До конца своих дней Вернадский действительно работал над "Размышлениями…", хотя и не "…перед смертью", а "… натуралиста", и над воспоминаниями "Пережитое и передуманное". И тут всё сбылось.
Не менее точными оказались его пророчества, относящиеся к научным достижениям. В полузабытьи во время болезни он вдруг ощутил свою интеллектуальную мощь. До этого, даже уже став профессором и получив международное признание, он всё ещё сомневался в своих творческих возможностях. А тут:
"Я ясно стал сознавать, что мне суждено сказать человечеству новое в том учении о живом веществе, которое я создаю, и что это есть мое призвание, моя обязанность, наложенная на меня, которую я должен проводить в жизнь - как пророк, чувствующий внутри себя голос, призывающий его к деятельности. Я почувствовал в себе демона Сократа.
Сейчас я сознаю, что это учение может оказать такое же влияние, как книга Дарвина, и в таком случае я, нисколько не меняясь в своей сущности, попадаю в первые ряды мировых учёных. Как всё случайно и условно. Любопытно, что осознание, что в своей работе над живым веществом я создал новое учение, и что оно представляет другую сторону - другой аспект - эволюционного учения, стало мне ясным только после болезни, теперь.
Так почва подготовлена была у меня для признания пророческого, вещего значения тех переживаний. Но вместе с тем старый скепсис остался".
Да, он создал такое учение - не менее значительное, чем эволюционная теория Дарвина. Оно не оказало серьезного воздействия на общественное сознание потому, что XX веку суждено было стать эпохой не науки, а техники. Немногие мыслители смогли оценить глубину научных прозрений Вернадского.
Скажем, прославленная теория относительности Эйнштейна (специальная и общая) была быстро принята и понята (в её формальном выражении) специалистами. Шумиха вокруг неё объясняется рвением журналистов и занятной парадоксальностью некоторых её следствий.
Учение Вернадского о биосфере поначалу оценили его ученик, геохимик и мыслитель Александр Ферсман, географ и биолог Лев Берг, а в философском аспекте - французские философы и ученые Эдуард Ле Руа и Тейяр де Шарден.
Только спустя три десятилетия после создания учения о биосфере оно получило широкое признание. К этому времени имя его творца основательно забылось. Экологический бум последних десятилетий быстро принял социально-политические формы.
Предвидение Вернадским своих творческих достижений сбылось. Логично объяснить это тем, что он выработал, отчасти подсознательно, установку на такие свершения. И она, как бывает во сне, приобрела форму ярких образов.
…Владимир Иванович имел склонность к мистическому самоуглублению. Вот его признание (из письма жене в 1886 году): "Я любил всегда чудесное, фантастическое; меня поражали образы "Ветхого Завета", и я теперь ещё помню то наслаждение, с каким я читал историю Саула, Самуила, Авессалома и Давида… Эти образы вызывали у меня бесконечный ряд вопросов; и я верил существованию рая и задумывался, где он находится… Я создал себе какую-то религию, полную образов, то страшных, то нежных, но которые жили везде и всюду".
Изжил ли он со временем эти детские фантазии? Вряд ли до конца. Однако рано понял, что такое мировосприятие противостоит научному творчеству. "Мы говорим в науке, - писал он, - о строгой логике фактов, о точности научного знания, о проверке всякого научного положения опытным или наблюдательным путём, о научном констатировании факта или явления, об определении ошибки".
Судя по всему, он решил остаться на Родине не спонтанно, "по зову сердца" (Россия стала иной), а обдуманно. Он не был уверен, что на Западе ему предложат лабораторию, тем более институт. Читать лекции на английском языке он не готов (это не то, что читать). В России он академик, многие его друзья и ученики сотрудничают с большевиками. Антисоветских высказываний у него нет.
У него огромные планы. Он продолжает работу над рукописью "Живого вещества". Участвует в изучении биологии и геохимии Азовского моря. Увлекла его мысль об автотрофности человечества: возможности перейти на питание неорганическими веществами, синтезируемыми производственным образом. Автотрофны растения. Значит, в принципе и человек мог бы жить, не вредя живому веществу планеты.
"Надо идти смело в новую область, - записывает он, - не боясь того, что уже в мои годы кажется это поздним. Жизнь - миг, и я, живя мыслью, странным образом живу чем-то вечным… Некоторые мысли о смерти в новой постановке не решаюсь высказывать и логически выявлять для себя. Есть какое-то особое состояние духа, когда охвачен невысказанной в логических формах идеей".
Ему представляется, что именно теперь он подошел к такому рубежу своей жизни, когда можно сказать человечеству нечто новое. Создание учения о живом веществе и биосфере - его предназначение.
