…Первая волна "самой прогрессивной" философской установки ударила по биологическим наукам в 1923 году после выхода книги Л.C. Берга "Номогенез, или Эволюция на основе закономерностей". Автора ее заклеймили как идеалиста и мистика (в кампании активно участвовал Деборин).
Вернадского поначалу критиковали "мягко". В 1927 году журнал "Под знаменем марксизма" опубликовал рецензию И.
Бугаева на его книгу "Биосфера". Указав, что в книге есть и "дурные стороны", критик сделал вывод: "Довольно интересная книжка Вернадского требует все же к себе критического отношения".
Через четыре года в том же журнале выступил Д. Новогрудский. Суть и тон этой статьи отражает эпиграф: "Необходима еще неустанная работа по искоренению существующих и возникающих в различных научных областях теорий, отражающих буржуазное и социал-демократическое влияние" (Постановление ЦК ВКП(б) от 15.III.1931 г. по докладу Президиума Комакадемии).
Признав практическое значение геохимии, Д. Новогрудский добавил: "Эта же наука служит для некоторых ученых основой для развертывания самых реакционных идей и теорий. Таковы биогеохимические идеи акад. В. И. Вернадского".
Многие концепции Вернадского, по мнению критика, - "образцы поповской мудрости", написанные "фанатичным религиозником, во что бы то ни стало стремящимся очернить и разбить ненавистный ему материализм". Надо "обезвредить" реакционные идеи Вернадского, ибо "объективно они отражают и укрепляют позиции классовых врагов, позиции международной буржуазии, с ненавистью стремящейся выбить из рук пролетариата основные рычаги науки, необходимые для социалистического преобразования общества".
Вывод Новогрудского: "Работы и мировоззрение акад. Вернадского в целом являют собою поучительный пример того жалкого состояния, в которое повергается наука, находящаяся в плену буржуазной идеологии… Поражает тот низкий теоретический уровень, на котором ведется обсуждение принципиальных вопросов методологии научного познания", при сочетании экспериментальных исследований "с жалким эклектическим и реакционным бредом в области теории".
Выступая "под знаменем марксизма", критик дал политическую оценку научных взглядов Вернадского, употребляя такие выражения, как "тормоз перестройки академии", и утверждая, что мировоззрение ученого "непосредственно приводит к реакционнейшим выводам в области практики нашего строительства".
Деборин продолжил обличение идеологического и классового противника, каким уже был представлен Вернадский. Теперь критику перенесли на страницы специального научного издания. Это должно было показать научный характер "полемики" и укрепившиеся позиции идейных противников Вернадского в рядах академиков.
Владимир Иванович мог промолчать, избегая острых столкновений, или признать некоторые идейные огрехи ради сохранения своей научной школы.
Он избрал третий путь. Ответ его был опубликован. (В Приложении он приведён как образец научной публицистики, редкой для сочинений Вернадского.) Тут же Деборин опубликовал "Критические замечания на критические замечания акад. В. И. Вернадского".
О научном и литературном уровне этой статьи можно судить по таким выражениям: "Почтенный ученый разразился рядом "тонких намеков""; "Акад. Вернадский - личность многогранная и много вмещающая". По мнению Деборина, Вернадский "пренебрежительно и высокомерно" отнесся к "нашей философии", а потому должен заняться "серьезным изучением классиков марксизма-ленинизма", чтобы избавиться "от своих архаических взглядов, мешающих его научной работе".
Владимир Иванович ознакомился с "Диалектикой природы" Энгельса, отметив в дневнике, что такие работы представляют лишь исторический интерес.
…Зигзаги внутрипартийной борьбы привели к тому, что некоторые философские высказывания Деборина подверглись разгромной критике со стороны его недавних соратников. Как пишет С. Н. Корсаков: "После принятия Постановления ЦК ВКП(б) о журнале "Под знаменем марксизма" от 25 января 1931 г. академик А. М. Деборин был изгнан из созданного им Института философии. По личному распоряжению Сталина ему было запрещено выступать в печати по философским вопросам. На протяжении 25 лет А. М. Деборина постоянно подвергали проработкам. Только после XX съезда КПСС положение несколько изменилось".
Никаких "оргвыводов" в отношении Вернадского не последовало. Его труды продолжали публиковать.
Дискуссия Деборина с Вернадским поучительна. Поражает упорное стремление критика обнаружить в трудах ученого идеологические изъяны. Деборину пришлось использовать безотказный метод искаженного пересказа чужих идей с последующим их разгромом.
