Фантаст и мыслитель Герберт Уэллс предсказал в романе "Освобождённый мир" (1913) открытие первой атомной электростанции в 1953 году (только не мог себе представить, что свершится это в СССР). Там же написал он и о том, как на город сбрасывают атомную бомбу. И это тоже произошло, к тому же раньше, чем заработал "мирный атом".
Одно бесспорно: в нашей стране именно Вернадский организовал и возглавил поиски радиоактивных минералов; по его инициативе начались исследования по проблемам радиогеологии.
…У каждого возраста свои блага и беды, свои достоинства и недостатки. Для каждого дела есть и самый подходящий возраст, когда физические и духовные силы наиболее точно соответствуют выполняемой работе. Конечно, бывают исключения, но обычно поэтами или математиками становятся в юности, а признанными философами или геологами в зрелые годы.
Вернадский в глазах многих коллег уже давно был едва ли не патриархом. Ему больше семидесяти лет. К этому времени обретаются знания и навыки, укореняются привычки, достигается прочное положение в обществе, складываются убеждения и предрассудки, угасают страстные поиски нового, высшего, прекрасного…
Альпинист, достигнув вершины, вскоре начинает спуск. На вершинах долго не задерживаются. Для обитания места эти не годятся. Не так ли и каждому из живущих определена вершина свершений, жизненный перевал (или пик), после которого начинается спуск…
Нет, не так. Всё зависит от того, как живет человек, какие у него устремления. Если "живет как живется", вступают в свои права законы физиологии: начинается спад. А наука о старении - геронтология - помогает продлить старость.
Увы, науки о молодости нет. Продлить молодость невозможно…
Но юность, зрелость и старость - понятия не только физиологические. Они относятся и к складу личности, и к складу ума. Вот и начинаются несоответствия. Пусть дряхлеет организм и чаще приходят болезни, пусть ежедневно отмирают тысячи нервных клеток - человек противостоит этому, если не теряет силу и гибкость мысли, ясность ума, смелость исканий, юношескую жажду познания.
Молодость духа даруется не каждому. Именно - молодость, устремленная вперед и выше, не удовлетворенная достигнутым, яростно штурмующая вершину жизни…
Прекрасна творческая активность Вернадского, не убывающая с годами. Не прерывая научных исследований, он продолжает руководить Радиевым институтом и КЕПС. Добивается создания при Академии наук Морского института; в Москве организует филиал Радиевого института. Создает новые академические комиссии.
Чем вызван такой настойчивый, горячий интерес к организационным вопросам? Ведь он был прежде всего мыслителем, ученым. Его никогда не увлекали организационные дела. Они сопряжены с немалыми хлопотами. Вряд ли они ему нравились, как любому выдающемуся мыслителю.
У него была возможность избегать их, целиком отдаваться научному творчеству. Как признанный теоретик, академик (вдобавок имеющий почтенный возраст) он имел право отстраниться от излишних забот и хлопот. А вместо этого сам взваливает на себя почти непосильный груз организационной работы. Почему?
Сказывается сила его характера и верность убеждениям. Он считает своим долгом создавать научные учреждения, необходимые не только родной стране, но и мировой науке. Должность академика, по его мнению, обязывает вести научные исследования, а также заниматься практическими и организационными работами.
"Задачей науки, - писал он, - должно являться не только изучение научной истины, не только развитие научных представлений о Вселенной - её задачей должно быть освоение научных истин и научных мировоззрений в их приложении к потребностям жизни".
Конечно, совершают крупные научные открытия отдельные личности. Но для их появления и проявления необходима благоприятная среда - научная, общественная, социальная. Научное творчество - коллективные поиски истины, работа, связывающая сотни, тысячи людей не только в данной стране и в данное время, но и во всем мире и за многие века.
Со времен Ломоносова никто так много не сделал для организации отечественной науки, как Владимир Иванович Вернадский.
Он был инициатором изучения и поисков радиоактивных минералов в нашей стране и создателем Комиссии по тяжёлой воде. Нацелил учёных на познание "странников Вселенной" - метеоритов и стал основателем и первым председателем Метеоритного комитета.
Многим ли, даже из числа геологов, была ясна важность создания Комиссии по изучению четвертичного периода? Почему четвертичного? За последние 600 миллионов лет сменилось двенадцать геологических периодов. Из них этот - кратчайший, не более 3 миллионолетий. Остальные периоды в десятки раз продолжительнее. Скажем, кембрийский охватывает около 80 миллионолетий, а комиссии по его исследованию нет!
