"…Я очень много болтаю в письмах и… марать бумагу одна из моих непризнанных страстей". Письма ее к поэту, надо полагать, были обстоятельны и подробны, нежны и трогательны, полны любопытных суждений и признаний – ведь порой месяцами у нее не было иного способа разговаривать с мужем, откровенничать с ним.
Но писала Натали супругу не только о домашних делах, но и о вопросах, весьма далеких от чисто житейских. Об этом говорят ответные пушкинские письма:
"…Впрочем, твое замечание о просвещении русского народа очень справедливо и делает тебе честь, а мне удовольствие".
"Ты спрашиваешь меня о Петре? идет помаленьку; скопляю матерьялы – привожу в порядок – и вдруг вылью медный памятник…"
Пушкину всегда, с первых дней семейной жизни, хотелось ввести Натали в круг своих интересов, приобщить ее к высоким духовным сферам – литературе, живописи, театру. И к политике.
Так, в одном из писем он делится с ней предположением:
"Мы без европейской войны не обойдемся…"
В другом просит:
"Пиши мне также новости политические. Я здесь газет не читаю – в Английский Клоб не езжу и Хитрову не вижу. Не знаю, что делается на белом свете. Когда будут цари? и не слышно ли чего про войну?.."
Что отвечала Пушкину его Наташа? Верно, добросовестно стараясь исполнить наказ мужа, писала о своем разумении злободневных вопросов – тех, что занимали тогда общество. И как любопытно сопоставить необычную просьбу поэта и ответные строки Наталии Николаевны, обращенные уже… к Ланскому, второму супругу:
"Ты совершенно прав, что смеешься над тем, как я говорю о политике, ты знаешь, что этот предмет мне совершенно чужд".
А ведь Пушкин не потешался над неискушенностью своей молоденькой супруги в вопросах, ей несвойственных – напротив, поощрял ее, не желая ограничить Натали привычным семейным кругом. И как опытный учитель наставлял, развивал любознательность, с радостью отмечая робкие движения ее души. С юной женой, которую сам же называл порой "совершенным ребенком", поэт разговаривал на равных.
И вот любопытная деталь: Пушкин жалеет, когда что-либо интересное видит без своей Наташи. Будто это чувство не дает ему сполна насладиться удивительным зрелищем.
Пушкин – жене из Петербурга (18 мая 1834):
"Вчера я был в концерте, данном для бедных в великолепной зале Нарышкина, в самом деле, великолепной. Как жаль, что ты ее не видала".
И вновь, в следующем письме, сообщая жене о приезде известного чревовещателя, "который смешил меня до слез", тут же добавляет: "мне право жаль, что ты его не услышишь".
Пушкин – жене из Михайловского (14 сентября 1835):
"Писать не начинал, и не знаю, когда начну. Зато беспрестанно думаю о тебе, и ничего путного не надумаю. Жаль мне, что я тебя с собою не взял".
Без нее он чувствовал пустоту. Скучал. И столько раз признавался ей в том. Ему, великому и прославленному поэту, так не хватало его Наташи, ее голоса, ее милых писем…
"Прощай, жена. У меня на душе просветлело. Я два дня сряду получил от тебя письма и помирился от души с почтою и полицией";
"Жду от тебя писем порядочных, где бы я слышал тебя и твой голос…"
(Лишь одно упоминание современников о голосе Натали – его назвали волшебным).
"…Перечел твое письмо и ложусь спать".
Ведь не просто прочитал, а перечитал! Как целительны были ее послания, словно бальзам для души…
"В его (Пушкина) переписке так мучительно трогательно и так чудесно раскрыта его семейная жизнь, его любовь к жене, что почти нельзя читать это без умиления, – восхищался Александр Куприн. – Сколько пленительной ласки в его словах и прозвищах, с какими он обращается к жене! Сколько заботы о том, чтобы она не оступилась, беременная, – была бы здорова, счастлива! Мне хотелось бы когда-нибудь написать об этом… Ведь надо только представить себе, какая бездна красоты была в его чувстве, которым он мог согревать любимую женщину, как он при своем мастерстве слова мог быть нежен, ласков, обаятелен в шутке, трогателен в признаниях!.."
