Отдушиной в работе бывали командировки. В 1964 году меня послали в Ташкент. Мы летели целой комиссией: профессор Шулутко, Елена Морозова (которую мы с Веней за громадные размеры прозвали "царь-жопа"), Иосиф Митбрейт и я. Если я встречал человека с полным набором свойств святого, то это был мой друг Осик Митбрейт - мужчина, приятный во всех отношениях.
Комиссии для проверки работы научных институтов были обычной традицией. Если не интриги и жалобы, то работа комиссии была бы проформой: не совать нос глубоко в дела проверяемых, написать положительное заключение, выпить на прощальном банкете коньяк и уехать. На этот раз Волков дал нам определенное задание:
- Сотрудники Ташкентского института по очереди бомбардируют меня письмами, что они первыми открыли способ быстро сращивать переломы костей с помощью какого-то мумиё. Каждый из них пишет, что он первым сделал это открытие. Выясните, что такое мумиё, и доложите мне. Если это стоящее дело, я готов начать его здесь применять.
Вся советская национальная политика была основана на подчинении Москве - из нее нацменам давали указания и образцы. Высшее образование в азиатских республиках было на довольно низком уровне. Для создания "национальных кадров" некоторых узбеков присылали как "целевых аспирантов", и московские профессора писали за них диссертации. Получив степень, они занимали ключевые посты в науке в своих республиках. Москва создавала там учреждения по русскому образцу. Но у новых руководителей не было достаточного культурного уровня для поддержания насаждений этого образца. Они больше занимались интригами между собой, чем делом.
Узбеки славятся своим гостеприимством, а в советское время славились и заискиванием перед начальством из Москвы. Нас встретили с почетом - надели на нас узбекские тюбетейки, подарили корзины с фруктами и разместили в лучшей гостинице. Институт травматологии - трех-этажное покосившееся здание, напротив Алайского базара, знаменитого своим изобилием. Директор института - Шамат Шаматович Шаматов, отделением травмы заведовал Шакир Шакирович Шакиров, оба кандидаты наук. Директор Шаматов завел нас в кабинет и плотно закрыл дверь. Он разлил в пиалы ароматный зеленый чай и пониженным голосом сказал:
- Шакыров станыт хвасыт, что он отыкрыл лечные перыломов с помыщу мумиё. Вы ему не вырте. Это я, я первый начыл прыменять мумиё. Но тогда я ыще не был дыректыром. Он хотыл стать дыректыром, но наш Цынтралный Комытет утвердыл мыня, у мыня былшой партыйный стаж. Шакыров злытся, что это он едынственный, кто открыл мумиё.
Когда мы вышли, Шакиров стоял прямо за дверью и с видом заговорщика повел нас в свой кабинет. Опять угощая зеленым чаем, он стал горячо нас убеждать:
- Вы Шаматову не верты. Это я, я открыл новый способ лычения пыреломов с помышью мумиё. Я вам покыжу докызателствы.
- Как это вам удалось? - спросил профессор Шулутко.
- Потому что я веру в ныродную мудрыст, - он значительно тронул пальцем свою голову. - Да-да, нады верыт в народную мудрыст. Старыкы-узбеки дывно собыралы в горах мумиё - окамыневшый восык дрывных пчел. Наш народ верыт, что мумиё помыгает от многых болезней. Я знал об этым от моыго деда, а он ызнал от свыего деда. Я первым пробывал мумиё для лыченыя перыломов. В моем отдылении перыломы срыстаются вдвое быстрей!
Он показал нам препарат, мы повертели в руках кусок темно-коричневой массы с резким, неприятным запахом, напоминающий застывшую смолу.
Народные средства - это большой и важный раздел медицины. В устных преданиях есть много историй о лечении народными средствами. Отмахиваться от них и отвергать их априорно было бы неправильно. Однако эффективность такого лечения нужно проверять и подтверждать научными данными. Для проверки нужны эксперименты. Шакиров горячо воскликнул:
- Конычна, конычна! Я сдылал опыты на кроликах, много опытов сдылал!
