Пожалуй, именно в "Псковитянке" зрители впервые с такой остротой обнаружили отличительную особенность творчества певца - органичную слитность вокала и драмы. В спектакле была не только безукоризненно пропета партия Грозного, но и отлично сыграна вся роль, создан живой сценический образ. Как сказал тогда артист Малого театра А. П. Ленский, "Шаляпин сделал неслыханное чудо с оперой: он заставил нас, зрителей, как бы поверить, что есть такая страна, где люди не говорят, а поют".
Любители музыки рвутся в Солодовниковский театр увидеть, услышать новый талант.
"Появление Шаляпина в театральном мире Москвы произвело мало сказать сенсацию - оно вызвало небывалое восторженное волнение среди всех людей, любивших театр, оперу, музыку, - писал художник А. Я. Головин. - Я хорошо помню всю значительность этого подъема. Чувствовалось, что вот наступил момент, когда в истории театра откроется новая страница. Выступления Шаляпина воспринимались всеми чуткими людьми как праздник искусства. Вспоминаю одну из своих встреч с Левитаном, который с первых слов забросал меня вопросами: "Видели вы Шаляпина? Слышали его? Знаете ли вы, что такое Шаляпин? Пойдите непременно. Вы должны его увидеть! Это что-то необыкновенное. Как он поет Мефистофеля! Как играет!"
Левитан был взволнован по-настоящему, и, зная его тонкое артистическое чутье, я понял, что в театре появился действительно какой-то чародей".
Успех "Псковитянки" - достижение не только Шаляпина, но и художников Мамонтовского театра. Костюм Ивана Грозного создавался по эскизам Коровина; важной его деталью стала подлинная хевсурская кольчуга, привезенная художником с Кавказа. Журнал "Театрал" писал: "Загримирован г. Шаляпин кистью художника, одет тонким знатоком-костюмером, в движениях мускулатуры все живет и чувствует… В опере такое явление феноменально".
Артист вдохновлен художниками, помогавшими ему в создании Грозного и других ролей, сам становится источником их фантазии. Творческие идеи "переплавлялись", "переливались" в художественном сознании, они ломали условные цеховые перегородки. Созданные Шаляпиным сценические образы несли в себе мощную силу эмоционального и эстетического воздействия на публику. М. В. Нестеров считал: "ходить на Шаляпина" художнику необходимо - "великий, гениальный артист всегда обогатит меня духовно, и я как художник получу что-то, хотя бы это что-то и пришлось до поры до времени где-то далеко и надолго припрятать в себе".
В. М. Васнецов пишет картину "Иван Васильевич Грозный" под сильным впечатлением "Псковитянки". Взаимовлияние артиста и художников отмечают и критики. "Главным украшением был г. Шаляпин, исполнивший роль Грозного, - писал Н. Д. Кашкин в "Русских ведомостях". - Он создал очень характерную, выразительную фигуру и один между всеми исполнителями высказал настоящее уменье говорить речитативом, внятно, музыкально и выразительно, оставаясь в естественном тоне декламации… В сцене с трупом Ольги г. Шаляпин весьма удачно воспользовался известной картиной Репина, изображавшей Ивана IV с убитым сыном, и воспроизвел ее довольно живо".
Шаляпину особенно близки Серов и Коровин. Савва Иванович Мамонтов угадал в Коровине художника-монументалиста, блестящего сценографа. Понять друг друга им помогла совместная поездка на Север. "Вмешаться" в судьбу, поделиться собственными впечатлениями, духовным багажом, помочь материально, "поставить на ноги" - призвание, страсть Мамонтова. В 1888 году он едет с Коровиным в Италию, Испанию, ему важно самому показать "Костеньке" Рим, Флоренцию, галерею Уффици, капеллу Медичи, Ватикан.
