И клял он свою самоволку,
И звал всех святых и благих,
Да только, как водится, толку
Не очень-то много от них.На счастье, курящий дежурный
Проветриться вышел во двор,
Окурком нацелился в урну
И слышит: "Товарищ майор!.."Конечно, тут нечего спорить
С нарядом за этот пассаж.
Как кукла, висеть на заборе
Не должен суворовец наш.Конфуз при ноябрьской погоде
Останется с ним до седин.
С тех пор в самоволку Володя
Ни разу не бегал… один.
Эти громадные деревья, серебристые тополя, были тогда совершенно такими же. Это на нас время действует, они же несколько прошедших десятилетий просто не замечают.
Там, наверху, окна помещений, где находилась наша рота. На третьем этаже, начиная от этой водосточной трубы, была спальня на сто человек. Сто человек - это и есть наша 3-я рота. Здесь была пожарная лестница.
Обычно все шли в спальню по внутренней лестнице. А некоторые поднимались по пожарной на третий этаж и по тому карнизу (этажи не современные, по высоте получается на уровне пятого, навернешься, по частям придется собирать) шли к спальне и через окно залезали. Конечно, эти циркачи оказывались у цели раньше остальных. Но если увидит офицер, сами понимаете…
Были и легендарные личности. Один наш коллега сумел пройти этот путь на беговых коньках.
Зимой во дворе заливалась льдом площадка, там играли в хоккей и бегали на коньках. Этот скороход на спор, не снимая коньков, поднялся по пожарной лестнице, прошел по карнизу и оказался в спальне. Но не сразу… Ему должны были изнутри открыть окно. Зима все ж таки. Окна не только закрыты, но и заклеены. А ключи от спальни, как назло, кто-то из офицеров забрал. Пришлось рекордсмену какое-то время подождать (часика два), пока ключи не принесли.
Его, конечно, сурово наказали в назидание другим, но подвиг вошел в анналы кадетской доблести.
Пойдемте дальше. Вот тут были еще дополнительные трубы газовые, и по ним тоже любили лазить. Был один легендарный человек - Володя Дашевский, у него была кличка "Обезьяна". Он по этим трубам бегал! Бегом вдоль стен!
Здесь, от этого тополя и до ворот, довольно большое пространство. В этом месте суворовец Борис Громов установил рекорд училища, так и не побитый, кстати, по ходьбе на руках. Все честно замерено - 39 метров! Это тоже вошло в анналы.
Мы сейчас стоим на плацу. Наверное, не нужно объяснять, что тут каждая пядь земли полита потом и слезами. Строевая подготовка в Суворовском училище… Это может быть сравнимо только с муштровкой в кремлевской роте. Место великого труда.
Борис по строевой подготовке считался одним из первых. Но были у нас и настоящие виртуозы. Например, Володя Сологубов. Его проходы по плацу приходили смотреть, как тридцать два фуэте солистки Большого театра. О нем слагались легенды.
Кстати, строевая - это не только маршировка, но и внешний вид. У нас между ротами было соревнование - у кого стрелки на брюках острее. Вот так!
Помню, перед парадом 7 ноября (парадная форма и белые перчатки) мы с Борисом всю ночь не спали, чтобы парадные брюки не помялись и выглядеть лучше всех. Мы в эти брюки еще клинья вшили, расклешили да еще, чтобы лучше растянуть, вставили в штанины сиденье от стула и всю ночь держали.
Такая была тогда мода.
В шестидесятых пришло новое поветрие - стали брюки зауживать, делать дудочки - так это называлось. Ребята изощрялись. Были такие записные пижоны! Не только брюки перешивали, но и на гимнастерках складки делали, здесь, здесь и на спине. Когда выходили на парад, нельзя было не любоваться. Красавцы!
Командиры с этим боролись, конечно, но сильно подозреваю, что в душе этот суворовский форс им нравился, и потому борьба носила скорее формальный характер.
