2
Постепенно улучшалось и наше снабжение. Впервые в пустыне мы стали получать свежие овощи из Джебель-Акдара и Триполи. А тот день, когда на ужин подали печень, жаренную на сливочном масле, стал для нас настоящим праздником. И когда начальник столовой объявил: "Кто из вас, господа, хочет вторую порцию печени?" – мы крайне удивились его щедрости и дружно запросили добавки. Но когда на следующий день он снова спросил: "Кто из вас, господа, хочет еще одну порцию верблюжьей печени?" – наши лица перекосились.
Сам же Роммель в еде был скромен и непритязателен. Он считал, что мы должны питаться тем же, что и солдаты, то есть консервированными сардинами, низкопробной консервированной колбасой, хлебом и, конечно, "стариком". Он позволял себе стакан вина только в особых случаях, когда этого требовали обстоятельства. Он никогда не курил. И в самом деле, он и его заклятый враг Монтгомери были очень похожи в своих спартанских привычках. Роммель предпочитал ложиться спать рано, но вставал всегда вовремя и трудился неутомимо. Он любил охоту и иногда не мог отказать себе в удовольствии поохотиться на газелей в пустыне. Вот тогда можно было увидеть, как из-под его лишенной эмоций оболочки вырывался охотничий азарт. Ну, а в остальном его единственным развлечением было хлопать мух. Ежедневно за обедом он предавался систематическому уничтожению этих паразитов, стараясь убить как можно больше.
3
Берндт и я жили в небольшом строении рядом с жилищем Роммеля. Оно располагалось прямо напротив скалы и, говорят, когда-то было конюшней.
В эти дни я очень хорошо узнал Берндта. Я видел, как много он делал для создания легенды о Роммеле. Он пользовался любой возможностью, чтобы организовать фотосъемку Лиса Пустыни. Эти снимки потом публиковались в газетах у нас на родине и в нейтральных странах. Роммель, что подтвердят военные корреспонденты, всегда с готовностью позволял себя снимать. Я заметил, что он часто намеренно принимал какую-нибудь позу, чтобы облегчить работу фотографа и сделать ее более эффективной.
Берндт и я жили дружно, хотя у нас и бывали разногласия по поводу некоторых политических вопросов. Этот грузный мужчина, который ходил наклонив вперед голову, часто напоминал мне медведя. Речь его текла спокойно и уверенно, но у него было богатое воображение, и его доклады о нашей деятельности – точнее, о его собственной – не всегда соответствовали действительности. И хотя Берндт носил мундир обыкновенного лейтенанта, он любил произвести впечатление, что является влиятельной фигурой в министерстве пропаганды. Что это, думал я, простое желание быть в центре внимания или он действительно крупная шишка?
Однажды он признался мне, что, будучи одетым в чешский мундир, занимался организацией пограничных инцидентов, которые получили официальное название "антигерманских провокаций". Продолжение вы знаете. Я в ту пору был солдатом и не знал о том, что эти инциденты были специально организованы; а если бы кто-нибудь и сказал мне об этом, то я расценил бы это как пропагандистский трюк врагов Германии, на который не стоит обращать внимание. Поэтому я был в определенной мере шокирован заявлениями Берндта.
Я откровенно заметил, что такие действия – не только грязное, но и крайне опасное дело, ибо если бы что-нибудь не сработало, то вина за действия чехов легла бы исключительно на самих провокаторов.
Берндт утратил свое обычное спокойствие и закричал, пылая от возмущения:
– Шмидт, вы относитесь к тому типу тупиц, которым эмоции заменяют идеи! – Он продолжал: – Мы должны следовать девизу англичан "Моя страна всегда права, даже если она и не права".
Я этой поговорки не слышал и подумал, что Берндт ее неправильно интерпретировал. Я разозлил его еще больше, сказав, что с помощью методов, которые он оправдывал, мы обманываем не только другие страны, но и население самой Германии, и в особенности ее солдат.
Берндт с сожалением посмотрел на меня и сказал:
– Да, политика – это вещь не для каждого.
– Пожалуй, – согласился я, но он относил свое высказывание ко мне, а я, промолчав, отнес его к нему самому.
Но, несмотря на подобные споры, мы жили мирно – как одна мужская семья, насколько позволяла военная обстановка. Но пришло время перемен, которые не только нарушили эту рутину, но и сблизили меня с Роммелем.
Здоровье Альдингера не было таким крепким, как здоровье Роммеля. Он стал болеть и с тяжелым сердцем вынужден был оставить свой пост правой руки Роммеля, его соратника в течение многих лет, и улететь из Северной Африки в Европу.
Его обязанности были переданы мне, и я переехал в комнату по соседству с комнатой Роммеля.
Берндт также отпросился в служебный отпуск, чтобы вернуться в Берлин и в течение полугода поработать в министерстве пропаганды у Геббельса.