"Письма моей жены"
Письма Наталии Николаевны в духовном наследстве поэта. По сути, это целый непознанный пласт в пушкиноведении. К слову, ведь и большинство писем Александра Сергеевича к Натали (драгоценная часть эпистолярного наследства поэта!) ответные, а значит – вызваны к жизни ее же посланиями.
"Мне пришел в голову роман, и я вероятно за него примусь", – сообщает он супруге в сентябре 1832-го. Вне сомнений, речь идет о будущем романе "Дубровский", к которому Пушкин приступил в октябре того же года и завершил в феврале следующего. И первой, кому поэт сообщил о новом замысле, стала жена!
Обратимся к тексту романа. Итак, глава VI. Последний вечер Владимира Дубровского в отчем доме:
"Владимир отпер комоды и ящики, занялся разбором бумаг покойного. <…> Между ими попался ему пакет с надписью:письма моей жены. С сильным движением чувства, Владимир принялся за них: они писаны были во время Турецкого похода и были адресованы в армию из Кистеневки. Она описывала ему свою пустынную жизнь, хозяйственные занятия, с нежностию сетовала на разлуку и призывала его домой, в объятия доброй подруги, в одном из них она изъявляла ему свое беспокойство насчет здоровья маленького Владимира; в другом она радовалась его ранним способностям и предвидела для него счастливую и блестящую будущность. Владимир зачитался, и позабыл все на свете, погрузясь душою в мир семейственного счастия, и не заметил, как прошло время. Стенные часы пробили одиннадцать…"
Не было ли и у поэта такого пакета, возможно, с подобной надписью: "Письма моей жены"? Был, бесспорно был! Есть тому и свидетельство. И довольно-таки необычное. Петр Плетнев, приятель поэта, чуть ли не пасквиль пишет на Пушкина. И кому? Общему их другу – Василию Жуковскому!
"Вы теперь вправе презирать таких лентяев, как Пушкин, который ничего не делает, как только утром перебирает в гадком сундуке своем старые к себе письма, а вечером возит жену по балам".
Не удивительно ли, что написаны эти строки 17 февраля 1833 года, в самый канун годовщины свадьбы поэта! И по времени совпадают с написанием Пушкиным романа!
И как созвучно настроение поэта с переживаниями Владимира Дубровского. Пушкин, как и его герой, перечитывая старые письма, погружался душой в такое недавнее счастливое прошлое. И не есть ли в этом кратком отрывке романа отголоски писем самой Наталии Николаевны?
"Она описывала ему свою пустынную жизнь…"
Все это было, бесспорно, и в посланиях Наталии Николаевны, которые если и возможно восстановить, то только по ответным письмам Пушкина.
"Какая ты умнинькая, какая ты миленькая, какое длинное письмо! как оно дельно! благодарствуй, женка!"
И Наталия Николаевна подробно и обстоятельно писала мужу обо всех житейских делах, обо всем, что с нею происходило, где бывала и с кем встречалась. Как много позже признавалась она сама: "Я… рассказываю все, как было… только в силу привычки описывать все мельчайшие подробности…"
Сообщала мужу о здоровье детей, подмечая особенности характера каждого, радовалась их успехам и ранним способностям, смеялась над шалостями, беспокоилась об их будущности.
Об этом вновь говорят ответные письма поэта:
"Помнит ли меня Маша, и нет ли у ней новых затей?"
"…С нежностию сетовала на разлуку и призывала его домой…"
Да ведь и Наталия Николаевна торопила мужа с приездом, звала его. И просьбы эти были частыми, порой настойчивыми. Из шести лет супружеской жизни полтора года прошли в разлуке!
