Теперь затрону деликатную сторону этой поисковой работы. Никита Дмитриевич в своих выступлениях и интервью любит рассказывать историю, как Сомерсет Моэм покупал картину Гогена на Таити. Добравшись до жилья сына художника, писатель увидел, что ветхая дверь в хижину изнутри расписана рукой мастера. К восторгу обладателя шедевра, он предложил обменять дверь на новую, крепкую, с красивой ручкой. Таким образом, картина была приобретена им за два доллара, затраченных на изготовление новой двери…
Тут, признаюсь опять, моё советское подсознание немедленно подсказало вопрос: значит ли это, что приобретение связано с обманом? Иначе говоря, собиратель пользуется тем, что родственник нуждается или не знает истинной цены того, чем владеет. Сбивая цену и скупая "золото" по цене серебра, не превращается ли он из собирателя в… обирателя? Никита Дмитриевич в наших беседах утверждал, что дело обстоит совсем не так. Во-первых, это рынок. А во-вторых, собиратель нередко выступает в роли спасителя: работы забытого художника часто пылятся на чердаках, портятся и просто исчезают. Коллекционер возвращает их к жизни. Цена же приобретённого произведения искусства ни о чём не говорит. Ведь предметы коллекции требуют вложения. За ними надо ухаживать, их надо реставрировать, хранить, наконец, транспортировать, если приходит час их выставлять и показывать публике. Простодушно рассказывая о своих приобретениях, порой за очень невысокую цену, Никита Дмитриевич совершенно не смущается довольно курьёзных ситуаций, составляющих историю того, как пополнялась коллекция.
– Я стоял перед витриной книжного магазина на левом берегу Сены и рассматривал программку Русских балетов. Обложку украшал эскиз костюма Ф.Ф.Федоровского к "Хованщине" Мусоргского. Этот художник жил постоянно в России, и я полагал, что его работ нет за пределами СССР. Пока я стоял, ко мне бочком подкатил старик и спросил, не интересует ли меня Федоровский. Услышав же утвердительный ответ, он предложил мне приобрести несколько его работ. Я согласился, он повёл меня по всё более сужающимся улочкам Парижа, пока мы не достигли тупика. Я начал подумывать, не ограбят ли меня, но тут старик зашёл в гараж, я последовал за ним – на затянутой паутиной полке лежала куча эскизов костюмов к "Хованщине". Старик попросил 10 долларов за эскиз, и я купил всё. Позднее, в Большом театре в Москве, я слушал "Хованщину", шедшую в оформлении Федоровского.
Как легко заметить, коллекция пополнялась разными путями. Если раньше Никита Дмитриевич использовал свои деловые поездки по странам Европы для того, чтобы в свободное время встречаться с художниками и их родственниками, то позже уже предпринимались специальные поездки, связанные с коллекцией. Именно в этих поездках появлялась возможность узнать, где и у кого находятся работы, а затем приобретать те, что по карману.
Теперь ещё раз о критериях собирательской деятельности Лобановых. Никита Дмитриевич аттестовал себя, как спонтанного коллекционера. Он руководствовался, по его признанию, глазом и сердцем. И уже позже, поставив более широкие цели, стал приобретать работы не только первоклассных художников, но также художников среднего – и даже ниже среднего – уровня, придавших коллекции законченность. Но, тем не менее, в собирании отдавалось предпочтение эскизам, отличающимся орнаментальностью, яркостью красок и захватывающими темами. Эта спонтанность Никиты Дмитриевича счастливо сочеталась со строгим научным подходом Нины. Она хорошо разбиралась в живописи, умела работать с архивами, разыскивать данные о том, что приобреталось. К собранному затем вместе подбирали документацию и вели настоящую научную работу. Супругам приходилось читать много специальной литературы об искусстве 1920-1930-х годов, в том числе и русской. Да, это правда, что князь до женитьбы начал покупать живопись вообще и немного театральную. Но женившись на француженке, он почувствовал, что ей гораздо более подходила русская театральная живопись, чем станковая, передвижники и прочее. Они скучны для нерусского человека. Следовательно можно считать, что женитьба послужила толчком к тому, что начатая с нуля коллекция русского театрально-декорационного искусства Никиты и Нины Лобановых-Ростовских стала крупнейшей частной коллекцией русского авангарда в мире. Проявилась какая-то историческая несправедливость к деятелям левого искусства, которую захотелось исправить.
