Во время чтения Жозефина тихо плакала, погруженная в свое кресло. Но она хотела, она должна была показать достоинство при этой тяжелой сцене. И ей удалось овладеть собой. Все удивлялись ее мужеству, ее решимости и силе ее характера. Если кто-либо из присутствовавших до сих пор и не любил ее, то в этот момент он по крайней мере пожалел ее. После того, как Наполеон и Жозефина дали свои подписи на составленном главным канцлером протоколе, на нем подписались также принцы и принцессы императорского дома. Итак, развод Наполеона с Жозефиной де-Богарне совершился. Подавленные и глубоко взволнованные возвращались назад многие из участников этого собрания. И только члены семьи Бонапарт радовались, что наконец Наполеон разделался со "старухой".
После официальной части этой драмы разыгрался еще последний интимный акт в покоях императора. Наполеон тотчас же ушел в свою спальню и лег в постель. Но возбуждение, вызванное происшедшей только что сценой, мешало ему уснуть. Его мысли невольно обращались к той, которая уже не была больше его супругой. Ему представлялось, как она там, в своей комнате, борется со своим горем и слезами, и эта мысль не давала ему покоя. Никогда он не мог видеть равнодушно Жозефину плачущей. Вдруг дверь его комнаты распахнулась: перед ним стояла Жозефина! Ее волосы были распущены по плечам, ее лицо было бледно и искажено страданием, ее глаза полны слез. Рыдая, она опустилась на колени возле постели Наполеона, обливая его руки своими слезами. Еще один, последний раз она хотела его обнять, упиться последним поцелуем с его губ, прежде чем окончательно расстаться с ним. Наполеон плакал вместе с ней, но ничего не мог сказать ей в виде утешения, как только уверить ее еще раз в своей неизменной и нежной дружбе.
На следующий день, 16 декабря 1809 года, Жозефина покинула Тюильри. Последние часы император провел вместе с нею и при прощании несколько раз нежно поцеловал ее. Она упала в обморок. Пользуясь ее бесчувственным состоянием, он быстро удалился, чтобы положить конец этой тяжелой и мучительной сцене. Он поручил попечение над нею преданному Меневалю, который принял на свои руки бесчувственную Жозефину. Как только император удалился. Жозефина пришла в себя и удвоила свои слезы и жалобы. Она заклинала Меневаля говорить о ней чаще с императором и постараться о том, чтобы Наполеон ее не забыл. И только когда преданный слуга дал ей это обещание, она вошла в свой экипаж, чтобы направиться в Мальмезон, долженствовавшей отныне стать местом ее убежища.
Наполеон в свою очередь тоже уехал на несколько дней, чтобы остаться одному со своим горем. Он поехал на две недели в Трианон. Этот человек, который на поле битвы был тверд как железо, для которого были привычны раздирающие душу сцены войны, он оплакивал теперь горькими слезами ту, которая когда-то была для него все. Он, который не проводил ни одной праздной минуты, провел теперь три дня в полном бездействии. На целых три дня были прерваны все его работы: он не принимал ни министров, ни своих секретарей, не продиктовал ни одного письма и ни одного не прочел. Горе Наполеона было глубоко и искренно. Те письма, которые он писал Жозефине после развода, служат ярким доказательством того, что он всегда ее любил и никогда не переставал любить и остался верным другом своей разведенной жене. Еще немного он пожил в Трианоне, как им уже овладела тоска по ней. Ему надо было видеть ее. И когда он вернулся из Мальмезона, он писал ей:
"Сегодня я нашел тебя более слабой, чем ты должна бы быть, друг мой. Ты выказала много мужества, будь же мужественной до конца и возьми себя в руки. Ты не должна предаваться черной меланхолии. Ты должна успокоиться и особенно позаботиться о своем здоровье, потому что я это принимаю очень близко к сердцу. Если ты питаешь ко мне привязанность, если ты любишь меня, то ты должна быть сильной и взять себя в руки. Ты не можешь сомневаться в моей неизменной и нежной дружбе к тебе, и ты совершенно неправильно поняла бы мои чувства к тебе, если бы думала, что я могу быть счастливым, раз ты чувствуешь себя несчастной, и что я могу быть довольным, если ты не можешь успокоиться. До свидания, дорогой друг, спи спокойно и знай, что мне этого очень хочется".
Каждый день в течение первых недель после развода Наполеон осведомлялся о самочувствии Жозефины. Ее горе глубоко отозвалось в его сердце: "Я получил твое письмо, мой милый друг, – пишет он ей несколько дней спустя. – Савари говорил мне, что ты все плачешь. Это нехорошо… Если ты скажешь мне, что ты решила быть благоразумной и что твое мужество взяло верх, то я приеду повидаться с тобой… Прощай, мой друг! Мне тоже очень грустно. Мне очень хотелось бы видеть тебя довольной и узнать, что ты снова воспрянула духом".
Когда он вернулся из Трианона в Тюильри, то сразу почувствовал пустоту в огромном дворце, с тех пор как Жозефина не жила больше в нем. "Мне было очень грустно, когда я снова очутился в Тюильри, – говорит он ей в одном письме. – Огромный дворец показался мне таким пустым, и я почувствовал себя таким одиноким!" Действительно, он чувствовал себя словно покинутым; ему не хватало общества Жозефины. Однажды она посетила его вместе с Евгением и Гортензией, и уже на следующий день Наполеон писал ей: "Я был очень рад твоему вчерашнему посещению. Я чувствую, какое очарование имеет для меня твое общество". В том же самом письме он сообщает ей о том, что он привел в порядок ее счета. Его заботливость о Жозефине была та же, что и прежде. Он заботился об ее расходах, об ее хозяйстве и платил ее долги, если ей не хватало трех миллионов содержания, выдаваемых ей как бывшей императрице [15] .
"Я распорядился отпустить 100 000 франков в виде экстренной суммы для Мальмезона на 1810 год. Итак, ты можешь разводить растения, как тебе хочется. Распорядись этой суммой по полному своему усмотрению. Я также приказал заплатить за твое рубиновое украшение. Интендантство должно сбавить на него цену, потому что я не хочу, чтобы ювелиры обманывали меня. Оно и так мне будет стоить 400 000 франков.
Кроме того, я приказал, чтобы тот миллион, который причитается тебе из сумм на содержание двора, был передан в распоряжение твоего делопроизводителя для того, чтобы он покрыл из них твои долги. В кассе Мальмезона ты найдешь 5 600000 франков. Возьми их себе и обнови свое серебро и столовое белье.
Я приказал заказать для тебя очень красивый фарфоровый сервиз. Но к тебе придут сначала спросить твоего мнения, чтобы он действительно был хорош".
Так продолжал Наполеон заботиться о всех мелочах жизни Жозефины, для которой, пожалуй, даже волшебная лампа Алладина не смогла бы достать довольно сокровищ, чтобы удовлетворить всей ее жажды расточительности.
Приготовления ко второму браку, правда, отвлекли внимание императора от Жозефины, но он отнюдь не забывал о ней ни в этот период, ни в течение своей брачной жизни с Марией-Луизой. Когда он вернулся с Эльбы, он говорил секретарю кабинета Флери де-Шабулону: "Жозефина была чудная женщина и с большим здравым смыслом. Я горячо оплакивал ее потерю. День, в который я узнал об ее смерти, был несчастнейшим днем моей жизни".
Да, будь Жозефина на месте Марии-Луизы, она не оставила бы его. Она, наверное, сделала бы все зависящее от нее, чтобы соединиться с одиноким изгнанником, утешить его в страдании, скрасить ему последние дни его жизни. Если бы она была жива и если бы англичане выразили свое согласие, то, может быть, Жозефина поехала бы в качестве разведенной супруги на остров Св. Елены, чтобы разделить с Наполеоном его унижение, как когда-то она делила с ним его славу и почести. Тогда политика уже не была бы препятствием между ними. Оба они вновь зажили бы жизнью частных людей, не имея больше нужды сообразоваться с интересами государства. Разве Жозефина в 1814 году не воскликнула с отчаянием: "Зачем я согласилась тогда на этот развод? Зачем? Наполеон несчастен, и я не могу быть около него! Его обвиняют несправедливо. Кто может судить об этом лучше меня?".
Но смерть унесла Жозефину 29 мая 1814 года, вскоре после переселения Наполеона на Эльбу. По-видимому, она простудилась, гуляя раз вечером с императором Александром в парке Мальмезона, и эта простуда была причиной ее внезапной смерти. Ее последние слова были: "Эльба! Наполеон!".
До самой смерти Жозефина оставалась все той же любезной, доброй, кроткой, слабой, а также и расточительной женщиной, потому что она оставила после себя 3 миллиона долга, вместо того чтобы, как говорит Наполеон на острове Св. Елены, оставить своим наследникам, сообразно с ее огромными доходами, 50 – 60 миллионов состояния. В воспоминании последующих поколений Жозефина осталась навсегда супругой Наполеона. Развод с ее великим мужем, вместо того чтобы повредить ей, еще больше способствовал ее популярности. И вместе с императорской короной французский народ возложил терновый венец на ее многострадальное чело.
