А вот как в коллекцию попали работы Льва Самойловича Бакста. После смерти художника в Париже в 1924 году его работы унаследовали три племянницы – Мила Марковна Барсак, Мария Марковна Константинович и Берта Марковна Цыпкевич, а также племянник Леонид Маркович Клячко. Лобанов разыскал родственников Бакста. К тому времени Мария Марковна и Берта Марковна уже пристроили часть работ дяди. Поскольку музеи во Франции тогда художником не заинтересовались, они отправили партию его работ в Израиль. Но и там Бакст никого не привлёк. Лишь в начале 90-х израильский музей устроил, наконец, его выставку без объяснения, как попали эти картины в страну. Судьба многих работ Бакста трагична. Часть его произведений, принадлежавшая Клячко, впоследствии оказалась у Берты Марковны. Работы Бакста лежали у неё на балконе. Понятно, что много было попорчено сыростью. Когда князь, наконец, заполучил имена и адреса родственников Бакста, он купил у них много работ. Чтобы сохранить всё это бесценное наследие, он подарил большую часть его Нью-Йоркской публичной библиотеке. Ведь Бакст был очень продуктивен. Это один из немногих художников, который имел помощников, делавших основной рисунок. В коллекции Лобановых выделяются три работы мастера: "Ида Рубинштейн в роли Клеопатры в одноимённом балете" (1909), "Эскиз костюма Баядерки с павлином. Синий Бог" (1911) и "Афиша балета "Кариатида" (1916)…
Из "дягилевской" группы русских художников Лобанову посчастливилось встретиться и установить близкие отношения с представителями разных поколений знаменитой семьи Бенуа. Творчество старшего Бенуа, Александра Николаевича, особенно ценно для князя. Никита Дмитриевич дорожит эскизом, сделанным Бенуа для каталога "Дягилевская выставка" – той самой, на которой в 1954 году в Лондоне князь впервые побывал с крёстной матерью. Вспоминая Бенуа, быть может, самого продуктивного из русских театральных художников, живших вне России, князь страшно сожалеет, что не решился пойти к этому выдающемуся человеку в свое время: "Просто не было денег, и я думал: "Ну, пойду к нему, но что он от меня получит? Сам себя буду чувствовать неловко!". В квартире же художника князю довелось побывать уже после его смерти. Он познакомился и поддерживал отношения с дочерью Анной Александровной Черкесовой, жившей в этой квартире со своим сыном. Подружился Лобанов и с сыном Бенуа – Николаем Александровичем, жившим в Милане (куда неоднократно приезжал князь). Коллекционеру удалось приобрести у Николая Бенуа эскизы к балету "Петрушка", включая 14 эскизов бутафории. Балет ставился десять раз и каждый раз по новым эскизам художника. За свою жизнь Бенуа создал для "Петрушки" 100 костюмов и 4 декорации.
Летом 1969 года Лобанов помог в восстановлении балета "Петрушка" на нью-йоркской сцене, для участия в котором был приглашён прославленный танцовщик дягилевской антрепризы Леонид Мясин. Известный американский режиссёр Роберт Джоффри был обрадован возможности ознакомиться с произведениями Бенуа. Князь вёл себя при этом по-царски: он сказал, что сделает слайды со всех 118 работ Бенуа и передаст их в отдел танца Нью-Йоркской публичной библиотеки в Линкольн-центре. А потом Джоффри сможет ими пользоваться даром, как общественным достоянием. Тот устный договор, кстати, отмечен в программе к балету, премьера которого состоялась 12 марта 1970 года.
Джоффри использовал в постановке "Петрушки" списанные из миланского театра Ла Скала декорации балета, которые ему помог получить Лобанов. В сентябре 1969 года находясь по делам банка в Милане князь (предварительно договорившись) зашёл к Николаю Бенуа в его обширный кабинет в театре Ла Скала. Тут выяснилось, что художник занят новой постановкой "Петрушки", которая шла здесь 22 года. Администрация театра решила, что постановка устарела и на сезон 1970 года заказала новые костюмы и декорации, намереваясь выбросить старые.
