Вокруг Пушкина - Ирина Ободовская 14 стр.

Что касается процесса (судебный процесс с Усачевым), я сделала все возможное. Прежде всего, как только я получила твои бумаги, я велела снять с них копию, чтобы дать ее Лерху, которого я попросила зайти ко мне. Я с ним говорила о нашем деле, просила взяться за него и просмотреть все бумаги. Несколько дней спустя он прислал мне все бумаги обратно с запиской, в которой пишет, что он не может взяться за дело, потому что оно уже разбиралось в Москве; он говорит, что следует подать прошение Государю, который решит, может ли оно слушаться в Петербургском Сенате. Не будучи довольна этим ответом, я обратилась к гос­подину Бутурлину, который не отказал в любезности прочи­тать все бумаги. Он нашел, что мы правы, а действия против­ной стороны - бесчестное мошенничество. Он мне посове­товал встретиться с Лонгиновым, взять обратно прошение, если это возможно, чтобы написать его снова от моего име­ни, потому что, ты извини меня, но мое имя и моя личность, как он говорит, гораздо больше известна его величеству, чем ты. Впрочем, добавил он, достаточно, если вы поставили там свою подпись. Но так как я не помнила наверное, подписала ли я его, я попросила через мадам Загряжскую свидания с Лонгиновым. Оно мне тут же было предоставлено. Я поехала к нему в назначенное им время, и вот результат моего разго­вора с ним. Он начал с того, что сообщил мне, что наше дело еще не пересматривалось, потому что чиновник, который должен был им заниматься, был болен воспалением легких и даже при смерти, но что накануне моего прихода наше дело извлекли из забвения, в котором оно находилось, и теперь они отложили все дела, чтобы заняться только нашим; оно очень серьезно, добавил он, и потребует по меньшей мере 15 дней работы. По истечении этого времени, сказал он, я смогу дать вам ответ, если не официальный, то хотя бы в частном порядке. На мой вопрос, могли ли бы мы рассчитывать на то, что он будет голосовать за нас, он ответил, что прочел наше прошение и ему кажется, что мы правы, но что его одного го­лоса недостаточно, так как кроме него имеются еще шесть че­ловек, которые должны решить, будет ли слушаться наше прошение. Что касается наложения ареста на наше имущест­во, то тебе нечего опасаться до тех пор, пока они не вынесут какого-либо решения. Он говорит, что дал тебе бумагу, кото­рую ты можешь показать в случае, если тебе будут устраивать какие-нибудь каверзы; она подтверждает, что закон полно­стью на нашей стороне. А теперь я хочу узнать, кто эти шесть человек, от которых зависит наша судьба, и если это кто-ни­будь из моих хороших друзей, то тогда я постараюсь при­влечь их на свою сторону. Второе, что мне хотелось бы уз­нать: является ли правая рука Лонгинова, то есть лицо, зани­мающееся нашим делом, честным человеком или его можно подмазать? В этом случае надо действовать соответственно. Как только я узнаю это точно, я тебе дам знать.

А теперь я поговорю с тобой о деле, которое касается только меня лично. Ради Бога, если ты можешь помочь мне, пришли мне несколько сотен рублей, я тебе буду очень бла­годарна. Я нахожусь в очень стесненных обстоятельствах. Мой муж уехал (в Михайловское) и оставил мне только сумму, необходимую для содержания дома. В случае, если ты не можешь этого сделать - не сердись на мою нескромную просьбу, прямо от­кажи и не гневайся.

Прощай, дорогой братец, нежно целую тебя, а также Се­режу и Ваню. Поблагодари, пожалуйста, последнего за па­мять. Мать пишет, что он просил передать мне много доб­рых пожеланий.

ПИСЬМО 11-е

(28 апреля 1836 г. Петербург)

Дорогой Дмитрий. Получив твое письмо, я тотчас же ис­полнила твое распоряжение. Жуковский взялся просить о твоем деле Блудова (министр МВД, приятель Пушкина, Жуковского, Вяземского и др.) и даже Дашкова, надо, стало быть, наде­яться на успех, если за это время ты не сделал такой глупо­сти и не подал в суд о нашем проклятом усачевском деле в Москве, вместо того, чтобы передать его в Петербургский Сенат, тогда я могла бы обеспечить успех, так как у меня много друзей среди сенаторов, которые мне уже обещали подать свои голоса, тогда как московских я не знаю и никог­да ничего не смогла бы там сделать.

Если я не писала тебе до сих пор, дорогой друг, то ведь ты знаешь мою лень; я это делаю только в том случае, когда знаю, что мои письма могут быть тебе полезны. Ты не мо­жешь пожаловаться, не правда ли, что я плохой комиссио­нер, потому что как только ты мне поручаешь какое-нибудь дело, я тотчас стараюсь его исполнить и не мешкаю тебе со­общить о результатах моих хлопот. Следственно, если у тебя есть какие ко мне поручения, будь уверен, что я всегда прило­жу все мое усердие и поспешность, на какие только способна.

Теперь я поговорю с тобой о делах моего мужа. Так как он стал сейчас журналистом, ему нужна бумага, и вот как он тебе предлагает рассчитываться с ним, если только это тебя не затруднит. Не можешь ли ты поставлять ему бумаги на сумму 4500 в год, это равно содержанию, которое ты даешь каждой из моих сестер; а за бумагу, что он возьмет сверх этой суммы, он тебе уплатит в конце года. Он просит тебя также, если ты согласишься на такие условия (в том случае, однако, если это тебя не стеснит, так как он был бы крайне огорчен причинить тебе лишнее затруднение), вычесть за этот год сумму, которую он задолжал тебе за мою шаль. Зав­тра он уезжает в Москву, тогда, может быть, ты его увидишь и сможешь лично с ним договориться, если же нет, то по­шли ему ответ на эту часть моего письма в Москву, где он предполагает пробыть две или три недели.

Теперь, после того как я исполнила поручение моего му­жа, перейду к поручениям моих сестер. Катинька просит те­бе передать, что ты еще ничего не ответил ей касательно ее Любушки (верховая лошадь Е.Н); раз она здорова, отправь ее немедленно и б е з отговорок, а также и лошадей Спасского, который ждет их с нетерпением и каждый раз о них спрашивает. Впрочем, не жди лошадей Спасского, чтобы отправить Любушку, а также всю сбрую на три дамских лошади. И еще она просит не забыть послать письмо Носову к 1 мая. Я по­ручила Сашиньке, дорогой Дмитрий, попросить у тебя к то­му же числу 200 рублей; если можешь их мне прислать, я те­бе буду очень благодарна.

Надеюсь, что ты сдержишь обещание и приедешь к нам в мае месяце, я приглашаю тебя в крестные отцы, так как именно к этому времени я рассчитываю родить. В ожида­нии удовольствия тебя увидеть нежно тебя целую. Спешу кончить, чтобы пойти позавтракать. Сережу и тебя крепко-крепко целую. Брат Иван, го­ворят, в Зарайске?Точно ли?

ПИСЬМО 12-е

(Июль 1836 г. Каменный Остров)

Я не отвечала тебе на последнее письмо, дорогой Дмит­рий, потому что не совсем еще поправилась после родов (Н.Н. родила 23 мая дочь Наталью). Я не говорила мужу о брате Параши (няня Пушкиных), зная, что у него совер­шеннo нет денег.

Теперь я хочу немного поговорить с тобой о моих лич­ных делах. Ты знаешь, что пока я могла обойтись без помо­щи из дома, я это делала, но сейчас мое положение таково, что я считаю даже своим долгом помочь моему мужу в том затруднительном положении, в котором он находится; не­справедливо, чтобы вся тяжесть содержания моей большой семьи падала на него одного, вот почему я вынуждена, доро­гой брат, прибегнуть к твоей доброте и великодушному сер­дцу, чтобы умолять тебя назначить мне с помощью матери содержание, равное тому, какое получают сестры (в 1836 г. Н.Н. получила из гончаровских доходов 1120 руб, тогда как каждая из сестер получала по 4500 руб.) и, если это возможно, чтобы я начала получать его до января, то есть с будущего месяца. Я тебе откровенно признаюсь, что мы в таком бедственном положении, что бывают дни, когда я не знаю, как вести дом, голова у меня идет кругом. Мне очень не хочется беспокоить мужа всеми своими мелкими хозяйственными хлопотами, и без того я вижу, как он печален, подавлен, не может спать по ночам и, следственно, в таком настроении не в состоянии работать, чтобы обеспе­чить нам средства к существованию: для того, чтобы он мог сочинять, голова его должна быть свободна. И стало быть, ты легко поймешь, дорогой Дмитрий, что я обратилась к тебе, чтобы ты мне помог в моей крайней нужде. Мой муж дал мне столько доказательств своей деликатности и беско­рыстия, что будет совершенно справедливо, если я со своей стороны постараюсь облегчить его положение (к началу 1836 г. у Пушкина было долгов около 77 тыс. руб.); по край­ней мере содержание, которое ты мне назначишь, пойдет на детей, а это уже благородная цель. Я прошу у тебя этого одолжения без ведома моего мужа, потому что если бы он знал об этом, то несмотря на стесненные обстоятельства, в которых он находится, он помешал бы мне это сделать (Пушкин не мог допустить чтобы его жена просила денег не на наряды, а на содержание детей). Итак, ты не рассердишься на меня, дорогой Дмитрий, за то, что есть нескромного в моей просьбе, будь уверен, что только крайняя необходимость придает мне смелость доку­чать тебе.

Прощай, нежно целую тебя, а также моего славного бра­та Сережу, которого я бы очень хотела снова увидеть. При­шли его к нам хотя бы на некоторое время, не будь таким эгоистом, уступи нам его по крайней мере на несколько дней, мы отошлем его обратно целым и невредимым.

Если Ваня с вами, я его также нежно обнимаю и не могу перестать любить его несмотря на то, что он так отдалился от меня. Сашинька просит тебя, дорогой Дмитрий, при­слать ей адрес Адамса в связи с долгом Жерку (неустановленные лица). Не забудь про кучера; я умоляю Сережу уступить мне своего повара, пока он ему не нужен, а как только он вернется на службу, если он захочет снова иметь его, я ему тотчас же его отошлю.

ПИСЬМО 13-е

(Начало августа 1836 г. Каменный Остров)

Ты не поверишь, дорогой Дмитрий, как мы все три были обрадованы известием о твоей женитьбе. Наконец-то ты же­нат, дай Бог, чтобы ты был так счастлив, как ты того заслу­живаешь, от всего сердца желаю тебе этого. Что касается моей новой сестрицы, я не сомневаюсь в ее счастье, оно все­гда будет зависеть только от нее самой. Я рассчитываю на ее дружбу и с нетерпением жду возможности лично засвидетельствовать ей всю любовь, которую я к ней чувствую. Прошу ее принять от меня небольшой подарок и быть к нему снис­ходительной.

Я только что получила от тебя письмо, посланное после того, в котором ты мне сообщаешь о своей женитьбе, и тебе бесконечно благодарна за содержание, которое ты был так добр мне назначить. Что касается советов, что ты мне да­ешь (уехать в деревню), то еще в прошлом году у моего мужа было такое наме­рение, но он не мог его осуществить, так как не смог полу­чить отпуск.

А с бумагой, которую ты мне прислал по делу Усачева, я, право, не знаю, что делать, кому я должна ее показать, назо­ви мне определенных лиц, тогда, если это мои знакомые, я тотчас же исполню твои поручения.

Скажи Сереже, что у меня есть кое-что в виду для него, есть два места, куда нам было бы не трудно его устроить; од­но у Блудова, где мы могли бы иметь протекцию Александра Строганова (товарищ министра внутренних дел, родственник Н.Н.), а другое у графа Канкрина (министр финансов, через которого проходили многие денежные дела Пушкина), там нам помог бы князь Вяземский. Пусть он решится на одно из них, но я бы скорее ему посоветовала место у Канкрина, говорят, что производство там идет быстрее, меньше чиновников. Надо, чтобы он поскорее прислал мне свое решение, тогда я употреблю все свое усердие, чтобы добиться для него выгодной службы.

Муж просит меня передать его поздравления и рекомен­дуется своей новой невестке. Он тебя умоляет прислать ему запас бумаги на год, она у него кончается, и если ты испол­нишь его просьбу, он обещает написать на этой самой бума­ге стихи, когда появится на свет новорожденный.

Прощай, нежно целую тебя, а также твою жену и Сережу с Ваней. Когда же повар и брат Параши? Мне кажется, су­дя по письму, которое ты написал Катиньке, что ты рассчи­тываешь на моего мужа в отношении уплаты половины пла­тежа. Сейчас у него нет ни копейки, я тебе за это ручаюсь.

Тетушка хочет написать тебе несколько строк.

Приписка Е. И. Загряжской

Поздравляю тебя, дорогой и славный Дмитрий. Я давно должна была бы это сделать, но была очень больна. Прими же мои самые горячие пожелания счастья, целую тебя от всего сердца.

ПИСЬМО 14-е

(Сентябрь 1836 г. Каменный Остров)

А теперь между нами, дорогой брат. Я только что кончи­ла письмо к твоей жене и начну свое письмо к тебе с того, что вымою тебе голову. Это так-то ты держишь слово, негод­ный братец, ты мне послал, не правда ли, мое содержание к 1 сентября? Ты забыл об этом или тебе невозможно это сде­лать, в последнем случае я великодушно тебя прощаю. Но скажи мне, пожалуйста, можешь ли ты мне его прислать, я была бы тебе за это бесконечно признательна, деньги мне были бы так нужны. Впрочем, я прошу об этом только если это тебя не стеснит, я была бы очень огорчена увеличить твои затруднения.

Недавно я получила письмо от матери, она, кажется, до­вольна своей невесткой. Сережа пишет, что ее первый при­ем был не из лучших, ты не знаешь почему? Вот что она го­ворит о моей сестрице (Елизавете, подразумевается): "Она очень приятной внешности, очень набожная, в ней мало светскости" (это намек на нас трех), "очень нежна со мной". Итак, кажется, она ею очень довольна. Напиши мне, как ее здоровье и расположение духа, спокойнее ли она те­перь; была ли она рада видеть вас на свои именины. Пред­ставил ли ты свою жену отцу и как он обошелся с нею. Сло­вом, напиши мне как можно подробнее.

Спроси, пожалуйста, у сестрицы, как она находит Авгу­ста, он верно очень ей надоедает. Сашинька просит тебя пе­редать Августу, что очень невежливо не отвечать, когда ему делают честь и посылают письмо, может быть, он думает, что на глупый вопрос не бывает ответа, но это его не каса­ется; она к этому еще прибавляет эпитет долговязая свинья, который просит ему передать.

Прощай, сестры приказывают мне кончать письмо, им без меня скучно. Целую тебя, а также Сережу, пришли его ко мне поскорее. Ты должен скоро сюда приехать, не прав­да ли, но не вздумай явиться один, не забудь про жену. Мой муж обнимает тебя, он непременно напишет стихи твоему новорожденному. А когда же бумага?

СЕСТРЫ ГОНЧАРОВЫ И ИХ ПИСЬМА

Когда Наталья Николаевна вышла замуж за Пушкина, Екатерине было 22 года, Александре - 20. По понятиям того времени они были уже "засидевшиеся" в девицах невесты, во всяком случае старшая. Весною 1831 года за Александру Николаевну посватался калужский помещик Александр Юрьевич Поливанов. Пушкин был с ним знаком и поначалу, вероятно, по просьбе Натальи Николаевны, принимал в этом сватовстве деятельное участие. Он переписывается по этому поводу и с дедом Афанасием Николаевичем, и с дру­гом своим Нащокиным, даже знакомит Поливанова в Пе­тербурге с теткой Е. И. Загряжской, представляя его как бу­дущего племянника. Но в дело вмешалась Наталья Иванов­на. Что имела она против Поливанова, неизвестно, но во всяком случае именно она расстроила свадьбу, а Александра Николаевна не сумела настоять.

После замужества Натальи Николаевны и отъезда ее с Пушкиным весной 1831 года в Петербург сестер отправили на лето, как обычно, на Полотняный Завод, и там они оста­лись на целых три года. Вероятнее всего предположить, что таково было желание матери, Натальи Ивановны. Периоди­чески она наезжала на Завод, но отношения ее с дочерьми были далеко не родственными. Так, в письме Натальи Ива­новны к Дмитрию Николаевичу от 8 октября 1833 года из Яропольца мы читаем: "Я льщу себя надеждой, что во время моего краткого пребывания там (на Полотняном Заводе) твои сестры соблаговолят оставить меня в покое; это единственное доказательство уважения, которое я желала бы от них иметь и которого я не могу добиться, как только оказываюсь с ними".

Предоставленные сами себе, "брошенные на волю Божию", по выражению Александры Николаевны, они вели скучную, однообразную жизнь. От дедовских времен на По­лотняном Заводе были манеж и конный завод. Именно здесь сестры научились великолепно ездить верхом и по­том, в Петербурге, приводили этим в восхищение велико­светское общество.

Они, несомненно, много читали. В доме была большая старинная библиотека, которая пополнялась и новыми из­даниями. Так, Наталья Ивановна пишет старшему сыну 4 но­ября 1832 года: "Сестры просят тебя абонироваться на кни­ги и их им привезти". Сообщая о посещении имения соседа Хлюстина, Александра Николаевна говорит с восхищением и завистью: "...У Семена прелестная библиотека. Я умирала от желания украсть у него некоторые из его прекрасных книг". В том же письме она просит Наталью Николаевну передать мужу, не пришлет ли он ей третий том сборника своих стихотворений. Много занималась она и музыкой. Екатерина Николаевна любила рукодельничать и была в этом большая искусница.

Годы шли, и вполне естественно, что мысли об уходящей молодости не давали покоя девушкам. По тем временам для них был единственный выход устроить свою жизнь - заму­жество. Но в глухой деревне, почти без знакомых, запертые на Заводе скупым дедом, не желавшим тратить денег на "ба­рышень", как он их называл, сестры имели мало шансов сде­лать подходящую партию. Письма их к брату в 1832 году пол­ны тоски и девических страданий. Им больно, обидно ви­деть равнодушие семьи, в которой "каждый думает о себе".

А между тем в Петербурге происходили важные для Гон­чаровых события. Афанасий Николаевич отправился туда с намерением просить у царя субсидии для поправления сво­их дел на Заводах или разрешения на продажу майоратного имения. Однако его намерениям оказал сопротивление на­следник майората старший внук Дмитрий, служивший тогда в Петербурге.

Пушкины, несомненно, были в курсе всех петербургских дел деда, который часто посещал их. Так, в его записной книжке за 1832 год значатся такие расходы: "Февраля 23 - Наташе Пушкиной купил 32 фу разного варенья по 1 за фу - 32 р.... Мая 22 - Наташе на зубок положил 500... Июня 9 Ми­те на крестины к Пушкиной дал 100..."

В ожидании окончания дела Афанасий Николаевич с юношеским рвением развлекался в столице. Между тем он был уже серьезно болен. В его записных книжках то и дело мелькают расходы на докторов и лекарства. Получив отказ на свои прошения, старик слег и 8 сентября 1832 года скон­чался. Внуки перевезли его тело на Полотняный Завод и по­хоронили в семейном склепе.

Начались длительные хлопоты в Москве и Калуге по утверждению опеки над душевнобольным отцом Николаем Афанасьевичем и о передаче управления майоратом стар­шему сыну, Дмитрию Николаевичу. Наталья Ивановна вре­менно поселилась на Заводе в качестве, по ее словам, "эко­номки", чтобы наблюдать за предприятиями и хозяйством в отсутствие сына.

Пушкин пишет около 3 октября 1832 года Наталье Нико­лаевне из Москвы: "Брат Дмитрий Николаевич здесь. Он в Калуге никакого не нашел акта, утверждающего болезнен­ное состояние отца, и приехал хлопотать о том сюда. С Натальей­ Ивановной они сошлись и помирились. Она не хо­чет входить в управление имением и во всем полагается на Дмитрия Николаевича. Отец поговаривает о духовной: на днях будет он освидетельствован гражданским губернато­ром. К тебе пришлют для подписания доверенность. Кате­рина Ивановна научит тебя, как со всем этим поступить".

В письме от 31 октября Наталья Николаевна сообщает брату, что доверенность эта ему послана.