На лето Мамонтов отправляет учиться в Европу своих артистов - В. П. Шкафера, П. И. Мельникова, М. Д. Черненко, В. А. Эберле и Шаляпина. Савва Иванович самолично показывает Федору парижские достопримечательности, музеи, Лувр. Перед стендом с коронными драгоценностями Мамонтов добродушно предостерег:
- Кукишки, кукишки это, Федя. Не обращайте внимания на кукишки, а посмотрите, как величествен, как прост и как ярок Поль Веронез!
Серова, Коровина, Врубеля, Поленова, Шаляпина Мамонтов считал своими созданиями и любил их как собственных детей…
Друзья "образовывают" молодого певца, расширяют его кругозор, обогащают знаниями об искусстве, об истории. На выставке в Нижнем картины Врубеля были ему непонятны, понадобилось время, близкое общение с Мамонтовым, с художниками, чтобы по достоинству оценить своего талантливого современника.
…Завершился трудный и богатый сезон. Настало лето, и дружная компания мамонтовцев поселилась в Путятине у Татьяны Спиридоновны Любатович - гостеприимной хозяйки всей театральной семьи.
В жизни Саввы Ивановича увлечение Любатович стало роковым, и потому в семье Мамонтовых о ней предпочитали не говорить. Молва была несправедлива к Татьяне Спиридоновне. Княгиня М. К. Тенишева, например, в своих мемуарах объявила Т. С. Любатович бездарностью и интриганкой. Между тем в действительности все обстояло иначе. Татьяна Любатович, конечно, любила Савву Ивановича и была любима им, но оба афишировать отношения не стремились, хотя и скрыть их подчас бывало трудно. Не желала она и пользоваться благорасположением Саввы Ивановича в своих карьерных целях: не претендовала на положение премьерши, довольствовалась второстепенными партиями, хотя и обладала неплохим меццо-сопрано, владела вокальным мастерством - за ней стояли консерваторское образование, учеба в Италии и Франции. В трудные для Мамонтова годы Татьяна Спиридоновна оставалась ему верным другом.
В это лето на даче происходит важное событие, которое весело отмечается всей компанией: 27 июля 1898 года Иола Торнаги и Федор Шаляпин венчаются в деревенской церковке села Гагина. Рахманинову вместе с Коровиным и Кругликовым отведены важные роли шаферов.
- Как ты думаешь, - спрашивал Коровина Федор, - можно мне в деревне в поддевке венчаться? Я терпеть не могу эти сюртуки, пиджаки разные, потом шляпы…
Поддевка, белый картуз - такой наряд жениха никого не смутил, было много шуток, веселых розыгрышей. Обошлись без торжественных церемоний, дорогих подарков, удалого свадебного застолья - молодых забросали полевыми цветами, все сидели прямо на полу, шутили, дурачились, а поутру чету Шаляпиных разбудил страшный треск и грохот: под окнами их комнаты собрался шумовой оркестр - друзья играли на ведрах, деревенских свистульках и печных заслонках.
- Какого черта вы дрыхнете? - кричал Мамонтов. - В деревню приезжают не для того, чтобы спать. Вставайте, идем в лес за грибами.
А дирижировал этим кавардаком Сергей Рахманинов…
Осенью 1898 года на вопрос журналиста: "Какая ваша любимая роль?" - Шаляпин ответил:
- Я теперь всецело предался изучению роли Бориса Годунова. Я сыграю ее лишь в будущем году. Не знаю, удастся ли она мне…
С мыслью о Борисе Годунове живет певец весь год, и даже медовый месяц в Путятине проходит в атмосфере музыки Мусоргского.
Рахманинов не прощал несобранности, ошибок, лени ни себе, ни коллегам, ни друзьям, и от Шаляпина он требовал полного погружения в работу. Постраничное разучивание партии Годунова сочеталось с уроками теории музыки и гармонии. "Он вообще старался музыкально воспитать меня", - вспоминал Шаляпин. Певец легко схватывал основы теории, но усидчивостью не отличался; приходилось выслушивать едкие замечания ровесника.
