Цела ли сейчас могилка Саши Фурсова, оборудованная тогда с пирамидкой, увенчанной звездой, вырезанной из консервной банки? Она там, в Польше, на воинском кладбище у кирпичного завода близ города Магнушева.
"Студебекер" с бревнами, на которых сидели я, помкомвзвода Фисунов и еще несколько человек нашего взвода, двинулся к передовой по знакомой дороге, сначала быстро, потом все тише и тише, чтобы не шумел мотор. Подъехали к редкому и низкорослому леску. За леском просматривалась широкая низина, которая была разделена траншеями линии фронта примерно пополам. Здесь мы, там немцы, которые, как всегда, интенсивно освещали передовую, непрерывно пуская ракеты. Осторожно сбросили бревна, и "Студебекер", негромко урча, удалился. Мы взвалили по бревну на двоих на плечи, быстро преодолели лесок и вышли на низину. Впереди шла пара, знающая дорогу. Второй шла наша пара. Я впервые увидел линию фронта ночью воочию, благодаря нескончаемой цепочке взвивающихся ракет, тянущейся далеко вправо и влево. Там и сям, дальше и ближе пунктиром светились пулеметные и автоматные очереди от немцев к нам и от нас к немцам. Минометы молчали. Была обычная в обороне "мирная" ночная обстановка позиционной войны. Сверху с самолета эта линия фронта выглядела, наверное, завораживающе для новичка и служила ориентиром для бывалых пилотов. Мы двигались перебежками, зорко наблюдая за движением трассирующих пунктиров, готовые тотчас упасть при их приближении. Прямую опасность представляли только внезапная очередь в упор или шальные пули. Здесь как повезет. Час назад не повезло Саше. Вот траншея и наша яма-бокс. Рядом валялись принесенные ранее бревна. Сбросили свою ношу и бегом за следующей порцией.
Закончив переноску бревен, перешли к более безопасной работе: соорудили накат, застелили его соломой, засыпали накат землей, почти вровень с поверхностью, прикрыли для маскировки травой. Блиндаж готов. Протянули связь, оборудовали напротив блиндажа ячейку под стереотрубу, застелили пол блиндажа толстым слоем соломы, навесили на вход плащ-палатку, и НП батареи зажил обычной жизнью. Днем искали и засекали стереотрубой цели и намечали реперные точки. Дежурили по очереди на телефоне и ночью в карауле.
Шел день за днем относительно стабильной жизни. Редкие дневные минометные налеты, редкая перестрелка не вызывали тревоги. Временами шел снег, слегка морозило (Польша, а не Сталинградские степи!). Под снегом наш блиндаж стал вовсе незаметным. На всем фронте от Прибалтики до Карпат было затишье. Из газет мы узнали, что немцы, перекинув часть войск, ударили по англо-американским войскам на западе и наступают в Арденнах. И это при подавляющем превосходстве в авиации союзников, которая день за днем бомбила города, заводы и железнодорожные узлы Германии! Неважные, слабые вояки наши союзники, заключали мы, предчувствовали, что скоро будет наше наступление. Действительно, стали прибывать свежие части, артиллерия. Пока основная масса сосредотачивалась в тылу, в лагерях, недавно наших. Приближался новый, 1945 год. Все верили, что это будет год Победы.
В ночь на Новый год меня назначили на пост с 11 часов вечера до 3 часов нового года. Вышел со своим карабином из блиндажа в траншею. Стояла ясная морозная погода. Мерцали звезды. Обычно взлетали немецкие ракеты, освещая пустую с виду, заснеженную нейтральную полосу, напичканную минами с обеих сторон. Перед 12 часами ночи меня позвали на пару минут глотнуть спирту. Чуть пригубил, а остальное оставил своим ребятам. Не любил я спирт, всегда отдавал свою порцию. Был тост за Новый год и Победу. Вернулся обратно в траншею. Ровно в 12 часов заработали наши пулеметы и автоматы. Салют в честь Нового года! Кто-то из нашей команды выскочил наружу и тоже дал очередь в сторону немцев. Я не стрелял. Зачем? Потом чистить винтовку, лишние хлопоты. Немцы слегка ответили, но через 2 часа дали ответный новогодний салют, все же разница в 2 часа между московским и берлинским временем. В 3 часа с трудом разбудил сменщика и завалился спать. Вот такая встреча второго Нового года на фронте.