– Целое десятилетие, – пояснял князь, – после большевистского переворота радикальные тенденции в искусстве, так называемое левое искусство, доминировали в совершенно беспрецедентном масштабе. Левые направления влияли не только на классические формы искусств, такие, как поэзия и станковая живопись, но и на театральный декор, кинематограф и объекты массовой культуры, такие как плакаты, листовки или оформление народных торжеств, приуроченных к советским юбилеям. В последующей эволюции с 1921 года и с приходом конструктивизма левое искусство расширило свое влияние и на условия существования нового человека – архитектуру, мебель, ткани, одежду и даже столовые приборы. Руководители страны, будь то Ленин, Троцкий или Луначарский, относились настороженно к происходящему в левом искусстве. Тем не менее, правящая верхушка, включая Сталина, понимала идеологическую ценность авангарда как проводника нового образа уникально-динамичного и молодого общества. То есть полной противоположности консервативного, управляемого буржуазным истеблишментом общества Западной Европы или же современного динамичного, но социально-несправедливого строя в США. Приход Сталина к власти и его культурная революция 1927–1928 годов в значительной степени умерили доминирующее влияние авангарда. К 1940 году модернизм практически прекратил свое существование, и советское искусство начало пропагандировать сентиментальные и шовинистические основы соцреализма.
Тут следует отдать должное супругам Лобановым: собранная ими коллекция, что называется, подправила историю и не дала погибнуть важному пласту русской культуры. Но делать это было очень не просто – им зачастую приходилось наступать на горло самым насущным собственным нуждам. К тому же спонтанность князя в коллекционировании сочеталась с самодисциплиной. Невозможно купить всё. Надо ограничивать себя. А это чревато конфликтами. Например, Нина очень хотела приобрести силуэты Фёдора Толстого. Во время чаепития у Иссара Гурви-ча, который предоставил ей возможность полюбоваться этими силуэтами, торговец поинтересовался, кому бы их можно было продать. Никита Дмитриевич дал Гурвичу рекомендацию, с кем связаться.
– В июне 1966 года мы вернулись в Нью-Йорк из полугодовой парижской командировки. Под Рождество того года, – вспоминает Нина, – Никита спросил меня, какой подарок доставил бы мне удовольствие. "Силуэт Толстого", – ответила, "Забудь о них", – сказал Никита. Затем, к моему дню рождения, в марте, он опять спросил, какой подарок я бы хотела. "Силуэт Толстого", – ответила я. Никита, который собирался во Францию в командировку и был уверен, что к тому времени Гурвич уже всё продаст, ответил: "Если у Гурвича что-нибудь осталось из силуэтов, то я их тебе привезу". Вернувшись из командировки, он попросил меня посидеть с ним, пока он распаковывался. Из чемодана вылезли один, два, три… – все 17 силуэтов Ф.Толстого! Я была неописуемо счастлива.
Сегодня искусствоведы называют Лобанова-Ростовского и его коллекцию феноменом в культуре русского зарубежья. Возможно, эта исключительность объясняется тем, что личность коллекционера синтезировала в себе две культуры – восточную и западную. "Атлантизм", воспитанный молодым эмигрантом в самом себе, определил цели и задачи его дальнейшего существования – достижение влиятельного общественного статуса, подтверждённого финансовой независимостью.
Может быть, Никита Дмитриевич и лукавит, ссылаясь на изначальную неразвитость вкуса: я, мол, став геологом, ничего в искусстве не понимал, и лишь потом набивал глаз, приобретал знания, опыт. Но, вполне возможно, он говорит искренне. Во всяком случае, уже работая над этой книгой, я сам стал заново и подолгу рассматривать иллюстрации альбома "Художники русского театра". И стало для меня открываться то, что раньше было скрыто. Но не только создание книги приобщает меня к этому виду искусства, а и многолетнее общение с моим студентом и другом испанцем Луисом Родригесом де ла Сиера. Страстный поклонник русского балета, он за многие годы нашего общения приучил меня ходить на балетные спектакли, обращать внимание на театральные декорации.
В заключение хочу привести несколько интересных отзывов о коллекции. М.Б.Мелах – профессор Страсбургского университета: "Никита Лобанов являет собой пример подлинного коллекционера. Он, прежде всего, доверяет своему вкусу и интуиции. И только потом обращается к мнению экспертов. Но при всём к ним уважении предпочитает опираться на собственный здравый смысл; при своей энциклопедической осведомлённости он не снисходит до претензий на академизм, а строгость, даже придирчивость, не умаляют его благожелательности. В нём есть что-то от азартного игрока, но безошибочного и блистательного… Около восьмидесяти процентов произведений было куплено у самих художников, их близких друзей в период между 1950-м и 1970-м годами, когда в России это искусство находилось под запретом и не пользовалось спросом на Западе, что уже само по себе гарантирует подлинность произведений. Коллекция – настоящий кладезь культурных ценностей. Она включает около тысячи произведений более чем 150-ти художников, отражающих всевозможные направления идеологических и формальных поисков в русле русской живописи конца XIX – начала XX веков".