Утром певец и композитор садились за рояль и несколько часов репетировали. В полдень бежали купаться.
"…Меряя саженками гладь реки, - вспоминал Шаляпин, - я пел какое-либо кантиленное место своей партии, стараясь укрепить нужную мне свободу голоса в условиях самых различных, перебивающих друг друга ритмов. Помнится, мне долго не давалась возможность выработать в себе спокойную, полную внутреннего достоинства и силы походку царя. И Рахманинов помирал со смеху, когда я, долговязый и неуклюжий, с необычайной важностью расхаживал по прибрежному песку в чем мать родила, стараясь придать своей фигуре царственную осанку.
- Ты бы хоть простыню на себя накинул, - говорил мне иронически Рахманинов.
- Ну нет, - отвечал ему я, - в драпировке-то каждый дурак сумеет быть величественным. А я хочу, чтобы это и голышом выходило.
И представьте себе, в конце концов добился того, чего хотел. "Знай прежде всего свое тело, а тогда театральный костюм тебе впору придется". Это стало с тех пор моим нерушимым правилом. А что такое тело для актера? Это инструмент, на котором можно сыграть любую мелодию. Было бы только что играть, была бы душа".
Рахманинов помог Шаляпину осмыслить и прочувствовать партитуру "Бориса Годунова", но артисту хотелось окунуться в эпоху, ощутить историческую конкретность обстоятельств…
Узнав, что недалеко от Путятина живет на даче известный историк Василий Осипович Ключевский, Федор отправляется к нему.
"Когда я попросил его рассказать мне о Годунове, он предложил отправиться с ним в лес гулять. Никогда не забуду я эту сказочную прогулку среди высоких сосен по песку, смешанному с хвоей. Идет рядом со мною старичок, подстриженный в кружало, в очках, за которыми блестят узенькие мудрые глазки, идет и, останавливаясь через каждые пять, десять шагов, вкрадчивым голосом, с тонкой усмешкой на лице передает мне, точно очевидец событий, диалоги между Шуйским и Годуновым, рассказывает о приставах, как будто лично был знаком с ними, о Варлааме, Мисаиле и обаянии Самозванца. Говорил он много и так удивительно ярко, что я видел людей, изображаемых им. Особенное впечатление произвели на меня диалоги между Шуйским и Борисом в изображении В. О. Ключевского. Он так артистически передавал их, что, когда я слышал из его уст слова Шуйского, мне думалось: "Как жаль, что Василий Осипович не поет и не может сыграть со мною князя Василия!"
В рассказе историка фигура царя Бориса рисовалась такой могучей, интересной. Слушал я и душевно жалел царя, который обладал огромною силою воли и умом, желал сделать Русской земле добро и создал крепостное право. Ключевский очень подчеркнул одиночество Годунова, его юркую мысль и стремление к просвещению страны. Иногда мне казалось, что воскрес Василий Шуйский и сам сознается в ошибке своей, - зря погубил Годунова!"
Шаляпин и дальше встречался с Ключевским и многие его рекомендации использовал в творчестве. Да и в пространно цитируемом отрывке читается интерпретация "Псковитянки", представленной вскоре Мамонтовым. О Борисе Годунове Ключевский говорил: "Он умел вызывать удивление и признательность, но никому не внушал доверия; его всегда подозревали в двуличии и коварстве и считали на все способным…"
Обогащенный беседами с Ключевским, вернулся Шаляпин в Путятино. Здесь уже репетировались ансамблевые сцены будущего спектакля. А из окон комнаты Рахманинова слышались аккорды Второго концерта, над которым работал композитор.
В Москву Шаляпин возвращается женатым человеком. Во флигеле дома Любатович на Долгоруковской улице, где живут молодые, вечерами полно гостей, шумит самовар, Иола разливает чай. Константин Коровин, Антон (так друзья называли Серова) обсуждают эскизы новых работ, шаляпинские роли, театральные новости.