Например, он утверждал, будто Вернадским "религиозное знание ставится в один ряд с научным и философским знанием", а в результате "можно сказать, что научное познание скользит по поверхности бытия". Хотя Вернадский постоянно подчеркивал своеобразие научного метода и утверждал "проникающее всю сущность науки" признание "реальности для нас проявляющегося мира".
По словам критика, Вернадский "считает возможным совмещение духовного начала, представления о едином боге-творце и пр. с физическими и математическими концепциями".
Но Вернадский анализировал непростые связи научных и религиозных представлений у Ньютона, Фарадея. Что тут крамольного? Ньютон писал теологические труды (один из них в 1915 году появился в русском переводе). А через десятилетие после деборинской критики академик С. И. Вавилов отметил: "Ньютон был несомненно глубоко религиозным человеком и, кроме того, ученым богословом".
Деборин называл крупного ученого и организатора советской науки опасным врагом марксизма-ленинизма и социалистического государства. Что это? Синдром моськи, лающей на слона? Сведение личных счетов? Или критику хотелось выставить себя борцом за передовую идеологию против затаившихся врагов, и для этого создал образ грозного противника, чтобы затем сокрушить его в пух и прах.
Чем слабее доказательства, тем крепче выражения. Деборин, как записной ревнитель идеологического благочестия, часто использовал такого рода "полемические" приемы.
Именно критики Вернадского исходили из религиозных представлений (понимая религию широко, по Л. Фейербаху, относившему к ней и атеизм). Это показывает стиль статей. Владимир Иванович опирался в своих рассуждениях на факты, а критики упорно пользовались ссылками на авторитеты. Когда главным аргументом в споре служит цитата, это и есть религиозный метод, признающий некоторые писания священными, непререкаемыми.
По сути дела, Вернадский, как Галилей и Ломоносов, выступил защитником научного метода и философии от религиозных влияний. Он не считал диалектический материализм - как форму широкого синтеза знаний - наукой всех наук. По его мнению, философия и наука - равноправные партнеры, способные к творческому взаимодействию.
Понимал ли это Деборин? Пожалуй, да. Почему же он отстаивал "научность" философии и ее примат над науками? Здесь следует уточнить: Деборин имел в виду лишь одно марксистско-ленинское учение.
Ответов можно предложить несколько, и они взаимно дополняют друг друга. Борьба за власть отдельных группировок. Личные амбипии. Привычка к отношениям господства - подчинения. Стремление подавить ростки свободомыслия. Унижение достоинства выдающегося учёного в назидание другим. Плохое понимание специфики научной работы и научного метода.
Ненависть догматика к инакомыслящим. Зависть посредственного философа к ученому и мыслителю с мировым именем…
Для людей деборинского типа философские идеи отступают на второй план в угоду политическим требованиям момента, тактическим приемам в борьбе за власть или ее удержание. Ученый оценивается не по его идеям и трудам, а по его отношению к господствующей идеологии.
Нечто подобное происходило и в позднем европейском Средневековье. Тогда религия боролась не только за отдельные догмы Священного Писания, но и за цельность мировоззрения, в котором человек занимал центральное место в Мироздании. Шла борьба за духовное и политическое господство, а также связанные с этим экономические выгоды.
Церковная бюрократическая система стремилась к абсолютной власти над личностью - над душами, кошельками, идеями. И нетерпимость, ненависть, жестокость, с которыми вели свою борьбу могущественные сторонники господствующей религии, определялись не столько их идейным фанатизмом, но прежде всего ходом политической игры, экономическими факторами, боязнью верхушки церковной иерархии утратить свои привилегии.
Религиозная идеология претендовала на роль важнейшей духовной опоры общества. После войн Реформации и Контрреформации, после костров инквизиции, жесточайшей церковной цензуры науке удалось вырваться из тисков религиозного мировоззрения и занять достойное место в общественной жизни. Только тогда многие страны стали на путь бурного научно-технического прогресса.
Ограничения свободы научных исканий и сомнений резко снижают творческую активность ученых и эффективность их работы, содействуют отбору и возвышению из их среды "наиболее приспособленных" к существующим ограничениям. Подлинные искатели истины, стремящиеся выяснить правду о природе и человеке, не могут смириться с подобными явлениями. К таким ученым относился Вернадский.
Выступая против тех, кто хотел сдержать свободное течение научной мысли, Владимир Иванович не преследовал личных целей. Свой ответ он прислал из Праги. Он мог продолжить исследования в Западной Европе. Но понимал свою ответственность перед Родиной.
Вернадский надеялся, что в СССР найдутся люди, которые прислушаются к его словам: "В стране, где научная мысль и научная работа должны играть основную роль, ибо с их ростом и развитием должны были бы быть связаны основные интересы жизни, ученые должны быть избавлены от опеки со стороны представителей философии. Это требует польза дела, государственное благо".