Глава VII Любовницы. Полина Фурес, царица Востока
С образом Жозефины в сердце ехал Наполеон в Италию, чтобы там покрыть себя бессмертной славой. Для Жозефины выигрывал он сражения, для нее он, как буря, стремился от победы к победе, для нее он воодушевлял своих солдат, для нее, все для нее, для единственной, для обожаемой. Никакая другая женщина не могла вытеснить ее из его сердца. "Целую твои уста, целую твое сердце", – писал он своей далекой подруге; без нее весь мир был для него тюрьмой. Напрасно прекрасные итальянки расточали ему пламеннейшие взгляды, напрасно они несли ему в дар восхищение и поклонение, как молодому герою, прославившемуся почти на целый мир. Одна молодая миланка, "прекрасная как день", – говорил о ней Шатобриан в своих "Загробных мемуарах", – принесла ему в страстном самозабвении свою шестнадцатилетнюю юность, свою едва расцветшую красоту и свое трепетное преклонение. Генерал Бонапарт пренебрег ею. Без всякого сожаления он отослал ее назад среди ночи. Ведь это была не Жозефина, не та несравненная женщина, которая околдовала его своим нежным голосом, своим гибким телом, своими томными, мечтательными глазами. Жозефина, о которой он думал день и ночь, к которой рвался всей душой, но которая не ехала к нему, невзирая на все его мольбы. Жестокая!
Так любил аркольский победитель. Иначе чувствовал и поступал главнокомандующий египетской армией в песчаных пустынях Африки. Теперь он знал, что верность – это пустое заблуждение; сама Жозефина научила его этому. Правда, он все еще ее любил, но прежнее стихийное пламя уже не бушевало в его груди. Теперь он вознаграждал себя за все то страдание, которое она причинила ему. Теперь неверность в его глазах была не больше, как вполне простительная мужская слабость. Ему было двадцать девять лет, этому повелителю храброй армии, которая боготворила его и простила бы ему всякую ошибку. И ему оставалось только воспользоваться этим.
Одна прелестная женщина, первая после Жозефины, сумела временами отрывать его от великих мыслей и прогонять ревнивые заботы своими поцелуями. Полина только недавно стала женой лейтенанта Фуреса и не встречала еще и двадцатой весны своей жизни. Она была родом из Каркассона, того самого города, где впервые увидел свет преданнейший из слуг императора, государственный казначей Пейрюс. Она была незаконной дочерью одной кухарки по имени Беллиль. Отец ее был неизвестен. Маргарита-Полина должна была уже с ранних лет зарабатывать средства для существования. Она поступила в обучение к одной портнихе в Каркассоне. Но ее веселый, живой нрав делал ее нечувствительной ко всем невзгодам жизни, и несмотря на бедность Полина была счастливейшим созданием. Как беззаботная птичка, распевала она с утра до вечера, не беспокоясь о том, что сулит ей завтрашний день. Все – и женщины, и мужчины, – любили ее и дали ей прозвище Беллилот, нечто вроде уменьшительного имени от фамилии ее матери. В доме своей хозяйки Беллилот познакомилась с ее племянником, лейтенантом Фуресом, который не задумываясь женился на ней. Когда вскоре после этого армия отправилась в египетский поход, молодые не захотели расстаться друг с другом, несмотря на строгий приказ, изданный главнокомандующим, не брать с собой женщин в поход. Беллилот пришлось одеться в егерскую форму, и, переодетая таким образом, она, подобно многим другим, благополучно добралась вместе с мужем до Александрии.
Полина Фурес была блондинка с голубыми глазами, словно жительница севера. Генерал Полен говорит, что ее роскошные волосы могли бы закутать ее всю, как золотая мантия, если бы она носила их распущенными, а он мог кое-что знать об этом, потому что был впоследствии ее возлюбленным. Ее темно-голубые глаза ласкали своим взглядом, производя впечатление чего-то в высшей степени мягкого, бархатистого. Длинные, темные ресницы осеняли их, а тонкие темные брови, словно нарисованные рукой художника, составляли красивый контраст со светлым золотом ее волос.
В Каире, где находилась главная квартира, прекрасная лейтенантша играла большую роль. В главной квартире было очень мало французских женщин, потому что только немногие отправились в поход вместе с мужьями. И Беллилот была среди них самой хорошенькой и веселой представительницей своего пола. Она бывала всюду, на каждом обеде, на каждом балу, на каждом концерте, устраиваемом офицерами. Таким образом однажды она привлекла к себе внимание главнокомандующего. Арабские женщины были не во вкусе Наполеона; их мясистость, так ценимая восточными людьми, и их специфический запах были ему противны. Не так притязателен в этом отношении был адъютант Бонапарта Жюно, позднее герцог Абрантесский. Он завязал весьма нежные отношения с одной из темнокожих красавиц, называл ее Ксаксараной, а ребенка, которого она родила ему, назвал Отелло.