В коридоре он познакомил нас с миловидной узбечкой:
- Моя жына, кандидат наук тожы и старшый научны сотрудник. Она можыт расскызат, как мы ходыли эспыдыцы в горах - искат мумиё. Она тоже прыводыт опыт.
Мы с уважением пожали ей руку, она только улыбалась и кивала головой. Муж пригласил нас вечером домой, на узбекский плов, она молчала, улыбалась и кивала.
Машина въехала в узкую знойную улицу между длинными рядами голых саманных стен - глиняных. Этот убогий вид резко изменился, когда мы вошли в глубокий прохладный двор: с перекладин свисали тучные гроздья винограда, абрикосовые, гранатовые и миндальные деревья давали приятную тень, земля утопала в янтарной траве и цветах. Во дворе молодые доктора из отделения Шакирова и его родственники суетились с приготовлением плова - исключительно мужское занятие. Несколько женщин с женой Шакирова и детьми стояли в дальнем конце двора, издали кивали нам и улыбались. Мы направились к ним поздороваться, но они смущенно юркнули в конец дома. Хозяин под руки повернул нас и повел в дом. В первой комнате важно сидел на коврах старик узбек.
- Это мой отец, - отрекомендовал хозяин.
Мы подошли пожать ему руку. Во второй комнате разложены подушки для сидения. Когда толстожопая Лена села, ее юбка задралась, обнажив громадные ляжки. Узбекам, с их традиционной длинной женской одеждой, редко доставалось увидеть такую картину. Этот вид привлек внимание их нейрохирурга. Лена, сексуально озабоченная разведенная женщина, начала флирт с ним. Хозяин принес узбекский халат - прикрыть ее, но она иногда как бы невзначай кокетливо скидывала его. Тут внесли и поставили в центр комнаты громадное блюдо с дымящимся пловом - гору жирного риса с кусками баранины. Рекой полились узбекский коньяк и тосты. А хозяйки и других женщин все не было.
- Где жа ваша жена - мы хотим выпить за ее здоровье?
- Сычас прыдет, сычас прыдет, вы кушыйте. Она прыдет.
Но она так и не появилась. Восточные женщины не едят и не сидят вместе с мужчинами (даже если они кандидаты наук). Хозяин познакомил нас и с другой традицией: он брал пирамидку плова на ладонь и запихивал ее в рот гостя - оказалось, что это знак выражения особой чести; гость, с полным ртом, должен поблагодарить и сказать свое имя.
Уезжали мы переполненные жиром и коньяком, хозяйка опять стояла в конце двора и издали нам улыбалась и кивала. Лена уехала с нейрохирургом и пропала на два дня. Мы делали вид, что ничего не заметили, но ее это не устраивало: она охотно высказывала намеками свое удовлетворение. В командировках многие часто пускаются в разгул.
Утром нас повели осматривать виварий на первом этаже института. В длинных рядах клеток по обеим сторонам коридора сидели кролики. Шакиров объяснял:
- Всым кролыкам я слымал лапы. С правый стороны кролыкым даем в пышу мумиё. С левый стороны кролыкам мумиё ны даем. С правый сторыны лапы срыстают в двы неделы, с левый сторыны лапы срыстают в четыры неделы.
Это был примитивно поставленный опыт. Чтобы проверить действие лекарства, надо делать эксперимент "двойным слепым методом" - проверяющий не знает заранее, что и кому давалось и какой результат действия ожидается.
- Покажите, пожалуйста, протоколы опытов.
- Пыжалыста, пыжалыста.
Он открыл замасленную толстую ученическую тетрадь, в ней карандашом два ряда записей, в каждом ряду номер кролика и дата сращения сломанной лапки - больше ничего. Протокол был еще примитивней самого эксперимента.
- Выдыте, справы запысыны кролики с мумие, слева запысаны кролики без мумие. Все цыфыры справы в два разы мынше.
- По каким критериям вы определяете, что произошло сращение?