1945 год
От Вислы до Эльбы
Как и ожидалось, с Новым годом началась интенсивная подготовка к наступлению. Прибывали все новые и новые артиллерийские части. Вскоре плацдарм был напичкан ими до предела. Огневые батареи нашего легкоартиллерийского полка были вытянуты в цепочку. Впереди всего через 100–150 метров расположилась цепочка тяжелых минометов. Сзади столь же плотно цепочка гаубиц, дальше еще и еще позиции уже тяжелой артиллерии. Сбоку разместились батареи тяжелых реактивных снарядов, воронка от которых при взрыве напоминала небольшой кратер 5–10 м в поперечнике и несколько метров глубины. Знаменитые "катюши" прибыли перед самым наступлением. Такого скопления техники мне не приводилось видеть. Готовилось что-то грандиозное. Немцы не могли этого не заметить, но реакция была слабой, неадекватной. Каждый день они обстреливали то одну, то другую территорию из средних и тяжелых орудий, в основном с бронепоезда, чтобы быстрее смыться при нашем ответе. Эффект был мизерный. Я не видел ни одного удачного налета (поражения той или иной позиции). Пару раз немцы пытались ночью бомбить переправы, но, встретив плотный огонь зениток, побросав кое-как бомбы, поспешно удалялись. Днем господствовала наша авиация, и они не совались. Переправы работали бесперебойно. Правда, перемещаться с огневой на НП, в штаб, на кухню или по связи приходилось осторожно, с оглядкой, все время прислушиваясь. Заметного влияния на подготовку войск немецкие налеты не имели. Нас это радовало, но и удивляло. Только потом мы поняли, что такая подготовка шла на всех плацдармах и по всему фронту, а у них уже не было сил отвечать везде.
Меня отозвали на огневую, на занятия вычислителей дивизиона по топографии и методам поиска и определения целей. Утром все вычислители собирались в летучке штаба дивизиона, где, разложив на столе карты, Кириченко еще и еще раз "набивал" нам руку по определению целей и нанесению их на карту. Поскольку все были не новички, занятия проходили быстро и заканчивались оживленным обсуждением возможных сроков наступления. В успехе прорыва никто не сомневался.
Незадолго до наступления старшина устроил давно ожидаемую баню, которая расположилась у его "тылового" блиндажа. Этот "тыл" был в нескольких десятках метров сзади гаубичных батарей, расположенных за нашим полком. Когда наш взвод управления прошел в баню через их позиции, я заметил, что эти батареи собираются начать пристрелку. Значит, возможен ответный налет с немецкой стороны и надо торопиться. "Баня", как я уже отмечал, представляла собой специально оборудованную летучку, закрытый кузов которой состоял из тесного предбанника с вошебойкой для прожарки одежды и оцинкованной моечной кабины на 4 персоны с печкой, ушатами и лавкой. Вход был с тыльной стороны машины. Установили очередность, и я вместе с нашим радистом Алешей Степановым и еще кем-то оказался в первой партии. Мы, не раздумывая, вскочили по ступенькам в предбанник, быстро разделись, сунули все нательное (белье, гимнастерку, портянки…) в вошебойку. Затем нырнули в моечную. Снаружи раздались первые выстрелы пристрелки. Чуя опасность, я быстро, лихорадочно, но с удовольствием помылся. Выскочил обратно в предбанник, второпях обтерся, наспех натянул белье и верхнюю одежду, сунул ноги в валенки. Крикнул Степанову, чтобы скорей вылезал, схватил шинель, выскочил наружу и нырнул в проход блиндажа землянки старшины. В этот момент вблизи разорвался бризантный снаряд. Просвистели осколки.