"Не жди меня в нынешний месяц, жди меня в конце ноября";
"Ты хочешь непременно знать, скоро ли я буду у твоих ног? изволь, моя красавица";
"Пожалуйста не сердись на меня за то, что я медлю к тебе явиться. Право, душа просит; да мошна не велит";
…Изо всех семейных реликвий Дубровский взял из родного дома лишь материнские письма. Заветные листки не должны были попасть в чужие руки, а о том, чтобы сжечь их, он не мог и помыслить.
"Владимир положил письма в карман, взял свечу и вышел из кабинета…"
"Отданы г-же Пушкиной"
В кабинете, в доме на набережной Мойки, после кончины поэта был проведен "посмертный обыск", составлена опись бумаг покойного, и в ней под номером 41 значилось: "Письма госпожи Пушкиной".
Писем Наталии Николаевны к супругу насчитывалось не менее сорока.
А.Х. Бенкендорф – В.А. Жуковскому (6 февраля 1837):
"Бумаги, могущие повредить памяти Пушкина, должны быть доставлены ко мне для моего прочтения… По прочтении этих бумаг, ежели таковые найдутся, они будут преданы немедленно огню в вашем присутствии…
Письма вдовы покойного будут немедленно возвращены ей, без подробного оных прочтения, но только с наблюдением о точности ее почерка".
Н.Н. Пушкина – В.А. Жуковскому (8 февраля 1837):
"Надеясь вскоре уехать, я буду просить Вас возвратить мне письма, писанные мною моему мужу… мысль увидеть его бумаги в чужих руках прискорбна моему сердцу…"
Письма Наталии Николаевны действительно находились в запечатанном сундуке вместе с другими бумагами. Он был вскрыт в присутствии свидетелей – генерал-майора Леонтия Дубельта и поэта Василия Жуковского. Видимо, именно об этом потайном сундучке со старыми письмами упоминал некогда Плетнев.
Свои письма к мужу Наталия Николаевна получила – в описи сохранилась пометка: "Вручены г-ну действительному статскому советнику Жуковскому". А уже после его рукой приписано: "Отданы г-же Пушкиной".
Но вот письма поэта, адресованные жене, хранились, что, впрочем, и понятно, у самой Наталии Николаевны, а не в кабинете мужа.
И когда Жуковского обвинили, что он вынес тайком некие пакеты с бумагами покойного поэта, пришлось ему объяснять эту загадочную "историю с похищением" самому генералу Бенкендорфу:
"Эти пять пакетов были просто оригинальные письма Пушкина, писанные им к его жене, которые она сама вызвалась дать мне прочитать; я их привел в порядок, сшил в тетради и возвратил ей".
Наталия Николаевна сохранила письма мужа, но не сумела сберечь собственные. Не захотела? Или причиной тому, по ее же собственным словам, "стыдливость сердца"?
По одной из версий, старший сын поэта Александр Александрович по просьбе матери сжег ее письма. Как тут не вспомнить, что и Екатерина Николаевна, в девичестве Ушакова, давняя соперница Натали, перед кончиной просила дочь сжечь все послания поэта к ней. Сама, по доброй воле. Не хотела, чтобы ее любовь стала предметом обсуждения досужих потомков. Неужели эта печальная история повторилась словно в зеркальном отражении?
Нет, это уж верно, не в "гончаровской" природе – уничтожать письма или документы: рядные записи, свидетельства, заводские книги. Казалось бы, старые и вовсе ненужные…
"Будь осторожен с моими письмами"
Искать письма Наталии Николаевны стали лишь в начале двадцатого века. Непростительно поздно? Нет. Ведь живы были еще все ее дети, все семеро. И вряд ли они согласились бы с публикацией писем покойной матери, зная наверное, что это не пришлось бы ей по душе.
Да и памятен был громкий скандал, вспыхнувший после того, как графиня Наталия Меренберг, младшая дочь поэта, передала для печати письма отца Ивану Сергеевичу Тургеневу, который и опубликовал их в "Вестнике Европы" в 1878 году. Сыновья Пушкина Александр и Григорий были настолько этим возмущены, что собирались ехать в Париж, чтобы поквитаться с писателем. И как жаловался сам Тургенев, "поколотить меня за издание писем их отца!"
