- Вон там, около группы Багратуни у Главного штаба, - указал мне поручик на местонахождение начальника школы. - Явитесь к военному комиссару при Верховном командовании, поручику Станкевичу, - подчеркивая титул служебного положения поручика, мягко, но с особой, свойственной ему манерой отдавать так приказания, что они, для получающего таковые, приобретали значение сверхстепенного значения, проговорил он - Ах, вы здесь! - продолжал он, уже обращаясь к подошедшему в этот момент военному комиссару. - Вот, согласно вашего желания и приказания Главного штаба, я предоставляю в ваше распоряжение полуроту юнкеров, под командой поручика Синегуба. Я вам даю самого опытного офицера, недавно только прибывшего к нам в школу с фронта. Надеюсь, поручик, - снова отнесся начальник школы ко мне, - вы учтете всю серьезность значения оказываемой вам чести предоставления выполнения тех задач, которые вы будете получать непосредственно от господина военного комиссара и исполнять которые будете как мои личные приказания.. - в упор смотря мне в глаза, добавил начальник школы.
- Слушаю–с, господин полковник; а какую полуроту прикажете взять?
- Капитан Галиевский получил приказание, и он вам предоставит таковую!
- Слушаю–с! Разрешите идти?
- Да, с Богом! - весело ответил начальник школы, протягивая мне руку и делая шага два вперед, приблизился вплотную ко мне и вдруг, понижая голос, быстро проговорил: - Дело крайне серьезно. Соберите все внимание. И чаще присылайте донесения мне и капитану Галиевскому. - И, переходя на обычный тон, продолжал: - Все указания испрашивать у господина военного комиссара. Ну, в добрый час! Берегите юнкеров! - отпустил меня начальник школы.
- Господин военный комиссар, - обратился я, поворачиваясь к комиссару и беря руку под козырек, - поручик Синегуб, по приказанию начальника Петроградской прапорщиков инженерных войск школы, представляется по случаю назначения в ваше распоряжение.
- Очень приятно, - принимая честь, любезно ответил военный комиссар, - я попрошу вас немедленно выступить. И так слишком много времени потеряно, - нервно смотря на часы, бросил замечание военный комиссар.
- Слушаю–с! Разрешите построить и куда прикажете вести и какое будет назначение?
- Я буду с вами. Мы пойдем в Мариинский дворец на охрану заседающего в нем Предпарламента, так как по имеющимся сведениям готовится обструкция и выступления против заседающих. Скорее стройте юнкеров, - нервно закончил комиссар.
- Слушаюсь! - заражаясь необходимостью спешить, я бегом направился к батальону юнкеров.
- Александр Петрович, - встретил меня поручик Мейснер, - ваша полурота готова. Я назначен командовать второй полуротой, в качестве резерва для вас, голубчик, если надо, вызывайте меня скорее, - весь оживляясь, попросил поручик.
- Спасибо, хорошо, обязательно. Подождите, еще много будет дел. А что, патроны будут выдавать? - вдруг с ужасом вспомнил я отсутствие этой соли нашей сущности.
- Патроны? Во дворце их надо получать Там большой запас. Я сейчас доложу капитану Галиевскому, - бросаясь к командующему батальоном, ответил поручик.
- Полурота, равняйсь! - принялся я между тем отводить свою полуроту от батальона.
- Послушайте, поручик, - подходя ко мне, заговорил военный комиссар, - постройте мне так юнкеров, чтобы все могли слышать меня без повышения мною голоса.
"О, черт возьми, опять разговорчики. Да ведь вам спешить надо… Хотя это на руку - патроны поднесут…" - промелькнуло успокаивающее соображение.
- Слушаюсь! - уже вслух ответил я и принялся строить полуроту в каре.