Нашло ли это предупреждение понимание "наверху"? Пожалуй. Ведь в последующие годы Вернадский был избавлен от "опеки" и продолжал плодотворно трудиться. Для оформления заграничной командировки он в 1932 году написал заявление В. М. Молотову. Ходатайство рассматривали в особом порядке и разрешение не дали. Он обратился с письмом к Сталину и заручился поддержкой Луначарского. Позже записал в дневнике:
"Мне кажется, с 1930 г. в партийной среде впервые осознали силу Сталина - он становится диктатором. Разговор со Сталиным произвёл тогда на Луначарского большое впечатление, которое он не скрывал".
Снова в Москве
В 1934 году решением Советского правительства основные научные учреждения АН СССР переводились в Москву. Учёные сочли это признанием важного государственного значения научных исследований. По словам президента Академии наук А. П. Карпинского: "Это… вытекает из самого существа Советской власти, относящейся к науке как к своему непосредственному помощнику и сотруднику в строительстве новой жизни".
Вернадский писал: "Перенос Академии в Москву должен явиться не простым переселением… из одной столицы в другую, а развертыванием по новому и широкому плану научной организации Академии, концентрирующей научную мысль и научную моттть Союза. Вопрос идёт о создании новой, небывалой ещё в истории человечества формы научной государственной организации, используя для этого исторически сложившуюся Всесоюзную Академию наук".
В июне 1935 года Вернадские переехали в Москву; квартира была в Дурновском переулке. Он стал уделять главное внимание проблемам биогеохимии, а также большому труду "Научная мысль как планетное явление". По его словам, "то понятие ноосферы, которое вытекает из биогеохимических представлений, находится в полном созвучии с основной идеей, проникающей научный социализм… Мы видим здесь начало перехода к государственному строю сознательного воплощения ноосферы".
В 1937 и 1938 годах некоторые записи в его дневнике свидетельствуют о том, что он возмущён ущемлением свободы мысли и репрессиями, масштабы которых он чрезмерно преувеличивает:
"Откуда-то приводится цифра 14–17 миллионов ссыльных и в тюрьмах. Думаю, что едва ли это преувеличение". Приведя эту цитату, один из антисоветчиков в 1995 году заметил: "Вернадский не знал, да и не мог знать, что названная им цифра занижена".
Такой комментарий показывает глубокую и сознательную ложь нынешних врагов русского народа и России. В журнале СОЦИС (№ 6, 1991) были опубликованы официальные данные о репрессированных. Так, на 1 января 1938 года в ГУЛАГе находилось 1 881 570 человек, из них осуждённых за контрреволюционные преступления 185 324.
Можно предположить, что в местах заключения были невыносимые для жизни условия. Однако в 1937 году смертность среди заключённых была 2,6 %; а в благополучной Швеции "на воле" она тогда была немногим ниже: 1, 95 %, тогда как в 1991 году в РФ была примерно такой же, как в ГУЛАГе! (Надо лишь учесть, что осуждены были более или менее здоровые люди, а общая смертность включает детей, инвалидов и стариков.)
"Осведомители" Владимира Ивановича почти вдесятеро завысили общее число осуждённых, среди которых абсолютное большинство составляли уголовники. Неудивительно, что у Вернадского пробуждались антисоветские настроения: в кругу его знакомых были "враги народа", вольно или невольно распространявшие клевету на советскую власть. По-видимому, некоторые из них были арестованы, что ещё больше укрепило его в негативном отношении к существующему режиму.
Его критический взгляд замечает распространение тех "отрыжек НЭПа", о которых в 1920-х годах писали Владимир Маяковский ("Клоп", "Баня), Михаил Зощенко, Михаил Булгаков ("Зойкина квартира):
"Поражает "наживной" настрой берущей верх массы коммунистов; хорошо одеваться, есть, жить - и все буржуазные стремления ярко растут. Друг друга поддерживают. Это скажется в том реальном строе, который уложится. Все отбросы идут в партию. Двойственность: великие идеалы и - полицейский режим и террор?
Мне кажется, стихийный исторический процесс идёт в унисон с идейными принципами? Политика правильная? Всё-таки в идеологии - положительное здесь. В демократиях оно проявляется не в тех группах, которые ведут и делают политику".
Странно, что он не уточняет - "в буржуазных демократиях". С детства и юности, разделяя политические взгляды отца, он порой не обращал внимания на то, каким образом обзавелись они своими богатствами, какую жестокую и преступную политику проводили в Африке, Азии, Америке.