По сравнению с другими периодами четвертичный очень беден. Кроме россыпей (например, золотоносных) и торфа, ничего примечательного. А отложения других периодов богаты углем и железом, нефтью и медью, драгоценными и редкими металлами и многими другими полезными ископаемыми.
Вот как непросто обстоят дела. И надо еще учесть геологические традиции: на четвертичные отложения геологи обращали мало внимания, считая, что тут основное поле деятельности для географов, почвоведов.
Последнее обстоятельство - слабая геологическая изученность четвертичного периода - отчасти и сыграло свою роль. Нельзя же самый близкий к нам, самый "молодой" период знать хуже других.
Знания эти очень важны для понимания общих геологических закономерностей. В четвертичное время северные широты Европы, Азии, Америки неоднократно захватывали великие ледники, а волны резких климатических перемен прокатывались по всей планете.
Поэтому четвертичный период называют ледниковым. Есть у него ещё одно название - антропогенный (предложенный А. П. Павловым): период формирования человека. Есть у многоликого периода ещё одно название - плейстоцен (новый). В это время шло обновление растительного и животного мира Земли; вымерли многие группы животных (скажем, мамонты и шерстистые носороги), оформилась современная географическая зональность.
Четвертичный период представляет уникальные возможности для разнообразных геологических исследований. Четвертичная геология имеет огромное значение и для сельского хозяйства (в связи с почвами и подземными водами), для производства строительных материалов (пески и глины) и в инженерной деятельности. Большинство сооружений возводится на четвертичных породах: дома, фабрики и заводы, города, каналы и плотины.
Таковы обстоятельства, оправдывающие создание Комиссии по изучению четвертичного периода. В наши дни о них судить нетрудно: четвертичная геология стала признанной областью знаний. А во времена Вернадского это надо было предвидеть.
Он, как мы знаем, был инициатором создания и председателем КЕПС (Комиссии по изучению естественных производительных сил, от которой позже отделились многочисленные академические институты: Почвенный, Географический, Радиевый и др.).
При КЕПС организовал Вернадский отдел живого вещества. Сотрудников подобрал превосходных. Один из них - А. П. Виноградов - был выпускником Военно-медицинской академии. Приняв предложение Вернадского, он отправился в плавание на научно-исследовательском судне "Персей" для изучения химического состава морских организмов.
Далеко не все ученые могли в то время оценить научное значение начинаний Владимира Ивановича. Многие втайне над ним подтрунивали, снисходительно усмехались: видано ли этакое! Заниматься бесконечными анализами, изучая, какие химические элементы преобладают в составе ткани тех или иных видов. Где тут геохимия? Тут даже не биология, а какие-то пустые химические упражнения…
Скептики поутихли, когда одна за другой стали выходить на русском языке работы Вернадского, посвященные биогеохимии - науке о геохимической деятельности живых организмов. Оказывается, они накапливают на земной поверхности, в осадочных породах определенные химические элементы, доселе рассеянные в биосфере. У конкретных видов имеются химические особенности, способность концентрировать те или иные вещества.
Эти знания одинаково ценны и для поисков полезных ископаемых, и для освоения биологических ресурсов, и для охраны земной природы.
Создал Вернадский ещё одно полезное научное учреждение: Комиссию по изучению минеральных вод СССР. Позже она стала Гидрогеологической лабораторией Академии наук.
По инициативе Вернадского было созвано первое в Союзе (и в мире) совещание по проблемам вечной мерзлоты. В 1932 году он, поддержав предложение мерзлотоведа М. И. Сумгина, добился учреждения Комиссии по изучению вечной мерзлоты. Несколько позже комиссия превратилась в комитет, а затем в Институт мерзлотоведения АН СССР, который возглавил академик В. А. Обручев.
Надо ли говорить, насколько важны были эти научные учреждения в ту пору, когда Советский Союз начал активно осваивать огромные территории, где распространена вечная (точнее, многолетняя или многовековая) мерзлота.
Замечательной способностью обладал Вернадский - заглядывать на десятилетия вперед, предопределять ход научной мысли и практики.
Надо лишь помнить, что никаких государственных должностей он не занимал, в правящую ВКП(б) не вступал, подвергался нападкам некоторых весьма влиятельных философов, а некоторые его сотрудники и друзья, в частности Б. Л. Личков, отбывали сроки в лагерях. И при этом он был крупнейшим организатором науки в СССР!
Значит, его инициативы поддерживал не только Президиум АН СССР, но и советское правительство, Политбюро, Сталин. В те довоенные годы наша держава за десятилетие поднялась после Гражданской войны и разрухи на уровень передовых стран мира в промышленности, науке и технике, образовании и культуре. Это с полнейшей достоверностью доказала наша победа в Великой Отечественной войне.