Вот картина. Главный пижон училища - Толя Велиховой возвращается из увольнения. Наш командир роты его останавливает:
- Суворовец Велиховой, что вы сделали с брюками?! Признавайтесь - они ушиты!
- Никак нет, товарищ полковник, нормальные брюки.
- Но я же вижу!
Командир приглашает ротного старшину и каптенармуса (каптеркой человек заведует, он-то уж знает дело до тонкости). Сняли с Велихового брюки, стали рассматривать швы. Однако Толик так зашил (на руках!), что они не могли отличить его шов от фабричного! Как ни бились, не сумели ничего доказать.
Кадетская привычка к аккуратности остается на всю жизнь. Я и сейчас каждое утро брюки глажу (только сам), и не выйду на улицу, пока не уверен, что все выглядит, как надо.
Нас всему учили, даже зубы чистить. Что такое Суворовское училище? Большая семья с жестким мужским воспитанием. И наши командиры в собственном доме бывали много реже, чем в училище. Они приходили к подъему и уходили, когда рота ложилась спать.
Главные предметы в Суворовском, конечно, огневая и строевая подготовка, ну и военное дело - по связи у нас была специализация.
Остальная учеба, как обычно, но особо - английский язык. Специализация - военный перевод.
Языковая подготовка была поставлена прекрасно. После расформирования училища наш старший преподаватель - майор Кирсанов Леонид Акимович стал заведовать кафедрой иностранного языка в медицинском институте, куда я потом поступил. Он, когда меня увидел в аудитории, сказал: "Ну, ты, Скворцов, можешь на занятия не ходить".
Возле этого эркера была раньше еще одна пожарная лестница. На нижней ступеньке (она в трех метрах от земли) наши кадетики любили качаться и подтягиваться. Но суворовец Лесин…
Мы шли строем на обед, через двор, и слышим, кто-то нас зовет сверху. Головы задрали, а там, на верхней ступеньке лестницы (это в здании современной постройки выше шестого этажа), суворовец Лесин сидит. Потом он на ладошки поплевал и непринужденно так стоечку на руках заделал! Все так и замерли… Помню, офицер-воспитатель шепчет: "Тихо! Тихо!"
Тишина была такая, что его шепот все слышали.
Ни один из наших рекордсменов не был так "высоко" оценен. Лесина за этот фокус из училища выгнали. Потом он мастера спорта по акробатике получил. Вот такие наши кадетские легенды.
Вообще-то войти в коллектив в Суворовском училище не просто. Нужно многое уметь и многому научиться. За себя постоять в том числе. Но лучше всего совершить что-то выдающееся, не переходя, конечно, рамок разумного, как бывший суворовец Лесин.
Встречались, правда, ребята, которым не надо было драться и кому-то чего-то доказывать. Борис Громов был именно такой человек. К нему никто не приставал. Чувствовалось в нем что-то очень серьезное, что самых больших задир останавливало. Он ни к кому не придирался, к нему тоже никто не лез.
Есть такие люди. Их немного. Я-то другой. Я дрался. Правда, никогда не бил первым, хотя был один случай с нашим парнем Осокиным. Он меня достал. У него была такая мерзкая привычка обзываться. Мы переходили двор, как раз под выстрел (у нас в Саратове в полдень, как в Питере, пушка стреляла) я протянул Борису книжки (но он не взял) тогда я положил их на землю и врезал Осокину.
Тут Борис на меня посмотрел! Так, как только он умеет. Даже не с осуждением, а с каким-то удивлением, и удивление это неприятное. Вроде как: "Не ожидал от тебя!" И, честно скажу, стало мне не только стыдно, но и как-то неуютно.
Вообще, кадетская жизнь - это бурса. Хорошее и плохое сплетено в один узел. Дети ведь не знают жалости. Прозвища даются беспощадные. Не ответишь жестко, кличка к тебе пристанет навсегда.