Теперь круг моих обязанностей значительно расширился. Среди них была подготовка и тщательная организация ежедневных поездок на линию фронта. Каждое желание и каждый приказ генерала должны были быть в точности записаны; необходимо было также постоянно фиксировать точное время, имена, места, численность частей и т. д.
А вечерами я превращался в личного секретаря Роммеля. Хотя генерал и не достиг еще зенита славы, он получал из разных мест от тридцати до сорока писем в день от представителей всех социальных слоев Германии. Много было писем от поклоняющихся героям мальчиков, но большинство от девушек и женщин. Их любовь к Роммелю граничила с обожанием. Почти все просили прислать фото. Чтобы ответить на этот поток писем, мы держали большую картонную коробку открыток-портретов, снятых Хоффманом из Мюнхена, официальным фотографом Гитлера. Запас пополнялся регулярно, и Роммель лично подписывал каждую фотографию, которую я отсылал.
Я также должен был лично отвечать на письма, полученные от мало знакомых Роммелю людей. Это не всегда было просто, поскольку я не знал ни этих людей, ни того, насколько близко они знакомы с Роммелем. Но времени было мало, и я придумал несколько более или менее стереотипных ответов, которые мы отсылали из генеральской канцелярии, как часть рутинной переписки. Другие письма я диктовал стенографисту ефрейтору Бёттхеру. Вручал ему пачку писем и говорил:
– Восемнадцать мальчиков и девочек просят фото, подготовьте их вместе с обычными дежурными ответами.
Затем я выуживал пару писем:
– А это два письма от боевых товарищей времен Первой мировой. Пожалуйста, напишите: "Дорогой Мертенс. Искренне благодарю тебя за твое письмо от…" – и я продолжал диктовать в той же манере, в какой выражался Роммель. Но генерал всегда тщательно изучал эти письма и не подписывал их, если они не звучали правдиво.
Меня всегда забавляло, как он их подписывал – высунув кончик языка, чертил им в воздухе витиеватую букву "R", такую же, как и в своей подписи.
Иногда среди писем я находил знакомый почерк и говорил:
– О! Еще одно от Старой Карги – из Лейпцига.
Эта корреспондентка, очевидно женщина зрелого возраста, всегда подписывалась "Старая Карга". Ее первое письмо начиналось словами: "Самый доблестный генерал…" Зато в начале пятого письма стояла такая веселая фраза: "Дорогой Роммель и солдаты Роммеля…" Она писала от всего сердца, без каких-либо условностей или преклонения перед высокопоставленными персонами. Например: "Ганс Фриче опять работает на радио – я не выношу его пустой болтовни и иронического сарказма". Но ее письма всегда содержали массу радостных новостей и, хотя были адресованы главным образом Роммелю, доставляли большое удовольствие всем нам. Мы все считали, что она слегка чокнутая, эта Старая Карга, но, несомненно, обладает бодрым духом.
На днях от нее пришла большая посылка с книгами. Роммель попросил меня отвезти эти книги в войска под Халфаей. Я сначала взглянул на эти книги и поразился, увидев, что все они относятся к разряду "дрянной литературы", то есть той, которую руководители Третьего рейха признали годной только для костра или для стран с декадентской демократией.
Следующее письмо начиналось: "Мы так гордимся тобой, мой знаменитый брат", – и я передал его Роммелю, не читая, поскольку подумал, что оно пришло от его собственной сестры.
Особо интересными мне показались письма от его швабских земляков (Швабия – область в Юго-Западной Германии по обе стороны Черного Леса между рекой Неккар и озером Констанц). Они были полны преданности, послушания и мужества; как известно, эти качества присущи всем швабам, благодаря чему из них получаются отличные солдаты. Но швабы, по-моему, имеют одну слабость – они подчас бывают смешны в своей провинциальной гордости. Например, в одном письме я читаю: "Мы с радостью прочитали о ваших успехах. Это, в самом деле, здорово, что Африканским корпусом командует шваб, и мы слышали, что большая часть ваших солдат тоже швабы. Да, нет никакого сомнения, что швабы – самые лучшие солдаты…" Я, как мог, тактично ответил этим швабским энтузиастам и мягко заметил, что в Африканском корпусе представлены все земли Германии, "даже Saupreussen", "прусские свиньи". Роммель немного поколебался, стоит ли подписывать такое письмо, но потом все-таки с улыбкой подписал.
Каждый вечер старший офицер штаба проводил в канцелярии Роммеля краткий обзор событий, происшедших в России. На стене у нас висела большая карта с нанесенной обстановкой. Роммеля особо интересовала информация, касающаяся 7-й танковой дивизии, "Дивизии призраков", которой он когда-то командовал и которая, вызывая гордость Роммеля, ярко выделялась на фоне других войск, рвущихся к Москве.
Он также проявил большой интерес, что вполне естественно, к захвату парашютистами войск оси острова Крит, поскольку люфтваффе получили теперь очень удобную базу для операций против противника в пустыне и на Ближнем Востоке в целом. Но он понимал, что для нас гораздо важнее был бы захват Мальты, поскольку этот маленький остров представлял постоянную угрозу нашим жизненно важным поставкам на протяжении всей североафриканской кампании. Победила бы Британия в войне в Северной Африке, если бы Мальта была атакована и взята в 1941 году? Я думаю, нет.
Глава 12
Один день на линии фронта
Роммель лихорадочно обустраивал соллумский фронт. Позвольте рассказать вам, что это означало для нашей повседневной жизни.
Ровно в семь утра мы, как всегда, выезжали на линию фронта. Поскольку до нее было недалеко, "мамонт" оставался дома. На двух открытых машинах мы выезжали из расположения штаб-квартиры Африканского корпуса через единственные ворота, шлагбаум за нами опускался, часовой отдавал честь. После отъезда Альдингера с Роммелем стал ездить я. Он садился на переднее сиденье рядом с водителем, а я устраивался сзади с доктором Хагеманом, переводчиком. Мы проезжали мимо Капуццо через брешь в колючей проволоке и ехали в сторону границы. Мы углублялись в пустыню далеко за наши передовые позиции. На горизонте у нейтральной полосы мы часто видели дозорные машины противника. Они и не знали, какой ценный приз движется в зоне видимости их биноклей.
Роммель изучает наши позиции с удобных точек со стороны противника. Он рассматривает их в полевой бинокль с кропотливостью ученого, склонившегося над микроскопом. Вдруг он фыркает – что-то ему не понравилось. Мы запрыгиваем в машину вслед за ним и едем к опорному пункту, который генерал рассматривал; Роммель едет стоя.
Часовой, вытаращив глаза, глядит на Роммеля.
– Почему не приветствуешь? – рявкает генерал.
Солдат мгновенно становится по стойке "смирно"; он каменеет и немеет от страха.
– Где командир поста? – сердито спрашивает Роммель.
– Он спит, господин… э-э… майор! – заикаясь, отвечает часовой.
Он новобранец и Роммеля раньше не видел. Знаков различия он разобрать не может и, думая, что человек, который ведет себя так властно, должно быть, фронтовой командир, наугад называет его майором.
– Да, солдат! – рявкает Роммель. – Здесь, похоже, все спят. Пожалуйста, разбуди этого господина.
Но часовому не пришлось заниматься этим. Из блиндажа появился молодой офицер с раскрасневшимся лицом. Увидев генерала, он лихо встал по стойке "смирно", козырнул и доложил:
– Полевой пост Франко, никаких происшествий не произошло.
– А откуда вы это знаете, господин лейтенант?! – воскликнул Роммель. – Вы же спали – да еще так сладко!
Лейтенанту было нечего сказать. Последовала зловещая пауза. Роммель сказал:
– Господин лейтенант, личный состав вашего поста не выполнил мои инструкции. Ваше укрытие слишком заметно. Мост не замаскирован. Солдаты слоняются, где хотят, вы же – спите! Завтра я вернусь и хочу надеяться, что мои требования будут выполнены до мелочей. До свидания, господин лейтенант.
Он сделал знак шоферу трогаться. Молодой офицер стоял как вкопанный. Роммель умчался раньше, чем тот смог выкрикнуть привычное "так точно, господин генерал". Если когда-нибудь служба в североафриканской пустыне и казалась ему романтикой, то этот строгий выговор разрушил все его иллюзии.
На следующем посту, который назывался Кова, наши машины были узнаны еще до того, как мы доехали до него. Опорный пункт был поднят по тревоге. Лейтенант, командующий постом, хорошо знал свое дело. Здесь Роммель вел себя совсем по-другому. Но тем не менее, не мог удержаться от поучений.
– Хорошо выбранная позиция и хорошая диспозиция, – комментировал он, – крайне важны. Нам нельзя рисковать. Трудности поставок через Средиземное море не позволяют нам запастись снаряжением и провизией для большего количества войск, чем мы имеем сейчас в Африке. По этой причине мы должны использовать любые естественные возможности и все, что есть в нашем распоряжении. Один хороший опорный пункт может заменить два плохо спланированных и полностью укомплектованных личным составом…
– Так точно, господин генерал.
– Как у вас боеприпасами и продуктами?
– У нас много боеприпасов, господин генерал, а продуктов хватит на три дня.
– Три дня, друг мой? Вам нужна провизия на три недели. Но… ничего, мы об этом позаботимся.
После короткого "спасибо" Роммель продолжает свой путь.