Из воспоминаний Александры Араповой:
"Целую бурю негодования вызвало опубликование писем Пушкина к ней. Чутким сердцем она (Наталия Николаевна. – Л.Ч.) ее предугадала и поставила непременным условием, чтобы они появились только по смерти моего отца, боготворившего ее светлую память. Нам, ее детям, – как Пушкиным, так и Ланским, – эта газетная травля принесла много тяжелого горя".
И сама Наталия Николаевна, оберегая память мужа, противилась публикации частных писем Пушкина, не предназначенных для публики.
Оберегала от чужих любопытных глаз и свою переписку со вторым супругом, генералом Ланским, что так счастливо сохранилась.
Наталия Николаевна – П.П. Ланскому:
"Я пишу тебе доверительно, имея привычку делиться с тобой самыми сокровенными мыслями…";
"…Я, как и всегда, пишу тебе под первым впечатлением, с тем чтобы позднее раскаяться".
Надо думать, что привычке своей она следовала и прежде, будучи женой поэта. И предупреждала своего второго супруга:
"…Будь осторожен с моими письмами…"
Точно так же наставлял ее некогда и сам Пушкин!
"…Запирай их, как только прочтешь", – пишет она далее. Как это важно, и как обнадеживающе ныне звучит ее просьба! Ведь не приходит же ей в голову просить супруга сжечь адресованные ему письма, а всего лишь спрятать от чужих недобрых глаз.
Все семейные бумаги и пушкинские рукописи Наталия Николаевна завещала сыну Александру, и долгие годы он хранил отцовское наследие.
В 1880 году Александр Александрович передал Румянцевскому музею "на вечные времена" бесценный дар – фамильный пушкинский архив. А еще через два года и письма поэта к жене.
А.А. Пушкин – В.А. Дашкову, директору Московского Публичного и Румянцевского музеев (3 мая 1882):
"Милостивый государь Василий Андреевич!
Прилагая при сем 64 письма покойного моего отца Александра Сергеевича к моей покойной матери, Наталии Николаевне, пожертвованные… сестрой моей графиней Натальей Александровной Меренберг, обращаюсь к Вашему Высокопревосходительству с покорнейшею просьбою… чтобы эти письма в течение пятидесяти лет в чтение никому выдаваемы не были".
Александр Александрович, как и полагалось доброму сыну, делал все, чтобы охранить память матери от возможных насмешек и обвинений.
Из беседы А.А. Пушкина с корреспондентом газеты "Русская молва" (от 31 марта 1913):
"Вскоре после открытия памятника отцу в Москве сестра передала мне всю хранившуюся у нее переписку. Я их принес в дар Румянцевскому музею и поставил условием, чтобы эта переписка не стала общественным достоянием и не была опубликована ранее смерти последнего члена нашей семьи, считая и младшую сестру Елизавету от второго брака моей матери".
Возможно, тогда же были переданы и ответные письма Наталии Николаевны. Ведь сын поэта говорит о переписке! Исследователи уже обращали внимание на некоторую странность: он ставит жесткое условие – переписка родителей не должна быть ныне опубликована, хотя к тому времени письма поэта к жене уже тридцать пять лет как были напечатаны. Значит, речь может идти лишь о письмах матери!
Неслучайно Александра Александровича заботит, чтобы и дочери Наталии Николаевны от второго брака, сестры Ланские, не могли пострадать от недобросовестности издателя или новых нападок в адрес их матери, коих и так было предостаточно. Иначе к чему было тогда упоминать имя Елизаветы Ланской – ведь она дочерью Пушкина не была!
"Мне сдается, по простой женской логике, – полагала Александра Арапова, – что именно эта супружеская переписка должна была восстановить в полном блеске добрую память матери, а не вызвать той жестокой оценки, тех комьев грязи, которые безжалостно осыпали ее священную для нас могилу".
