Через несколько лет в Америке сгорели сразу три космонавта, тоже при испытаниях корабля на земле, и обстоятельства их гибели были почти такие же, как у Бондаренко. Этот факт и обстоятельства их гибели разбирались в прессе досконально. Советские люди тоже узнали об этом и, возможно, думали: американцы не умеют тренировать своих космонавтов, не то что у нас в Советском Союзе!
Защита кандидатской диссертации
Защита диссертации - одна из древнейших традиций цивилизации, она началась в Европе в XII веке. Претендент на ученое звание бакалавра был обязан публично "защитить" свой труд перед компетентными учеными. Защита была искусством доклада и полемики, и в основе это так и осталось до сих пор. Одно дело - работать над научными исследованиями для диссертации, другое дело - ее написать и защитить. Есть много врачей, для которых написание - самая тяжелая часть. В Москве был врач Матвей (Мотя) Долгопол, который за деньги писал и правил врачам диссертации. Сам он не имел ученой степени, но был хороший стилист и делал за других литературное изложение их материала. Но для меня эта проблема не существовала - писать мне всегда было интересно и легко. Я написал двести с лишним страниц текста диссертации и одновременно написал научную книгу по той же теме и нарисовал для нее иллюстрации. Книгу приняли к печати в издательстве нашего института на следующий год.
Волнений перед зашитой много. Где защищать? Я подал диссертацию в самое высокое медицинское учреждение - в Академию медицинских наук. Полагалось пройти предварительную апробацию. Где? Это я сделал тоже в высоком учреждении: в Институте хирургии. Там мою работу одобрили. Потом я полгода ждал очереди в Академии. Кого просить быть оппонентами? Мне помог мой шеф Языков, он просил двух больших профессоров: Николая Новаченко - директора Харьковского института, члена-корреспондента Академии, и Якова Дуброва - директора клиники Московского областного института.
И вот, наконец, я стою на трибуне Академии и говорю заученное наизусть выступление на двадцать минут. Это всегда обставляется торжественно. Главным "коньком" моей работы были придуманные мной искусственные связки из капроновой ткани. Я первым доказал, что это возможно. Оппоненты дали положительные отзывы. Руководитель работы профессор Языков все еще болел, но на защиту приехал и выступил:
- Голяховский заслуживает ученой степени кандидата и, я уверен, пойдет еще дальше.
Председатель ученого совета Иван Сперанский, член-корреспондент Академии, и еще тринадцать профессоров и академиков единогласно проголосовали "за".
В тот же вечер я отпраздновал это в ресторане "Арагви". Было пятьдесят гостей - семья, близкие родственники, друзья. Деньги на банкет дали, конечно, родители.
Протокол ученого совета полагалось утверждать на президиуме Академии - только после этого присуждалась ученая степень. Утром накануне заседания президиума я приехал в Академию - закончить формальные бумажные дела. Все шло так гладко и хорошо, у меня было прекрасное настроение: завтра я буду "остепененный". Секретарь ученого совета профессор Николай Краковский сказал:
- Я не могу поставить вас завтра на утверждение - на вас пришло письмо-обвинение.
- Какое обвинение, о чем вы говорите?
- Вот прочтите, - он протянул мне вырванный из тетради листок.
Довольно плохим почерком и корявым языком написано: "Я обращаюсь к Председателю Совета, потому что может совершиться большая ошибка. Я пишу про врача Владимира Голяховского, я его больная. Диссертация этого так называемого врача, это сплошная ложь. Он делал мне операцию на плече и взял с меня за это сто рублей. Но мне операция не помогла, я пришла к нему опять, а он потребовал ещё пятьдесят рублей. Тогда я пошла к профессору Дуброву, он сделал мне операцию и сказал, что Голяховский обманул меня, что он сделал только разрез кожи. Я еще хочу сказать, что Голяховский выскочка, и он и его отец Зак, оба настоящие жулики, они даже не достойны носить высокое звание советских врачей. Я даже не понимаю, как это до сих пор их не раскрыли. Я прошу товарища Председателя не давать Голяховскому звание кандидата, он выскочка и жулик".
Письмо было подписано незнакомым мне именем, на конверте был обратный адрес.
Я был абсолютно потрясен и обескуражен:
- Николай Иванович, это все - злостная ложь. У меня не было пациентки с такой фамилией, я никогда не обманывал своих пациентов и не делал им лишь кожный разрез. Никогда ни у кого я не просил денег и ни с кого их не получал. А что касается части про моего отца и меня, что мы недостойны быть советскими врачами, так это же просто политическое обвинение.
