Князь привёл и другой пример. В центре Парижа, на улице Дарю стоит русская церковь – храм Александра Невского. У входа в неё всегда дежурит нищий. В Париже попрошайничество запрещено. Оказалось, что русская церковь получила диспенсацию в мэрии на том основании, что подача милостыни является частью православного обряда. Церковь специально наняла человека на… роль нищего, чтобы пробуждать у прихожан сердоболие. Потому служащий каждый день подъезжал на велосипеде, проходил в помещение канцелярии церкви, забинтовывал голову, переодевался в лохмотья и садился на рабочее место у входа во двор церкви…
– Несколько лет назад, – рассказывал князь, – моя супруга Джун предложила работу человеку, просившему у прохожих подаяния: приходи, подметай и убирай на улице около моего дома, а я буду платить тебе. Он походил два дня и исчез. Наверное, у него были причины отказаться. Или просто не привык работать, или смекнул, что, попрошайничая, получает больше, не прилагая никаких усилий.
Какое из этих предположений правильно, вопрос для социолога. Но мои прежние собственные убеждения: мол, подавать надо, если человек дошёл до того, что выходит на улицу попрошайничать, тот разговор с князем серьёзно поколебал. В Лондоне городскими властями бездомным предоставляется ночлег с возможностью принять душ, иметь завтрак, обед и ужин. Надо только обратиться в соответствующие учреждения. Более того, если в большинстве случаев, бездомность и попрошайничество – сознательный выбор, то подавать означает поощрение лени, социальной беспомощности, наконец, презрения к обществу.
Милосердие уместно, когда человек борется, хочет помочь себе сам. В противном случае это развращает. Развращает, кстати, не только личность, но и целые народы, страны. Слишком тонка грань между требованием социальной справедливости и иждивенчеством. Эта грань легко разрушается во время социальных взрывов, революций. Призывы всё поделить между богатыми и бедными в современном арабском мире; иждивенчество в российском народе, насаждавшееся системой распределения – всё это цепочки одного звена. В последнем случае это особенно заметно.
В современной России развращёнными оказались все слои населения: ветераны войны вспоминали "минувшие дни", заливая их водкой, в то время как на Западе вернувшиеся с фронта строили свою жизнь, не рассчитывая ни на какую помощь. Да, государство должно заботиться, да, страна в вечном долгу! Но кто будет платить этот долг? Те же поколения иждивенцев, вопивших в пионерском строю: "Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство!"? Обречённые на пожизненное ожидание очередники на бесплатное жильё? Миллионы пенсионеров, потерявших свои скромные вклады и живущих на гроши?..
Никита Дмитриевич в его тяжелом детстве голодал, нищенствовал, но никогда не попрошайничал. На его примере выскажу крамольную мысль: в крайней нужде предпочтительнее стащить кусок хлеба, чем сесть на улице и просить милостыню. Такое воровство менее разрушительно для личности, чем попрошайничество!
Любопытно, что и сегодня князь в очень счастливом втором браке и мысли не допускает, что повесит свою старость и грядущую немощь на плечи более молодой жены. Нет, он и здесь позаботился о себе. Они с Джун нашли и наняли женщину, которая пока выполняет обязанности домработницы, но при первой необходимости будет жить в их доме и профессионально ухаживать за ним до смертного часа, зная, что её будущее обеспечено соответствующим распоряжением в банке.
Умение позаботиться о себе – это инъекция от любых форм иждивенчества, включая паразитизм родителей на детях и наоборот, зависимость от родных и близких, прикрываемые в российском обществе ханжескими наставлениями о заботе и милосердии. Что же касается слухов о скупости князя, подозреваю, их он сам провоцирует (причину таких провокаций поясню ниже). Пока же расскажу о сваре, затеянной князем в Ричмондпарке с продавцом в чайной палатке: мол, в пластиковом стакане чай твой мне не по карману! Тот, глядя на нагрудный карман пиджака, из которого выглядывал край шёлкового платочка, заметил: "Вы не производите впечатления человека, который не в состоянии заплатить за чай". Но князь продолжал ворчать, что красная цена его чаю не полтора фунта, а 20 пенсов. Ну что ж, Никита Дмитриевич не скрывает, что не хочет тратить деньги, когда заламывают нерезонную цену, считает это транжирством.
