И в самом деле: на фоне филигранной психологической разработки характеров, сценического ансамбля, декорационного и музыкального оформления спектаклей МХТ открытость страстей актеров Малого театра, тяготение к традиционным амплуа, к сочным бытовым краскам, романтическая приподнятость стали казаться старомодными, консервативными, уводящими от реально существующих жизненных проблем и противоречий. Увидев в 1896 году спектакли Малого театра на Нижегородской промышленной выставке, Горький, как уже говорилось, был покорен его актерами. Но как стремительно меняются его эстетические критерии и культурные установки! Спустя всего три года в письме А. П. Чехову он с восторгом пишет о Художественном театре: "Не любить его - невозможно, не работать для него - преступление - ей-богу… Малый театр поразительно груб по сравнению с этой труппой". Конечно, это сильное полемическое преувеличение, но безусловно то, что Художественный театр подвел искусство к освоению нового этапа сценического реализма, отвергавшего премьерство, утверждавшего высокую правду жизненной достоверности и философского обобщения, помог увидеть современного человека в его многообразных связях с обществом.
Название театра вобрало в себя три ключевых смыслообразующих признака - территориально-исторический ("московский"), эстетический ("художественный"), социальный ("общедоступный"). К. С. Станиславский, по сути дела, дистанцировался от существующих театров всех категорий, начиная от императорских и кончая "народными". "Не забывайте, - обращался он к труппе в день основания театра, - что мы стремимся осветить темную жизнь бедного класса, дать им счастливые эстетические минуты среди той тьмы, которая окутала их. Мы стремимся создать первый, разумный, нравственный, общедоступный театр, и этой высокой цели мы посвящаем свою жизнь".
Такое понимание театра оказалось понятным и близким Федору Шаляпину. Исполнительское мастерство, способность постижения "человеческого духа" во всей его глубине, сложности, противоречивости, богатстве психологических красок увлекали Шаляпина и эмоционально, как зрителя, и профессионально, как артиста. Молодой певец восхищался талантом и тонкостью высокого мастерства и сам на спектаклях "художественников" обогащался впечатлениями и опытом.
Глава 2
СЮРПРИЗЫ НИЖЕГОРОДСКОЙ ЯРМАРКИ
"Необыкновенное количество мачт, пароходов, барж загрудило подступы к городу, а ярмарка гудела всевозможными звуками, какие только мог представить себе человек до изобретения радио, - вспоминал Шаляпин. - На ярмарке краски России смешались с пестрыми красками мусульманского востока. Просторно, весело, разгульно текла жизнь великого торжища. Мне все это сильно понравилось".
На Всероссийской промышленно-художественной выставке представлены последние достижения отечественной промышленности, изобразительного искусства, кустарных ремесел. Двадцать нарядных павильонов строились масштабно, с размахом. Резной ропетовский павильон сельского хозяйства соседствовал с белым особняком Художественного отдела в стиле ренессанс, рядом высился сказочный терем Царского павильона.
Особое любопытство вызывал похожий на древнюю церковь павильон Крайнего Севера. Он создавался по инициативе С. И. Мамонтова художником К. А. Коровиным: оба недавно вернулись из экспедиции по северным окраинам России. У просторной балюстрады выстроен грот, по внешнему виду напоминавший пещеру из ледяных глыб. На ее вершине стоял огромный, в натуральную величину, выполненный из алебастра белый медведь. Рядом - фонтан и бассейн, где плавали живые чайки, альбатросы, плескался тюлень. По приказу ненца тюлень перевертывался на спину, шевелил ластами и не очень членораздельно произносил слова: "мама", "благодарю" и "ура".
Живописное панно Константина Коровина на северные темы соседствовало со шкурами белых медведей и тюленей, с охотничьими костюмами аборигенов и снастями поморов-рыбаков. Здесь же размещались бочки с рыбой, канаты, весла, огромные челюсти кита.
