Нашего Иванова задевало, что он "второй". Потому что "первый" был даже не кадровый военный, а призван из запаса и, конечно, не обладал такими глубокими военными знаниями, как наш Иванов. Кроме того, ротному по какой-то причине не присваивали звание "старший лейтенант", хотя большинство командиров рот были старшими лейтенантами, а некоторые капитанами. Может, у него срок не подошел? А может, допустил какую-то оплошность.
По этим причинам лейтенант бывал раздражителен, заставлял взводных гонять нас, чтобы добиться хороших показателей в учебе. Рота была нормальная, такая, как все. В чем-то обгоняла соседей, по некоторым дисциплинам отставала.
Не слишком хорошо шли дела с изучением уставов. Там многое приходилось просто зубрить наизусть. Особенно устав караульной службы, правила применения оружия, порядок приема и сдачи поста. Ведь много было сельских ребят с образованием 4–5 классов, которые старались, но безбожно путались в частоколе казенных фраз.
То же самое и с химзащитой. Зарин, заман, иприт… Как они действуют на человека, за сколько секунд надо одеть противогаз и что делать после окончания химической атаки. В каком порядке обеззараживать обувь, одежду и так далее. Капитан-химик был нудный и требовательный, жаловался на нас ротному, когда мы засыпали под его монотонный бубнеж.
По физподготовке наша рота, благодаря Хомченко, опережала многих. Он сбил костяк физически крепких ребят, куда вошел и я. Через месяц "крутили солнце" на турнике, освоили брусья, зловредного "коня", о который расшибали колени (и мошонку) немало слабых курсантов. Заняли второе место в полку по футболу и метанию учебных гранат.
Неплохо была поставлена боевая подготовка. Мы научились с завязанными глазами разбирать "трехлинейку", изучили автомат ППШ и пулемет Дегтярева. Но боевые стрельбы проводились только из "трехлинейки" два раза в месяц по три патрона. Автомат и пулемет мы знали только теоретически. Нормы из винтовки я выбивал на "хорошо" и "отлично", в дальнейшем это отразилось на моей военной судьбе.
Занятия делились на любимые и "обязаловку". Как и большинство солдат, мы терпеть не могли строевую подготовку. Тем более, большинство ребят первые два месяца ходили в гражданской одежде. Кое-кому заменили только обувь и совсем уж ветхие пальтишки. Зато в один из солнечных мартовских дней после бани выдали новое белье, гимнастерки, ботинки с обмотками, шаровары, пилотки со звездочками.
Пошла веселее и строевая подготовка. В военной форме мы чувствовали себя настоящими солдатами. Много занимались тактическими занятиями. Одно отделение занимало окопы, а два других наступали. Шли в атаку, оборонялись. Воевали хоть и с деревянными винтовками, но с большим азартом.
Пулеметы имитировали деревянными трещотками, а бойцов с трещотками именовали только "пулеметчиками". От этого случались нешуточные обиды (мальчишки ведь!), поэтому трещотки выдавали по очереди. На всю роту имелось штук восемь боевых винтовок и один учебный пулемет Дегтярева.
В апреле-мае ухудшилось питание. Возможно, это обычное явление, связанное с весенним периодом, но суп стал совсем жидким, а вечером вместо каши тоже наливали суп или постные щи, которые не давали сытости. Есть хотелось постоянно. Командиры объясняли урезанные пайки активизацией боевых действий на фронте. Продукты идут в первую очередь в боевые части.
К таким объяснениям мы относились с понятием, тем более 12 мая 1942 года началось мощное наступление на Харьков. Несколько дней Юрий Левитан своим неповторимым торжественным голосом передавал победные сводки и перечислял взятые города. Затем все затихло. Лишь спустя несколько недель до нас дошли слухи о трагической судьбе армий Юго-Западного фронта.
В конце мая, после очередных стрельб, меня перевели во вновь сформированную роту противотанковых ружей (ПТР). Я сразу обратил внимание, что сюда собрали наиболее крепких ребят, имеющих хорошие показатели по стрельбе.