Военный комиссар выждал эволюцию фронта и начал говорить:
- Господа, в данное, исключительно тяжелое время для Революции и страны свершилось событие огромной исторической важности. В залах Мариинского дворца заседает цвет нашей мысли и гордость наших чаяний - Совет Республики. Я был там и видел их святую работу над укреплением завоеваний Революции и выводом страны на тот путь величественного шествия к счастью, которого только достойна демократия мира. Я видел, как, забыв все личное, забыв даже о еде, сидят над разрешением вопросов те, кто не только является гордостью нашей мысли, но и творцом дела дружественного, творческого сожительства демократий всего мира. И их работа, верьте мне, еще священнее, чем защитников нашей великой страны, выбросившей впервые миру такие лозунги, как война до победного конца, без аннексий и контрибуций. И вот, товарищи–граждане, в этот момент демагогическая злобность, посеянная Лениным и разжигаемая врагами революции и страны, готовится стать катастрофичной для Революции. Опьяненные демагогией отбросы рабочего мира готовятся произвести срыв происходящего заседания Совета Республики. Спокойствию в творческой работе, в часы ее максимального напряжения, грозит опасность. А между тем дорог каждый час этого труда, результаты которого в бесконечном волнении ожидают и армия, и демократия. И вот, дорогие товарищи–граждане юнкера, вам предоставляется высокая честь охранить спокойствие работы Совета Республики. Я счастлив, что могу вас поздравить с назначением в караул Мариинского дворца. И я убежден, что это будет лишь почетным для вас служением Революции и стране и что дело до применения оружия не дойдет, так как, если массы хулиганствующих увидят вас на постах у дворца, они только побурлят и разойдутся.. - застенчиво улыбаясь, закончил свою речь военный комиссар.
"Разлука ты, разлука, чужая сторона", - навязчиво ныло у меня в ушах при вслушивании в речь оратора. - Ей–ей, вы житель какой‑то подлунной планеты, но не земли. У вас нет времени, а вы продолжаете его тратить на то, что, право, удивительно просто и ясно. К чему?"
И как бы в ответ на мои мысли, сзади раздалось обращении ко мне:
- Господин поручик, разрешите доложить, что мы хотим есть, а там у дворца юнкера получают хлеб.
"Ага! Сейчас кончит комиссар говорить, я попрошу разрешения запастись хлебом".
- Вот что нас губит, - вдруг обратился ко мне юнкер N.
- Тише! Бросьте! Вы же в строю! - оборвал я не выдержавшего юнкера. - Пускай делают что хотят, лишь бы мы сами не забыли о Родине, - уже смягчаясь, добавил я.
- Господин военный комиссар! - как только последний кончил говорить, обратился я. - Разрешите получить хлеб - его здесь рядом выдают, юнкера сегодня еще не ели.
- Да, да, только скорее! - дал согласие военный комиссар с несколько озабоченным выражением лица, очевидно от мелькнувшей мысли, что слушать и прекрасные песни на пустой желудок не особенно весело.
Пока юнкера получали хлеб, я получил ответ о патронах. Патроны действительно были, но на выдачу требовалось распоряжение из Главного штаба. От кого же это должно было изойти и кто должен был их выдать, пока, несмотря на все усилия поручика Мейснера, выяснить не удавалось.
"Вы не можете себе представить, какой там внутри царит кавардак, - указывая на дворец и здание Главного штаба, рассказывал поручик. - Я ни от кого не мог добиться ни одного путного указания. Начальник штаба посылает к адъютантам; те к коменданту дворца, а последний к начальнику штаба. Черт бы их всех драл, сволочь штабная!" - вспылил поручик. "Хороши гуси. Не беда. Я доложу Станкевичу, пускай распорядится, на то он, кстати, и комиссар, чтобы за порядком наблюдать". Военного комиссара уже осаждала какая‑то группа из военных и штатских.
- Ну что, готовы? - встретил он меня вопросом.
- Так точно. Хлеб получен. Вот не могу получить патронов.
- Патронов? Зачем? - перебил меня комиссар.