Это немцы засекли стрелявшую батарею и начали пристрелку этой цели. В блиндаж вкатились оставшиеся бойцы взвода, все, кроме Степанова, который замешкался в предбаннике. Я с нехорошим предчувствием выглянул наружу и увидел, что Степанов вышел из предбанника и зачем-то остановился на верхней ступеньке, как бы соображая, что дальше делать. Я крикнул что-то вроде: "Скорей сюда, чего стоишь!" Он посмотрел на меня как-то отрешенно и стал медленно спускаться. И тут, почти над нашей головой, разорвался второй бризантный снаряд. Степанов покачнулся и рухнул на землю. Мы тут же втащили его в землянку. Прямо во лбу зияло небольшое отверстие, он был мертв. Чего он медлил, как бы ожидая такого исхода? Обреченное предчувствие? Не знаю, но несколько раз приходилось видеть, как человек вроде чувствует, что его сейчас ранят или убьют.
Переждали артналет немцев на стрелявшую батарею. Был сплошной перелет, правда, почти рядом с батареей. Никто не пострадал. Единственная жертва - Степанов. Теперь, после Фурцева, погиб второй радист. Старшина принес плащ-палатку. Мы положили на нее тело и вчетвером понесли, скорей побежали в батарею, вдруг опять налет! В тот же день Степанова предали земле, и домой ушла очередная "похоронка".
Стали подвозить ящики со снарядами. У каждого орудия в вырытой яме образовалась небывалая гора ящиков. Значит, завтра-послезавтра начнется наступление с мощной артподготовкой. Узнали, что 1-й Украинский фронт, расположенный южнее, уже начал наступление и удачно прорвал немецкую оборону. Нам сказали, что они далеко продвинулись, на несколько десятков километров вглубь. Начал наступление и северный сосед - 2-й Прибалтийский фронт Рокоссовского. Теперь наша очередь - в центре. Здесь главный удар в направлении Берлина! Действительно, вечером очередного дня нам зачитали приказ и обращение Военного совета фронта о начале наступления завтра, чуть забрезжит рассвет. Предполагалось начать с 30-минутной мощной артподготовки. Затем идут штрафники. Если прорыв сразу не получится, то двухчасовая артподготовка и, если надо, еще два часа! Вот почему такая гора снарядов!
В приказе был поразивший меня, и не только меня, пункт. Все бойцы от рядового до генерала могут 1 раз в месяц отправлять посылки домой с трофейным имуществом, рядовые и сержанты до 10 кг, остальные больше, в зависимости от чина. Под трофеями подразумевается все(!), что оставил противник, кроме оружия. Но это же узаконенный грабеж! С начала войны в печати, по радио, на политбеседах осуждалась узаконенная в немецких войсках практика отправления "трофеев" домой каждым военнослужащим. Приводились отвратительные примеры, как немецкие солдаты грабят и отсылают посылки домой. Это считалось одним из позорных поступков захватчиков. И вот теперь это вводилось в нашей освободительной армии. Было что-то постыдное в этом приказе.
Утро 14 января 1945 года. Я вылез из блиндажа нашего взвода управления, где только что отдежурил на телефоне, и меня заменил сменщик. Было тихо. Лишь редкие выстрелы на передовой. Только-только начинало светать. Звезд не видно - сплошная облачность. Значит, авиации не будет. На огневой позиции раздавались последние команды и поблескивали огоньки панорамы, по которой идет наводка орудия на цели. Вдруг небо прорезало множество огненных следов. Это начали работать "катюши", и вокруг все загрохотало. Началась 30-минутная артподготовка. Земля сотрясалась от тысяч залпов. Заложило уши. Такого мощного огня мне не приходилось никогда наблюдать. Через 30 минут, после мощного огненного вала, канонада несколько стихла. Наши и соседние пушки смолкли. Работала только тяжелая артиллерия по дальним целям. Прислушались. Ни малейшего ответа с немецкой стороны. Здорово их подавили! - решили мы. Огневики готовились к основной, двухчасовой артподготовке. Ждали команды. Вскоре, минут через 30–40, сообщили радостную новость. Штрафники почти без боя заняли первые траншеи, "осваивают" 2-ю линию траншей, частично переправились через основную естественную преграду, речушку Пилицу. За штрафниками двинулись основные части пехоты, саперы наводят переправы через Пилицу для прохода танков и остальной техники. Прорыв, кажется, удался и обошелся малой кровью. Прозвучала команда: отбой, всем грузиться и перемещаться на новые позиции за наступающими частями. Мы быстро погрузились на машины и двинулись к бывшей передовой.
Уже светло, но небо хмурое. Висят низкие облака, и изредка сыплет снежок. Совсем низко пролетели несколько штурмовиков, отбомбились впереди (слышны бомбовые разрывы) и вернулись обратно. Пройдена наша передовая линия, и мы медленно, вместе со вторым эшелоном пехоты, продвигаемся через немецкие позиции по разминированной дороге, наспех проложенной саперами, скорее колеи. Наша артиллерия уже смолкла, и слышна только отдаленная редкая стрельба. Справа и слева ужасающее зрелище от результатов нашей артподготовки. Воронки одна на другой, от небольших минометных до огромных, до 5–10 метров в диаметре и нескольких метров глубиной. Впечатление первозданного хаоса. Жутковато, хочется быстрее проехать. Неужели кто-то из немцев уцелел? Или они сбежали при первом же налете? Вскоре подъехали к уже наведенной переправе через Пилицу и вдруг остановились. Команда: уступить дорогу танкам! Значит, прорыв всей обороны состоялся и в него входит 2-я танковая армия. Наши "Студебекеры" посторонились (съехали на подобие обочины), и мимо двинулась непрерывная лента "тридцатьчетверок". Только к вечеру удалось переправиться и достичь оговоренного рубежа уже в сумерках.
Там в беспорядке стояли разбитые и целые немецкие зенитки. Я впервые увидел брошенную в панике технику. Ранее мне такого видеть не приходилось. Обычно немцы удирали с техникой. Мы воссоединились с нашей передовой группой (комбат Бойко, Соболев, разведчики: Шалевич, Хвощинский, связист и радист), сопровождавшей и даже опередившей пехоту, которую мы поддерживали. Они рассказали, что после огневого вала, когда после штрафников двинулась пехота, их группа последовала за ней, но двигалась, сторонясь дорог, которые могли обстреливаться. Незаметно опередили тупо двигающуюся по изредка обстреливаемой дороге пехоту и за лесочком обнаружили уцелевшую минометную батарею немцев, которая била по дороге. Залегли в кустах и, определив по карте координаты, попытались связаться с нашей батареей по рации. Однако, как назло, связи не получилось. Их возню засекли минометчики и открыли шквальный автоматный огонь. Все, ломая кусты, еле выскочили обратно. Бросились к дороге, по которой шла пехота. Просили, умоляли их повернуть в лесок и захватить батарею (ведь по вас стреляют!), но пехотный командир сказал, что это не его участок, и двинулся своей дорогой (вот там была ругань!). Пока подошли свои пехотинцы и осторожно продвинулись в лесок, батареи и след простыл.
Мы временно остановились здесь, на немецкой позиции, ожидая дальнейшего приказа. Только расположились отдохнуть в уцелевшем немецком блиндаже, как пришла команда: оставить пехоту и двигаться вслед танковой армии. Теперь мы должны поддерживать ее продвижение. Вновь на машины и вперед, догонять танки!
Начало темнеть, но мы продолжали движение на север в обход Варшавы. Двигались вначале с потушенными фарами. Однако вскоре, когда пошел мелкий снег и опасность возможного налета авиации исчезла, шли уже при зажженных фарах. Это позволило довольно быстро догнать танковую колону. Остановились в населенном пункте (кажется, Варка) на ночь. По дороге мы слышали сильную канонаду справа и отдаленное зарево пожаров. Это с соседнего Пулавского плацдарма шло наступление наших войск и 1-й армии Войска Польского прямо на Варшаву. У нас было тихо. Немцы бежали, не оказывая больше никакого сопротивления. По мере нашего движения в обход Варшавы канонада и зарево смещались назад. Мы считали, что немцы, испугавшись окружения, должны покинуть Варшаву и бои на Пулавском плацдарме - бессмысленная трата сил, вызванная растерянностью командования противника. Так оно и произошло. Враг, прекратив сопротивление, покинул Варшаву, и 17 января, всего через 3 дня после наступления, 1-я армия Войска Польского и части нашей армии вступили в Варшаву. Столица Польши была уничтожена гитлеровцами до основания, а жители убиты или изгнаны из города.
