Могучими шагами великана ты поднялся на вершину жизни из темных глубин ее, где люди задыхаются в грязи и трудовом поту. Для тех, что слишком сыты, для хозяев жизни, чьи наслаждения оплачиваются ценою тяжелого труда и рабских унижений миллионов людей, ты принес в своей душе великий талант - свободный дар грабителям от ограбленных. Ты как бы говоришь людям: смотрите! Вот я пришел оттуда, со дна жизни, из среды задавленной трудом массы народной, у которой все взято и ничего взамен ей не дано! И вот вам, отнимающим у нее гроши, она, в моем лице, свободно дает неисчислимые богатства таланта моего! Наслаждайтесь и смотрите, сколько духовной силы, сколько ума и чувства скрылось там, в глубине жизни!
Наслаждайтесь и подумайте - что может быть с вами, если проснется в народе мощь его души, и он буйно ринется вверх к вам и потребует от вас признания за ним его человеческих прав и грозно скажет вам: хозяин жизни тот, кто трудится!
Федор Иванович!
Для тысяч тех пресыщенных людей, которые наслаждаются твоей игрой, ты - голос, артист, забава, ты для них - не больше; для нас - немногих - ты доказательство духовного богатства родной страны. Когда мы видим, слушаем тебя, в душе каждого из нас разгорается ярким огнем святая вера в мощь и силу русского человека. Нам больно видеть тебя слугой пресыщенных, но мы сами скованы цепью той же необходимости, которая заставляет тебя отдавать свой талант чужим тебе людям. Во все времена роковым несчастием художника была его отдаленность от народа, который поэтому именно до сей поры все еще не знает, что искусство так же нужно душе человека, как и хлеб его телу: всегда художники и артисты зависели от богатых, для которых искусство только пряность.
Но уже скоро это несчастие отойдет от нас в темные области прошлого, ибо масса народная, выросшая духовно, поднимается все выше и выше!
Мы смотрим на тебя как на глашатая о силе духа русского народа, как на человека, который, опередив сотни талантов будущего, пришел к нам укрепить нашу веру в душу нашего народа, полную творческих сил.
Иди же, богатырь, все вперед и выше!
Славное, могучее детище горячо любимой родины, - привет тебе!
Иван Бунин, М. Горький, К. Пятницкий, А. Алексин, Скиталец, Н. Телешов, Евгений Чириков, Леонид Андреев, С. Скирмунт".
Вдумаемся в поздравительный текст. Считал ли сам певец собственный талант "даром грабителям от ограбленных"? Чувствовал ли он "трагичность разрыва с народом"? Ощущал ли себя несчастной "жертвой режима", вынужденной быть "слугой чужих пресыщенных людей, для которых искусство только пряность"? Наконец, согласен ли был принять на себя роль провозвестника социальных преобразований? Да полно! Радость жизни и творчества переполняет его в эти годы, он кумир российской и европейской публики, желанный гость королевских и княжеских дворов, наконец, друг талантливейших своих современников, никакого "разрыва с народом" у него нет, как нет и "комплекса ограбленного", и тяжкой зависимости от "власти имущих"… И уж совсем странно звучит вложенная Горьким в уста Шаляпина неотвратимая угроза поклонникам: наслаждайтесь моим искусством, пока народ не призвал вас к ответу и не сказал грозно: "Хозяин жизни тот, кто трудится" (кстати, прямая цитата из роли Нила в "Мещанах").
Адрес был заключен в изящно инкрустированный ларец и прочитан уже в ходе ресторанного застолья после спектакля: видимо, вся его выспренняя декларативность, многозначительность и помпезность растворились в тостах, лобзаниях, объятиях и речах во славу процветающего юбиляра и великого отечества.