"Я понимаю Кондорсе, когда он в изгнании, без книг, перед смертью писал свой "Опыт". Перед ним становилась та же мысль, как передо мной: если я не напишу сейчас своих мыслей о живом веществе, эта идея не скоро еще возродится, а в такой форме, может быть, никогда. Неужели я ошибаюсь в оценке их значения и их новизны в истории человеческой мысли? Я так сильно чувствую слабость человеческой и своей мысли, что элемента гордости у меня совсем нет".
Он уверен: учение о жизни на планете и о человеке не только научно интересно. Оно затрагивает суть бытия человечества и может произвести решительный поворот в самопознании людей как особой планетной и космической силы.
Его труды необходимы не только науке, человечеству, но и родине. Наука становится показателем духовного развития народа, достижений страны. Создание нового учения, которое признает весь мир, станет, по его словам, триумфом "русской культуры в эпоху унижения России".
…Бушевала братоубийственная Гражданская война. Казалось, всю гигантскую империю сотрясают из края в край предсмертные конвульсии. Но именно теперь в ней рождалось научное учение, которому суждено в будущем занять в науке такое же почетное место, как периодическая система Д. И. Менделеева, теория условных рефлексов И. П. Павлова, учение П. А. Кропоткина о ледниковой эпохе.
Крутые повороты судьбы
Белогвардейцев выбили из Крыма. Советская власть наводила порядок, выявляя скрывающихся белых и тех, кто их поддерживает, кто готов вести тайную борьбу против большевиков.
В Симферополь пришло телеграфное распоряжение наркома здравоохранения Семашко: Вернадского и нескольких других преподавателей Таврического университета вместе с семьями срочно отправить санитарным поездом под охраной в Москву.
Приказ был выполнен. Семью Вернадских сопровождал чекист Табачников. Никто не знал, что их ожидает. Владимир Иванович не прекращал работу. В поезде он прочел раненым, врачам и пассажирам лекцию: "О рудных богатствах России".
Поезд приближался к Москве. В вагон зашел Табачников. Он был взволнован. Попросил Нину Владимировну Вернадскую выйти в тамбур и стал извиняться за то, что вез ее отца под арестом. Оказывается, он получил известие о том, что Вернадского охраняют как ценного для Советской страны научного работника.
Неприятное недоразумение произошло в Петрограде. Едва только они после долгого перерыва вновь поселились в своей квартире, за Владимиром Ивановичем пришел конвой. Кто-то из жильцов (возможно, имея виды на эту квартиру) сообщил в ЧК, что в Петербург нелегально прибыл враг советской власти, член Временного правительства некто Вернадский. Надлежало в этом разобраться.
Могло произойти непоправимое. Врагов советской власти в Петрограде было предостаточно, расправлялись с ними круто.
Наталья Егоровна сообщила о случившемся С. Ф. Ольденбургу, занимавшему пост непременного секретаря Академии наук.
Тот срочно связался с Н. М. Федоровским, минералогом, учеником Вернадского, членом Всероссийского Центрального исполнительного комитета. Он срочно направил наркому Луначарскому докладную записку:
"Вчера арестован в Петрограде академик Вернадский В. П., подготовлявший к печати свои научные труды, имеющие мировое значение.
Академик Вернадский один из самых благороднейших людей нашей эпохи, один из последних гуманистов, уже преклонного возраста и слабого здоровья.
Прошу Вас, народный комиссар, принять энергичнейшие меры к его немедленному освобождению, так как арест такого крупного ученого может иметь последствия как лично для него, так и для РСФСР, ибо Вернадский широко известен всем научным кругам мира именно как человек, не способный к политическому интриганству".
Меры были приняты. Вернадского освободили из-под ареста.
В Петрограде он создал метеоритный отдел при Академии наук. Прочёл в Доме литераторов доклад: "Начало и вечность жизни".
… Сырой холодный май 1921 года в Петрограде. Время голодное. Бандитизм. Идёт Гражданская война. Слухи о скором крушении новой власти. Страшные пророчества о конце Мира, о новых антихристах, о гибели цивилизации.
И - просторный зал Дома литераторов, заполненный отчасти публикой "из бывших": бывших профессоров и священников, бывших модных поэтов и художников. Но были отчасти люди "из будущих" - ученых, инженеров, писателей, общественных деятелей.
Худой, подтянутый, белобородый профессор в грубых солдатских ботинках говорит:
- Было ли когда-нибудь и где-нибудь начало жизни и живого, или жизнь и живое такие же вечные основы космоса, какими являются материя и энергия? Характерна ли жизнь и живое только для одной Земли, или это есть общее проявление космоса? Или же в готовом виде проникла в нее извне с других небесных светил?