– Тогда я спросил, – вспоминает Никита Дмитриевич, – могу ли я купить у театра всю устаревшую постановку и переправить её в Нью-Йорк? Да – с радостью ответил Бенуа. Мы сговорились на 5000 долларов, так как я знал, что Джоффри имеет грант. Списанный материал был переправлен в Америку и помог уложиться в ассигнованный бюджет. В день премьеры Джоффри прислал нам с женой 36 белых роз с благодарственным письмом.
Замечательно, что коллекция уже тогда находила практическое применение в театральной жизни. Более того, она притягивала к себе круг людей, способствовавших её формированию и расширению. Во время подготовки "Петрушки" в Нью-Йорке Лобановы сдружились с Леонидом Федоровичем Мясиным, который впоследствии переселился в Сан-Франциско. В 1974 году, когда Лобановы тоже перебрались туда, они продолжали встречаться с ним, благодаря чему коллекционеру удалось купить у него эскизы костюмов Марка Шагала к балету "Алеко" для Алеко с Земфирой и старика (отца Земфиры). Но до этого приобретения коллекционеру пришлось ждать 14 лет.
В 1960 году, когда коллекция только начиналась, князь написал Марку Захаровичу письмо с просьбой продать один его эскиз для театра, предложив за него свою месячную зарплату. Шагал отказал, сославшись на то, что у него не осталось ни одного эскиза. Позже они встречались, и этот эпизод не всплывал. В 1972 году они вместе оказались на приёме во французском посольстве в Вашингтоне. И во время обеда Лобанов показал художнику несколько каталогов выставок своей коллекции. Шагал остановил своё внимание лишь на Рерихе: "Вот это настоящий художник!". Складывалось впечатление, что остальных он недооценивал. В те времена, вплоть до 1980 года графику его покупали больше, чем чью бы то ни было. В любом художественном магазине Нью-Йорка всегда были работы Шагала.
Из всех членов семьи Бенуа князь ближе всего сошёлся с Николаем Александровичем. Чета Лобановых часто обедала в роскошной миланской квартире художника, который прислушивался к советам коллекционера, доверял ему и вместе обсуждал судьбу архива отца, которую сын хотел переправить в Русский музей, в Петербург. Князь отговорил Николая Александровича от этой затеи, так как в 1974 году имел возможность просмотреть там все работы Бенуа. Те, которые Александр Николаевич много лет назад лично оставил музею, хранились в очень хорошем состоянии. Но другие эскизы хранились весьма неаккуратно. И отдавать то, что было в семье, не имело смысла. Многие прекрасные работы Бенуа просто утонули бы в запасниках.
За четыре года до смерти Николай Александрович начал продвигать идею создания музея Бенуа. Лобанов помогал ему чем только мог. Однако дело продвигалось медленно и сдвинулось лишь спустя полгода после смерти художника. Музей Бенуа был открыт в Петергофе в 1988 году. Отношения же художника и коллекционера были столь дружескими, что Н.А.Бенуа нарисовал портрет Лобанова, о котором я расскажу чуть позже. А сейчас ещё об одном Бенуа.
Обычно находки требуют серьёзных розысков, связанных с драматическими эпизодами из истории русского театра за рубежом. Лобанову приходилось много читать и восстанавливать события, казалось бы канувшие в лету. Благодаря этому обстоятельству коллекционер вышел на Михаила Александровича Бенуа. Тут выявилось множество любопытнейших фактов. В 1929 году русская певица-сопрано Мария Кузнецова основала "Частную оперу Парижа", возложив реализацию этой затеи на плечи мужа Альфреда Массне. Художественным руководителем был назначен баритон Михаил Бенуа. Для постановок привлекли Фёдора Шаляпина, Михаила Фокина, Николая Евреинова, Константина Коровина, Ивана Билибина, Николая Рериха. Высокие артистические требования и пышность постановок превзошли финансовые возможности супругов Массне и в следующем сезоне, то есть в 1930 году, опера перешла в ведение князя А.Церетели, получив новое название "Русская опера в Париже". Во время немецкой оккупации опера прекратила существование, артисты разъехались. Одного из них, известного певца Михаила Бенуа собиратель нашёл летом 1968 года в Мадриде. Жил он с женой в центре испанской столицы. Стены его квартиры были увешаны совершенными шедеврами: Александр Бенуа, Иван Билибин, Щекатихина-Потоцкая!
Никита Дмитриевич вспоминает, что замер от восторга, узнавая "старых друзей" с шикарно изданных репродукций в программах Русской оперы. За чаем он понял, что ему страшно повезло. Супруги собирались купить дом на Канарских островах и перебраться туда. Однако у них возникли сложности с деньгами. Это было очень длинное чаепитие, в ходе которого Никита Дмитриевич отобрал 8 эскизов Билибина по 800 долларов и 8 эскизов Коровина по 400 долларов. Остановились на сумме 10 тысяч долларов за 16 работ, что тогда равнялось 78 тысячам песет. К ним он прибавил 4 эскиза Александра Бенуа к "Павильону Армиды". Так собрание Лобановых-Ростовских пополнилось уникальными работами мирискусников.
Некоторые из приобретений коллекционера можно назвать чудом. Но бывало и так, что произведения уплывали прямо на глазах. Тут можно лишь сочувствовать и сокрушаться! С первой женой Михаила Ларионова, Натальей Гончаровой, художницей, испытывавшей большое влияние русского народного искусства и пользовавшейся одним из приёмов иконописи – передачей перспективы через высоту, Никите Дмитриевичу встретиться не довелось. Но он виделся со второй женой – А.Томилиной, люто ненавидевшей Наталью Сергеевну. В 1964 году, когда ни Ларионова, ни Гончаровой в живых уже не было, Томилина распродавала по дешёвке акварели Гончаровой – по два доллара за штуку. Создавалось впечатление, подмечал Лобанов, что она хочет побыстрее избавиться от её работ. Но при этом Томилина почти всегда отказывалась продать хотя бы одну из работ Ларионова. Никита Дмитриевич отзывается о художнице Гончаровой, как о подлинной волшебнице. И когда в коллекции уже было множество её работ, связанных с театром, князь сожалел, что о ней мало знают. Особо он выделял гончаровские "Эскиз костюма шаха Шахрияра. "Шехерезада" (1922) и "Эскиз задника к финалу "Жар-птица" И.Стравинского (1926).
История приобретений декораций Михаила Ларионова связана с именем крупного маклера по зерну, жившего в Нью-Йорке, В.Н.Башкирова. Он ездил два раза в год в Париж и покупал картины, подобранные там для него самим Ларионовым. У художника не было своих денег. Обладая вкусом и видением, он, таким образом, подрабатывал. Также Ларионов приобретал картины для другого коллекционера, Алекса Либермана, которому в 1953 году писал: "Наши театральные работы мы продаём по два доллара. Будьте так добры, пожалуйста, пожалуйста, купите их". Найдя эти записи, князь с горечью вспоминал, что это был как раз год приезда их с матерью в Париж из Болгарии. И даже таких денег у них не было. Театральные работы Ларионова понравились Никите сразу своей русскостью. Из всех художников, которые работали с Дягилевым, лишь Ларионов попробовал свои силы в хореографии и поставил балет "Лис". В его рисунки "Лис, переодетый нищенкой" и "Лис, переодетый монашенкой", выполненные в 1922 году, Никита Дмитриевич был просто влюблён и мечтал их приобрести. Лобановы купили большие декорации Гончаровой и Ларионова у вдовы Башкирова, а позже им всё-таки удалось купить у упомянутой выше вдовы Томилиной костюмы большого размера по эскизам Гончаровой и Ларионова.
Никита Дмитриевич рассказывал о том, как он вместе с Ниной охотился за работами необыкновенно талантливого и недооцененного художника Бориса Дмитриевича Григорьева. В коллекции Лобановых есть картина этого мастера "Четыре танцовщицы на сцене" (1913). Но в 1965 году Лобановы, находясь во Франции, собрались навестить его вдову, Елизавету Фёдоровну. Она вместе с сыном Кириллом жила в городе Кань-Сюр-Мер. До Канн добрались поездом, затем взяли такси. Лобановых предупредили, что Кирилл крайне несдержан. Бывает, бьёт мать если ему что-то не понравится.
– А потому мы решили, – рассказывает Никита Дмитриевич, – в дом не заходить, а вызвать Елизавету Фёдоровну на разговор.
И когда мы встретились в кафе, я попросил её продать картину "Старик и коза", про которую уже слышал. Елизавета Фёдоровна согласилась и попросила за неё 150 долларов. Затем пошла за картиной, вернулась и вручила её мне. Я взял покупку и присоединился к Нине. Она сидела за другим столиком вместе с моим сослуживцем по банку, приехавшим с нами. Мы оставались в кафе ещё около получаса, как вдруг вернулась Елизавета Фёдоровна. С трудом сдерживая слёзы, протянула мне деньги и попросила картину обратно. Я отдал. Она сказала, что сын заметил, как она выходила, и пригрозил, что, если она не вернётся с картиной, он её изобьёт.
Ещё один пример неудачной охоты, скажем так, за тем, без чего коллекция, по мнению её создателей, никак не могла обойтись. Имя Сони Делоне обычно связывают с симультанизмом, заменившем традиционные орнаменты геометрическими мотивами и экзотическими образами. Никита Дмитриевич встретился с художницей в 1964 году у неё на квартире в Париже, когда ей было 79 лет. Она уже передвигалась с трудом. О ней заботились и вели все её финансовые дела пара молодых гомосексуалистов, от которых она полностью зависела. Коллекционер вместе с Делоне отобрали четыре театральные работы. Договорились о цене. Но когда князь уже собирался уносить из квартиры картины, молодые люди отговорили художницу продавать их. Впрочем, коллекция не осталась без работ Сони Делоне.
Картины одарённого художника Н.Калмакова случайно обнаружил на парижском "блошином" рынке сотрудник журнала "Реалитэ", виконт Жорж Мартен дю Нор. Торговец лавки рассказал, что приобрёл пачку, содержащую 40 картин на аукционе, куда они попали с какого-то склада, как невостребованные: собственник не вносил платы за их хранение много лет. Виконт купил всю пачку и… потратил два года, чтобы установить личность художника. Помогли надписи кириллицей на холстах. Он понял, что художник мог быть русским. От Анны Александровны Евреиновой, вдовы известного драматурга и режиссёра Николая Евреинова, виконт узнал, что эти картины принадлежат кисти Николая Константиновича Калмакова, с которым её муж сотрудничал при постановке пьесы Оскара Уайльда "Саломея" в Санкт-Петербурге в 1908 году Декорация, написанная Калмаковым для первого акта "Саломеи", была настолько откровенной, что пьесу сняли со сцены театра им. В.Комиссаржевской после генеральной репетиции. Евреинов снова встретился с Калмаковым в 1925 году в Париже и предложил ему вновь поставить "Саломею" в театре "Одеон" с декорациями, подобными тем, которые были сделаны в Петербурге. Виконт собрал материалы для устройства выставки картин Калмыкова, предварительно выкупив ещё 30 его работ у случайной знакомой художника. На этой выставке, состоявшейся в галерее "Мотт" 19 февраля 1964 года, супруги Лобановы и познакомились с Мартином дю Нором.
– Продажа картин, – вспоминает князь, – проходила очень хорошо. Небольшие театральные эскизы продавались по 200 долларов. Холсты большего размера – по 1500 долларов. Бюджет мой был весьма скромен тогда. Я восхищался произведениями Калмакова, но не имел возможности купить хотя бы одно из них. В нашей коллекции не было ни одного из его рисунков. Виконт узнал об этом от владельца галереи. И вот в один прекрасный день мы с Ниной обнаружили у входной двери в нашу парижскую квартиру пакет с надписью: "Подарок от Ж.Мартина дю Нор". В пакете я нашёл чудесную гуашь Калмакова, изображающую черта для театра марионеток. К нему впоследствии присоединились другие работы, приобретённые мною из собрания Евреиновой.
С Иваном Пуни, младшим импрессионистом, как называет его французская энциклопедия, Лобанову встретиться не пришлось, но он побывал в знаменитой мастерской, где Пуни творил на протяжении 40 лет. Там жила вдова художника К.Л.Богуславская. Благодаря её стараниям, в филиале Лувра, галерее "Оранжери", в 1964 году состоялась выставка картин Ивана Пуни. Одновременно владелица небольшой галереи "Дина Верни" устроила коммерческую выставку художника, где можно было купить работы Пуни. Князь посетил ту выставку в надежде что-то приобрести для коллекции. Но после того, как выяснилось, что самая низкая цена была тысяча долларов, Лобанов в отчаянии поехал к вдове и попросил её найти какие-либо менее значительные рисунки художника по более приемлемой цене. Она отыскала пять эскизов костюмов. Один из них был разорван посередине. Тем не менее, цену она назвала вдвое выше, чем князь предполагал потратить. Поторговавшись немного, он встал и сказал, что если ей понадобятся сто долларов наличными, он может немедленно вручить их в обмен на испорченный эскиз. С этими словами он открыл дверь, чтобы уйти. Но тут госпожа Пуни схватила князя за руку со словами: "Вы ужасный человек, но наличные деньги мне сейчас нужны", и вручила ему эскиз. После реставрации порванный рисунок выглядел великолепно. Так был открыт список работ Пуни в коллекции.
Полна приключений история поисков работ Александры Экстер, считающейся основоположницей конструктивизма в русском театральном оформлении и в графике. Она работала с режиссёром Московского Камерного театра А.Я.Таировым и известна, прежде всего, эскизами костюмов для спектакля "Фамира-Киферад" (1916), эскизом занавеса для этого театра (1920) и оформлением полной постановки "Ромео и Джульетта" (1921). Покинув в 1924 году советскую Россию, она вначале поселилась в Париже, а спустя пять лет перебралась в пригород французской столицы Фонтене-о-Роз, где и умерла в 1949 году. Эту информацию Лобановы получили от жившего в Америке её друга, художника С.М.Лиссима, который много помогал Экстер и, согласно завещанию, получил большинство её работ. Лиссим пригласил чету Лобановых к себе домой и устроил своеобразную выставку. Потом сказал, что Лобановы могут выбрать десять работ и заплатить за каждую сколько смогут. Он предупредил, что второго такого показа не будет и поэтому они должны выбирать тщательно. Князь вспоминает, что выбрал работы и предложил за каждую по 30 долларов – хотя денег у них не было. Лиссим дал чете рассрочку на два года. Кстати, в 1989 году работы Экстер продавались на аукционе в "Сотби" и одна из них была продана более чем за миллион.
Добавлю еще один эпизод, дающий представление о том, с какими трудностями сталкивалась чета Лобановых в их неутомимой поисковой деятельности. Лобановы не верили, что во Франции не осталось работ Экстер. И в 1965 году они предприняли попытку разыскать их. Приехав на автомобиле в Фонтене-о-Роз, Нина начала расспросы в местных лавочках и булочных. Но никто, в том числе и местные жители, хотя помнили ещё имя Александры Экстер, не могли точно указать, где она жила. Потеряв два часа, Нина отправилась в местную мэрию, где попросила найти метрическую запись от 17 марта 1949 года о смерти Александры Экстер. Секретарь вначале отказал, но после предъявления Ниной её журналистского удостоверения нашёл и показал эту запись с указанием адреса. Нина отыскала трёхэтажный дом, где жила Экстер. Дом, как сообщили жители, принадлежал Иветте Анзиани. Получив адрес Иветты, Никита Дмитриевич написал ей письмо и попросил о встрече, которая состоялась через три дня. И тут выяснилось, что госпожа Анзиани помнила Александру Экстер, показала несколько фотографий, записки и несколько сувениров. Она рассказала, что семья Экстер поселилась в этом трёхэтажном доме в 1942 году. Там было бомбоубежище, где Александра Александровна обретала душевное спокойствие, так как страдала грудной жабой, что отражалось на её нервной системе. В годы войны жизнь её была очень тягостной. В 1945 году умер муж. Она потеряла связь со своими друзьями и учениками. Но продолжала работать. После войны о ней заботилась сестра милосердия Мишелина Строль.
– В воскресенье, – вспоминает Никита Дмитриевич, – мы, условившись заранее с госпожой Строль, поехали её навестить. Она занимала небольшую квартиру при больнице, и когда мы вошли туда, то оказались окружёнными произведениями Экстер…