Краковский был старый хирург, много лет знал моего отца, он верил мне:
- Слушай, ясно, что письмо написано каким-то твоим врагом. Она целила очень точно, потому что написала накануне твоей защиты. Но пока письмо задержалось на этажах Академии, ты успел защитить. Это твоя удача, иначе мы вынуждены были бы отменить защиту. Но главное в том, что это - не анонимка, там есть подпись, это подписанное письмо. Пока ты не докажешь, что все это ложь, я не могу передать тебя на утверждение президиума. Привези мне подтверждение, что этого не было.
Я был в полном смятении - кто и почему мог это написать? Но разбираться некогда, надо срочно опровергать все написанное. Есть такая истина: если тебя обозвали верблюдом, то приходится доказывать, что ты не верблюд. Я лихорадочно думал - как и что делать? Первым делом поехал в больницу, с трудом уговорил работников архива проверить наличие больной с такой фамилией. Пришлось приложить все навыки людского общения, и мне дали справку, что такой больной не было. Потом я поехал по адресу автора письма - в большой дом на Ленинградском проспекте. В домоуправлении мне тоже пришлось объяснять и упрашивать, я вручил делопроизводительнице большую коробку конфет. Оказалось, что в доме не было квартиры с написанным номером и не было такой жилицы. Она дала мне справку. Потом я помчался к профессору Дуброву:
- Яков Григорьевич, вы делали операцию больной с такой фамилией?
- Почему ты спрашиваешь?
Я объяснил ситуацию. Он удивился:
- Ну дела! Такой фамилии не помню, но давай проверим по операционному журналу.
Оказалось, что такой больной не было. Он написал мне об этом письмо.
Со всем этими справками, что я не "верблюд", я в тот же день вернулся к Краковскому:
- Николай Иванович, я привез доказательства ложности обвинений.
На следующий день меня утвердили в звании кандидата медицинских наук.
Я поехал домой к больному Языкову и рассказал ему всю историю. Несмотря на не очень хорошее самочувствие, он разразился такой тирадой, какую трудно здесь привести:
- Ну бляди! Это они тебя, как серпом по яйцам. Слушай, это должны быть те самые суки, которые приходили ко мне отговаривать брать тебя ассистентом. Я тогда говорил, что тебе надо их бояться, помнишь - оглянись вокруг себя, не ебет ли кто тебя? Ну, ладно: мы их выведем на чистую воду!
- Дмитрий Ксенофонтович, как? Для этого нужен Шерлок Холмс.
- А вот как: это письмо написано настоящим преступником, а преступники обязательно сами когда-нибудь проговариваются. Мы это узнаем!
Все в письме подсказывало, что автора (или авторов) надо искать где-то совсем рядом. Автор была точно осведомлена о дате моей защиты, знала, где она будет, была в курсе техники операции, знала имя моего отца и знала имя Дуброва. Она не хотели писать анонимку: анонимных писем по всему Союзу писали так много, что на них перестали реагировать. Скорей всего она из нашего института, потому что больничные врачи мало интересовались научными делами, могли не знать имя моего отца и им незачем было его порочить. Автор выдумала для себя чье-то имя и даже адрес. Почему Ленинградский проспект? Возможно, автор жила где-то рядом. И в то же время письмо было написано довольно примитивным языком. Это говорило о ее низкой культуре. А может быть, это тоже умысел - подделка под простоту? Кто же все-таки собирался всадить мне нож в спину? Ей руководили зависть и злоба. У большинства советских людей, воспитанных в традициях доносов и наветов, этого всегда было много.
Долгое время я приглядывался к женщинам, о которых говорил Языков, а заодно и к некоторым другим врачам. Что придумать, чтобы спровоцировать автора на признание?
Да, но что мне это даст? Вывести автора на чистую воду невозможно, набить морду - нельзя (хотя очень хотелось бы!). Много раз мы говорили об этом с Ириной, но родителей я решил не расстраивать - пусть думают, что люди хорошо относятся к их успешному сыну. Мыс Ириной так отчаивались, были настолько бессильны, что ей-богу, если бы была возможность, сразу уехали бы из того паршивого советского общества куда-нибудь за границу. Именно тогда впервые появилось в нас отчаянное желание бежать от тех завистливых и злобных людей.
Мой шеф оказался прав: спустя время выяснились два автора - Антонина Белова, ассистентка, которая завидовала моему продвижению, и Наталья Грачева, которая просто всему завидовала. Они рассорились между собой, обвиняли друг друга и проговорились.
Но к тому времени я работал уже в другом учреждении.
Поездки на целину, чеченцы в Кокчетаве
Едем мы, друзья, в дальние края.