- Это очын просто: есылы кролык можыт прыгат - лапка срыслас, есылы кролык ны можыт прыгат - лапка ны срыслас.
Критерии были примитивнее и опыта, и протокола. Мы переглянулись, ничего не сказав.
Когда мы вышли из вивария, к нам незаметно пристроился какой-то сотрудник института.
- Нэ верты Шакирову. Ныкакые кролыки мумис ны получают. Работныца выварыя нычего им ны дает, она продыет все мумиё на бызары. Пойдытэ со мной на бызар, я вам покыжу.
Прямо через дорогу на Алайском базаре - горы риса, овощей и фруктов, на простынях на земле разложены куски мяса, все засижено мухами. Провожатый показал:
- Вон та женщына - служытел выварыя, это она придает мумиё, ны дыет кроликам.
Толстая узбечка в больничном халате сидела перед разложенными кусочками мумиё.
- Сколько стоит?
- Одын кучка - десыт рублей.
- Так дорого, нельзя ли по пять рублей?
- Нет, одын кучка - десыт рублей.
Ее мумиё продавалось довольно бойко. Бедным кроликам ничего не доставалось.
На следующий день мы с Шакировым обходили его отделение, где он лечил больных с переломами, давая им мумиё. Само лечение велось обычным способом вытяжения, но больным каждый день полагалось пить раствор мумиё. Пациенты в тюбетейках водили за нами глазами и не понимали русский разговор. Шакиров объяснял:
- Этыт болной всыго тры неделы на вытыженыи, а перылом ужы сроссы.
- Можно увидеть его рентгеновский снимок?
- Конычно, конычно, можно. Снымкы в моем кабынете, я ныкому ых не дыю, это сыкрет.
Когда мы увидели снимки, то пришли в замешательство: они были такого плохого качества, что определить на них сращение перелома было невозможно. Он уверял:
- Этыт снымок черыз тры неделы, выдыте - полный срыщеныс.
Было ясно, что никаких доказательств ускорения сращения переломов от применения мумиё у него нет - ни в экспериментах, ни в клинике на больных. Но наше задание было не развенчивать, а дать заключение Волкову. Через четыре дня мы поблагодарили обоих отдельно - Шакирова и Шаматова, сказали, что нам все было интересно, мы все доложим.
Мы прилетели в Москву и написали в отчете, что никаких подтверждений эффективности мумиё при лечении переломов нам не показали. Волков был в заграничной поездке, мы оставили ему наш отчет. Дворкин потом говорил, что он выражал ему свое недовольство.
- Зачем вам было убивать узбеков? Черт с ними, что они там творят. Написали бы помягче, мол, открытие перспективное, но надо доделать. Волков хочет все больше славы и готовился разделить с ними это открытие, а вы испортили ему сладкий пирог.
- Александр Маркович, но ведь это "открытие" пахнет темным средневековьем. При всем уважении к Волкову, мы не могли написать, что это - перспективное открытие.
Прошло три-четыре года, однажды мне передали от Волкова толстый том с его запиской: "Прошу Вас срочно дать заключение на докторскую диссертацию Шакир Шакировича Шакирова". На титульном листе написано, что Волков - научный консультант этой диссертации. Значит, упорный узбек продолжал работать по своему открытию, и Волков продолжал его поддерживать. Это было подозрительно: мумиё никто и нигде не применял и поддержка Волкова могла лишь означать хорошие подарки - тип взяток от Шакирова.
Хотя я был настроен скептически, но в науке скептицизм не должен превышать степени информированности. Может, там написано что-то новое? Сначала я пролистал четыреста страниц в поисках иллюстраций и таблиц, в них могла отражаться суть работы. Была одна иллюстрация - семейная фотография семьи Шакирова возле костра. Там и знакомое лицо его жены. Подпись "Экспедиция по поиску мумиё в горах". Такая иллюстрация содержала не много научных доказательств. А таблицы - только перечисление числа подопытных кроликов и леченых больных, никаких научных данных. Половина плохо написанного текста была изложением народных легенд, другая половина - история известных методов лечения переломов. Никаких исследований, никакой научной подкладки. Я понял, что со времени нашей комиссии ничего нового сделано не было, оставалась та же средневековая псевдонаучность, только переплетенная в обложку. Зачем это нужно Волкову? Я написал отрицательное заключение. Он ничего не сказал, но казалось, что был опять недоволен.