Был у нас суворовец один с очень красивыми бровями. Ну, как говорят, соболиными. Так ему их ночью сбрили. Это надо изловчиться! И так крепко спать! Наутро его наша англичанка Бася Мирровна Куликова не узнала. Спросила: "Вы что, новенький?"
Однако самая распространенная у кадетов форма самоутверждения все-таки спорт и учеба. Тут ты мог объективно доказать любому свою силу. Если кто-то не согласен, пусть сделает лучше.
Жизнь мальчишки в 14–15 лет сложна во всех отношениях. Он должен определиться и занять свое место, желательно достойное, в подростковом коллективе. Это всегда борьба, в иных случаях затягивающаяся на многие годы. В это же время парень должен очень многому научиться и многое понять. Это трудная работа. В период, когда не только сознание, но и сам организм подростка перестраивается, готовясь к вступлению во взрослую жизнь, его настигают первые философские вопросы и главные из них - для чего я пришел в этот мир и в чем смысл жизни? И в этом отношении суворовцы ничем не отличаются от других мальчишек, которые мечтают о великих делах, но уже начинают понимать, как непроста и неоднозначна жизнь.
Борис Громов еще в Суворовском училище, как-то незаметно и необидно для других, определил цели и ответил на самые неотступные вопросы. Он сделал карьеру, стал вице-сержантом. Звание вице-сержанта могли получить только такие ребята, которые выделялись и в учебной, и в физической подготовке. Это были настоящие лидеры.
- Он был гимнаст из самых лучших, - вспоминает Юрий Скворцов. - А в баскетболе ему вообще не было равных! Представляете, при его небольшом росте.
Он играл в стиле Алачечана, помните такого в сборной СССР пятидесятых годов? Кумир нашего поколения. Чуть больше метра семидесяти ростом. Вот и Борис такой. Остановить его было невозможно. Он заделывал такие проходы, отдавал такие пасы, что защитники только глазами хлопали. Или начинал стрелять издалека, если был в ударе, из десяти восемь клал в корзину не глядя. Я, как мог, за ним тянулся, но понимал, что тут талант особенный и догнать невозможно, надо искать свое.
В это время я начал заниматься стрельбой. Хорошо у меня стрельба пошла, и я попал даже в сборную училища.
А Борис стал осваивать прыжки с шестом. Тогда ведь шест был жесткий, он вообще не пружинил, и нужны были сила и координация гимнаста и скорость спринтера, чтобы в этом сложном техническом виде добиться успеха. Борис сумел, хотя никто его толком даже тренировать не мог.
У нас был такой ротный рекорд - Миша Бондаренко на спор шестьдесят девять раз подряд сделал подъем переворотом на перекладине! А потом стал мастером спорта по плаванию.
Боря в это время в сторонке тренировался с шестом. И по сути дела, в каждом прыжке ему приходилось делать такой подъем переворотом, да еще после разбега и на высоте четырех метров…
Запомнился эпизод, когда мы приобщились к большой политике. Идет как-то наша рота на обед, а вот тут в окружении свиты, софитов, прожекторов, телекамер шествует Михаил Андреевич Суслов!
Сразу команда: "Рота, строевым! Равнение направо!"
Он остановился, улыбается. Нервный, бледный, очень худой.
Месяц-два спустя мы с Борей пошли в кинотеатр "Центральный" на какой-то фильм. Перед началом показывали киножурнал "Нижнее Поволжье", а там М. А. Суслов посещает Саратовское суворовское училище. Я шепчу: "Смотри, Борь, вон я!" И правда, бодро так марширую, стриженый, тощий… "И я, вон, смотри!" - отвечает Борис. Тетка, сидевшая позади, заинтересовалась: "Мальчик, где ты, покажи?!"
Так мы попали в кино.
На втором этаже был наш читальный зал. Рядом административный отсек, политотдел, кабинет боевой славы училища. И везде паркет. Настоящий, старый паркет, который мы натирали до зеркального блеска. Наряд три раза в сутки работал. Вечером, утром и перед разводом. Представляете, как сияло?! Встаешь, и даже страшновато, будто на полированный лед.
В этом сортире мы курили, выставляя дозорного, чтоб не поймали. И на третьем этаже под лестницей тоже было укромное местечко для курения.
Ленинская комната. Комната построений. Тут паркет остался, но он, видите, закрашен, вида никакого. Когда он был надраен мастикой, это была красота! И никаких уродливых батарей отопления, как сейчас. Работали старинные калориферы в стенах, калориферные отверстия закрыты красивыми крышками и сияли надраенной медью.
Тут же висела доска Почета, светились физиономии лучших суворовцев, тех, кто кончал четверть на "хорошо" и "отлично". Все построения здесь, утренний осмотр, развод по классам перед занятиями, на второй завтрак, на обед, на прогулку, на вечернюю поверку.
Наш класс. Все уроки за исключением тематических проходили в этом помещении. Вот кабинет физики. Наш взвод (он же класс - 30 человек) перед каждым уроком физики выстраивался в два ряда. Из кабинета выходил преподаватель - майор Подгайный, хохол с Днепропетровщины, принимал рапорт дежурного по взводу, открывал дверь и говорил: "Заходьтэ, хлопцы"…
Тут была ротная канцелярия, тумбочка дневального и стул. Когда к нам по лестнице поднимался кто-то из офицеров, чаще всего майор Иваньшин Иван Дмитриевич, наш офицер-воспитатель, старшина Миняев, или дневальный, орали: "Рота, смирно!" - и докладывали: "Товарищ подполковник, за время моего дежурства в роте происшествий не случилось".
В этом месте был умывальник. Сюда утром, голые по пояс, заходили, умывались перед выходом на зарядку и пробежку по площади. А тут была огромная двухсветная, окна с обеих сторон, спальня. Возле двери стояли наши с Борей койки.
Как-то старшина роты Любимов по кличке "Чита" показался в освещенном проеме после отбоя и рявкнул: "Рота, подъем!" (в чем-то мы, по его мнению, провинились), его обстреляли мылом со всех коек. Старшина вынужден был ретироваться.
Видите, какие высокие окна и широкие подоконники. А под окнами по тротуару проплывали девушки. Как бы не глядя. У окон стояли суворовцы и смотрели на девушек. Не только смотрели, кое-кто умудрялся на этих смотринах делать на подоконнике стойку на руках, и тогда девушки замирали на улице и смотрели с восторгом и изумлением. Была даже большая разборка, когда один юный атлет проделал этот фокус в голом виде. Потом наше начальство долго пыталось разыскать акробата. Его, конечно, не выдали.
Из этого окна видна Соколовая гора. Сейчас там сооружены парк Победы и монумент "Журавли". Когда мы были кадетами, ничего этого не было. На гору мы бежали бегом. Представляете? Туда, на самый верх, была проложена трасса нашего кросса. Этот кросс - работенка для настоящих мужчин. И асфальтированной дороги, конечно, не существовало. Была утрамбованная тропа, по которой мы бегали.
В парке Победы на вершине горы все деревья в основном мы высаживали. И березы, и тополя. Отсюда мы спускались на лыжах, и всегда соревновались, кто быстрее, так что сами понимаете, летели сломя голову. С вершины прекрасно видно весь город и наше училище на улице Радищева, а вдали за излучиной Волги - железнодорожный мост, который в войну немцы бомбили…
В Калинин (ныне Тверь) отправились после летних каникул. Всем дали деньги на проезд и предписание - 30 августа явиться в Калининское суворовское училище.
Саратовцы, человек десять, перед отъездом собрались у Володи Дашевского, он возле вокзала жил, устроили проводы и поехали сначала в Москву, а дальше по месту назначения.
- Приехали мы в Калинин на улицу Советскую, где расположено училище, на трамвае, - вспоминает Юрий Иванович Скворцов. - Вхожу в спальню.
- Ура! Привет! Родные рожи! - очень хорошие были у нас отношения. Мы были настоящими друзьями…
Продолжали учиться. Но все было другое. Другие люди нас учили, другая атмосфера. Природа другая. Волга 150 метров шириной! Всего! Какое-то оканье, говор совсем не тот. Для меня все проходило болезненно, и Калинин мне не нравился.
Мы по-прежнему с Борисом сидели за одной партой. И койки были рядом. Борис лучше принял Калинин и успокаивал меня, как мог. С ребятами, калининцами, мы дружили. Ну, кадеты везде кадеты. А вот с офицерами не пошло. Но Борис сумел приспособиться и всех к себе расположить. Есть у него такой талант. Харизма, как теперь говорят.
Наши саратовские воспитатели были настоящими людьми и офицерами высшей пробы. Почти все они, к сожалению, умерли довольно рано, потому что они всех себя нам отдали. Сгорели, как свечка, зажженная с двух концов…
КНИГА УЧЕТА ВЫДАЧИ АТТЕСТАТОВ ОБ ОКОНЧАНИИ УЧИЛИЩА
Министерство Обороны СССР
Калининское суворовское военное училище
Дело № 17
126. Громов Борис Всеволодович
г. р. 7 ноября 1943 года г. Саратов
Год поступления - 1960
Русский язык - 4
Литература - 5
Алгебра - 4
Геометрия - 4
Тригонометрия - 4
Естествознание - 4
История СССР -4
Всеобщая история - 5
Конституция СССР - 5
География - 4
Физика - 4
Астрономия - 4
Химия - 4
Иностранный язык - 4
Военно-техническая подготовка - 4
Черчение - 4
Поведение - 5
Год, месяц и число решения педсовета о выдаче аттестата зрелости - 21 июня 1962 г.
Бывшие кадеты решили создать музей Саратовского суворовского училища. В школе, которая занимает теперь здание училища, отнеслись к этому с пониманием - выделили помещение. Так что музей уже существует.
Есть у музея директор - Жан Жанович Страдзе. Его дед был латышским стрелком. Сам воспитан в семье офицера, погибшего на фронте. Профессиональный историк и беззаветный энтузиаст, он тянет тяжеленный воз, восстанавливая память о саратовских суворовцах.
Когда начали формировать музей, только тогда и поняли, сколько замечательных людей вышло из этих стен.
Семья Валентина Григорьевича Евграфова передала в дар музею картины из его мастерской. Валентин Григорьевич - это тот самый художник, который написал картину "Суворовец на салазках", где изображен Боря Громов во дворе своего старого дома.
Валентин Григорьевич Евграфов - кадет Саратовского суворовского училища первого выпуска (1949). После этого он закончил Львовское пехотное училище и в 1960 году, уже в звании капитана, был демобилизован в связи с сокращением Вооруженных Сил СССР.
Пришлось круто менять жизнь. Валентин Григорьевич сумел подняться на ноги. Стал развивать свое дарование живописца, получил квалификацию, был принят в члены Союза художников.
Его, учитывая необыкновенную сердечную доброту и кротость, как совершенно неконфликтного человека, что в творческой среде встречается крайне редко, избрали секретарем партийной организации саратовского Союза художников.
Сын его, Сергей, пошел в армию по отцовским стопам. Попал в Афганистан, там получил контузию, после этого почти потерял зрение. Сейчас живет в Саратове.
Валентина Григорьевича в декабре похоронили. Но он успел много сделать в память о своей юности. Оставил цикл графических работ, посвященных суворовцам.
В музее хранится медаль Евграфова. Он был сыном полка и участвовал в Великой Отечественной войне.
Еще фото - суворовец со значком гвардии. В наборе 1944 года Саратовского СВУ было много фронтовиков…
Майор Щербинин Михаил Иванович - офицер-воспитатель третьего взвода, прославленный тренер по боксу.