Однако еще до знакомства с Горьким имидж Шаляпина энергично формировали журналистика и публика. Триумфальные приемы на сцене Русской частной оперы Мамонтова, в миланском театре "Ла Скала", в императорском Большом театре, овации, триумфы, венки с лентами "Гениальному самородку", "Великому художнику", "Борцу", репортажи, интервью, портреты, восторги критики… К началу века Шаляпин прочно вписан в культурный контекст времени. Сценические образы, житейский облик, публичное поведение Шаляпина восхищают публику мощью таланта, игровой импровизацией, рождают ассоциации, влияют на моду, взгляды, образовывают вокруг его неординарной фигуры некую духовную и художественную ауру. "Самородок", "талант из низов" - социальные ярлыки прилипли к певцу. Но одновременно - "кумир публики", "царь-бас", "великий кудесник", "творец-художник" - он становится "символом эпохи", ему подражают, на него ссылаются, его именем ниспровергают неколебимые, казалось бы, авторитеты.
Горький-идеолог "выстраивает" имидж Шаляпина в другой - идеологической - плоскости: на основе уже циркулирующего в сознании публики "образа народного самородка" он "лепит" из артиста плакатно пропагандистскую фигуру "горлана-главаря". Приветствие писателей "Среды", написанное Горьким к бенефисному спектаклю "Мефистофель" 3 декабря 1902 года, - это программный манифест, полный политических поучений и угроз обществу, сконцентрировавший в себе мотивы "песен" о Соколе, о Буревестнике, обличительных монологов из "На дне", "Мещан", "Дачников", "Детей солнца". Горький властно навязывает Шаляпину бунтарское мышление, обряжает в костюм баррикадного лидера и таким преподносит общественному мнению.
Хотел ли Шаляпин выступать в облике "народного мстителя", провозвестника грядущих мятежей?
Пройдет немного времени, и артисту придется все чаще отвечать друзьям и недругам на категоричный вопрос: с кем же он? Но пока возбужденные поклонники всех рангов и сословий осаждают подъезды театра, а "Среда" дружно занимает отведенную ей ложу Большого театра и до хрипоты вместе с "грабителями" кричит "браво!", "бис!". Ну а потом - привычное: "Эй, ямщик, гони-ка к "Яру"!"…
Видимо, в последний момент приветственный адрес решили в театре со сцены не оглашать - Горький передал его артисту после застольной речи в ресторане Тестова. Тем не менее миф о "революционере" запущен в оборот. "Могучим крылатым воителем", "вождем небесных революций" называют критики шаляпинского Демона. А писатель А. С. Серафимович увидел в зале разодетых и пресыщенных людей, которые "…уже не думали хорошо или дурно звучит голос, хорошо или дурно играет тот, кто прежде был Шаляпиным. Бездна злобного презрения заливала, давила их. А сатана не унимался. Он оторвал сытую, уверенную толпу от обычной обстановки, от обычного комплекса чувств и ощущений, и все чувствовали себя маленькими, жалкими и ничтожными". Этот фонтан горячих восторгов не охладила даже ироническая реплика критика Н. Д. Кашкина: "Не хватало только, чтобы Демон разбрасывал листовки "Долой самодержавие!"".
Глава 7
"ДУБИНУШКА"
8 января 1905 года в Петербурге, в переполненном зале Дворянского собрания состоялся абонементный концерт дирижера А. И. Зилоти. Впервые исполнялась кантата С. В. Рахманинова "Весна" с участием Шаляпина.
Исключительный успех концерта обусловлен не только участием Шаляпина, но и созвучностью кантаты настроению предреволюционных дней. "Вот нужное искусство, созданное убежденным художником", - подчеркивал музыковед А. В. Оссовский в газете "Слово".
Жена Александра Ильича Зилоти Вера Павловна сообщала своей сестре Третьяковой-Боткиной: "Да, забыла написать о концерте 8-го; это было в минуту начала беспорядков, во дворе уже были войска "на случай", но потом угнали их, говоря, что "публика, как и всегда у Зилоти, чинная, бояться нечего". Да и правда, несмотря на присутствие "шаляписток" или "шаляпинисток", весь концерт прошел "чинно"… Рахманинов - великолепен".