Командир роты, старший лейтенант с орденом Красной Звезды (редкая вещь для сорок второго года!), разъяснил прибывшим, что мы теперь не просто пехота, а бронебойщики. Не каждому доверяют быть ударной силой в борьбе с танками, а нам доверили. Гордитесь!
Витя Манохин, мой приятель, в "особую роту" не попал. Стрелял он неважно, да и физически был не слишком силен. Зато мы снова оказались вместе со старшим сержантом Хомченко. Правда, он уже не был моим командиром, а числился обычным курсантом.
Противотанковое ружье системы Дегтярева показалось мне несуразной и неуклюжей штуковиной. Длиной два метра и семнадцать килограммов весом. Согласно техническим данным ружье пробивало на 300 метров броню толщиной 35 миллиметров, а на 100 метров - 40. В учебном классе висели таблицы с изображением немецких танков. Но таблицы были устаревшие. Ротный, воевавший под Смоленском, этого не скрывал. Рассказывал, что бои 1941 года, а особенно разгром под Москвой, заставил фрицев усиливать броню танков.
- Эти консервные банки, - показывал он на изображения легких машин Т-1 и Т-2, - вы вряд ли встретите. А вот на Т-3, по нашим данным, лобовую броню усилили в два раза… возможно, и больше.
Я быстро сравнил цифры со старой таблицей, получалось миллиметров сорок. А танк Т-4, один из самых многочисленных в немецких войсках, имел броню более 50 миллиметров.
Но командир роты был неплохим учителем. Он сумел убедить нас, что у танка достаточно уязвимых мест. Мы изучили подробно все слабые места немецких "панцеров". Борт, моторная часть, гусеницы - все это могло быть пробито и выйти из строя после точного попадания бронебойно-зажигательной пули.
Старший лейтенант постоянно напоминал о необходимости не торопиться и после нескольких выстрелов менять позицию. Наряду с теорией мы стали ходить на стрельбище. Ружья несли парами, на плече. Скажу, что это довольно неудобно. Шагать надо было точно в такт напарнику, иначе ружье сильно натирало плечи.
Первые боевые стрельбы запомнились сильной отдачей. Приклад, несмотря на мягкую подкладку, бил с такой силой, словно тебя колотят кулаком в плечо. Постепенно приспособились. Тем более, в бронебойщики брали ребят крепких.
Стреляли немного. В основном налегали на теорию, которая нам осточертела. Но вскоре патронов выделять стали больше. Однажды я выпустил штук пятнадцать патронов сразу. В металлические плиты, дзоты и даже в трофейный польский танк TP-10 с 20-миллиметровой броней. Наши танки никогда в качестве мишеней не использовались.
Польский танк я пробил с расстояния 300 метров. Он даже задымился. Горели остатки масла, скопившиеся в поддоне. Потом долго рассматривали пробоины. Наверное, у всех была одна и та же мысль - у немцев танки гораздо сильнее.
Учеба в роте ПТР длилась немногим больше месяца. В первых числах июля срочно сформировали маршевую роту в количестве 250 человек (бронебойщики вошли в нее взводом), и нас повезли на юго-запад.
Мы попали на Брянский фронт. Вся маршевая рота пополнила стрелковый полк, понесший большие потери в предыдущих боях. Никто не вспомнил, что я учился на бронебойщика. Получил винтовку, сто патронов, две гранаты РГД-33 и встал в строй.
Хомченко, Манохин, я и еще человек двадцать из учебного полка - попали в одну роту, которая насчитывала всего 30–35 человек. Командиром роты назначили лейтенанта "Иванова-второго". До него командовал младший лейтенант Баранов, парнишка лет девятнадцати, закончивший ускоренные шестимесячные курсы. Он уцелел один из всего командного состава роты в боях под Старым Осколом.
Ввиду малочисленности роты ее разделили на два взвода, одним из которых поставили командовать Никиту Хомченко. Меня и Витю Манохина он забрал к себе. Удивительно, но Иванов спорить не стал. Во взводах имелось по два ручных пулемета. Станковый "максим" и противотанковое ружье лейтенант оставил как главную ударную силу в своем личном распоряжении. Расчет ПТР укомплектовали раньше, и мои познания как бронебойщика не пригодились. Автоматов в роте было штук семь, в основном у командиров взводов и отделений. Зато подвезли достаточное количество патронов, гранат и бутылок с горючей смесью (КС).