На столе - альбомы, книги по истории Ассирии и Вавилона, их распорядился приобрести Мамонтов: параллельно с "Борисом Годуновым" и "Моцартом и Сальери" готовится постановка оперы "Юдифь". Ее автор, композитор Александр Николаевич Серов, - отец Валентина Серова. Друзья подолгу всматривались в причудливые барельефы, искали пластику, властные жесты восточного деспота Олоферна.
Премьера состоялась 23 ноября в декорациях и костюмах Коровина и Серова. Критика особо отмечала новое качество артистической палитры Шаляпина: "Помимо других достоинств, артист этот обладает удивительным уменьем гримироваться; почти в каждой из сколько-нибудь значительных ролей, исполненных им, его лицо, а нередко и вся фигура могли бы служить прекрасной моделью для художника, желающего изобразить тот или иной соответственный тип. Так было и на этот раз". "Юдифь" становится "гвоздем сезона", зрители обновленного Солодовниковского театра рукоплещут шаляпинскому Олоферну. А спустя два дня - новая премьера - "Моцарт и Сальери".
Оперу Римского-Корсакова репетировали дома у Мамонтова на Садовой-Спасской. Первым зрителем спектакля стал сам автор. Декорации и костюмы Врубеля удивительно выявили дух одной из маленьких трагедий А. С. Пушкина. Добиться выразительности драмы, органичного слияния музыки с речью - об этом мечтал Шаляпин, когда вместе с Рахманиновым работал над музыкальной характеристикой Сальери. "Трудно описать правду и мощь, с которыми вдохновенная игра артиста воплотила пушкинский образ в этой суровой, крепкой фигуре, преждевременно состарившейся в своей уединенной келье ради упорной музыкальной работы и напрасным стремлением достигнуть того, что без всяких трудов "озаряет голову безумца, гуляки праздного" Моцарта", - писал в "Русских ведомостях" Ю. Д. Энгель.
Наутро после премьеры - она состоялась 25 ноября - в Петербург полетела телеграмма: "Публичная библиотека. Владимиру Васильевичу Стасову. Вчера пел первый раз необычайное творение Пушкина и Римского-Корсакова "Моцарт и Сальери" большим успехом. Очень счастлив, спешу поделиться радостью. Целую глубокоуважаемого Владимира Васильевича. Пишу письмо".
В письме Шаляпину Стасов высказывает мысль о редкостном своеобразии его таланта:
"Я не раз думал, что, конечно, Вы начали и будете продолжать всегда быть певцом (последние три слова Стасов жирно подчеркнул. - В. Д.). Но если бы какие-то экстраординарные, неожиданные непредвиденные обстоятельства стали Вам поперек, Вам бы стоило только променять одну сцену на другую и из певца превратиться просто в трагического актера - Вы бы остались крупно-прекрупною величиной и, может быть, пошли бы и еще выше!.."
Это письмо снова утвердило Шаляпина в убеждении: в современной опере артист должен не только петь, но и играть: "Оперы такого строя являются обновлениями. Может быть, как уверяют многие, произведения Римского-Корсакова стоят не на одной высоте с текстом Пушкина, но все-таки я убежден, что это новый род сценического искусства, удачно соединяющий музыку с психологической драмой". Но как же трудно достичь целостности, органичного сочетания вокала и драмы! Как сложно добиться такого гармонического единства в "Борисе Годунове"! Савва Иванович ведет репетиции ровно, выстраивает логику событий спектакля, ищет с Шаляпиным смысловые интонации, пластику образа. Федор нервничает, Мамонтов старается успокоить его:
- Ну, пойми: по словам Пушкина, ты достиг высшей власти. Ты - царь коронованный. Зачем тебе выступать как боярин, кичащийся своим званием, положением, родом? Зачем тебе лезть из кожи, строить выскочку, самодура? Выходи на сцену проще…
У оперы Мусоргского многострадальная судьба. Поставленная в бенефис известной певицы Мариинского театра Ю. Ф. Платоновой еще при жизни композитора, опера была встречена петербургской публикой холодно. В Частной опере премьера "Бориса Годунова" состоялась 7 декабря 1898 года. Дирижировал И. А. Труффи, массовые сцены ставил М. В. Лентовский. "Русские ведомости" откликнулись на постановку статьей Ю. Д. Энгеля: "Перед нами был царь величавый, пекущийся о народе и все-таки роковым образом идущий по наклонной плоскости к гибели благодаря совершенному преступлению - словом, тот Борис Годунов, который создан Пушкиным и музыкально воссоздан Мусоргским. Неотразимо сильное впечатление производит в исполнении г. Шаляпина сцена галлюцинаций Бориса; потрясенная публика без конца вызывала артиста".