В павильон вошел Шаляпин:
- Что же это у вас тут делается? А? Едят живую рыбу! Здравствуйте, где это я вас видел? У Лейнера, в Петербурге, или где? - И, не дождавшись ответа, обернулся к тюленю: - Что это такое у вас? Какая замечательная зверюга! Ты же замечательный человек! Глаза какие! Можно его погладить?
- Можно, - ответил Коровин.
Федор протянул было руку, но тюлень Васька сильно ударил ластами и окатил его водой с ног до головы.
…В ресторане Шаляпин восхищенно повторял:
- Ваш павильон - волшебный! Я первый раз в жизни вижу такое!
В преддверии торжественной церемонии открытия Всероссийской промышленно-художественной выставки жизнь в Нижнем Новгороде кипела! По улицам тянули провода электрического освещения, прокладывали трамвай - последнее чудо европейской цивилизации уходящего века, устанавливали рекламные щиты. Спешно достраивались несколько общественных зданий, концертный зал и театр.
Председатель Нижегородского выставочного комитета - владелец ткацких мануфактур Савва Тимофеевич Морозов. Энергичный молодой промышленник поистине вездесущ: его видят в художественных павильонах, на пристанях, в торговых рядах, на бурных заседаниях купеческого собрания, на концертах, в театрах, на спектаклях оперной труппы Саввы Ивановича Мамонтова.
Русская частная опера - весьма многочисленный на выставке художественный коллектив. Мамонтов полон творческих и организационных забот, но самым большим его увлечением в эти дни стал Федор Шаляпин.
Художественный отдел Нижегородской выставки показывал более девятисот экспонатов! Были представлены портреты философа Вл. С. Соловьева, литературного критика и публициста Н. К. Михайловского работы художника Н. А. Ярошенко, пейзажи И. К. Айвазовского, И. И. Левитана, картина М. В. Нестерова "Под благовест". Савва Мамонтов привез на выставку два панно Врубеля: "Принцесса Греза" была навеяна художнику популярной тогда на российской сцене романтической пьесой французского драматурга Э. Ростана на сюжет средневековой легенды; другое панно написано по мотивам русской былины "О Вольге и Микуле". Эскизы художник делал в Москве, в Нижнем Новгороде К. А. Коровин и Т. И. Сафонов перенесли их на холст.
Выставочный комитет, состоявший в основном из приверженцев академической традиционной живописи, отверг полотна Врубеля. Тогда Савва Иванович выстроил для них специальный павильон.
Мамонтову интересно было осматривать выставку вместе с Шаляпиным. Федора привлекали достоверно - "как в жизни" - выписанные портреты, ландшафты, пейзажи… Мамонтов торопил:
- Не останавливайтесь, Феденька, у этих картин, это все плохие.
- Как же плохие, Савва Иванович? Такой ведь пейзаж, что и на фотографии не выйдет, - недоумевал Шаляпин.
- Вот это и плохо, Феденька, - улыбаясь, отвечал Мамонтов. - Фотографий не надо. Скучная машинка.
Он повел артиста в деревянный павильон. Врубелевские творения показались Федору странными: преобладали какие-то непривычные цветовые сочетания, хаотично разбросанные пятна и кубики. Мамонтов же смотрел на картину с нескрываемым восхищением и повторял:
- Хорошо! А, черт возьми…
Подошли к "Принцессе Грезе".
- Вот, Феденька, это - вещь замечательная. Это искусство хорошего порядка.
Чудак наш меценат, думал Шаляпин, чего тут хорошего? Наляпано, намазано, неприятно смотреть. То ли дело пейзажик в главном зале выставки. Яблоки как живые - укусить хочется; яблоня такая красивая - вся в цвету. На скамейке барышня сидит с кавалером, и кавалер так чудесно одет - какие брюки! Непременно куплю себе такие.
- Как же это так, Савва Иванович? Почему вы говорите, что "Принцесса Греза" Врубеля хорошая картина, а пейзаж - плохая?
- Вы еще молоды, Феденька, - ответил Мамонтов. - Мало вы видели.
И с расстановкой добавил:
- Чувство в картине Врубеля большое.