- У нас мало. По пятнадцати штук на винтовку. Пулеметов и гранат совсем нет. Обещали выдать здесь, но добиться…
- Это лишнее, дело до огня дойти не может. И пятнадцати штук за глаза довольно. Идемте, ведите роту. Дорогу знаете во дворец? Прямо по Морской. А придя во дворец, вы хорошенько ознакомьтесь с постами и решительно прикажите огня без самой крайней необходимости не открывать. Я буду сам все время там, так что вы можете быть спокойным. А если и подойдет к Мариинскому дворцу какая‑либо хулиганствующая толпа, то, право, для укрощения ее достаточно одного вида юнкеров, стоящих на постах с винтовками. Вот внутри дворца надо быть начеку. Я боюсь, чтобы кто не устроил обструкцию в зале заседаний и не произвел паники. Стройте во вздвоенные ряды и идемте, - подойдя к полуроте, распорядился военный комиссар.
Мы двинулись. Юнкера, сперва молчаливые, теперь вполголоса делились впечатлениями. Только военный комиссар весь ушел в какую‑то беседу с сопровождавшими его офицером, штатским и двумя юнкерами из членов Совета школы, зачем‑то ему понадобившимися.
"Не выслать ли вперед разведку? - подумал я, выйдя на Морскую. - Хотя это зачем же? Ведь достаточно же ясно заверил военный комиссар, что с боевой точки зрения - все спокойно. А кроме того, если впереди и окажется что‑нибудь скверное, то ведь, слава Богу, какая у меня силища, вы, мои хорошие господа юнкера, плохо владеющие винтовками, и вы, господин военный комиссар".
- Раз, два!.. Тверже ногу!.. Ноги не слышу! - словами команды попытался я оторвать себя от легкомысленных дум и вдруг рассмеялся - у одного из юнкеров выпал из‑под мышки несомый им хлеб. Смущенный своею неловкостью, юнкер выскочил из строя за покатившейся по серому глянцу цементной мостовой буханкой хлеба.
- Куда? - завопил отделенный командир. - Из строя, без разрешения? На место!
"Ха–ха–ха…" - смеялись юнкера. "Ха–ха–ха!" - заливались, обрадовавшись случаю, остановившиеся на тротуаре две девушки, по костюмам и кричащим манерам определенно принадлежавшие к категории заблудших созданий.
- Да, посмяться есть отчего, - говорил я фланговому юнкеру, - юнкера в боевой готовности, и с хлебами под мышками, и на Морской.
- Остановитесь! - догоняя меня, быстро отдал распоряжение военный комиссар. - Оставайтесь здесь, я зайду на телефонную станцию попытаться произвести смену находящегося там караула, который, по полученным сведениям, перешел на сторону ленинцев, - сообщил мне свое намерение военный комиссар.
Я остановил полуроту. Пока военный комиссар переходил улицу, к нам подошел какой‑то офицер и стал возмущенно рассказывать о том, что сегодняшней ночью у Петроградского коменданта из стола выкрали пароли и отзывы караулов Петроградского гарнизона. И вот сегодня в час смены на телефонную станцию проникли большевики. Но они еще скрывают это для того, чтобы перехватывать телефонные разговоры правительственных органов и членов Совета Республики.
Возбужденное описание нервно настроенным офицером казалось хотя и интересным, но крайне сомнительным. Особенно меня настраивал против рассказа вид рассказчика. Бегающие глаза, тонкий, визгливый голос, резко подчеркивавший простоту стиля фраз, и приказчичьи ухватки, заменявшие ему манеры, буквально били по нервам.
"Что‑то нечистое здесь, - закопошилось в голове в результате интуитивного отрицания навязчивой убедительности особы в офицерской форме. - Не от вас ли узнал такую необычайную новость, господин военный комиссар? Боже мой, надо скорее его предупредить. Ведь он - сама наивность!"
- Они отказываются добровольно освободить телефонную станцию, - озабоченно проговорил военный комиссар. - И я решил произвести смену силою. Оставьте половину юнкеров с офицером здесь, приказав следить за воротами и окнами, а с другой половиной вы продвиньтесь вперед и уже с той стороны ворот ведите наблюдение за нею. Отделите мне нескольких юнкеров, и я попытаюсь с ними проникнуть на станцию. Землячки увидят, что с ними не шутят, и сразу сбавят тон. Там караульный начальник какой‑то прапорщик; очевидно, он все и мутит, - высказал свои соображения военный комиссар.