Глава 4
САВВА ИВАНОВИЧ МАМОНТОВ И ЕГО ОКРУЖЕНИЕ
Савва Иванович Мамонтов - купец и промышленник, из числа богатырских русских талантов, умело ведущих дело и щедро жертвующих капиталы на создание картинных галерей, на издательства, больницы, школы, приюты, на благоустройство Москвы; из той генерации меценатов, которую представляли братья Третьяковы, основатели художественной галереи; знаток и историк театра, собиратель-коллекционер Юрий Алексеевич Бахрушин, купцы Щукины и Солдатенковы, наконец, Константин Сергеевич Алексеев-Станиславский, создатель Московского Художественного театра, - всех и не перечислишь…
Отец Саввы, Иван Федорович, подростком мыл в трактире шкалики, служил сидельцем в лавке, а накопив кое-какой оборотный капитал, стал откупщиком. По коммерческим делам он часто наезжал в Сибирь. В городе Ялуторовске в 1841 году и родился его сын Савва. Иван Федорович вел дружбу с декабристами: с Пущиным, Муравьевым, Ентальцевым, случалось ему быть и порученцем-связным: возить письма, посылки, помогать деньгами, вещами. Разбогатев, И. Ф. Мамонтов вложил капиталы в акции Троицкой железной дороги Москва - Сергиев Посад. Позже его сын Савва продлил дорогу в Архангельск, к Ледовитому океану, мечтал освоить Север, поразивший его строгой красотой.
Савву Ивановича называли "русским Медичи": его идеалом была Флоренция. Он любил этот итальянский город за "общий тон - отсутствие современной лавки и фабричной красоты", за искусство великих итальянцев, которое "не было прихотью, приятной забавой; оно руководствовалось жизнью, политикой, на него опиралась церковь". Петр Великий, как известно, хотел воссоздать в Петербурге Амстердам, Савва Мамонтов мечтал превратить Москву во Флоренцию, а конец XIX века - в эпоху Возрождения, хотел приучить "глаз народа к красивому: на вокзалах, в храмах, на улице".
Природа щедро наделила Савву Ивановича редкостным художественным чутьем, способностями музыканта, рисовальщика, скульптора. Но главное его дарование - талант режиссера, "композитора" сценического пространства, идеолога театра. Любительские опыты Мамонтова под крышей абрамцевского дома и московского особняка на Садовой-Спасской стали прообразами спектаклей музыкального театра грядущего столетия.
В книге "Моя жизнь в искусстве" К. С. Станиславский писал:
"Это он, Мамонтов, провел железную дорогу на север, в Архангельск и Мурман для выхода к океану, и на юг, к Донецким угольным копям, для соединения их с угольным центром, хотя в то время, когда он начинал это важное культурное дело, над ним смеялись и называли его авантюристом и аферистом. И это же он, Мамонтов, меценатствуя в области оперы и давая артистам ценные указания по вопросам грима, костюма, жеста, даже пения, вообще по вопросам создания сценического образа, дал могучий толчок культуре русского оперного дела: выдвинул Шаляпина, сделал его, забракованного многими знатоками, при посредстве Мусоргского популярным".