Вскоре Шакиров защитил диссертацию и получил степень доктора медицинских наук в Узбекистане. Волков не захотел выставлять его работу в нашем институте, чтобы ее не провалили, он добился, чтобы защита проходила там. Потом к нам приехал сам доктор медицины Шакиров и на заседании ученого совета зачитал указ о присвоении Волкову звания "Заслуженный деятель науки Узбекской ССР". Он обнимал Волкова и надел на него шелковую тюбетейку и пышный узбекский халат. Аудитория горячо аплодировала.
Дворянское гнездо (кооперативная писательская квартира)
Безделье в орготделе освободило меня от постоянной врачебной перегрузки. Когда я работал в Боткинской, мне некогда было думать ни о чем, кроме моих больных и научных дел. Даже по вечерам мне постоянно звонили знакомые с медицинскими просьбами. Теперь вечерами и ночами я писал стихи. В издательстве "Малыш" вышли две мои новые книги, в журналах "Огонек", "Мурзилка", "Веселые картинки" и "Здоровье" печатали мои стихи. Детские книжки тонкие, стихи короткие, они давали деньги тоже "тонкие", но были для меня большой радостью, я дарил их своим друзьям, у всех были маленькие дети. А главное, что у меня самого появлялся постоянный читатель, вернее слушатель - мой маленький сын, которого я прозвал Тяпенок в честь его мамы Тяпы. Теперь я не ездил на дачу к Корнею Чуковскому, чтобы проверять стихи на детях, я читал их дома.
По вечерам я ходил на заседания разных секций Союза писателей. Маститые литераторы Валентин Катаев, Лев Кассиль, Владимир Соловьев занимались с молодыми писателями и поэтами, делали разбор их произведений и делились опытом своего мастерства. Председатель секции детской литературы Кассиль подарил мне свою книгу с надписью: "До скорого вступления в Союз писателей". Стать членом этого Союза было моей мечтой уже много лет, и теперь все вело меня на этот путь.
Членство в Союзе писателей было очень престижно. В традициях русской культуры положение писателя в обществе всегда стояло очень высоко, выше, чем во многих других развитых странах. В России, где правительство веками игнорировало и подавляло общественное мнение, писатели отражали народные настроения, были передовыми людьми общества. Начиная с Радищева и Новикова в XVIII веке, писатели были выразителями протеста интеллигенции. А слово "интеллигенция" во многих словарях определяется как "люди, стоящие в оппозиции к правительству". Эта традиция перешла и в советское время, особенно в годы революции и сразу после преобразований начала XX века.
Членами Союза были все писатели, и он сразу стал очень престижным учреждением. Но, как все в Советском Союзе, это писательское учреждение вскоре превратилось в подконтрольное бюрократическое заведение. По схеме партии, Союз возглавлял секретариат, члены которого были полностью зависимы от Центрального Комитета партии. Задача пропагандистской машины была в том, чтобы все писали в стиле социалистического реализма, то есть не описывали жизнь как она есть, а только жизнь воображаемую - по канонам коммунизма. Любой отход от этого стиля, любое изложение суровой правды и особенно любая критика строя наказывались - писателей исключали из Союза, а то и арестовывали. Но в то же время для послушных писателей членство в Союзе давало большие привилегии.