Впрочем, в 1913 году, во время поездки по Северной Америке, он отметил: "Проезжая по новой дороге, всюду видишь безжалостное истребление нетронутой природы… Здесь всё пропитано кровью, полно человеческих страданий, жестокостей.
Среди них пробиваются отдельные жизни, отдельные великие идеи… Прежние расы стёрты, и Новый Свет занят потомками Старого".
Из его впечатлений от Чикаго: "Поражает банковский квартал, с огромными дворцами-банками. Впечатление, что банки здесь храмы". Но у него не возникла мысль о том, что капиталистический режим, как писал Джек Лондон, - "железная пята", господство денег и прибыли, экономического и духовного закабаления людей.
Благополучную жизнь "среднего класса", учёных и преподавателей высшей школы в Германии, Франции, Великобритании Владимир Иванович считал следствием либерально-демократического строя и прогресса науки. Он хорошо знал то хорошее, что там было, и плохо - плохое.
В России он замечал и то и другое. Только не учитывал, что история нашей страны в первой половине XX века - героическая и трагическая. За высокие идеалы приходилось вести напряженную борьбу с мощными и коварными врагами - правителями стран буржуазных демократий, крупнейшими банкирами, капиталистами, международными корпорациями, с их сторонниками в нашей стране и теми, кто противостоял строительству социализма по сталинским канонам. (Об этих канонах можно долго и бесполезно спорить, но факт остаётся фактом: победа в Великой Отечественной войне доказала их верность, что признал Вернадский.)
Было на пути к коммунизму ещё более сильное противодействие, с которым так и не удалось справиться в СССР. Это - стремление к личному благополучию любой ценой, к богатству и комфорту. Эти "буржуазные стремления" стали побеждать и в партии.
Дело тут не в "отбросах общества", как полагал Вернадский. В технической цивилизации вообще материальные ценности преобладают над духовными. Чем богаче становится общество, тем больше возможностей для материального потребления, и тем больше жаждущих наживы, "лёгкой жизни", максимального комфорта при минимальном труде. Как писал анархист Михаил Бакунин:
"Но героические времена скоро проходят, наступают за ними времена прозаического пользования и наслаждения, когда привилегия, являясь в своём настоящем виде, порождает эгоизм, трусость, подлость и глупость".
Кстати, твёрдое убеждение Вернадского в наибольшей ценности личности отвечает именно идеалам анархизма, безначалия. В других вариантах устанавливается система ограничения прав личности. И монархия, и буржуазная или народная демократия тоталитарны. Вопрос лишь в том, во имя чего, ради каких идеалов и общественных групп ограничены права личности и до каких пределов.
Несмотря на критическое отношение к советской системе, признавая верность её идеалов, Вернадский остаётся оптимистом. В апреле 1938 года записывает в дневник: "Многие смотрят в ближайшее и отдалённое будущее мрачно. Л. (академик H.H. Лузин. - Р. Б.): "Человек идёт к одичанию". Я совершенно иного "мнения" - "идёт" к ноосфере. Но сейчас становится ясно, что придётся пережить столкновение, и ближайшие годы очень неясны. - Война?"
На этот вопрос вскоре был дан ответ: началась Вторая мировая война. А вот путь в ноосферу нам ещё придётся обсудить. Одно ясно: вера в счастливое будущее человечества (по сути, как в марксизме) вдохновляла его. Например, он предполагал: "А теперь перед нами открываются в явлениях радиоактивности источники атомной энергии, в миллионы раз превышающие все те источники сил, какие рисовались человеческому воображению". Не исключал вскоре создание атомной бомбы чудовищной разрушительной силы и призывал учёных к ответственности за результаты своих исследований.
Исходя из таких высказываний и трудов по радиогеологии, его порой называют "пророком атомного века". Это явное преувеличение. Открытие и изучение радиоактивности вызвало в начале XX века вспышку идей о возможности использовать новый вид энергии в мирных и военных целях.
В 1903 году в нобелевской речи Пьер Кюри сказал: "Можно представить себе, что в преступных руках радий может стать очень опасным, и тут можно спросить, преимущество ли для человечества знать тайны природы, и достаточно ли оно зрело, чтобы пользоваться ими, и это знание не будет ли ему во вред. Характерно открытие Нобеля. Сильные взрывчатые вещества… ужасное средство разрушения в руках великих преступников, вовлекающих народы в войны. Я из тех, которые думают, как и Нобель, что человечество извлечёт больше добра, чем зла из новых открытий".
Ещё раньше Луи Пастер высказал такую же надежду: "Я верю непоколебимо, что наука и мир восторжествуют над невежеством и войнами". Неудивительно, что такое мнение разделял и Владимир Вернадский.