Нижегородское лето поколебало прежние представления Шаляпина об искусстве, изменило и творческую, и личную его судьбу. В Мариинском театре ему, как и другим артистам, чиновники постоянно напоминали: он - служащий, пусть и императорского театра. В Частной опере в нем видели Художника.
Мамонтов - единоличный хозяин театра, неистощимый источник идей и душа всего дела. Им заведено правило обстоятельно обсуждать выбранные для постановки оперы. Высказываться могли все: и солисты, и оркестранты, и художники, и хористы, и дирижеры, и рабочие цехов. Ничего подобного в других театрах, и уж во всяком случае в Мариинском, Федор не встречал. Мамонтов создавал среду, открывал духовное пространство, в котором творческому человеку, независимо от его профессии и положения в труппе, дышалось легко и свободно. Совместный труд становился радостью, будил вдохновение, рождал оригинальные мысли, образы, идеи.
Театру Мамонтова легко было затеряться в пестром потоке зрелищ, среди серьезных конкурентов: с оперным репертуаром приехала из Петербурга знаменитая чета Фигнер - Медея и Николай, артисты Мариинского театра. Но Мамонтов готов к соперничеству: в составе его труппы - хор, оркестр, опытные артисты, специально выписанная из Италии балетная труппа. В числе солистов - известный баритон И. В. Тартаков, молодой, красивый, подающий большие надежды тенор А. В. Секар-Рожанский, певица Т. С. Любатович, обладательница мягкого меццо-сопрано.
Первое выступление Федора в Нижнем Новгороде состоялось в "Жизни за царя". Ранее петь эту партию целиком ему не приходилось. На репетиции Мамонтов бросил из зала реплику:
- А ведь Сусанин-то не из бояр!
Смысл этой фразы Федор поймет позднее…
Дебют прошел удачно. После арии Сусанина "Чуют правду" артиста многократно вызывают, требуют "бисов". Газета "Волгарь" пишет о Шаляпине сочувственно, однако высказывает и серьезные критические замечания: "Из исполнителей мы отметим г. Шаляпина, обширный по диапазону бас которого звучит хорошо, хотя недостаточно сильно в драматических местах… Может быть, это объясняется акустической стороной нового театра и нежеланием артиста форсировать звук… Играет артист недурно, хотя хотелось бы поменьше величавости и напыщенности". А ведь это и имел в виду Савва Иванович!
Отметил спектакль и Горький в "Одесских новостях": "Опера эта не маклацкая и поставлена замечательно художественно, голосов выдающихся нет, но ансамбль замечательно ровен, оркестр прекрасный, декорации и бутафории намного выше Ярмарочного театра". Автор обзора точно почувствовал разницу в отношении к делу знаменитостей, смотревших на выступления на ярмарке лишь как на выгодные гастроли, и мамонтовской труппы, где исполнительский ансамбль и декорационное оформление играли исключительно важную роль и во многом определяли культуру спектаклей. Особенность эту почувствовал еще в большей мере и Федор Шаляпин.
Творческий энтузиазм артиста, жажда новых впечатлений, профессиональных навыков привлекли к нему внимание партнеров и самого Мамонтова, деятельно включившегося в работу с молодым певцом. И вот уже эти совместные усилия замечены прессой. Очевидно, что вдумчивая репетиционная работа над Сусаниным приносит ощутимые результаты. "Г-н Шаляпин - молодой артист, только начавший свою карьеру, но уже достаточно заявивший себя не только как хороший певец, но и как артист с большим талантом", - писала газета "Волгарь".
Через четыре дня Федор вышел на сцену в роли Мефистофеля, но не встретил одобрения. Публика и рецензенты разочарованы: арии пропеты бесстрастно, Мефистофель суетлив, похож на провинциального злодея. "Куда девалась прекрасная обдуманная фразировка, уменье показать голос, блеснуть его лучшими сторонами? - недоумевал рецензент. - Ничего этого не было, и по сцене ходил по временам развязный молодой человек, певший что-то про себя".