Вступление в Союз и ведение всех дел зависело от секретаря по организационным вопросам Виктора Николаевича Ильина. Хотя сам он никогда ничего не писал, но двадцать лет был одиозной фигурой советской литературы, и многие описывают его в своих воспоминаниях как ее цербера. С 1950-х до 1970-х - он управлял всей работой Московской писательской организации и был в ней негласным представителем Центрального Комитета партии. Первые секретари Союза часто менялись, но Ильин продолжал сидеть в своем кабинете (в том же самом, что и первый секретарь). Он был хорошим знакомым моей теши Мирры Вермонт, так пошло мое близкое знакомство с ним, перешедшее в дружеские отношения. У него были отрицательные и положительные черты. Историю его жизни я слышал от него же. Ильин был тип советского интеллигента-службиста. В 1930-е годы он работал в кремлевской кинохронике, знал Сталина (хранил групповую фотографию с вождем). Потом он заведовал культурой и наукой Комитета безопасности, его сделали государственным комиссаром - генералом. При общей политике сталинских репрессий в адрес интеллигенции позиция генерала по слежке за деятелями культуры и учеными была весьма сомнительной. Но в те годы вся государственная система была построена на слежке, многие люди служили ей или добровольно, по убеждению, или вынужденно, под давлением. Однако надо различать - насколько охотно или пассивно они выполняли свою работу. Был тогда такой анекдот: чем отличается порядочный человек от негодяя? Тем, что он делает подлости, но неохотно. За самим Ильиным активных преследований интеллектуалов не числилось, он подличал по службе неохотно. В 1943 году его арестовал министр Абакумов - интриги внутри ведомства слежки. Он просидел десять лет, вышел после расстрела Абакумова по делу "врачей-отравителей". Прежние связи помогли устроиться на работу в Союз писателей. Это было "время оттепели", и многие писатели впервые за долгие годы стремились писать правду. Но на самом деле контроль партии не ослабел, и Ильину опять пришлось делать подлости по указанию сверху. Ему нравились и Пастернак, и Гроссман, и Солженицын, но как "службист" он вынужденно устраивал собрания для их критики, вынужденно исключал их из Союза писателей - делал подлости, хотя и неохотно.
В начале 1960-х годов для писателей строили кооперативные дома в районе метро "Аэропорт". Я еще не был членом Союза, но моя теща, вдова писателя, сказала мне:
- Володя, есть возможность записаться в строительный кооператив писателей.
- Сколько это будет стоить?
- Квадратный метр площади стоит двести рублей (около четырехсот долларов по курсу 2004 году - это считалось очень дорого). Но сразу надо внести половину, остальные деньги - в рассрочку на пятнадцать лет. За трехкомнатную квартиру надо внести пять тысяч. Одна комната для меня, две - вам. Я могу дать около двух тысяч, остальное должны внести вы.
Мы с Ириной и сыном продолжали жить в одной комнате тесной квартирки с моими родителями в типичной хрущобе. Возможность иметь свою квартиру, даже хотя бы и вместе с тещей, была заманчива. Но - деньги! Где их взять? Несколько дней и ночей мы с Ириной обсуждали это между собой. Наши ночные разговоры встревожили мою маму:
- О чем это вы все время беседуете?
- Да вот - можно записаться на кооперативную квартиру в писательском доме…
Не дожидаясь дальнейших объяснений, она сразу сказала:
- Мы с папой дадим вам деньги.
Ну что за мама! Она обожала меня, гордилась мной и любила все, связанное со мной - прекрасно относилась к Ирине и души не чаяла во внуке. Она возилась с ним, готовила нам и во всем помогала. Правда, мы давали деньги на наше содержание, но она их откладывала и отдавала нам обратно, когда мы ехали в отпуск или хотели купить что-то дорогое. И теперь она ни секунды не думала - раз нам хочется свою квартиру, она даст деньги. Чтобы уговорить отца, у нее всегда был один веский довод - она ему говорила:
- Юля, нашим детям надо.
Так мы внесли деньги в строительный кооператив "Советский писатель" и стали ждать. Наконец, через два года нетерпеливых ожиданий, в 1964 году заканчивалось строительство дома по Красноармейской улице. Нам была выделена квартира № 57. Мы с Ириной были полны сладкого предвкушения и цитировали друг другу стихи Маршака про обезьяну:
До чего же хочется жить в своей квартире.
Лапы так и чешутся - сразу все четыре.