"А кто ему подал пример и кто его этому научил?" - подумал я, услышав тон глубочайшего пренебрежения, с которым было произнесено: "какой‑то прапорщик". Но забота выполнения полученного приказания оказалась сильнее всяких философствований, и я, отделив первое отделение 1–го взвода в распоряжение военного комиссара, начал производить по улице соответствующее передвижение для получения лучшего надзора за зданием телефонной станции, а в случае надобности и ее обстрела.
Прапорщик Одинцов–младший, оставаясь на том же расстоянии от здания телефонной станции, построил свой 2–й взвод 2–й роты поперек Морской, во всю ее ширину фронтом к Мариинской площади. Я же, перейдя с тремя отделениями 1–го взвода фасад телефонной станции, принял то же построение, но фронтом в обратную сторону, в сторону Невского проспекта.
Из безвинтовочных юнкеров я создал команду связи. Между тем военный комиссар с юнкерами 1–го отделения 1–го взвода подошел к воротам станции, но они оказались уже запертыми. И я, стоя на тротуаре, впереди правого фланга своего взвода, старался предвосхитить у военного комиссара выход из создавшегося положения, которое, наконец, меня убедило, что на телефонной станции действительно находятся приверженцы Ленина и К°. "Вот у кого надо, оказывается, учиться энергии. И откуда только у них такое руководство? Интересно, как бы вы объяснили это теперь? - мысленно обращался я к всплывшей в памяти картине ночного совещания 19–го в "Колхиде". - Начало не дурное, - просмаковал я решительность действий господ подпольщиков. - Теперь дело за нами. Однако что же предполагает предпринять военный комиссар", - в нетерпении вглядываясь в окна и ворота станции, топтался я на месте.
Та–та–та–та - вдруг резко разрезался воздух визгливо стучащим свистом, родившим представление о железных, зелено–темных и красно–бурых крышах домов, которые с силою полили металлическим градом, отчего переливающиеся дробью отзвуки становились коротко–сухими. Та–та–та–та - поплыла вдоль Морской новая волна дробящих отзвуков, отвеивая от себя какой‑то захватывающий дыхание мысли холодок.
Что такое? - пришел я в себя от мгновенной внезапности ударивших по нервам звуков. - Пулеметный огонь! Откуда? По нас? И я быстро обернулся, ища пешего или конного врага в том конце Морской, который выходил на Мариинскую площадь. "Там бой", - мелькнула мысль, но под ощущением уловленных слухом новых, более близких, знакомых звуков, - представившаяся было в воображении картинка расстрела Мариинского дворца уплыла вдаль, а на месте ее родилась большая тревога, колко жавшая сердце. "Это стреляют по юнкерам. Стоять так нельзя. Слишком большая цель…" - работала мысль.
- К стенкам домов! Далеко не распространяться! - крикнул я приказание юнкерам.
Тревожное недоумение, сковавшее было юнкеров, мгновенно прошло, и они, повинуясь словам команды, вмиг рассылались по тротуару, становясь спинами к стенкам домов.
- Зарядить винтовки! - вслед отдал я приказ, в то же время соображая, куда лучше стать самому, чтобы не выпустить из рук командование полуротой.
"Никто не упал - значит, стрельба демонстративная и в воздух. Но где же военный комиссар и его юнкера?" - окидывая взглядом улицу, точно по мановению волшебного жезла ставшую жутко пустою, спрашивал я себя. Но в первые секунды осмотра сторон улицы я его фигуры не находил. "Что такое? Неужели я так растерялся, что не вижу военного комиссара", - мелькало в голове. Но, замечая в то же время, как нервно прижимались некоторые из юнкеров к каменным стенам домов и стальным жалюзи, спустившимся на окна витрин, что придало этому участку Морской впечатление глубокой, холодной могилы, - во мне проснулось чувство дикой обиды и злобы.
"Воспользоваться горячностью порыва молодых сердец и без сожаления принять их безрассудочное самопожертвование. Ужасно! Ведь некоторые не умеют заряжать винтовки, - содрогалась мысль при виде, как один юнкер тщетно старался утопить патроны в магазинную коробку винтовки. - Как куропаток перестреляют нас из окон и с крыш, если только окажется это им выгодным и если есть достаточно для этого средств. Проклятие! Какое жалкое, унизительное положение! Хотя бы открыли настоящий огонь и убили бы меня", - со злобой вглядываясь в чердачные окна, смалодушничал я.