На склоне лет
В 1937 году Владимир Иванович выступил на Международном геологическом конгрессе в Москве с докладом "О значении радиоактивности для современной геологии". По его предложению и при его участии была создана Международная комиссия для определения геологического времени. До этого года он часто ездил в командировки за границу с чтением лекций, участвовал в совещаниях, работал в лабораториях и музеях.
Темы его статей разнообразны, широта интересов поразительна: гидрогеология и океанография, общая геохимия и радиогеология, геотермия и биогеохимия, биохимия и почвоведение, география и минералогия, планетоведение и геохронология (перечень не полон).
Он по-прежнему не живёт одной наукой. Его беспокоит ситуация, сложившаяся в мире, когда в Италии, Германии, Японии агрессивная государственная идеология пропитана ядом расизма и милитаризма.
В 1938 году он предполагает возможность повторения мировой войны: "Создаётся неустойчивое положение, могущее вызвать огромные несчастия, но далеко до крушения мировой цивилизации нашего времени. Слишком глубоки её основы для того, чтобы они могли поколебаться от этих событий, потрясающих современников".
Считая прогресс научных знаний основой и движущей силой мировой цивилизации, находит он в этом источник оптимизма: "Нигде не видим мы какого-нибудь ослабления научного движения, несмотря на войны, истребление, гибель людей от убийств и болезней. Все эти потери быстро возмещаются мощным подъёмом реально осуществляемых достижений науки".
Странный вывод. Никакими достижениями науки невозможно "возместить" и оправдать истребление миллионов людей. А массовые убийства стали возможны именно благодаря успехам наук: созданию военной техники, мощнейших взрывчатых веществ, отравляющих газов.
Вера в науку мешала Владимиру Ивановичу оценивать пороки научно-технической цивилизации. А ведь он не был кабинетным учёным, отрешённым от жизненных и бытовых реалий: принимал горячее, порой самоотверженное участие в судьбах своих друзей и учеников, при первой необходимости помогал им и их семьям.
В дневнике (май 1941 года) записал: "Я так счастливо поставлен, что могу поддерживать многих людей…" (и перечислил десяток фамилий). Он вёл постоянную переписку с Б. Л. Дичковым, который шесть лет работал в ГУЛАГе на "Волгострое" (был осуждён в 1934 году как "русский националист"). Это заочное общение помогло Личкову в трудные для него годы. В одном из писем он решился высказать Вернадскому свои чувства:
"Вы для меня не только горячо любимый друг, но Вы - одновременно - источник вдохновения, мерило ценностей, учитель. Я не хотел бы ничего преувеличивать, но мне хочется просто сказать Вам, что такое представляете Вы для меня… Всегда благодарю судьбу за то, что она дала возможность встретиться с Вами и в течение ряда лет пользоваться живым духовным общением с Вами… В Вашем образе я нахожу источник бодрости, яркий пример… Я всегда стараюсь во всем быть прямым, правдивым и принципиальным, и Ваша прямота и глубокая принципиальность для меня всегда были предметом глубокого преклонения".
У них бывали серьёзные научные разногласия. Личков, оригинально мыслящий учёный, безуспешно пытался убедить Вернадского в том, что материки в геологической истории значительно перемещались по земной поверхности. (По современным представлениям позиция Личкова более правильная; и не глобальные плиты перемещаются, а именно материки, о чём писал в начале XX века австрийский геофизик Альфред Вегенер.)
Научные споры Вернадского и Личкова были содержательными и плодотворными. Об этом можно судить по опубликованной их переписке. Личков, например, высказывал обоснованные сомнения по поводу идеи Вернадского о приблизительном постоянстве массы живого вещества в геологической истории. Пожалуй, и тут Личков был прав.
Тем убедительнее, внушительнее выглядят его восторженные слова в адрес Вернадского. Кого не смеешь или не можешь критиковать, не следует и восхвалять.
Школа Вернадского - не только школа научной мысли, но и душевной чуткости, доброты, благородства, искренности и упорства в исканиях истины. Все, кто прошел эту школу, не только достойно прожили жизнь, но и передавали окружающим часть своего душевного тепла.
Вернадский не старался окружать себя "правоверными учениками", подхватывающими и повторяющими мысли учителя. Он воспитал в ученике самостоятельного мыслителя.