Федор - в трауре, новые друзья полны сочувствия. Менее всего огорчался, как ни странно, Мамонтов; лукаво улыбаясь, он говорил: "Подождите, увидите еще Федора" - и на следующий же день начал с артистом серьезно работать.
Шаляпин сразу и безоговорочно поверил в художественный авторитет Мамонтова, его образованность и вкус. После репетиций с Мамонтовым в следующем спектакле Федор спел и сыграл своего Мефистофеля совершенно по-новому: это сразу же отметили публика и критика. К артисту пришел устойчивый успех.
…Но жизнь Федора не исчерпывалась спектаклями и репетициями. В Нижнем Новгороде произошло еще одно чрезвычайно важное событие - он страстно увлекся молодой балериной, итальянкой Иолой Торнаги…
Рано начав танцевать, Иола Ло-Прести (1873–1965) к своим двадцати годам стала известна в итальянских труппах - в афишах она значилась как Иола Торнаги. Под этим именем запомнил ее и Мамонтов, когда путешествовал по Италии.
Судьба Иолы складывалась удачно. Зимой 1895/96 года она имела успех в Милане, а на ближайший сезон подписала контракт во Францию, в Лион. Но в театральном агентстве Карацци сообщили: ее ждут в России, владелец Частной оперы Мамонтов ангажировал балетную труппу во главе с Торнаги для выступлений в Нижнем Новгороде. "Для нас, итальянцев, это было событием. Россия казалась нам далекой и загадочной страной", - рассказывала много лет спустя Иола Игнатьевна (так ее называли на русский лад).
Труппа ехала ненадолго - максимум на сезон. Однако судьба распорядилась по-своему - в России Иоле суждено прожить почти 70 лет…
Волга поразила Иолу бескрайними просторами. Переправились на пароме вместе с шумной толпой крестьян, грузчиков, торговцев, возниц с запряженными в ломовые телеги и экипажи лошадьми, с коровами и козами. Пошли искать театр. На площади очаровательных итальянок встретил высокий молодой блондин. Он шел, размахивая шляпой и широко улыбаясь.
- Федор Шаляпин, - представился он приятным грудным голосом.
Итальянкам было трудно запомнить непривычную фамилию, и они стали называть его "иль-бассо" (бас).
Федор сразу выделил среди итальянских артисток Иолу, танцевала она изумительно, лучше всех виденных им балерин императорских театров, но была грустной, печальной. Видимо, ей было одиноко в России. "Она рассказывала мне о своей прекрасной родине, о цветах. Конечно, я скорее чувствовал смысл ее речей, не понимая языка".
Для печали у Иолы были основания. Репетиции в театре Мамонтова не заладились. В "Жизни за царя" танцовщицы разошлись с оркестром, смешались. Виноват был балетмейстер, но всё свалили на артисток, балеринам без обиняков посоветовали вернуться туда, откуда приехали. Иола оскорбилась - под сомнение поставлена ее репутация! Она потребовала объяснений, в результате чего пригласили нового балетмейстера… На спектакле профессиональный престиж был восстановлен - краковяк и мазурка в "Жизни за царя" исполнены с блеском!
…На одной из репетиций Федор заметил: Иолы нет.
- В чем дело? - спросил он ее подругу.
Та знаками объяснила: Иола больна.
- Доктора! - закричал Федор. - Немедленно доктора!
Врача нашли здесь же, среди артистов, он тут же отправился с визитом к Иоле, а следом явился и Федор: в салфетке, завязанной узелком, он принес лекарство - кастрюлю с куриным бульоном.
После болезни Иолы Федор взял на себя заботу и о ее подруге, перевез обеих в дом, где сам снимал комнату, как мог, развлекал их, рассказывал истории из своей кочевой жизни и даже научил криками подзывать извозчика.
Савва Иванович пригласил Иолу на генеральный прогон "Евгения Онегина". Сюжет представления девушке не был известен, и Мамонтов по ходу действия пояснял ей суть событий. Когда на сцену вышел Федор в генеральском мундире Гремина, Савва Иванович восхищенно сказал:
- Посмотрите на этого мальчика - он сам не знает, кто он!