Загадки эти относятся в разряд вечных, волнующих человечество веками, тысячелетиями.
Была ли когда-нибудь Вселенная безжизненной? Или в космосе вечно существует жизнь - такое же обязательное качество мира, как межзвездная пыль, туманности, звезды, планеты, космический вакуум? И мы - крохотная часть земной жизни, недолговечная клеточка живого вещества Земли, - не связаны ли мы глубоким родством с одухотворенной жизнью материей, с обязательной вечной частью космоса? Или мы всего лишь случайное эфемерное объединение атомов и молекул, распадающееся бесследно в безжизненном космосе?
Вот вопросы, поставленные Вернадским перед пестрой аудиторией, собравшейся в Доме литераторов: студентами и преподавателями, медиками и биологами, философами и геологами, глубокими мыслителями и неистребимыми во веки веков обывателями, обеспокоенными возможностью умереть ("Полвека жрали, и в награду - вечность?!" - так гневно срезал их Б. Пастернак). Возможно, именно эта последняя категория слушателей наименее всех удовлетворилась докладом.
Вечна ли жизнь? Да или нет?
Вернадский подчеркнул: наука не имеет фактов, указывающих на существование в прошлом геологических эпох, лишенных следов жизни.
"Живое происходило всегда из живого. Современные организмы непрерывно связаны с организмами прошлыми. Живое вещество XX века составляет единое во времени явление с живым веществом - организмами, морфологически нам неизвестными, архейской эры".
Значит, жизнь вечна? Нет, такого категорического ответа Вернадский не дает. Жизнь геологически вечна - так он считает, опираясь на науку. Но Земля существовала и до начала геологического летосчисления, в космические периоды времени, о которых не сохранилось достоверных сведений. Тут расстилается необъятная область догадок, предположений, гипотез.
Быть может, когда-то не было жизни, но в те догеологические времена и космос был иным. В космосе, который мы наблюдаем, нет никаких очевидных следов самозарождения жизни. По-видимому, существует принципиальное отличие живого от неживого. И это отличие, не понятое нами до конца. Методы физики и химии, безусловно, помогают познать сущность жизни. Но вряд ли все ее особенности можно свести к физическим и химическим процессам.
"Идеи вечности и безначальности жизни, тесно связанные с ее организованностью, есть то течение научной мысли, последовательное проявление которого открывает перед научным творчеством широчайшие горизонты".
Надо отдать должное проницательности ученого, подхватившего идею С. П. Костычева. До сих пор не появилось ни одного факта, противоречащего доводам Вернадского, ни одной убедительной научной идеи, опровергающей его выводы.
Особая степень организованности характерна для всего живого. Физико-химические методы познания жизни достигли к нашим дням головокружительных успехов; мы увидели спирали органических молекул, расшифрован генетический код человека. Но так и не достигли цели попытки искусственного синтеза живого вещества.
Доклад Вернадского о начале и вечности жизни был, в сущности, лишь одной из глав его рукописи "Живое вещество", начатой в 1916 году. Работая над ней, он не прерывал других исследований, в частности по геохимии моря. В 1919 году вышла его статья "О задачах геохимического изучения Азовского моря". Она намечала - через годы войны и разрухи - научные и практические мероприятия, направленные на познание и рациональное использование морей.
Глубокое изучение геохимии моря помогло ему в создании учения о биосфере. Эту глобальную оболочку кратко и ёмко охарактеризовал английский океанолог XIX века Дж. Мёррей:
"В настоящее время естествоиспытатели обозначают термином "биосфера" тот покров из живого вещества, который одевает земной шар всюду, где соприкасаются и смешиваются между собой атмосфера, гидросфера и литосфера. На суше живые существа не поднимаются над ее поверхностью слишком высоко и не проникают очень глубоко внутрь ее. В океане дело обстоит иначе. Жизнь существует всюду, во всей массе океанических вод - от экватора до полюсов и от поверхности до самого дна".
Мировой океан - среда жизни, соединяющая воедино и организмы, и продукты их жизнедеятельности, и морскую воду. Океан целиком входит в биосферу. А на суше среда, охваченная жизнью, - это не только земная поверхность, но и тропосфера, и верхняя часть земной коры, где имеется в достатке подземная вода и подземная атмосфера.
У Мёррея такое понимание биосферы только наметилось. Для Вернадского оно стало исходной точкой, началом учения: живое вещество и среда жизни составляют единое целое. Это и есть биосфера.
В статье, посвященной Азовскому морю, Вернадский не упомянул термина "биосфера". Но уже работа - "О никеле и кобальте в биосфере" (1922) - с глобальным прицелом. Так он перешёл от геохимического анализа организмов к познанию среды жизни, включающей живое вещество и неживое (косное), находящиеся в органичном взаимодействии.