С дороги хотелось есть, а еще больше пить. Оказалось, что харчи привозят после заката, а за водой надо идти в сгоревшую деревню, километрах в трех от нас. Иванов отрядил группу человек шесть, мы собрали все имеющиеся фляги. В основном тяжелые, из желтого стекла, алюминиевых было мало.
Здесь я впервые попал под бомбежку. На восток шли три тройки "Юнкерсов-87" под прикрытием двух истребителей. Нас спасло то, что мы уже добежали до сгоревшей деревни и сумели укрыться среди разных обломков. "Мессершмитты", спикировав едва не до земли, сбросили несколько мелких бомб и прострочили обломки из пушек и пулеметов.
Никто из нас не пострадал, но страху натерпелись. Витя Манохин и я прятались за большой русской печью. Снаряд отколол кусок трубы, а пули подняли фонтанчики земли метрах в пяти от нас.
С водой вышла неувязка. Мы рассчитывали на ведра, которые имеются возле каждого колодца, но забыли, что идет война. Ни ведер, ни веревок поблизости не оказалось. Связали брючные ремни и прицепили к ним флягу. Один из ремней оборвался. Долго шарили, пока не нашли глиняный горшок литра на три. Как уж он уцелел в сгоревшей деревне - непонятно.
Самый догадливый из нас предложил использовать телефонный провод и привязать к нему горшок. В общем, провозились часа два. Но принесли горшок и полтора десятка фляжек пахнущей тиной воды. Мутной, зато холодной. Ожидали, что нас будут ругать за долгое хождение, но лейтенант Иванов приказал передать воду старшине и занять боевые места.
С запозданием мы разглядели воронки, а в стороне накрытые изорванными шинелями четыре трупа наших товарищей. Несколько раненых отправили в медсанбат. Рота, едва успев пополниться, сократилась за полдня на десяток человек. Хомченко раздраженно рассказывал, как все случилось. Когда мы ушли за водой, бойцы стали занимать места, подравнивали кое-где обвалившуюся траншею, оборудовали огневые точки. Возник спор из-за единственной землянки. Вторую забрал для себя, старшины и телефониста лейтенант Иванов, оборудовал что-то вроде ротной канцелярии. Немцы дождались, когда увлеченные суетой бойцы потеряли осторожность, и открыли огонь, вначале из пулеметов, а затем пустили в ход минометы.
- У них там целая батарея, - матерился Хомченко. - Штук сто мин высыпали. Кто метаться начал, все под пули да осколки попали. Кричишь, а они глаза вылупили и мечутся. Слушай, Василий, раз ты без бронебойного ружья остался, назначаю тебя командиром второго отделения.
- А первым кто командовать будет? - вырвалось у меня.
- Леня Михеев.
- Он же и помкомвзвода будет? - с долей ревности спросил я.
Дело в том, что прибывший с нами из учебного полка Леня Михеев, худощавый, невзрачный, ничем не выделялся. Себя как выдвиженца в "особую бронебойную роту" я считал более подходящей кандидатурой. Забыл лишь о том, что Михеев успел повоевать. Получил ранение и знал, что такое война, о которой я имел пока представление из газет и кино.
- Так что, товарищ младший сержант, ищи медные треугольники на петлицы.
- Где их найдешь…
- С убитых снимешь, - резко ответил Хомченко. - Или из консервной банки вырежешь. И больше дурацкими вопросами меня не загружай. Проверь пулемет, чтобы работал как часы. Ясно?
- Так точно!
- С Михеевым держитесь дружно. У него силенок поменьше, чем у тебя, зато башка варит. Вы моя главная опора.
Последующие дня четыре были похожи один на другой. С утра и после обеда немцы открывали огонь из минометов. Хотя мы выкопали "лисьи норы", углубили траншею и уже не метались под обстрелом, но потери несли. Каждый день в роте кто-то погибал, двоих-троих отправляли в санбат.