В полуразрушенной Варке наша батарея, как и весь полк, оставалась в походном состоянии, т. е. с прицепленными пушками и неразгруженными машинами, готовая по команде тотчас отправиться дальше. Бойцы разместились в уцелевших строениях, выставив караулы. Нашему взводу управления досталась небольшая разрушенная церквушка, точнее ее колокольня. Верхушка колокольни была снесена, и снег падал внутрь, образовав снежный круг посередине каменного пола колокольни. Укрыться от ветра и снега можно было только у стен. Все смертельно устали и поспешно устраивались у стены, подстилая обломки фанеры и досок, обрывки газет и всякого тряпья. Только бы прикорнуть скорее! Требовалось выставить караул. Помкомвзвода Фисунов стал оглядываться, кого назначить первым, и я уже понял, что выбор падет на меня. Так и произошло. "Орлов, пойдешь первым на 2 часа", - сказал он и назначил сменщиков. В общем, это было справедливо, так было заведено. Остальные только что были на передовой или на промежутках. Я же "отдыхал" в резерве на огневой позиции нашей батареи. Дежурство и погрузочно-разгрузочные работы не в счет. Чертовски хотелось спать, но что делать! Я взял свой карабин и вышел наружу. Прокантуюсь как-нибудь эти 2 часа, лишь бы удалось прикорнуть после. Ведь каждую минуту могла прозвучать команда "Подъем!", и опять дорога. Я понимал, что никакой угрозы появления хоть одного немца не было. Пост имел смысл разве что для охраны имущества, которое вряд ли было кому нужно. Стоило мне прислониться к чему-нибудь: к машине, дереву, стенке, как глаза тут же слипались. Я старался не стоять на месте и мотался вокруг машины, от входа в церквушку опять к машине и обратно. Помогало то, что время от времени мимо двигались отдельные танки и тылы танковой армии. Помню, даже напевал вполголоса. Через два часа я еле растолкал сменщика и тут же повалился на его место. Разбудила меня только команда "Подъем, по машинам!", но несколько часов удалось поспать. Уже наступил рассвет, и мы двинулись по хорошей дороге в глубь Польши. Вскоре обогнали подтянувшуюся пехоту и покатили на северо-запад в неизвестность. Установилась ясная погода с легким морозцем. Самолетов противника не видно. Сначала прислушивались, ожидали возможного налета. Потом поняли, что его не будет. Мы же катим в глубоком тылу, и сверху не поймешь, немцы отступают или русские наступают. Тихо. Нигде не стреляют. Прогулка, да и только. К вечеру расположились в "фольварке" - брошенном поместье. Усадьба после окопной жизни показалась нам роскошной. Весь наш взвод расположился в огромном зале: высокий потолок, паркетный пол, добротная мебель, большие часы в шкафчике-стойке еще ходили, множество посуды в буфете, диваны, кресла… Из окопа - во дворец! Такое трудно передать словами. На улице тишина, не слышно ни одного выстрела. Ощущение, что находишься в глубоком тылу. Шалевич или Хвощинский раздобыл консервы, которые мы с удовольствием поели, как деликатес, а часть спрятали в вещмешки в виде НЗ на будущее. Мы, наконец, хорошо выспались и утром двинулись опять на запад навстречу близкой Победе, в которой уже никто не сомневался.
Далее мы прошли с танкистами почти 500 километров, окружая вначале Варшаву. Затем, двигаясь по правому флангу нашего фронта, прошли через Польшу и вступили в ненавистную Германию. Такого стремительного наступления еще никогда у нас не было и, пожалуй, даже у немцев в начале войны. Двигались, пока хватало бензина. В Польше изредка вступали в бой, а в Германии картина изменилась. Пришлось нам штурмовать города своими силами, поскольку пехота далеко отстала.