"Мне хочется, - писал он уже на закате своей педагогической деятельности, - иметь возможность научной работы самому и возбудить ее в молодежи. Я уверен, что это последнее я смогу сделать, вижу, что в этой молодой среде - залог будущего… В мои годы не следует откладывать осуществление этих возможностей. И мне иногда кажется, что, оставаясь без непосредственного общения с подрастающим молодым научным поколением, я заглушаю в себе одно из проявлений моей личности".
Он затрачивал немало усилий для того, чтобы излагать материал интересно и доходчиво: "Удивительно, как трудно передать ясно другим свою мысль. Я встречаюсь с этим постоянно, и только отчасти это связано с тем, что я не могу передать свою мысль нужными словами".
Со временем он отказался от попыток делиться своими мыслями с широкой аудиторией, ограничиваясь кругом специалистов… Впрочем, круг этот был необычайно обширен: геохимики, геофизики, биологи, кристаллографы, географы, историки, философы…
Мысль его по-прежнему ясна и устремлена в Неизвестное.
"Многое сделалось для меня ясным, чего я не видел раньше". "Мысль идет все вперед. И выясняется новое о том, о чем думал и во что углублялся годами". "Давно я так глубоко не вдумывался в окружающее". "Я рад, что моя творческая мысль не ослабела". "Я сейчас хорошо работаю в области основных понятий".
Это выдержки из его писем Личкову; так пишет человек на последнем десятилетии своей жизни. Возраст его приближается к восьмидесяти, а он по-прежнему спешит больше увидеть, узнать, постичь, осмыслить, будто только начал входить в сознательную жизнь. В эти годы он создает свой замечательный, во многом итоговый и оставшийся незаконченным труд: "Химическое строение биосферы Земли и ее окружения".
Его яркие сильные переживания связаны с научными и философскими обобщениями. Он пишет: "Я думаю, что бессловесно и бессознательно я в научной работе проникаю так глубоко, как не проникает философ и религиозный мистик-мыслитель, словесно мыслящие. Это как какой-нибудь музыкант - Бах, или Бетховен, или Моцарт, или кто другой - проникал "до конца" бессловесно".
Физические недуги участились, но мысль, отточенная и закаленная многолетней работой, остается сильной и ясной. А глаза слабеют. Порой, взглянув на вечернее неяркое солнце, видит сразу четыре сияющих шара, соприкасающиеся в виде квадрата. Шутит по этому поводу: "Вижу хорошо то, чего нет, а что есть - вижу плохо".
Запись в дневнике (начало июня 1941 года): "Вчера у меня ясно сложилось представление о свободе мысли как основной геологической силе. Развить в ноосфере". Он так увлечён своими идеями о становлении на Земле сферы разума, что перестал замечать очевидное: разгорается мировая война, свобода мысли во всех индустриально развитых странах весьма условна, а научные достижения используются преимущественно для развития военной техники.
(За последнюю четверть века принято утверждать, будто вероломное нападение фашистов на СССР было полной неожиданностью для его руководства и народа; в действительности нападение ожидалось в мае, а по радио часто звучала песня "Если завтра война…".)
Наступила пора подводить итог жизни. Но итога не получилось. Было постоянное стремление работать, созидать, постигать новое.
"К концу жизни, - писал Б. Л. Личков, - он был свидетелем торжества всех своих идей. Он видел утверждение своих основных минералогических представлений, видел создание новых наук - геохимии, радиогеологии и биогеохимии… Это была, с одной стороны, редкая личная радость, огромная победа, а с другой - яркое проявление торжества и величия русской науки, которую он поднял во всех областях знания, где работал, на недосягаемую высоту".
К этому времени благодаря его усилиям в нашей стране сложилась научная школа геохимиков и минералогов. Наиболее яркий её представитель А. Е. Ферсман приобрёл мировую известность. Увы, многие талантливые ученики умерли в расцвете творческих сил: Г. О. Касперович, П. К. Алексат, В. В. Карандеев, Я. В. Самойлов…
22 июня 1941 года грянула война. Фашистская Германия, захватившая почти всю Западную Европу, двинулась на восток, вместе со своими союзниками. Деловитые и жестокие иноземцы мечтали поживиться природными богатствами нашей страны. Но именно эти богатства, открытые и исследованные в немалой степени благодаря деятельности Вернадского и его учеников, стали, в конце концов, одним из важных слагаемых победы советского народа.
Запись в дневнике: "3 июля 1941 года выступление по радио Сталина. Речь очень хорошая и умная".
Владимир Иванович безоговорочно верил в поражение оккупантов. 9 июля 1941 года, единственный раз в жизни, он выступил по радио с обращением к английским ученым: "Объединенными усилиями покончим с гитлеризмом".
Запись в дневнике:
"Москва, 13 июля 1941. Воскресенье.