В июле 1914-го, через год с небольшим после публикации в "Русской молве", завершил свой земной путь боевой генерал Александр Пушкин – всю жизнь, до седых волос, слывший любимцем поэта. Да и Наталия Николаевна отличала старшего сына своей особой душевной привязанностью.
Борис Львович Модзалевский, хранитель рукописного наследства поэта в Пушкинском Доме, писал в том печальном году:
"Александр Александрович Пушкин приобрел право на вечную благодарность русских людей за сохранение и за передачу в общее пользование черновых тетрадей поэта, пожертвованных им в… Московский Румянцевский музей, куда передал он по соглашению с братом и сестрами и под известным строгим запретом и переписку своих родителей, могущую без сомнения пролить свет на взаимные их отношения и на до сих пор смутную историю последних лет многострадальной жизни поэта…"
Заветное слово "переписка" было произнесено дважды: и сыном поэта, и замечательным ученым-пушкинистом!
"Жду… с нетерпением"
Писем Наталии Николаевны нет. И все-таки их можно прочесть. Прочесть "духовными глазами", меж строк пушкинских писем. Там даже есть особо повторенные поэтом ее фразы:
"Что ты путаешь, говоря: о себе не пишу, потому что не интересно. Лучше бы ты о себе писала, чем о S. (графиня Надежда Соллогуб, к ней Наталия Николаевна ревновала мужа. – Л.Ч.), о которой забираешь в голову всякий вздор – на смех всем честным людям и полиции, которая читает наши письма. Ты спрашиваешь, что я делаю".
А вот и сам поэт задает тот же вопрос в одном из первых писем к невесте:
"Что вы поделываете? Кого видите? Где гуляете? Поедете ли в Ростов? Напишете ли мне? Впрочем, не пугайтесь всех этих вопросов, вы отлично можете не отвечать на них, – потому что вы всегда смотрите на меня как на сочинителя".
Конечно же, молоденькая девушка, к слову сказать, начитанная благодаря богатой дедушкиной библиотеке в Полотняном Заводе, не могла устоять от соблазна особого рода – ей было лестно внимание знаменитого Пушкина. Его появление всегда становилось сенсацией, и приезд поэта в Москву, после михайловской ссылки, обратился в настоящий триумф.
"Завидую Москве, она короновала Императора, теперь коронует Пушкина", – писал свидетель тех дней.
Как тут было устоять юной барышне, почти девочке, только что увидевшей свет! Даже и не свет, а сразу "солнце русской поэзии", буквально ослепившее ее. Уже тогда Пушкина величали "любимейшим поэтом России".
Разумеется, она не могла не смотреть на Пушкина иначе, как на знаменитого сочинителя. И тут уже были не важны ни внешняя некрасивость поэта, ни его малый рост – все меркло в лучах торжествующей славы, в ее неземном сиянии. Потом придет и любовь, и Натали Гончарова станет невестой первого поэта России. "Она меня любит", – как дорого стоит признание Пушкина-жениха!
"Передал ли вам брат мое письмо, и почему вы не присылаете мне расписку в получении, как обещали? – летит письмо невесте из Петербурга. – Я жду ее с нетерпением, и минута, когда я ее получу, вознаградит меня за скуку моего пребывания здесь".
И вновь вопрос: "Пришлете ли вы мне расписку?"
И письма тайные, награды долгой муки…
Несомненно, какой-то тайный уговор существовал между Пушкиным и Натали. Поэт настойчиво требовал ее расписок в получении писем. Для чего? Прежде всего – удостовериться, что его письмо попало ей в руки, а не к маменьке или кому-то из домочадцев. И, конечно же, – иметь счастье получить несколько строк от невесты, пусть даже и формальных. Или, быть может, Пушкин придумал некий тайный шифр, ведомый только им обоим? И с его помощью Натали могла сообщать жениху важные новости или открывать свои чувства без боязни, что строгая матушка – семейный цензор – сможет узнать ее сокровенные мысли?
Самая близкая подруга Натали Катенька Долгорукова, посвященная в ее девичьи тайны, много позже вспоминала: