Офицеров отпустили. Бах сопровождал нас до итальянской батареи. Здесь Роммель поинтересовался, как происходит снабжение боеприпасами. Доктор Хагеман переводил беседу с итальянского; но я заметил, что Роммель сразу же чувствовал, когда перевод не полностью выражал все нужные оттенки значений. Он знал итальянский довольно хорошо, только не хотел показывать это итальянцам. Я помню, что, когда мы ехали через перевал адского огня к прибрежной равнине, нас обстреляли с востока. Генерал вычислил, что обстрел велся с самоходных артиллерийских установок, временно выдвинутых вперед.
На прибрежной равнине Роммель заметил, что на некоторых оборонительных позициях трофейные британские танки "Мк-II" были вкопаны в землю по самую башню. Это умное применение трофейного материала очень обрадовало Роммеля, и дальше он ехал в отличном настроении.
Когда мы достигли берега, я предложил окунуться. У нас не было с собой плавок, но в пустыне на линии фронта никому не было до этого дела. Роммель и я нырнули в прохладные воды Средиземного моря. Оно играло на солнце, как голубое шампанское. Роммель плескался в воде, радуясь как мальчишка.
Дорога шла вверх по Серпантиновому перевалу к соллумским казармам на краю насыпи. На полпути мы видели саперов, которые взрывами проделывали углубления на склоне горы для установки итальянского берегового орудия. Мы остановились посмотреть на их работу. Как обычно, Роммель вертелся во все стороны, рассматривая в бинокль подернутые дымкой позиции противника на востоке.
Итак, поздно вечером мы въезжаем через шлагбаум назад в Бардию. За целый день у меня во рту не было ни маковой росинки, а в канцелярии ждет целая куча бумаг. Роммелю предстоит решить множество проблем, даже у боевого генерала за день накапливается гора документов.
Так проходили наши с Роммелем дни.
Глава 13
Рождение танковой группы
1
В середине 1941 года в итальянском Верховном главнокомандовании в Африке были произведены замены. Генерала Гарибальди сменил генерал Бастико.
К нам в Бардию пришла зашифрованная радиограмма, которая предписывала Роммелю немедленно прибыть к генералу Бастико в Кирену. Мы приехали туда на следующий день, уставшие и покрытые пылью после дальней дороги, которая конечно же шла в объезд Тобрука. Привыкнув к обшарпанному домику в Бардии, мы чувствовали себя так, словно очутились в великолепном императорском дворце, когда, миновав роскошный парк, вошли в большое здание с мраморными колоннами.
Хорошо побывать в зеленом Джебель-Акдаре; впервые за столько месяцев наши глаза смотрели не на солнце, песок и мух, а на зеленые поля, кудрявые облака, поросшие лесами холмы и красивых женщин. Впрочем, мы с Роммелем, грязные и потные, прибывшие на изрешеченной пулями машине, покрытой многомесячным слоем грязи, чувствовали себя не в своей тарелке в этих мраморных залах и ухоженном парке. Я видел, что итальянский Генштаб тоже понимает, что мы не вписываемся в эту обстановку.
Роммель немедленно доложил о своем прибытии для беседы с Бастико. Однако новый итальянский командующий только через полчаса нашел время принять его. Когда после короткой беседы Роммель покинул офис Бастико, у него было плохое настроение. С тех пор мы называли итальянца Бомбастико.
Роммель являлся сейчас фактически единственным командующим, а власти у него было гораздо больше, чем у итальянского генерала. В Кирену прибыла новая группа штабных офицеров. Роммель еще раньше разузнал, что этот персонал предназначался для танковой группы, которая "должна поступить в распоряжение" германского Африканского корпуса. Я заметил, что Роммель задумался над тем, что конкретно за этим стоит. Будет ли новый штаб напрямую связан с германским Верховным главнокомандованием, или кто-нибудь из старшего генералитета возьмет на себя общее командование Африканским корпусом? Во время нашей поездки в Кирену обстановка прояснилась. Ожидая своего шефа, я познакомился с несколькими офицерами нового штаба. Один из них, долговязый офицер связи лейтенант Дикман, поприветствовал меня с таким высокомерным и снисходительным дружелюбием, что мне подумалось, что в этой утонченной атмосфере на нас, фронтовых буянов, смотрели как на дикарей, правда прибывших с благими намерениями. После Бастико Роммель встретился с генералом Гаузе, начальником новоприбывшего штаба. Гаузе, приятный человек, умеющий проявлять уважение к старшим, в котором чувствовалась сила и уравновешенность, без обиняков заявил, что новый штаб будет придан Роммелю.
Таким образом, стало ясно, что вскоре будет создана танковая группа "Африка", которой с августа 1941 года будет командовать Роммель. Из практических соображений она должна была включать в себя два итальянских корпуса, стоявших на подступах к Тобруку, и германский Африканский корпус, командовать которым должен теперь генерал Крувел. Общее руководство боевыми действиями передавалось Роммелю.
Несмотря на создание новой структуры, мы почти не получали пополнений. Впрочем, всем было ясно, что какое-то время хорошего пополнения не будет. Роммель сам настаивал на том, чтобы пути снабжения в пустыне были достаточно укреплены для обслуживания уже имеющихся в наличии трех немецких дивизий, прежде чем другие германские боевые части будут переброшены в Африку.
В течение жарких летних месяцев соллумский фронт был оборудован в полном соответствии с приказами Роммеля. Были установлены тяжелые орудия и заложены новые минные поля. Когда приготовления закончились, Роммель сосредоточился на тобрукском фронте. Он планомерно готовил наступление, которое наметил на конец ноября. Он приказал войскам в некоторых секторах выдвинуться вперед и занять новые позиции. По ночам, несмотря на налеты австралийских патрулей, перед существующей линией фронта строились боевые передовые посты, которые должны были быть укомплектованы личным составом по завершении строительства.
В этот раз Роммель решил оставить в покое сектор Медавва, а штурм на юго-востоке начать в районе Эль-Дуды – сектора, который мне всегда нравился.
Если в апреле и мае у нас не было информации о системе обороны, то теперь мы располагали данными аэрофотосъемки. Каждая фотография тщательно изучалась. Подробные фотографии укреплений противника в месте своего расположения имел каждый полк, каждый батальон и даже каждая рота.
Главную роль в этом штурме предстояло сыграть двум танковым дивизиям. Обе они были выведены с фронта для отдыха и специальной подготовки. 21-я была расквартирована между Бардией и Тобруком. 115-й мотопехотный полк 15-й танковой дивизии со времени своего прибытия в Африку занимал окопы к юго-западу от Тобрука. (Я показывал его позиции генералу Паулюсу.) Его вывели из этого неудобного сектора для отдыха и специальной подготовки на берегу моря восточнее Тобрука. Немедленно последовала реакция на эту перемену. Около 70 процентов солдат свалилось с дизентерией и желтухой. Боевая мощь части, которая на линии фронта у Тобрука была достаточно высокой, снизилась настолько, что роту можно было сравнить со взводом.
Чтобы ослабить концентрацию огня противника, Роммель приказал изготовить макеты наших позиций на свободных местах. Он велел в течение четырнадцати дней построить сотни ложных огневых точек из дерева и мешковины вокруг всего Тобрука. Он надеялся, что осажденный гарнизон будет попусту расходовать драгоценные боеприпасы, не причиняя ни малейшего вреда нашим войскам. После того как противник израсходовал на эти макеты уйму снарядов, часть этих огневых точек была использована по своему прямому назначению.
Я оценил разумность этой схемы, когда Роммель разрабатывал ее, но, когда его не было рядом, мне приходилось выслушивать недоуменные вопросы офицеров:
– Боже мой, Шмидт! О чем вы там думаете? Вы приказываете нам построить двенадцать точек только в одном нашем секторе. А где, по-вашему, мы возьмем столько бревен и мешковины в пустыне?
Роммель всегда – не только сейчас – требовал от своих подчиненных проявления инициативы и энергии.
– Хотя мы и ведем сейчас позиционные бои, – рычал он, – это вовсе не означает, что солдаты могут приклеиться к своим насиженным местам.
Чтобы подготовить к наступлению как можно больше свежих немецких частей, там, где это возможно, немцев на оборонительных позициях сменили итальянцы. Роммель отдал следующий приказ: "Необходимо сосредоточить несколько немецких рот в определенных точках в качестве "корсета" для остальной линии фронта". Я не знал, нравится ли это нашим союзникам или нет.
Нельзя сказать, чтобы Роммель вел себя с ними бестактно и властно. Однажды мы ехали по дороге оси, когда она была близка к завершению, и он был искренне доволен трудами итальянских строителей-дорожников. Две наши открытые машины сопровождал "мамонт" в качестве защиты от воздушных налетов. С нами ехали штабной офицер итальянского генерала Кальви майор Туцци, лейтенант Турини и доктор Франц, переводчик, заменивший доктора Хагемана. Роммель подозвал толстого итальянского майора, командовавшего одним из дорожно-строительных батальонов:
– Скажите ему, доктор Франц, что я очень доволен работой его батальона – они выполнили ее на отлично.
Пухлое лицо майора расплылось от удовольствия, когда он услышал этот комплимент. Это был веселый, живой и постоянно улыбающийся малый. Роммель спросил его, были ли какие-нибудь жалобы. Майор возбужденно ответил:
– Si, si, segnor, пища очень однообразная, и вино плохое.
Роммель с озорной улыбкой посмотрел на заплывшую жиром фигуру и мягко пробурчал:
– Ну, тебе-то это совсем не повредило!
2
Когда Крувела назначили командующим Африканским корпусом, а Роммеля – командующим танковой группой "Африка", он оставил свой штаб в Бардии новому командующему, сохранив при себе только меня, своего ординарца Гюнтера и писаря Бёттхера. Мы вернулись в Джебель-Акдар, чтобы совсем немного пожить среди зеленых кущ Беда-Литтории.
Глава 14
Как Роммель поразил Гитлера
Помните ли вы зеленую Беда-Литторию в Зеленых горах? Я вспоминаю ее с тоской. Зато Роммель, для которого был приготовлен там небольшой коттедж со всеми удобствами, совершенно немыслимыми в пустыне, не любил ее. Здесь он был оторван от своих солдат, сражавшихся на передовой, которых он любил, хотя временами и грозно распекал.
И теперь, встав во главе танковой группы, он в определенном смысле попал в зависимость от своих подчиненных. Впервые его непосредственными помощниками стали два первоклассных штабных офицера, которые очень быстро показали Роммелю, что ему без них не обойтись. Это были генерал-майор Гаузе, начальник штаба, спокойный крепыш, обстоятельный и склонный к размышлениям, о котором я уже упоминал, и подполковник Вестфаль, офицер Генерального штаба, осмотрительный и компетентный служака. Я полагаю, что в британской военной терминологии их звания соответствовали генерал-майору Генерального штаба и офицеру оперативного отдела Генерального штаба и что наша танковая группа (весьма эластичный термин) была немного слабее в отношении пехоты, но сильнее по вооружению эквивалентной ей британской армейской группы. Нет, тут и разговоров быть не может – нашу танковую группу "Африка" никак нельзя было равнять с армейской группой.
Новый штаб тут же убедил Роммеля, что командующему не пристало общаться с солдатами на передовой – его дело дипломатия и общий контроль. Как солдат, рвавшийся на передовую – вы ведь помните, что я был тогда еще очень молод, – я очень сожалел, что дело повернулось таким образом, поскольку с каждым днем все сильнее убеждался, что мы мало что сможем увидеть своими глазами, когда начнется самое интересное, а оно должно было вот-вот начаться. Назревали жаркие денечки, ибо все те, кто знал врага, с которым мы столкнулись в пустыне, не могли себе представить, чтобы его боевой пыл угас.
Гаузе и Вестфаль сумели тактично убедить шефа, что новые отношения с итальянцами – ведь он, в конце концов, командовал теперь главными силами союзников помимо своих собственных немецких войск – требовали от него представительности, сосредоточения внимания исключительно на штабных делах, от которых, в конечном счете, и зависел успех дела, а также на поддержании теплых отношений с руководством итальянской армии.
Роммель и Гаузе стали друзьями, однако Роммель никогда ни с кем не сближался слишком сильно. Мне запомнилось много интересных разговоров, которые они вели между собой во время наших утомительных поездок в итальянскую штаб-квартиру и обратно, когда я был их невольным слушателем.
Однажды Гаузе спросил:
– Господин генерал, как вы познакомились с Гитлером?
Я навострил уши. Роммель откинулся на спинку сиденья и задумался. Потом предался воспоминаниям, что случалось с ним крайне редко.
– Я состоял при штаб-квартире фюрера, когда он впервые заметил меня. К тому времени я уже довольно долго служил здесь – эдакий незаметный подполковник на второстепенной должности, – сказал он. – Да, я был мелкой сошкой – нечто вроде коменданта лагеря, в котором располагалась штаб-квартира здесь, в Африке. Это означало, что я отвечал за транспорт, меры безопасности и другие скучные организационные материи.
И вот в День партии – очень хлопотный день – я получил приказ от Гитлера о том, что он хочет уехать на следующее утро в сопровождении шести машин, не более. Я должен был сделать так, чтобы к этому кортежу ни при каких условиях не присоединилась ни одна машина. Когда наступило утро и Гитлер собрался уезжать, я увидел, что площадь перед штаб-квартирой запружена автомобилями, в которых сидели министры, генералы, гауляйтеры и другие "птицы высокого полета". Но я был готов к этому.
Когда автомобиль, в котором сидел Гитлер, уехал, я пропустил пять машин, потом встал на дороге и загородил путь шестой. Она остановилась, и я передал ее пассажиру, уж не помню, кто это был, кажется какой-то министр, приказ Гитлера. Как же он разорался в ответ! Он вопил, что какой-то паршивый подполковник мешает ему, высокопоставленному лицу из окружения Гитлера, выполнять свои обязанности. Надутый осел!
Перед тем как уступить ему дорогу, я спокойно объяснил:
"Я не могу запретить вам следовать дальше, но предупреждаю, что на трех ближайших перекрестках вас остановят два танка.
Тут его просто затрясло от ярости.
"Неслыханная наглость! – проревел он. – Обещаю вам, что доложу об этом случае самому Гитлеру, господин подполковник!"
На всех трех улочках, пересекавших эту дорогу, я поставил по два танка – один слева, другой справа от перекрестка, велев им пропустить первые шесть машин из кортежа Гитлера, а всем остальным перегородить путь.
Гитлер об этом узнал – несомненно, ему доложили разъяренные сановники, которые снова и снова пытались проскочить эти перекрестки, но всякий раз натыкались на танки. Но Гитлер в тот же вечер вызвал меня и, вместо выговора, выразил мне свою благодарность. Он не ожидал, что его приказ будет выполнен и что ему удастся уехать без "помех". После этой встречи меня стали часто приглашать на вечерние беседы за столом Гитлера, где он разговаривал со мной о моей книге "Пехота атакует", которую я написал после Первой мировой войны и которую он прочел с большим вниманием. После этого он, по-видимому, решил, что я толковый парень.
Когда началась война, Гитлер спросил меня, чем бы я хотел командовать, и я без колебаний попросил его назначить меня командиром танковой дивизии. Это было весьма нескромно с моей стороны – я не был танкистом, и в рейхе было много генералов, которые имели гораздо больше прав на эту должность. Тем не менее, как вам известно, я получил под свое командование 7-ю танковую дивизию. Это назначение, как вы, наверное, знаете, очень не понравилось господам из ОКХ.
Гаузе слушал очень внимательно, время от времени вставляя вежливые замечания:
– Это очень интересно, господин генерал! – Потом он спросил: – Вы ведь, кажется, были чем-то вроде офицера связи при гитлерюгенде?
– Да, в некотором роде, – ответил Роммель.
И он рассказал нам, правда, без особых подробностей, которые можно было бы здесь привести, о своей работе в Потсдамской военной академии, занимавшейся военной подготовкой ребят из гитлерюгенда. Но я понял, что его представление о подготовке немецкого юношества к службе в армии не совпадало с представлениями Бальдура фон Шираха, возглавлявшего эту организацию. Ширах, по его мнению, был чересчур властным и бестактным, и Роммель называл его просто – Dumme Junge – глупый мальчишка.
Роммель откинулся на спинку сиденья и задумчиво сказал:
– Мне кажется, что самым счастливым периодом моей жизни – и в жизни моей жены – было время, когда я руководил военной академией в Венер-Нойштадте, в городе в 40 милях к югу от Вены. А сейчас? Чем я занимаюсь сейчас? Хорошо быть командующим. Это дает большие возможности. В конце концов, воевать – это наша профессия, для этого нас и готовили… Что мы должны сделать? Ответ простой – мы должны разбить англичан. Это как раз тот враг, который нам по зубам. Они делают вид, что их не учили воевать, а это и в самом деле так. Но они хорошо разбираются в искусстве войны, то есть соблюдают правила военной игры. Наша задача ясна – каждый человек в пустыне должен осознать эту простую вещь. Мы здесь для того, чтобы победить. В этом не может быть никаких сомнений. И мы должны одержать победу в этой пустыне, иначе грош нам цена.
Гаузе рассказал Роммелю о своей военной карьере. Меня больше всего заинтересовала история о том, как он, в качестве одного из штабных офицеров, занимался разработкой операции "Морской лев", иными словами, плана вторжения в Англию в 1940 году. Гаузе заявил, что лично он считал этот план совершенно неосуществимым.
– Во-первых, – сказал он Роммелю и мне, – водоизмещение всех имевшихся в нашем распоряжении судов было явно недостаточным для перевозки грузов и войск. Затем, после воздушных боев в небе Англии стало ясно, что, несмотря на оптимистические заявления Геринга, немецкая авиация не сможет организовать надежное прикрытие сил вторжения с воздуха. Руководители Германского военно-морского флота всячески поддерживали этот план, но при этом заявляли, что все силы Британского ВМФ, до последнего моряка, будут брошены на борьбу с нами и результатом этой неравной битвы станет гибель всего нашего флота. Вот такие дела!
Я помню, что в конце этого дня, когда мы наконец добрались до Беда-Литтории, нам пришлось еще провести совещание с начальником Генерального штаба итальянской армии генералом Кавальеро. После этого состоялся первый обед, на котором Роммель сидел за одним столом с представителями союзной Италии как официальный представитель Германии. Я был простым лейтенантом и потому почти не принимал участия в разговоре, но я хорошо помню, какое огромное впечатление произвел на меня тот факт, что мне посчастливилось провести вечер с компании столь значительных особ и даже отведать непривычные мне блюда. Обед был, разумеется, очень вкусным.