Профессор Мейлах особо подметил, что собиратели коллекции умели выделять и находить превосходных художников там, где другие проходили мимо. Именно поэтому узкая тема театрального искусства не помешала представительности коллекции. Лобановы отличались исключительной разборчивостью, но создали при этом "обширную и разнообразную коллекцию – от эскизов декораций и костюмов до портретов художников; от книжных обложек до плакатов; от акварелей и гуашей до картин маслом и шелкографии".
Другой рецензент, Юрий Гоголицын, подметил важную особенность. Начав собирательскую деятельность для удовольствия, князь позднее "поставил перед собой более широкие задачи и начал собирать работы не только ведущих художников, но и второстепенных". Это позволило, как писал уже сам коллекционер, "представить максимально широкую панораму русского театрального оформления первых трёх десятилетий нашего века". Уместно привести тут и самооценку Н.Лобанова:
– Наше собрание ценно именно как целое. Оно отражает пласт русской культуры с ее уникальными достижениями в живописи в 10-х и 20-х годах как в России, так и в эмиграции. Собирая работы русских живописцев в 50-70-х годах в Европе и Америке, я надеялся, что когда-нибудь ими заинтересуются. И что в России заинтересуются искусством русского зарубежья. Наша заслуга в том, что мы это поняли более сорока лет тому назад. Я собирал коллекцию русского театрального искусства. И у меня была необыкновенная привилегия возражать на обычные стадные рассуждения насчет коммунистической угрозы, ракет и ГУЛАГа одной фразой: "Посмотрите на картины в моем доме! Вот она – Россия: умная, добрая, талантливая и цветастая". Глядя на эту живопись, можно было на время забыть о несправедливости. Хочу надеяться, что это собрание помогло не только мне, но и многим-многим другим. Помогло почувствовать замечательную внутреннюю ткань отечественной культуры. Этим я, естественно, горжусь.
Гордиться действительно есть чем. Подвижническая деятельность Никиты Дмитриевича останется в истории искусства, вопреки приписываемой им самому себе привилегии возражать на обычные стадные рассуждения насчет коммунистической угрозы. Привилегия эта, на мой взгляд, сомнительна. Запад со своими демократическими институтами противостоял диктатуре в Советской России. И пытаться смягчать звериный оскал кровавого режима яркими полотнами живописи, значит искусственно смешивать два облика страны. Они, эти облики, существуют параллельно и вовсе не должны располагать к тому, чтобы, пусть на время, забывать о несправедливости.
Слово о торговцах
Конечно, князь, увлечённый идеей собирательства, должен был поддерживать связи с торговцами живописью. Представителей этого племени – торговцев – в нашей прошлой советской жизни презирали. Само собой подразумевалось, что они не чисты на руку. Но перед ними и заискивали. В стране дефицита они были очень влиятельными людьми. Впрочем, если заглянуть в словарь Даля, то там торговец обозначается, как промышляющий торговлей. Тут же выдаётся и рекомендация: лучше торговать, нежели воровать. Только и всего! В Советском Союзе особо промышлять торговцам не было нужды. Спрос превышал всякие предложения. Купить что-либо возможности не было. Приходилось доставать. Счастливчики добывали всё нужное через валютные магазины "Берёзка", закрытые распределители для номенклатуры, комиссионные магазины и по блату. Помню, комиссионный магазин на старом Арбате, торговавший предметами искусства, постоянно находился в центре внимания прессы: директоров и продавцов регулярно сажали и назначали новых. С таким мнением о работниках торговли я прибыл в эмиграцию. И только теперь, знакомясь с именами дилеров, с которыми князь имел дело, я проникся к ним таким уважением, что впервые пожалел: была ведь у меня возможность сделаться в Советском Союзе директором книжного магазина. Впрочем, наверное, эта карьера кончилась бы тюрьмой! Не дали бы мне честно продавать книги.
Князь же с первых шагов коллекционирования увидел в людях, торгующих предметами искусства, живописью, не просто продавцов, а своего рода в высшей степени сведущих искусствоведов. Поэтому стремился подружиться с ними. До 1960 года он, по его собственному признанию, больше смотрел и слушал, чем покупал. Он частенько приводил к торговцам и художникам своих друзей и наблюдал за процессом покупки ими произведений искусства. Его интерес к сценической живописи в соединении с невозможностью поначалу приобретения самих работ заставлял его собирать информацию, анализировать и систематизировать её, чем князь и занимался с 1958 года, переехав в Нью-Йорк. Этой аналитической работе помогали его связи с торговцами Нью-Йорка и Парижа. Благодаря им, будущий коллекционер проходил стажировку в искусстве поисков.
