть, - ответили ребята.
- Мы с Николаем зайдем во двор, и вы будете находиться по обе стороны дома. Старайтесь не привлекать к себе внимания. В случае опасности дадите нам знать.
Владимир и Николай пошли впереди, а тезки двигались метрах в семидесяти позади.
- Вот этот двор, - прошептал Николай и кивнул вправо.
- Я уже здесь утром проходил. Ты точно обрисовал это место. Пройдем до переулка, осмотримся, - сказал политрук, глядя перед собой.
- Во дворе на скамейке сидит мужчина с костылями. Сидит один, - доложил Николай и оглянулся. Прищепа остановился почти напротив дома Короткова, сел на скамейку и начал лузгать семечки.
Владимир и Николай, дойдя до переулка, немного постояли и повернули обратно.
- Ты, Коля, в разговор не вступай. Если задам вопрос, отвечай коротко и ясно. Пошли.
Дом, в котором жил Коротков, находился в глубине двора, а от улицы, сразу за забором, начинался сад. Во дворе колодец, в нескольких метрах от него, ближе к дому, длинная скамья на вкопанных в землю столбиках. На ней - худой мужчина лет пятидесяти, из-под фуражки выбиваются седые волосы. Лицо доброе, но нахмуренные брови придавали ему суровость. Глаза голубые, слегка навыкате, взгляд грустный.
- Здравствуйте, Александр Яковлевич. Разрешите, пожалуйста, водички напиться.
- Здравствуй, племя молодое… - ответил мужчина. - Утолите жажду. Кружечка вон там.
У колодца на дереве висела алюминиевая кружка. Тут же рядом на камне стояло ведро с водой. Владимир зачерпнул больше половины кружки, посмотрел на Николая и, поняв, что тот пить не хочет, мелкими глотками осушил ее и повесил на прежнее место. Хозяин внимательно наблюдал за гостями.
- Еще чем-либо могу быть полезен?
- У вас в доме посторонних людей нет? - вместо ответа спросил Владимир.
- В доме нет никого. А кто вы, собственно, такие и по какому праву учиняете мне допрос?
- Мы - партизаны, - глядя в глаза собеседника, твердо и отчетливо сказал Владимир.
Александр Яковлевич побледнел, достал из кармана немецкий носовой платок с синими разводами, вытер лицо, откашлялся.
- Ничего не понимаю… Я не ослышался?
- Нет. Мы - партизаны и пришли к вам с предложением: дайте согласие быть бургомистром.
Коротков еще раз вытер платком лицо, посмотрел на молчавшего Николая, растерянно сказал:
- Вы садитесь, а то как-то неловко получается: я сижу, а вы стоите. Давайте спокойно разберемся. Я, знаете, не пойму вашей миссии… Почему я должен верить, что вы именно те, за кого себя выдаете. Если вы действительно партизаны, то зачем вам нужно, чтобы я стал бургомистром. Вам-то прок от этого какой?
- Вам, конечно, известно, что в городе действует подпольная организация. Мы ее представители. Документов, кроме этих, у нас, естественно, нет.
Владимир извлек из-за пояса пистолет и как бы между прочим переложил его в карман брюк. Николай хотел скопировать товарища, но удержался. Он ловил каждое слово политрука, поглядывая в сторону улицы.
- Оружие имеют и полицейские. Я вправе думать о вас что угодно. Где гарантия, что вы не провоцируете меня? Я не люблю бездоказательных утверждений, и верить вам у меня нет оснований.
Александр Яковлевич испытующе смотрел в глаза Владимиру. Политрук выдержал пристальный взгляд. Коротков заметил, что мимо двора прошел парень, явно не из любопытства посмотревший в их сторону.
- Тот гражданин тоже с вами? - последовал вопрос.
- Да, там наши товарищи, - сказал Владимир, напряженно думая, как быть дальше, каким образом можно убедить умного, осторожного человека в том, что они не провокаторы, не ищейки, а именно те люди, за которых себя выдают?
- Вы Семена Семеновича Дымаря знаете? - глухо спросил Владимир.
- Преподавателя математики? Конечно, знаю.
- Это мой отец.
Брови Короткова поползли кверху, лицо выразило одновременно удивление и недоумение. Политруку показалось, что недоверие у собеседника проходит.
- В этом вы можете легко убедиться. Мы теперь живем на Ленинской улице, около тринадцатой школы.
- Я знаю, - рассеянно обронил Коротков и, оживившись, спросил: - Но откуда вам известно о моем назначении бургомистром?
- Наши люди работают в полиции и в бургомистрате. Вообще для многих горожан это уже не секрет. Если согласитесь с предложением коменданта и будете поддерживать с нами связь, вы принесете пользу многим, окажете большую услугу подпольщикам и даже Красной Армии. Если же откажетесь стать бургомистром, то немцы вас уничтожат. Мы не верим, что вы можете быть предателем, изменить Родине. Не будь у нас уверенности в вашем патриотизме, мы не вели бы с вами переговоры. Немцев скоро вытурят отсюда, и каждый патриот должен всячески способствовать этому.
Александр Яковлевич опустил голову и, глядя в землю, задумался. Сомнения, а возможно, и страх, владели им. Столько неожиданного сразу свалилось на его седую голову: предложение коменданта, приход партизан…
- Вы меня поставили в более сложное положение, чем комендант: он дал на размышление три дня, а вам надо давать ответ незамедлительно.
Николай, поглядывая то на политрука, то на Короткова, чувствовал, что Александр Яковлевич все больше и больше проникается доверием ко всему, о чем говорил Владимир.
- Конечно, без риска не обойдется. Даже будучи бургомистром, если и захотите сделать что-нибудь доброе для горожан, без доверенных людей вам не обойтись. Вы вынуждены будете искать надежных товарищей и можете стать жертвой провокации. Ваша первая задача: согласиться стать бургомистром. О вашей связи с нами будут знать всего лишь несколько человек. В бургомистрате есть наши люди, но первое время с вами будут встречаться я или же он.
Владимир глазами указал на Николая, который почему-то встал со скамьи, смущенно представился:
- Николай.
- Вам завтра в котором часу комендант назначил свидание? - спросил Владимир таким тоном, словно Коротков уже согласился выполнять задания подпольщиков.
- В десять часов я должен быть у Брандеса, - ответил Александр Яковлевич.
- По пути в комендатуру можете зайти к моим родителям удостовериться - я их единственный сын, но о нашей встрече не говорите. Через несколько дней я наведаюсь к вам. Позволите?
- Ваша просьба звучит как приказ, - грустно сказал Коротков. - Можете зайти, но прошу не забывать, что я пока еще не связал себя никакими обязательствами. Дайте мне время все осмыслить, а пока будем считать наш разговор несостоявшимся. О вашем визите я, естественно, никому не скажу. Прощайте.
- Мы верим, что вы советский человек, патриот своей Родины, и люди вам скажут спасибо за добрые дела.