Станем новоселами и ты, и я.Из песни целинников 1960-х годов
Уже шесть лет я работал в столичной клинике и стал забывать, что такое медицина в провинции. Вскоре после защиты диссертации меня с бригадой из восьми специалистов послали на месяц работать на целину - в казахский город Кокчетав. Мы должны были проводить усовершенствование на месте: читать врачам лекции, консультировать больных. Руководил бригадой хирург Виктор Маневич, мой хороший знакомый, немного старше меня. Мы запаслись продуктами на дорогу и трое суток ехали поездом по заснеженным просторам европейской и азиатской частей Союза. Пейзажи за окном были зимние, унылые. Но в бригаде все были молодые и ехали весело, с энтузиазмом.
В ту пору Хрущев пытался увеличить недостаток производства зерна за счет освоения богатых заброшенных земель Северного Казахстана. Уже много лет Советский Союз не мог наладить обеспечение себя сельскими продуктами - колхозные хозяйства с этим не справлялись. Хрущев считал себя компетентным в этих вопросах и постоянно нагнетал кампанию за кампанией, а толку все не было. Теперь он проводил пропагандистскую кампанию по переселению рабочих кадров в целинные земли. По его указаниям обкомы и райкомы партии и комсомола слали туда многие тысячи людей. Для организации работ он назначил туда своего нового любимца Леонида Брежнева (который потом его скинул). Но, как всегда, ничего не было подготовлено для жизни приехавших новоселов: люди жили в палатках и землянках, а климат там суровый. Поэтому производительность труда была низкая. Вся кампания по освоению целины шла на одной раздутой агитации.
В морозном Кокчетаве нас встретил областной хирург Исаак Киль и отвез в городскую гостиницу - двухэтажное деревянное строение, далеко не чистое внутри. Одна комната на четверых мужчин, одна - на четырех женщин, умывальные комнаты с водопроводными кранами в конце коридора, а уборные - на выносе, в конце двора. Мыться надо ходить в баню, открытую три дня в неделю. Зато была на этаже кухня с дровяными печами - женщины обрадовались: можно самим готовить и разогревать еду.
В областную больницу полчаса езды на городском автобусе. Больница старая, двухэтажная, палаты на десять и больше человек, оборудование довольно обветшалое, новых аппаратов и инструментов мало. Эта бедность напомнила мне недавнюю работу в карельских больницах. Посмотреть, сразу ясно, что если было плохо с развитием сельского хозяйства, то не лучше и с развитием здравоохранения.
В первый день, к концу работы, когда мы собрались уезжать, прибежал взволнованный хирург Исаак Киль и попросил меня делать срочную операцию: привезли больного с огнестрельным ранением бедра. Он объяснил:
- У нас в Кокчетаве стреляют: много враждующих между собой чеченских кланов, все они бандиты - убивают друг друга, да и других тоже. Этот больной - важный человек, глава одного из кланов.
О чеченцах я знал мало - несколько строк из Пушкина и Лермонтова и повесть Толстого "Казаки". По их описаниям чеченцы были суровый и отчаянный народ, жили своими законами, коварно и смело налетали на русских захватчиков Кавказа. Еще я знал, что чеченцы издавна занимались невероятно уникальным промыслом - захватом заложников, за которых требовали выкуп. Во время войны с Германией чеченцы были обмануты гитлеровской пропагандой, что они получат свободу, поэтому воевали на стороне немцев. За это Сталин приказал выслать всех чеченцев в глухие степи Казахстана. В феврале 1944 года целый народ насильно посадили в теплушки и вывезли - без права возвращения. Правда, с 1957 года они стали постепенно возвращаться на Кавказ. Но что чеченцев было много в Кокчетаве, я услышал впервые.
На операции думать об этом было некогда - хирургу нельзя думать ни о чем, надо только концентрироваться на своих действиях. Больному около тридцати лет, рана бедра опасна для жизни - прострелена одна из артерий и разбита на мелкие осколки кость.
Когда мы оперировали, в коридоре раздался шум, крики, скандал. Вбежала взволнованная дежурная врач-педиатр:
- Там ворвалась группа чеченцев и требуют, чтобы больному переливали только чеченскую кровь. Они все засучили рукава, протягивают свои руки и кричат - не дадим чеченцу переливать русскую кровь, бери у нас чеченскую! Что мне делать?
Киль сказал мне:
- Если не возражаете, я пойду к ним на несколько минут, а то они ворвутся сюда. Если им не уступить, они разнесут всю больницу и нас с вами изобьют.
Я остался один с начинающим врачом. Делать операцию в непривычных условиях всегда трудно, к тому же я уже избаловался лучшим набором инструментов. Исаак быстро вернулся, опять встал к столу:
- Взяли кровь у двух чеченцев, его братьев - проверяем на совместимость. Я обещал перелить их кровь. Если их обмануть - нам будет плохо.
Так и сделали, справились со всем за два часа. Когда мы переодевались в кабинете Исаака, он рассказывал:
- Эти чеченцы такой дикий народ - они терроризируют весь город. Городские власти не могут справиться с ними, потому что они подкупают милицию. Посадят чеченца в тюрьму, а через два-три месяца он уже опять разгуливает по городу. Живут они по своим законам: никто не работает, но все очень зажиточные - торгуют и грабят. Все строго соблюдают мусульманские традиции - у мужчин по несколько жен, селятся только в построенных ими низких домах, наподобие горных саклей. А внутри домов все в богатых коврах.
Я уехал из больницы почти в полночь. В промерзшем автобусе было два пассажира - я и близко позади меня какой-то мрачный субъект явно кавказской наружности. После рассказа Исаака мне стало неуютно от того соседства: вдруг охотятся за мной, приезжим? Когда я вышел у гостиницы, кавказец пошел за мной, но остановился у порога. На следующий день он опять сидел в автобусе позади меня и опять шел следом. На третий день я спросил своего больного:
- Слушай, почему за мной ходит один из ваших?
- Это мой кунак, доктор. Он охраняет вас от моих врагов, чтобы они не мстили вам за операцию, что спасла меня. Но мы их всех перережем - вы не волнуйтесь.
Каждый день наша бригада была занята с утра до позднего вечера: читали лекции, консультировали больных, мы с Маневичем делали много операций. Из-за плохих санитарных условий после операций было много нагноений - бич советской хирургии.
Мне несколько раз пришлось делать операции по поводу запущенного остеомиелита (гнойного воспаления костей) у детей и взрослых. В Москве такие случаи были редкостью. Сказывалась разница между столичной и провинциальной медициной.
Нас, конечно, интересовала жизнь на целине. Казалось бы, при массовом притоке рабочей силы она должна быть налажена. Но снабжение целины продуктами было поразительно плохое: агитировали людей туда ехать, а обеспечить сносное питание им не побеспокоились. В продуктовых магазинах - скудный набор из макарон, картошки и овощных консервов, мяса почти никогда нет, то же самое с курами и рыбой. Хлеб плохого качества, а свежих овощей и фруктов нет совсем. Мы пробовали есть в столовых - дешево, но давали удивительно невкусную и малокалорийную еду: жидкие супы и котлеты резинового вкуса. Поэтому и здоровье местного населения было ослабленным: у многих анемия (малокровие), хронические желудочные болезни, почти поголовная глистная инвазия (глисты в кишечнике).
В воскресенье мы пошли всей компанией на базар. Там - изобилие мяса, баранины, овощей - чего только нет! Все продают чеченцы и все дорого. Откуда это - непонятно. Наши женщины решили делать сибирские пельмени. Мы дружно накатали тесто, разрезали, вложили порции мясного фарша и налепили много сотен пельменей. Питались ими почти все дни, благо, что заморозить было легко - лишь вывеси сумку за окошко.
Американская тетка
У нас два важных события: Ирина нашла работу и приехала моя тетка из Америки.
Ирина уже измаялась сидеть и гулять все время с сыном. Ее деятельная и интеллектуальная натура была подавлена этими исключительно материнскими обязанностями и заботами.
- Для чего я закончила биологический факультет Московского университета - чтобы только водить сына за ручку?
Она видела мою активную научную и хирургическую работу, морально участвовала в моем росте, и ей хотелось тоже реализовать свои возможности на работе. На какой?
Мой друг детства доктор Геннадий Трофимов приехал по делам из Казани в Москву и остановился у нас. Его дела были связаны с профессором Андреем Адо, который недавно организовал первую в Союзе лабораторию аллергологии Академии медицинских наук. Дело было новое и перспективное - как почти всегда, советские отстали в этой области. По вечерам у нас дома Гена рассказывал о той лаборатории. Однажды он сказал:
- Может, Ирина хотела бы поступить туда на работу?
Об аллергологии ни она, ни я не думали. Мы переглянулись:
- Ты можешь ее рекомендовать?
- Конечно. Мы с Адо оба казанцы, а он любит и доверяет только казанцам. Я поговорю с ним. Правда, у Ирины есть минус - она еврейка. Но зато она хорошо знает английский, а Адо нужны сотрудники со знанием иностранных языков - читать и переводить для него иностранные статьи. Он сам прекрасно знает французский - вырос в дворянской семье.