Раны от мин были, как правило, тяжелые. Острые осколки ломали ребра, руки, пробивали грудь. Люди истекали кровью. Думаю, что не меньше половины пострадавших умирали в санбате или по пути.
- Вася, это же мясорубка, - не выдержав, шептал Витя Манохин, мой сосед по улице из бесконечно далекой Бекетовки. - Сколько наших уже поубивало, а мы ни одного фрица не ухлопали.
Может, и ухлопали. Мы тоже стреляли в ответ, но до немецких позиций было метров шестьсот, разве что из пулемета достанешь. Но "максим" лейтенант Иванов хранил в специально вырытом погребке, перекрытом сверху слоем бревен. Стрелять из станкового пулемета и ПТР он запрещал, берег для отражения атаки.
У меня в отделении разбило единственный "Дегтярев". Смяло пламегаситель, оторвало сошки. Ребят-пулеметчиков не задело, они сидели внизу. Ротный поднял ругань. Я стоял поблизости и уловил отчетливый запах водки. Это лейтенант выпивает. Мы и сами были не прочь от такой жизни хватнуть стакан и хоть ненадолго забыться. В душном степном воздухе висела зловещая тишина, если не считать минометных обстрелов и гула идущих на восток самолетов. Но водку нам не выдавали, а деревень поблизости не было.
Вызывала тревогу канонада, которая шла далеко на востоке. Неужели немцы прорвались? А если так, то в открытой степи танки сомнут и раздавят нас. Из артиллерии на правом фланге стояла батарея короткоствольных "полковушек", на которую надежды было мало.
На весь батальон имелось штук восемь ПТР, а "полковушки" прикрывали сразу два батальона - полтора километра степи. Правда, почти у каждого бойца кроме обычных РГД-33 имелись противотанковые гранаты. Но на открытой местности эти штуковины весом 1200 граммов были неэффективны.
Еще в учебном полку на тренировках я один из немногих сумел забросить противотанковую РПГ-40 метров на двадцать пять, но для этого приходилось подниматься в рост, то есть подставлять себя под пули. Да и то на такое расстояние бросали гранаты всего несколько физически крепких ребят. У остальных РПГ-40 летели метров на десять-пятнадцать. Запалы у этих гранат были очень чуткие, их разрешали вставлять непосредственно перед боем. Но ведь бой не по расписанию начинается. Появятся танки, стрельба, взрывы, а ты с запалом возишься. Кроме того, заряженная граната взрывалась от малейшего удара.
Бутылки с горючей смесью (немцы их называли "коктейль Молотова") были гораздо эффективнее. На учебе в Камышине я метров за сорок сжег бревенчатый макет танка, обложенный обрезками железа. Жар от "коктейля" был такой сильный, что металл плавился и сползал потеками буро-фиолетового цвета. Но от бутылок с КС все шарахались, как черт от ладана. Липкая масса сжигала человека живьем, если бутылка случайно разбивалась в руках или под ногами.
Вот с таким настроением мы вслушивались в звуки орудийных раскатов и ждали, когда появятся немцы. Пока же бои шли в стороне, и мы надеялись на подкрепление. Подкрепление пришло. Целых двенадцать 122-миллиметровых гаубиц, которые срочно закапывали на окраине сгоревшей деревни.
А пулеметчик Костя Черняк, бывший слесарь из МТС, достал где-то напильник, молоток и пообещал, что "Дегтярева" починит. Лобастый, широкий в плечах, Костя объяснял мне:
- Механизм работает, а это главное. Ну, отпилю от ствола дюйма четыре, сошки с напарником смастерим. Завтра снова с пулеметом будем. А то разорался лейтенант, что лучше бы нас убило, а ручник целый остался, так?
- Конечно, не так, - обнял я за плечи Костю.
Хороший он был парень. Отца убили, мать осталась одна с двумя младшими сестренками в оккупированном Брянске. А пулемет он наладит, я не сомневался. У таких лобастых всегда упрямства хватает.