Несмотря на недостаток в европейских женщинах, египетская армия не была лишена развлечений. В Каире, на парижский манер, был свой "египетский Тиволи", нечто вроде увеселительного парка, где солдаты и офицеры развлекались по-своему. Конечно, он не мог сравняться с парижским по изяществу и разнообразию увеселений, но в походе не приходится быть притязательным.
В этом-то увеселительном парке генерал Бонапарт и увидел впервые мадам Фурес. Она пришла туда в сопровождении своего мужа и нескольких других офицеров. Ее белокурые волосы отливали чистым золотом, и ее свежие розовые губы улыбались обворожительно. Наполеон не стал откладывать своих чувств в долгий ящик и дал полную волю своей чувственной вспышке. Его желание равнялось приказанию властителя. Уже в этом первом приключении сказывается будущий властелин, который поручал своим слугам приводить к нему понравившихся ему женщин.
На следующий день Беллилот получила приглашение на обед к генералу Дюпюи, военному коменданту Каира. Странно только было то обстоятельство, что сам Фурес не был приглашен. Была ли это немилость начальства? Но Фурес не чувствовал за собой никакой вины. Как бы то ни было, но на этот раз ему не пришлось сопровождать свою жену. Беллилот отправилась одна. На этом обеде она была первым лицом всего общества и центром внимания всех присутствующих. Она была в белом платье из индийского муслина и была очаровательна как никогда. Ее соседом за столом был полковник Жюно. Обед уже кончился, и начали подавать кофе, когда вдруг в сенях раздались шаги, звяканье шпор, лязг сабель, дверь распахнулась, и сам главнокомандующий в сопровождении нескольких других офицеров очутился среди собрания, зайдя как бы мимоходом. Дюпюи разыграл радостное смущение, и все остальные тоже. Бонапарт, поблагодарив, принял предложенную ему чашку кофе и принялся медленно есть апельсин. Он не говорил ни слова и не отрываясь смотрел на хорошенькую Беллилот, которая наконец смутилась от этого пристального взгляда и опустила глаза. Когда он выпил свой кофе, он поднялся, бросил последний, долгий взгляд на мадам Фурес и вышел.
Она еще не успела оправиться от своего смущения, как Жюно галантно предложил ей чашку кофе. Его рука почему-то вдруг задрожала, и прежде чем он сумел предупредить несчастье, на белом платье Беллилот красовалось большое коричневое пятно от пролитого кофе. Прекрасная дама в замешательстве, офицеры наперебой суетятся, желая помочь горю. Жюно, рассыпаясь в извинениях, предлагает ей пойти в комнату этажом выше; там, дескать, она найдет кувшин воды, чтобы замыть пятно, и может просушить свое платье. Когда он предлагал ей это, на губах многих из офицеров играла ироническая улыбка. Но Беллилот ничего не заметила.
Уже давно оправившаяся от своего смущения, она легко вбежала по лестнице и вошла в комнату. Какая неожиданность! Она нашла там не только кувшин воды, но и… генерала Бонапарта! С этих пор Полина Фурес сделалась возлюбленной главнокомандующего, и их связь продолжалась во все время египетского похода. Бонапарт совершенно увлекся белокурой Беллилот. Ее юная свежесть, живость ее характера и легковозбудимый темперамент южанки – все пришлось ему как нельзя больше по вкусу.
Несомненно только, что во всей этой любовной идиллии одно лицо было совершенно лишним, а именно муж. Но нетрудно было найти средство избавиться от неудобного супруга. Бонапарт попросту послал его с депешами во Францию, в тайной надежде, что англичане заберут в плен лейтенанта Фуреса и он не сможет вернуться в Египет. Начальник генерального штаба Бертье должен был уведомить его об этом поручении. Он позвал к себе лейтенанта и сказал ему: "Мой милый Фурес, вы счастливее нас всех. Вы снова увидите Францию. Главнокомандующий облекает вас полным доверием и поручает вам передать Директории тайные депеши". Фурес был в высшей степени осчастливлен таким отличием. В Париже он должен был разыскать Люсьена и Жозефа Бонапарт и затем тотчас же вернуться назад в Дамиет. Само собой разумеется, он не предполагал расставаться со своей молодой женой. Но ему были представлены всевозможные резоны. Ему выставляли на вид все опасности, которым может подвергнуться женщина среди моря, усеянного английскими судами, на корабле с незначительным экипажем. Итак, лейтенант Фурес отплыл один 28 декабря 1798 года на судне "Le Chasseur" и, действительно, прямо навстречу англичанам.