Тем временем Шаляпин - Гремин взял под руку Онегина и, неторопливо беседуя с ним, прохаживался по сцене. В какой-то момент Иоле почудилось, что со сцены прозвучала ее фамилия! Вокруг засмеялись - в знаменитой арии "Любви все возрасты покорны" "старый генерал" допустил "отсебятину":
Онегин, я клянусь на шпаге,
Безумно я люблю Торнаги.
Тоскливо жизнь моя текла,
Она явилась и зажгла…
Мамонтов нагнулся к Иоле и прошептал по-итальянски:
- Ну, поздравляю вас, Иолочка! Ведь Феденька объяснился вам в любви!
А вскоре Федор подарил балерине маленький альбом в тисненом кожаном переплете и на одной из страничек написал:
Дитя, в объятиях твоих
Воскресну к новой жизни я!!.
Да, Иоле, я люблю тебя!
И ты моя, всю жизнь моя.
Пусть Бог с лазурного чертога
Придет с тобой нас разлучить,
Восстану я и против Бога,
Чтобы тебя не уступить.
И что мне Бог? Его не знаю -
В тебе святое для меня.
Тебя одну я обожаю
Во всем пространстве бытия.Нижний Новгород. 10 июня 1896 года.
И приписка по-итальянски: "Дорогой моей Иоле Торнаги на память от Теодоро".
Стихи, конечно, наивные, подражательные, но что за беда! Ведь писал их не поэт, а влюбленный! Молоденькая итальянка плохо понимала по-русски, она не могла оценить художественные достоинства лирического объяснения, но в искренности и вдохновенности порыва не усомнилась.
Гастроли подходили к концу. Федор чувствовал себя триумфатором! Даже в коротком летнем сезоне в Нижнем Новгороде со всей очевидностью был заметен его творческий рост. Он спел Мельника в "Русалке", Гудала в "Демоне", партию Старого еврея в "Самсоне и Далиле", Гремина в "Евгении Онегине". Критика увидела в Шаляпине талантливого и перспективного артиста.
…Как-то, прогуливаясь с Федором, Савва Иванович предложил ему перейти в Частную оперу. Однако уход из Мариинского театра грозил большой неустойкой. К тому же в новом сезоне Шаляпину обещали новые партии: Э. Ф. Направник обсуждал с ним возможность постановки "Мефистофеля" А. Бойто, говорили и об Олоферне в "Юдифи" А. Серова. Медленно, но все же необратимо Шаляпин завоевывал положение на императорской сцене. Это трезвое соображение мешало ему сразу принять лестное предложение Мамонтова…
Частная опера вернулась в Москву, Шаляпин - в Петербург. Но теперь Москва неудержимо влечет его. А тут еще высокомерный поучающий выпад в газете "Новое время": "Шаляпин не овладел ролью князя (артист пел Владимира Красное Солнышко в "Рогнеде" А. Серова. - В. Д.), он не дает ей рельефа, у него даже жесты не отвечают, как должно, сцене и нередко прямо противоречат ее требованиям, то опаздывая, то уходя вперед".
Перед самым открытием сезона, августовским днем, на углу Невского и Садовой встретились две извозчичьи пролетки. Седоки обрадовались встрече: они не виделись с весны.
- Знаешь, я думаю уйти с императорской сцены! - крикнул Шаляпин Юрьеву, воспользовавшись короткой остановкой, и в ответ на предостережение друга добавил: - Конечно, вопрос нелегкий… много есть обстоятельств. Загляни сегодня вечером ко мне, поговорим!
Друзья увиделись, Юрьев выслушал рассказ о нижегородских гастролях и понял: Шаляпин прав, лучших условий для творчества, чем у Мамонтова, ему не найти.
- Помимо всего, я там, у Мамонтова, влюбился в балерину, - признался Федор. - Понимаешь? В итальянку… Такую рыжую… Ну, посуди: она там будет, у Мамонтова, а я здесь!.. А?
На такой довод возразить было нечего…