- Ах, вот и комиссар! - И я пошел навстречу к нему, идущему ко мне. - Я все не могу определить, откуда и где стрельба. Боюсь, что на Мариинской площади бой идет. Не отправиться ли туда? Здесь сейчас ничего так не сделаешь! - обратился я к нему.
- Ничего, это пустяки. Вы приведите в больший порядок юнкеров и продолжайте осаду станции. Огня не открывайте, пока они сами не станут стрелять по вас. А я отведу ту часть юнкеров к углу Невского, чтобы не допустить сюда могущих явиться на выручку караулы красногвардейцев. Я убежден, что на станции сейчас переполох, так как не могут они знать, кто открыл стрельбу и кто берет верх, а видя, что здесь находятся юнкера, они даже скорее решат, что их дело проиграло и они сдадутся, - говорил мне военный комиссар.
- Слушаюсь! - отвечал я с радостью, черпая в словах военного комиссара уверенность, что эта стрельба идет со стороны верных долгу частей, выполняющих, очевидно, порученную им задачу.
"Наверное, гвардейский экипаж или семеновцы очищают Мариинскую площадь от демонстрирующих толп, - заработало мое воображение. - Надо будет и в сторону площади принять меры предохранения. И если сюда бросятся бегущие толпы, то заарестовать. А чтобы было удобнее и планомерно это выполнить, займу углы Гороховой", - принял я решения и пошел передавать соответствующие распоряжения начальникам отделений.
Через несколько минут стрельба затихла. А еще спустя немного времени на улице появились любопытствующие и случайные прохожие. Юнкера с винтовками наготове бодро обменивались замечаниями, внимательно глядя со своих мест на углах улиц Морской и Гороховой вдоль них и следя за воротами и окнами станции. Я же с гордостью расхаживал по цементной мостовой. "Больше непринужденности в виде! - говорил я себе. - На тебя смотрят не только юнкера, но и землячки караула. И чем ты спокойнее и довольнее, там страшнее им", - продолжал я кокетничать с собою.
"Но, черт возьми, какая гладкая мостовая. Вот бы наши кирки–мотыги, и устроить бы здесь окопчики для пулеметов. Ах да, пулеметов. Надо послать донесение к начальнику школы, что мы перешли к боевой задаче, и попросить прислать пулеметы и пироксилиновых шашек для взрыва ворот телефонной станции". И я, вызвав юнкера связи, передал ему написанное донесение для доставки в Зимний дворец.
Эта моя мера вызвала еще большее оживление у юнкеров, и я с наслаждением наблюдал за все растущим усвоением создавшегося положения. "Молодцы друзья", - созерцая выражения лиц, мысленно подбадривал я их, по временам произнося те или иные замечания.
Расхаживая таким образом по улице, я одновременно не упускал из внимания закрытых ворот станции. "Что‑то там творится. Пожалуй, военный комиссар прав, и там теперь каются в своем промахе и обсуждают, как исправить свой поступок. Не хотел бы я быть на вашем месте, - всматриваясь в окна, соображал я. - Ага, отворяется дверца в воротах - уж не делегация ли?" - мелькнуло радостное предположение, и я сделал несколько шагов вперед к воротам, приглашая юнкеров к усилению внимания.
Юнкера, стоявшие по сторонам ворот, взяли винтовки на изготовку. Я потихоньку расстегнул кобуру, а затем руки засунул в карманы.
"Ну–с, выходите", - внутренне торопил я, жадно впиваясь в расширяющуюся щель отворяемой вовнутрь двора двери. Наконец высунулась круглая голова на короткой шее. Глаза напряжение забегали, осматривая улицу. Затем голова на мгновение обернулась назад, показав коротко подстриженный затылок, и снова повернулась к нам, подавшись вперед, обнаруживая плечи с офицерскими прапорщичьими погонами.