Он вступил в область неведомого; работал с полным напряжением сил: в нетопленых (нет дров) домах, на переполненном беженцами пароходе, во время обстрелов, находясь под арестом, недоедая, болея. Но при всём своём индивидуализме и причастности к "научной элите" считал своим долгом работать для Родины. Отправился вместе с дочерью в Мурманск, на биологическую станцию - изучать биогеохимию моря, взаимосвязь биологической продуктивности со свойствами морской воды.
По его мнению, надо организовать геохимическое и биологическое изучение моря на новой основе, создавать гидробиологические станции. Прежде он об этом не задумывался. А было бы так важно перенять зарубежный опыт, приобрести современное оборудование.
Из Мурманска пишет жене: "Сейчас много думаю о загранице, но не знаю, насколько это удастся устроить; а между тем для научной работы это было бы необходимо. Но меня смущает голод; уезжать при этих условиях неприятно".
Ему неловко покидать родину, ибо это можно расценить как бегство от лишений в поисках "сытой жизни". На организацию отечественной науки он продолжает отдавать много времени, которое так ему дорого и которого, как он полагает, у него остается в запасе немного. Участвует в работе КЕПС (Комиссии по изучению производительных сил России), организует Радиевый институт. Его назначают директором института.
В конце года Академия наук получила письмо из Франции от ректора Сорбонны с извещением, что академик В. И. Вернадский избран профессором Парижского университета и приглашается в Париж для чтения курса лекций.
(Это было не только актом признания его научных достижений, но и результатом хлопот некоторых его парижских друзей и знакомых, которые надеялись таким путём "вызволить" его из Советской России.)
Решение было принято не сразу. Владимир Иванович убеждал, что он сможет одновременно "в качестве директора" наладить связи с чехословацким радиевым заводом. Он дал честное слово, что вернётся. Ему выписали заграничную командировку. Вместе с женой и дочерью он выехал во Францию летом 1922 года.
По пути сделали остановку в Чехословакии. В пражском Карловом университете Вернадский сделал доклад "Химический состав живого вещества", предпослав ему небольшое вступление, не относящееся к теме. Он говорил: славянские народы переживают расцвет. И продолжал:
"В тесном единении всех славянских ученых - в их более влиятельном положении в жизни - лежит будущее всех славянских народов, ибо реальная сила человечества - есть научное творчество. Оно в основе всего, перерабатывает всю жизнь человечества, вводит его в новое будущее. Оно - единственная защита от упадка и вырождения.
И оно исключительно ценно в наш век, ибо неизбежно ведет к единению человечества, так как только в науке мы имеем такое проявление человеческого духа, которое обязательно и непреложно в единой форме своего проявления для всякого человека, тогда как другие духовные создания человеческого гения - религия, искусство или философия - неизбежно многоразличны, как многоразличны проявления человеческих или народных индивидуальностей. И в то же время эта единая научная творческая работа человечества, выливающаяся в единой форме, глубочайшим образом связана с тайниками национальной народной жизни его народов…
Эта единая научная творческая работа человечества, выливающаяся в единой форме, глубочайшим образом связана с тайниками национальной народной жизни его народов. Поэтому я так высоко ценю духовное научное общение славянских ученых. Мы все должны чувствовать всю славянскую научную творческую работу как единую, как свою родную, какой бы из отраслей нашего великого племени она ни создавалась".
В Праге осталась дочь Нина, поступив на медицинский факультет (она его окончила, став психиатром, и вышла замуж за археолога Н. П. Толля).
…В декабре 1922 года в Париже появились афиши, сообщавшие о предстоящих лекциях по геохимии профессора В. Вернадского.
Немногие из парижан заинтересовались какой-то новой и, по-видимому, скучной наукой. Чрезвычайно модной была другая тема: теория относительности ставшего необычайно знаменитым Альберта Эйнштейна. О ней рассуждали, спорили, беседовали все подряд, даже те, которым простейшие разделы физики представлялись сущей абракадаброй.
Лекции Вернадского в Сорбонне посещали преимущественно специалисты-естественники и студенты. А вот на доклады, посвященные теории относительности, приходили самые разнообразные слушатели. Явление небывалое: физическая теория, выведенная с помощью аппарата высшей математики, обрела широчайшую популярность. Факт знаменательный. Авторитет науки достиг исключительной высоты.
Но ведь научных открытий много, да и сам Эйнштейн открыл фотоны, мельчайшие порции световой энергии (именно за открытие фотоэффекта он получил Нобелевскую премию). А наиболее знаменита теория относительности. Почему?