В столице тем временем ощущались напряженность и тревога. Вернувшись из Михайловского театра, В. А. Теляковский записал в дневнике: "На спектакле присутствовали вел. кн. Владимир Александрович, Алексей Александрович, Николай Николаевич, Борис и Алексей Владимировичи… При разъезде Борис Владимирович, смеясь, мне сказал: "А завтра-то, говорят, толпа будет и войска будут делать пиф-паф"".
Еще днем Горький с депутацией ученых и литераторов обратился к министру внутренних дел С. Ю. Витте с требованием не допускать расправы над мирной рабочей демонстрацией. Вечером Савва Морозов подтвердил тревожную информацию: к Зимнему дворцу стягиваются войска.
9 января в шесть утра Горький на петербургских улицах. У Сампсониевского моста он встречает колонны демонстрантов с красным флагом. "Эту толпу, - сообщал Горький в письме Е. П. Пешковой, - расстреляли почти в упор у Троицкого моста. После трех залпов откуда-то со стороны Петропавловской крепости выскочили драгуны и начали рубить людей шашками".
Горького ужаснула кровавая сцена. Он участвует в сборе пожертвований в пользу пострадавших, пишет воззвание "Всем русским гражданам и общественному мнению европейских государств". Бледный, в распахнутой шубе, Горький ворвался в огромный читальный зал Публичной библиотеки с призывом: "Молодежь! Студенты! Разве тут ваше место? Идите к тем, кого убивают, боритесь за их дело!" Вечером того же дня Горький выступал с протестующей речью в Вольном экономическом обществе.
На следующий день Горький уезжает в Ригу, там его арестовывают, возвращают в Петербург и заключают в Петропавловскую крепость. Мир возмущен насильственной акцией. Зарубежные газеты публикуют воззвания "Спасите Горького!". 14 февраля 1905 года Горький освобожден "по состоянию здоровья". Советник Петербургской судебной палаты информировал директора Департамента полиции: "По названному делу мерою пресечения принят залог в сумме 10 000 рублей, внесенный мануфактур-советником Саввой Тимофеевичем Морозовым".
Шаляпину не довелось быть свидетелем событий 9 января. Сразу после концерта он уехал в Москву. Но 16 января артист участвовал в заседании "Рубинштейновского кружка" в московском "Эрмитаже" - обсуждалось составленное Ю. Энгелем "Постановление московских композиторов и музыкантов". Документ констатировал отсутствие в стране свободы мысли и совести, слова и печати. "Мы не свободные художники, а такие же бесправные жертвы современных ненормальных общественно-правовых условий, как и остальные русские граждане, и выход из этих условий, по нашему убеждению, только один: Россия наконец должна вступить на путь коренных реформ". Текст подписали С. В. Рахманинов, Ф. И. Шаляпин, А. Б. Гольденвейзер, Н. Д. Кашкин, С. Н. Кругликов, Л. В. Николаев - всего 29 музыкантов. На постановление москвичей немедленно откликнулся из Петербурга и Н. А. Римский-Корсаков: через газету "Наши дни" он просит присоединить его подпись.
Русское музыкальное общество по воле его вице-президента великого князя К. К. Романова осудило Римского-Корсакова и содействовало его увольнению из Петербургской консерватории за сочувствие бастующим студентам. А. К. Глазунов и А. Н. Лядов демонстративно покинули консерваторию, солидарные с ними московские музыканты, в том числе и Шаляпин, отказались участвовать в концертах Русского музыкального общества, а московские деятели культуры - 622 человека - обратились к Римскому-Корсакову с открытым письмом: "Но чем бы ни пытались оправдаться лица, осмелившиеся Вас уволить, весь несмываемый позор этого поступка падет на них же. И мы верим, что недалек тот день, когда волна общественного самосознания вырвет судьбы родного искусства из рук непризнанных вершителей и вручит их Вам и подобным Вам истинным художникам и истинным гражданам".