На каждом передовом посту Роммель выходит из машины. И хотя он почти в два раза старше меня, признаков усталости он не проявляет. Мои же ноги болят и словно налились свинцом: очень тяжело ходить по песку. Я непрерывно делаю заметки, записываю каждое требование, каждый приказ, каждый результат наблюдения. Когда мы вернемся, моей задачей будет довести все, что касается начальника штаба или старшего штабного офицера, до их внимания.
Мы посетили один из наших постов радиопрослушивания. На соллумском фронте два таких поста, расположенных на определенном расстоянии. Они настраиваются на частоты противника, ориентируясь при помощи направленных антенн и методом триангуляции пеленгуют его стационарные и подвижные передающие станции.
"Слухач" на посту доложил, что, по данным радиоперехвата, противник передвигает свои радиостанции к северу в сторону моря.
– Неудивительно, – воскликнул Роммель, – в такую-то погоду! Вы что думаете, англичане не любят купаться?
Мы часто посещали Халфаю. В тот день мы попали туда после долгого объезда передовых постов. Капитан Бах, хромая и опираясь на тросточку, вышел нам навстречу. Ни один другой офицер не имел привилегии ходить с тросточкой, но он был уже не молод. Пастор в гражданской жизни, он пользовался любовью своих солдат за участливое отношение к ним. Несмотря на свою невоенную профессию, Бах командовал своим сектором гораздо лучше, чем многие профессиональные офицеры. Роммель был очень высокого мнения о нем.
Халфая до этого была местом активных боевых действий. Роммель понимал ее огромное стратегическое значение, поскольку с нее можно было контролировать прибрежную дорогу Египет-Киренаика. И если противник вздумает атаковать Киренаику, то стоит только перерезать эту дорогу, как он будет оттеснен далеко на юг в пустыню. Поэтому Роммель спешил укрепить этот сектор. Он тут же послал в Халфаю несколько подразделений 90-й легкопехотной, которая была по-прежнему лишена подвижности из-за отсутствия транспорта.
Бах пригласил командиров рот на совещание. Роммель воспользовался этим, чтобы преподать им небольшой урок тактики.
– Господа, – сказал он, – битву в пустыне можно сравнить с морским сражением. Здесь, как и на море, преимуществом обладает тот, чьи орудия стреляют дальше. Кто обладает большей подвижностью за счет эффективной моторизации и хорошей организации снабжения, тот может быстрыми действиями заставить противника играть по его правилам. Наши войска здесь в Халфае лишены подвижности. Они смогут сдержать натиск моторизованных войск противника только в том случае, если будут размещены на хорошо укрепленных и тщательно подготовленных позициях. И опять-таки, преимущество здесь у того, у кого длиннее руки. А наши руки длиннее – у нас есть орудия калибра 88 миллиметров. Но для вас, как и для подвижных частей, особенно важно иметь хорошие укрытия, отличную маскировку и самый лучший сектор обстрела для 88-миллиметровых орудий и другого вооружения.
Роммель помедлил, а затем продолжил с присущей ему энергией:
– Я намерен создать длинную оборонительную линию, протянувшуюся от моря до Сиди-Омара. Передовые посты, численностью до роты, должны располагаться довольно далеко друг от друга; но в целом линия должна быть спланирована на подходящую глубину.
Каждый пункт обороны представляет собой независимую оборонительную систему. Орудия следует расположить таким образом, чтобы они обеспечивали огонь по всем направлениям. Я представляю себе организацию оборонительных пунктов следующим образом.
Одна 88-миллиметровая зенитка должна быть врыта в землю на глубину, позволяющую сохранить сектор обстрела. От этого места три траншеи расходятся радиально к трем позициям – одна к пулеметной точке, другая – к позиции тяжелого миномета и третья – к 22-миллиметровой зенитной установке или к 50-миллиметровой противотанковой пушке. Необходимо иметь в наличии недельный запас воды, боеприпасов и провизии. Солдаты должны высыпаться и быть готовыми к бою. – Голос Роммеля потеплел: – Господа, несколько слов относительно боевой тактики. В случае нападения противника огонь нашего оружия должен полностью перекрывать пространство между обороняемыми пунктами. Если противнику все же удастся прорваться здесь, скажем, из-за плохой видимости, все огневые точки должны быть способны развернуться и вести огонь в сторону тыла. Давайте уясним, что нет понятия "направление, фронт", а есть понятие "направление, противник".
Роммель завершил свою речь следующими словами:
– Победу в бою, в случае атаки противника, определят действия танков и моторизованных частей, расположенных позади линии фронта. И не важно, где они будут действовать. Победа приходит тогда, когда противник уничтожен. Помните одно – нельзя сдавать ни одной позиции, независимо от общей обстановки. Наши танки и моторизованные части не оставят вас на произвол судьбы, даже если они появятся через несколько недель… Спасибо, господа.