Удивительно, но я до сих не знаю, где принял свой первый бой и где дислоцировался наш полк. Северо-западнее Сталинграда, за Доном… вот, пожалуй, и все координаты. Пришли сюда ночью, ждали, зарылись в траншеи, не зная, что происходит и где сейчас немцы.
Ненужная порой секретность лишала нас информации. Мы питались слухами. Не знали, что 24 июня три армии генерала Вейхса (в том числе одна танковая) начали наступление из района восточнее Курска. Третьего июля они прорвали оборону в районе Воронежа, окружили крупные силы Красной Армии, уничтожили большое количество людей и военной техники, а 40 тысяч бойцов и командиров попали в плен.
Наступление продолжалось стремительно, и положение наших войск во второе военное лето было, по мнению многих историков, еще тяжелее, чем летом 1941 года. Наша дивизия и полк пока не были введены в бой. Но все чаще звучало слово "Сталинград". Не так далеко от нас был Дон, а от него всего в 70 километрах - Сталинград. Так начиналась Сталинградская битва. Пока шли бои на дальних подступах.
Семнадцатого июля был сформирован Сталинградский фронт. Наши войска дрались в прокаленных донских степях, отступая, попадая в окружение, снова контратакуя. Нашему полку это еще предстояло.
Кормежка у нас была неплохая. Мимо гнали гурты скота, и хозчасть полка получала достаточно мяса. В то же время отступление наших войск, перерезанные немцами дороги лишали нас подвоза боеприпасов, медикаментов, курева, ну и, конечно, спирта.
Как-то вечером мы собрались в землянке у Никиты Хомченко. Поводов было более чем достаточно. Во-первых, нашему командиру взвода присвоили звание "старшина". Во-вторых, ушлый пулеметчик Костя Черняк сумел отремонтировать свой "Дегтярев". Вместе с помощником обрезали смятый пламегаситель и поврежденную часть ствола, сделали самодельные сошки, которые хоть не складывались, но служили не хуже заводских.
Пулемет получился куцый, из ствола выбивало полуметровый сноп огня, а сильная отдача снижала точность стрельбы. В любом случае метров на двести это "произведение" цель доставало неплохо. Автоматического оружия не хватало, так что и такой пулемет в бою был нужен.
Ну а главное, Костя Черняк раздобыл литр спирта. У хозяйственников заглох грузовик ЗИС-5, и они ковырялись целый час, с тревогой глядя на безоблачное небо. Одиночный грузовик - хорошая мишень для любого немецкого самолета. Костя вызвался помочь и как бывший слесарь быстро нашел неисправность.
- Чмошники пол-литра хотели зажать, - рассказывал Черняк. - А у самих полные канистры.
Выпили, оживились, стали вспоминать довоенную жизнь. Костя признался нам (до этого почему-то скрывал), что дня за три до ухода на фронт женился, ждал ребенка. Старшина Хомченко это одобрил и спросил нас с Манохиным:
- Ну, а вы хоть успели с девками пообжиматься?
- А как же, - торопливо ответил Витя Манохин.
- И остальное попробовали? - жмурился подвыпивший взводный.
Витя что-то промямлил. Врать ни он, ни я не хотели. Слишком быстро пришла война, не дала времени нам побыть с женщинами. Потом говорили о немецком наступлении и высказывали догадки, почему нас пока не трогают. Может, наше командование тоже удар готовит?
- Чем ударять? Хреном, что ли? - разливая спирт, выругался Хомченко. - Вы хоть один наш самолет видели?
- Видел. Кукурузник вчера пролетал, - сказал Манохин.
Все невесело посмеялись. Ни самолетов, ни танков поблизости от нас не было. Вот дивизион гаубиц привезли, значит, к чему-то готовимся. В землянку заглянул ротный Иванов. Мы ожидали, что он начнет нудить насчет выпивки, но ротный выглядел каким-то растерянным. Даже принял приглашение выпить с нами - небывалый случай. Мы с запозданием разглядели, что его тоже повысили в звании. На петлицах гимнастерки висели уже по три кубика.
- Поздравляем, товарищ старший лейтенант, - поднял кружку Хомченко. - За вами не угнаться. Скоро майором будете.