Я же добавлю к его репутации скряги следующее: тот, кто рассчитывает на денежную помощь, должен знать – князь деньгами не разбрасывается и в тратах весьма осторожен. Несмотря на то, что он заподозрил меня в намерении получить от него спонсорскую поддержку на мою книгу, с этими жизненными установками князя я согласен и даже хотел бы внести коррективы в свои. Хотя в какой-то момент Никита Дмитриевич и выразил желание помочь издательству в публикации этой книги, я отозвался шуткой: в моих рассуждениях так много противного, что ему лучше подумать, как стимулировать автора, чтобы книга не вышла в свет!
Но если говорить всерьёз о действиях князя и разговорах о скупости, то лишь очень предвзятый биограф не увидит разительную дистанцию между скаредностью и настоящей благотворительностью. О какой скупости можно говорить, если его меценатство в Оксфорде имеет точное выражение в цифрах: князь в 2011 году пожертвовал миллион фунтов альма-матер, Оксфордскому университету, на создание кафедры планетарной геологии.
Из князя в грязь
Никита родился в аристократической семье, где говорили на четырёх языках. С родителями и няней мальчик изъяснялся по-русски, с прислугой – по-болгарски, по утрам к нему приходила гувернантка-немка, после обеда – француженка. Казалось, ничто не угрожало блестящему будущему отпрыска 33-го колена Рюриковичей. Отец Никиты закончил очень престижную английскую школу в Харроу под Лондоном и, возвращаясь в Болгарию через Париж, привёз в Софию будущую мать Никиты, кстати, тоже получившую блестящее образование. К середине тридцатых годов семья была полна счастья и надежд. Никто ещё не думал о надвигавшейся войне. Всё дальше отступали воспоминания о том, как дедушку с бабушкой и их сыновей вызволяла из Украины тетка Никиты, Ольга Ивановна. История же та была без преувеличения авантюрной.
Ольга жила в Швейцарии, куда уехала учиться в 1914 году. Спустя два года после Октябрьской Революции, она взялась осуществить смелый план – вывезти застрявшую в Одессе семью. Прямым поездом она направилась в Бухарест. Ехала в купе первого класса и на второй день поделилась своим замыслом с мужчиной, который оказался с ней в одном купе. Тот назвал план безумием, но, прощаясь, протянул свою визитную карточку и сказал: "Передайте её моему другу, капитану порта Галац, Константину Улику. Он поможет, поскольку такой же отчаянный, как и вы". Это была карточка военного министра Румынии…
Она нашла капитана Улика, вручила ему визитную карточку военного министра, и тот, в самом деле, помог. Можно легко предположить, что он влюбился в миловидную Ольгу с первого взгляда (во всяком случае, рассматривая их фотографию 1920 года, я сделал такой вывод). Можно также поверить, что Ольга вскружила голову бравому капитану именно своей отчаянной смелостью. Так или иначе, нелегально он взял судно под военным флагом и вывез княжну по реке к границе Украины. Через три дня он пообещал ждать Ольгу с семьёй на том же месте в нейтральных водах.
Самое удивительное, что в прямом смысле былинной Ольге удался её план. Потомки Рюриковичей, князья Лобановы, внешне очень похожи на татар и калмыков. Поэтому ни у кого не вызвало подозрений, когда всё семейство облачилось в крестьянские одежды, и, загрузив вещи в телегу, отправилось в путь. Без всяких помех Ольга перевезла семью с багажом на корабль, ожидавший их в тех же нейтральных водах. Добрались до Румынии без приключений, но при въезде в страну их всех арестовали. У прибывшей княжеской семьи появились реальные шансы быть выдворенными незамедлительно туда, откуда они явились. Между Румынией и Страной Советов уже тогда существовало соглашение о выдаче нелегальных российских беженцев.
Однако Лобановых большевистскому правительству не выдали. И, как выяснилось, по одной причине: у них были деньги. "Дедушка, – вспоминает Никита Дмитриевич, – попросту откупился, и их выпустили из тюрьмы. После чего семья отправилась в Болгарию. Выбор был обусловлен тем обстоятельством, что в Софии, в соборе Александра Невского по воскресным дням пел хор Софийской оперы. Моего деда, князя Ивана Ивановича Лобанова-Ростовского (по отцовской линии) в жизни интересовали лишь две темы – музыка и православие. Он вывез из России даже свою скрипку Страдивари. Бабушке удалось спасти фамильные драгоценности, включая четыре семейных портрета. Кстати, эти портреты – единственное, что мне осталось от большого имущества. Ну, и футляр от скрипки деда".
В Болгарии семья Лобановых жила безбедно, даже после того, как бабушка Никиты потеряла большую часть своего состояния на "угольных копях". Нашлись мошенники, которые зарыли в поле несколько телег угля и предложили бабушке вложить деньги в "месторождение". Бабушка уже купила этот участок земли, когда обнаружился обман.
Поразительно, что авантюрный побег, который организовала Ольга Ивановна Лобанова-Ростовская, не канул в лету семейных преданий. И не только потому, что в тюрьме между Константином и Ольгой завязался роман и впоследствии, княжна, выйдя замуж за капитана, осталась в Румынии. Странным образом, неудачный побег, но с трагическими последствиями, позже пришлось пережить родителям Никиты и ему самому. Став юношей, он самостоятельно, в одиночку, готовился к третьему побегу…
Никита помнит в своём детстве годы войны "осколками". Ведь юному князю пришлось походить и в немецкую школу, которая была неприятна бессмысленной муштрой. Запомнились ужасы ежедневных бомбёжек – днём сбрасывали бомбы американцы на "летающих крепостях" – так называли их бомбардировщики Б-14, а ночью прилетали англичане. Болгария, хотя и уклонялась от активных действий на восточном фронте, всё-таки формально входила в состав Оси, считалась сателлитом Гитлера и объявила войну союзникам антигитлеровской коалиции. Страна находилась в состоянии войны с Америкой и Англией. В один из августовских дней 1943 года по радио объявили о смерти царя Бориса. В детском сознании остался тревожный звон колоколов всех соборов в Софии. Никита помнит, как его суровый дед вдруг встал и молча перекрестился. Взрослые в семье ещё долго обсуждали случившееся.
Незадолго до смерти царь Борис был вызван Гитлером в Берлин, чтобы обсудить проход немецких войск через Болгарию и ударить с тыла по нефтяным районам Плоэшти в Румынии. Царь, по происхождению немец из Сакс-Кобург-Готской династии, возможно, ещё пользовался доверием Гитлера, но настойчиво убеждал фюрера не отправлять болгарские войска на советско-германский фронт, а использовать их в оккупационной зоне в Югославии и Греции. На все "пожелания" Рейха он отвечал, что Болгария традиционно слишком сильно привязана к России, которая помогла избавиться от турецкого ига. И воевать болгары против русских не станут. Такая неуступчивость, как полагают исследователи, стоила царю Борису жизни. Когда он возвращался из Берлина на военном самолёте "Мессершмидт", ему в кислородную маску подложили яд. Вскоре после этого царь скончался.
Но самое сильное впечатление осталось после бомбёжки Софии в середине января 1944 года. Город горел. И жители его выбирались, кто куда мог. Родители вытащили из дома кровать, поставили на полозья, сложили на неё вещи и направились в предместье Павлово, к складам знакомых армян, торговавших табаком. Отец по снегу тянул на верёвках эту кровать целых пять километров. Девятилетний Никита изо всех сил помогал. Выбравшись из городской квартиры, семья поселилась в одной из складских комнат, где прожила до самого конца войны. В комнате той ранее находились тюки с табаком, запах от которого связался с детскими впечатлениями тех лет.
И всё-таки, несмотря на войну, Болгария (особенно до её оккупации в 1944 советскими войсками) оставалась для Никиты страной, где он чувствовал себя дома. У него была нормальная семья с родителями, с дедушкой и бабушкой, с няней, вначале с гувернантками, потом со школами – болгарской, русской, немецкой. Отец Никиты в момент советской оккупации работал финансовым директором на текстильной фабрике, принадлежащей итальянцам. Но вскоре предприятие передали Советскому Союзу в виде военной компенсации и отцу Никиты предложили принять советское гражданство. Понятно, что с получением советского паспорта его ждала депортация и ГУЛАГ. Отец отказался, после чего начались стычки с властями. Карающий меч Страны Советов вторично настиг семью из-за трагической ошибки – не перебраться при немцах, когда это было ещё возможно, из Болгарии на Запад, а остаться ждать "освободителей". Решение это, впрочем, выглядит наивным лишь теперь, а не тогда, в 1944-м. Были очевидные обстоятельства для такого промедления: например, отец не знал о Ялтинских соглашениях участников антигитлеровской коалиции и надеялся, что после войны Болгария станет независимой республикой. Скорее всего, он не хотел покидать страну вместе с нацистами, идеология которых была для него враждебной.
Так или иначе, со сменой режима жизнь Лобановых усложнилась. Когда же в Болгарии по сигналу из Москвы начался красный террор, стало по-настоящему опасно. Дед Вырубов (напомню, по материнской линии), живший в Париже, решил устроить для дочери и её семьи нелегальный переход через границу.
Об участии в том переходе я уже прочитал в воспоминаниях, многочисленных интервью и даже в отдельной книжке, посвященной детству князя, но решил поговорить с ним ещё раз. В летний субботний день, гуляя в Ричмонд-парке в сопровождении его собаки Салли, которую князь обожает, я включил диктофон, чтобы задать ему первый вопрос. Скорее, это был вначале не вопрос, а монолог. Он касался свободы:
– Для нас, людей одной эмигрантской судьбы и одного поколения, помнившего годы войны, в том числе и холодной, ничего дороже свободы нет. Но как представить себе участие в самом побеге, неудачу его и отчаяние 11-летнего мальчика в одиночной камере! Во время трёхдневного похода вы были всё-таки с отцом и матерью. В тюрьме же день и ночь один в камере! Матери многих взрослых детей-студентов, учащихся дома и за границей, каждодневные звонки свои начинают и заканчивают: "Ты поел? У тебя есть деньги? Какие планы на завтра?" А тут ребёнок в одиночной камере! И, спустя год, после тюрьмы – ни дома, ни отца, ни матери! Потому, сразу вопрос: стоит ли свобода таких испытаний? И чем сегодня вы не готовы заплатить за свободу? Жизнью отца вы с матерью заплатили сразу. Любовью заплатили: с отбытием в эмиграцию оставили свою возлюбленную в Со фии. Далее, пренебрегая генетической обязанностью, о которой вы говорите во всех интервью, переселяться в Россию не собира етесь. Свобода дороже! Даже титулом князя заплатили при получении американского гражданства. Понятно, от титула князя отказаться невозможно, но всё-таки. Наконец, нет таких денег, которые ваши родственники в Париже тогда, и теперь вы, не отдали бы за свободу. Тем не менее, чем вы не готовы были бы платить за свободу?
Князь задумался и сказал:
– Жизнью матери за свою личную свободу я платить был бы не готов. Если бы мне сказали, что после моего побега мать арестуют, я бы отказался от побега…
Ответ князя важен для меня тем, что мой сын все свои детские и юношеские годы не мог простить мне, что я покинул Советский Союз, оставив его там. И лишь будучи взрослым, поверил: смысл моей эмиграции – через мою свободу обрести свободу для него. Ведь никто не знал, что Советский Союз развалится спустя всего четыре года после того, как я остался в Лондоне. Но если бы коллапс СССР не случился, я бы и сегодня помогал сыну выбираться из советской империи точно так же, как князю и его матери – дед Вырубов.
– Конечно, – продолжает свой рассказ князь, – только благодаря дедушке мои родители могли решиться на нелегальный переход через границу. Легально нас не отпускали. Дед Вырубов с помощью денег и знакомых на Западе нашёл проводника Дан-чо Пеева, бывшего пограничного офицера болгарской царской армии. Он взялся провести нас в Грецию через самые высокие горы в Родопах. Поначалу родители мне ничего не сказали. В горы, в лес мы всей семьёй ходили и раньше. Обычно наши вылазки продолжались несколько дней. Ночевали в спальных мешках на склоне горы. Последний раз в такой поход мы ходили на мой день рождения, когда мне исполнилось одиннадцать лет. На этот раз всё выглядело иначе, но я так ничего и не заподозрил (более подробно я рассказывал об этом переходе А.Горбовскому, который внезапно умер, не успев закончить начатую им книгу под названием "Детство Никиты")…