Публичные акции насторожили чиновников. Управляющий Московской театральной конторой Н. фон Бооль доносил Теляковскому о невозможности дальнейшего пребывания Шаляпина, Рахманинова, пианиста и дирижера Л. В. Николаева в Большом театре: "О том, что артисты императорских театров подписались под приведенным постановлением, уже толкуют по всему городу".
Бунтарские настроения проникают в императорский Большой театр. Демократически настроенная публика требует начинать спектакли исполнением "Марсельезы", в ответ консервативная часть зала настаивает на гимне "Боже, царя храни!".
С. В. Рахманинов поставил дирекции условие: под его руководством будут исполнять "Марсельезу"; для царского гимна приглашайте других дирижеров. Теляковский принял ультиматум и вплоть до разгрома Декабрьского вооруженного восстания перед началом представлений звучала "Марсельеза".
На четвертом филармоническом концерте в Москве 29 января Шаляпин исполнял "Вакхическую песню" А. К. Глазунова на слова А. С. Пушкина и "Семинариста" М. П. Мусоргского - романс долгое время запрещался цензурой. "Поистине гениально и на этот раз как-то особенно многозначительно спета сверх программы чудесная "Песня о блохе" Мусоргского, за которой последовал ряд других пьес (Шуберта и др.)", - писал Ю. Энгель. Светлый пафос "Вакхической песни", грозная интонация "Песни о блохе" находили в эти дни живой отклик у публики.
5 февраля 1905 года эсер Иван Каляев стрелял в московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича. Полиция, казаки, конные разъезды патрулируют улицы. 9 февраля на квартире Леонида Андреева в Среднем Тишинском переулке арестована группа членов РСДРП. За три дня до ареста Андреев писал В. В. Вересаеву: "Вы поверите, ни одной мысли в голове не осталось, кроме революции, революции, революции. Вся жизнь сводится к ней. Литература в загоне - на "Среде" вместо рассказов читают "протесты", заявления и т. п.".
Шаляпин участвует в работе Комитета самопомощи среди сценических деятелей - председательствует в нем В. Ф. Комиссаржевская. Мать В. А. Серова Валентина Семеновна организует столовую для рабочих. Шаляпин жертвует тысячу рублей. Ей тут же подбросили записку: "Если вы не перестанете кормить рабочих, мы вас убьем!" Отважная женщина отправилась к зданию, где помещалась столовая, но уже из окна конки увидела толпу черносотенцев, поджидавших ее. Пришлось вернуться. Дома в Большом Знаменском переулке скрывалась дочь арестованного близкого друга Серова. Когда у входной двери раздавались звонки, думали: пришли жандармы. Квартира Константина Коровина ограблена, разрушена артиллерийскими снарядами, выбиты стекла, пробит потолок…
Авторы известного сборника статей "Вехи" (1909), философы и мыслители, задавались вопросом: как могло общество, в котором интеллигенция занимает такое видное положение, опуститься до грабежей, резни, животной разнузданности? Г. П. Федотов писал: "60-е годы, сделавшие так много для раскрепощения России, нанесли политическому освободительному движению тяжелый удар. Они направили значительную и самую энергичную часть его - все революционное движение - по антилиберальному руслу… Они желают революции, которая немедленно осуществила бы в России всеобщее равенство - хотя бы ценой уничтожения привилегированных классов… Можно многое привести в объяснение этой поразительной аберрации: погоню за последним криком западной политической моды, чрезвычайный примитивизм мысли, оторванной от действительности, максимализм, свойственный русской мечтательности. Но есть один, более серьезный и роковой мотив, уже знакомый нам. Разночинцы стояли ближе к народу, чем либералы. Они знали, что народу свобода не говорит ничего; что его легче поднять против бар, чем против царя. Впрочем, их собственное сердце билось в такт с народом; равенство говорило им больше свободы".
В 1905 году большевизм начал себя осознавать и набираться практического боевого опыта. В своей пророческой статье "Грядущий Хам" Д. С. Мережковский описал три зловещих лица Хама в России: первое - настоящее лицо самодержавия; второе - "лицо православия, воздающего кесарю Божие", "мертвый позитивизм православной казенщины". И третье - "будущее под нами, лицо хамства, идущего снизу, - хулиганства, босячества, черной сотни - самое страшное из всех трех лиц". Согласно Мережковскому, три этих начала направлены против народа - живой плоти, против церкви - живой души, против интеллигенции - живого духа России.
К предсказанию Мережковского, известного автора философско-искусствоведческих эссе, историко-философских романов, многие в ту пору отнеслись как к абстрактным конструкциям писателя-символиста, живущего в умозрительных представлениях о реальной жизни. Между тем, как показала дальнейшая история, в его суждениях было много больше здравого смысла и трезвого реализма, нежели в романтизации босяка-люмпена и шумных "буревестнических" призывах Горького.
События на Дворцовой площади 9 января тяжело переживал В. А. Серов. "Он имел вид человека, - вспоминала художница С. Симонович-Ефимова, - перенесшего тяжелую болезнь или утрату близких. Желтое бледное лицо с еще более желтыми подтеками под глазами, с какими-то зеленоватыми висками - он был просто страшен, потому что привычный цвет его лица был красный. При этом он явно томился и не находил себе места. Он переходил из одной комнаты в другую, садился, опять вставал, сильно вдыхал воздух, долго смотрел в окно. Это было началом изменения его характера и его убеждений".
Потрясенный случившимся, Серов написал своему учителю И. Е. Репину письмо:
"То, что пришлось видеть мне из окон Академии Художеств 9 января, не забуду никогда - одержимая величественная безоружная толпа, идущая навстречу кавалерийским атакам и ружейному прицелу - зрелище ужасное. То, что пришлось увидеть после, было еще невероятнее по своему ужасу. Ужели же сам государь не пожелал выйти к рабочим и принять от них просьбу, то это означало их избиение? Кем же предрешено это избиение? Никому и ничем не смыть этого пятна. Как главнокомандующий петербургскими войсками в этой безвинной крови повинен и президент Академии Художеств - одного из высших институтов России. Не знаю, в этом сопоставлении есть что-то поистине чудовищное - не знаешь, куда деваться. Невольное чувство просто уйти - выйти из членов Академии, но выходить одному не имеет значения… Мне кажется, что если бы такое имя, как Ваше, его не заменить другим, подкрепленное другими какими-либо заявлениями или выходом их членов Академии, могло бы сделать многое".
Выход Серова из академии приветствовал Стасов. Репин тоже отметил резкие перемены в Серове: "…его милый характер круто изменился: он стал угрюм, резок, вспыльчив и нетерпим…"
Рисунок Серова "Солдатушки, браво ребятушки! Где же ваша слава?" - исследователи связывают с Декабрьским вооруженным восстанием в Москве. Тогда же Серов написал эскиз "Похороны Баумана", акварель "14 декабря 1905 года", "Сумской полк", три карикатуры на царскую фамилию: "Виды на урожай", "После усмирения", "М. Ф. Романова на придворной сцене".
27 марта 1905 года в Театре В. Ф. Комиссаржевской исполнялась опера Римского-Корсакова "Кащей бессмертный". Дирижировал А. К. Глазунов. Спектакль превратился в демонстрацию солидарности с автором. Темпераментно выступал В. В. Стасов, композитору преподнесли цветы, венки, на алой ленте одного из них надпись - "Борцу".
Правительственный манифест от 17 октября 1905 года провозгласил гражданские и политические свободы, создание законодательной Государственной думы. Толпы ликующего народа устремились к центру - к Театральной площади, к Тверской. С фонтана, как с трибуны, выступали ораторы. На следующий день Шаляпин с друзьями отмечал событие в "Метрополе". "Было это в Москве, в огромном ресторанном зале… Ликовала в этот вечер Москва! Я стоял на столе и пел - с каким подъемом, с какой радостью!"