Если не считать упомянутого уже Василия Васильевича Тютчева, у которого князь в рассрочку купил картину художника Сверчкова, первым настоящим дилером, с которым познакомился Никита Дмитриевич, был Семён Якимович Болан, известный в Нью-Йорке торговец русскими книгами и картинами. Он эмигрировал в США с Украины в 1913 году. В годы революции и гражданской войны с 1917 по 1919 годы служил в американской армии. Болан стал известен тем, что в 20-е годы в Берлине скупал предметы культурного наследия, которые Советский Союз распродавал на аукционах. Как специалист по книжному антиквариату, он поддерживал связь не только через представительство "Международная книга" в Берлине, но и через "Амторг" в Нью-Йорке. Например, он выкупил часть книг из культурного наследия, которое Советский Союз в 1920-е годы выставлял на аукционах, а затем переправил и продал их в библиотеки американских университетов. Так в 1956 году Болан поехал в Советский Союз с тем, чтобы обменять рукописи Ленина и Лермонтова и копии писем Горького на недостающие экземпляры советских газет и журналов для библиотеки Колумбийского университета.
С творчеством Сергея Судейкина, перебравшимся из Парижа в Нью-Йорк в 1923 году, Никита Дмитриевич познакомился исключительно благодаря Болану Он выяснил, что за два года до смерти художник продал Болану более тысячи акварелей к восьми полным театральным постановкам, которые он приготовил для "Метрополитен-опера". Сделка эта, состоявшаяся в 1944 году, предполагала, что Болан, используя свои контакты в книжной торговле, перепродаст эти работы Советскому Союзу. Но те, к кому он обращался, тогда не заинтересовались не только искусством Судейкина, но и костюмами и театральными работами Александра Бенуа, Натальи Гончаровой, Константина Коровина, которые также приобрёл Болан. В частности, Болан во время гастролей Большого театра в США в 50-х годах, встретился с Галиной Улановой и сказал ей о работах Судейкина. Но разговор не имел последствий. В результате Болан начал распродавать работы Судейкина в Нью-Йорке. Таким образом, вплоть до 1972 года, когда Болан умер, все работы наследия Судейкина шли через него. И очень немногие проданы вдовой художника.
Добрые отношения с Воланом у Никиты Дмитриевича сложились не случайно. Фамилия Лобанов-Ростовский для этого выдающегося торговца и букиниста была очень значимой. Он знал, что часть книг, которые он скупал в Берлине, была из знаменитейшей библиотеки Алексея Борисовича Лобанова-Ростовского, к концу жизни занимавшего пост министра иностранных дел. Эта библиотека, являвшаяся двенадцатой из числа "собственных", хранилась в отдельном помещении в Зимнем дворце. После смерти министра она была приобретена Николаем II и поступила в Собственную Его Императорского Величества библиотеку. В 1917 году собрание книг А.Б.Лобанова-Ростовского, чьим прямым потомком являлся князь, было разрознено. Около половины его библиотеки в 1928 году поступило в библиотеку Эрмитажа. Часть лобановской библиотеки Советы распродавали в Берлине, которую и скупал Болан. Так что отношения молодого князя с торговцем имели хорошую базу, когда он решил сделать у него первую покупку – приобрести эскизы Сергея Судейкина. С видимым удовольствием Никита Дмитриевич вспоминает тот первый шаг к коллекции:
– Мне удалось у Болана купить несколько работ этого изумительного художника, когда я приехал учиться в Нью-Йорк. У него я встретился со второй женой Судейкина – Верой Стравинской. При первой же встрече я сказал ей, что хорошо её знаю. Она удивилась и ответила, что видит меня впервые. Так и было. Но я напомнил ей, что был такой большой альбом на 50 листах, где Судейкин увековечил её. Потом я познакомился с последней женой Судейкина – Джин Палмер-Судейкин, и приобрёл у неё достаточно много работ, в том числе, архив Судейкина, который в 1970 году передал в ЦГАЛИ.
Исследуя связи князя с торговцами, я искал следы настороженности, недоверия в отношениях между ними. Но Лобанов тепло вспоминает о большинстве из них. Например Н.И.Гордый – хозяин маленькой лавки на 129 Аллен-Стрит. Он, будучи сам художником, хорошо разбирался в живописи и покупал русское искусство у эмигрантов, уехавших из Российской империи ещё до 1917 года. У него было мало картин, но все – отменные. Гордый знал им цену и не дешевил. Безденежному в то время молодому князю, по его собственному признанию, редко удавалось у него что-либо купить. Но отказать себе в удовольствии пообщаться с Гордым он не мог.
С А.П.Малицким, ещё одним нью-йоркским торговцем, Никита Дмитриевич познакомился, когда тот уже ушёл из книжного магазина "Брентано", располагавшегося на Пятой авеню. Малиц-кий был известен тем, что, торгуя редкими книгами, уговорил хозяина магазина открыть отдел театрального искусства русских художников. Раз в год он ездил в Париж и скупал у дилеров работы Ларионова, Гончаровой и Бакста. Работы этих художников Никита Дмитриевич купил позже у Малицкого, который, уйдя на пенсию, торговал книгами и картинами из своего дома в Нью-Йорке.