В театр, в культуру Горький пришел "со стороны", "из низов" и не упускал случая продемонстрировать исключительное видение "своей" правды, подчеркнуть свою "классово-генетическую монополию" на ее понимание. "Вспоминая эти свинцовые мерзости дикой русской жизни, я минутами спрашиваю себя: да стоит ли говорить об этом? И с обновленной уверенностью отвечаю себе - стоит, - писал Горький в 1913 году, - ибо это - живучая, подлая правда, она еще не издохла и по сей день". Еще только осваивая писательское ремесло, в 1896 году, Горький писал будущей жене Е. Пешковой: "У меня, Катя, есть своя правда, совершенно отличная от той, которая принята в жизни. И мне много придется страдать за мою правду, потому что не скоро поймут и долго будут издеваться надо мной за нее".
"Я отрекся от жизни нашего круга, признав, что это не есть жизнь, а только подобно жизни, - писал Л. Н. Толстой в "Исповеди". - …Для того, чтобы понять жизнь не исключений, не нас, паразитов жизни, а жизнь простого трудового народа, того, который делает жизнь, и тот смысл, который он придает ей". Примечательны слова поддержки, сказанные Толстым Горькому в Крыму: "Вы настоящий мужик! Вам будет трудно среди писателей, но вы ничего не бойтесь, говорите, выйдет грубо, - ничего. Умные люди поймут". Записи Толстого о Горьком в дневнике: "Настоящий человек из народа… У этой среды (в которой сформировался Горький. - В. Д.) есть чистая нравственная жизнь, а это пересиливает всё". Впрочем, сам Горький не идеализировал среду, из которой вышел, - "свинцовые мерзости жизни" он мстительно запомнил навсегда.
Единоборство со средой давалось "выходцам из ее недр" высокой ценой, растраченным талантом, духовного, а то и физического здоровья. А. Н. Серебров-Тихонов вспоминает с грустью брошенные слова А. П. Чехова: "Романы умели писать только дворяне. Нашему брату - мешанинам, разнолюдью - роман уже не под силу" - и отказывается от замысла написать роман… Двойственность общепринятой морали давила на Чехова, но он не смирялся с ней еще с той поры, когда "ценою молодости… вырывал из жизни то, что писатели-дворяне берут у природы даром". Ненависть к затхлости, мещанскому скудоумию и самодовольной посредственности формировали в нем влечение к идеалу, к человеку, способному активно противиться среде, самоотверженному в действиях и поступках, устремленному к осуществлению цели. И этим Чехов был близок Горькому и, конечно, Шаляпину.
Горький сознательно не отрывал литературную работу от своей общественно-политической деятельности - оба занятия находились в нерасторжимом единстве. И потому, окунувшись в борьбу литературных направлений и политических группировок, Горький заявлял о своей позиции вызывающе непримиримо. "Вы, кажется, первый свободный и ничему не поклоняющийся человек, которого я видел, - писал он Чехову. - Как хорошо, что Вы умеете считать литературу первым и главным делом жизни. Я же, чувствуя, что это хорошо, не способен, должно быть, жить как Вы - слишком много у меня симпатий и антипатий".
Программные герои Горького моложе чеховских, они отторгают груз традиций и опыт прожитых лет, в отличие от чеховских персонажей, несущих в себе гнет безвременья и застоя, они не "растворены" в "рефлексиях", раздумьях, сомнениях, живут в готовности к активному действию, поступку. Герои Чехова пытались вырваться из-под гнета обыденности, пошлости среды, обстоятельств и тоски по идеалам и с мужественной терпеливостью переносили невзгоды, сохраняя достоинство и веру в будущее. Но теперь Горький не приемлет такого героя. В "Заметках о мещанстве" (1905) он пишет: "Наша литература - сплошной гимн терпению русского человека, она вся пропитана тихим восторгом перед страдальцем-мужичком и удивления перед его нечеловеческой выносливостью… Она не искала героев, она любила рассказывать о людях сильных только в терпении, кротких, мягких, мечтающих о рае на небесах, безмолвно страдающих на земле. Все они терпеливо - непременно терпеливо, без гнева, без ропота! - несут на своих плечах гнетущую душу и тело, невзгоды и позор рабской жизни". В письме К. Федину в 1928 году Горький писал: "Акакий Акакиевич, "станционный смотритель", Муму и все другие "униженные и оскорбленные" - застарелая болезнь русской литературы, о которой можно сказать, что в огромном большинстве она обучала людей прежде всего искусству быть несчастными. Обучились мы этому ловко и добросовестно". Горький одержим идеей социального реванша, ее он пронес через все творчество. Самосозерцание, самоанализ, сострадание, сочувствие выведены за скобки, герои Горького созрели для действия, призывают к консолидации, к силовому мятежу.
Горький встретился с Чеховым и МХТ на гребне своего литературного успеха и восторженной любви к Москве, к Художественному театру. В письмах он восхищался независимостью Чехова, но сам уже "глядел в Наполеоны", мечтал о "декоративном", возвышающем жизнь реализме, который спустя 30 лет назовет "социалистическим". Горький звал Чехова, как и Шаляпина, за собой, но Антон Павлович чурался открытой политики и не увлекся модной "украшательской" литературной идеологией, предостерег молодых героев "Вишневого сада" - Аню и студента Петю от легковесных бунтарских увлечений.
После революционных выступлений 1905 года Горький раздражен Чеховым, его "остановкой" перед будущим, перед "тревожной неизвестностью", сам же он в "Дачниках", во "Врагах", в "Детях солнца" идет "дальше", утверждая в театре нового программного героя, выпячивающего свое классовое, кровное превосходство. "Дети прачек, кухарок, дети здоровых рабочих людей - мы должны быть иными! Ведь никогда еще в нашей стране не было образованных людей, связанных с массою народа родством крови…" Традиция очевидна - вспомним некрасовское: "Дело прочно, когда под ним струится кровь". Кровь пролилась 9 января 1905 года и воодушевила Горького. "Итак - началась русская революция, мой друг, - пишет он Е. Пешковой, - с чем тебя искренне и серьезно поздравляю. Убитые да не смущают, - история перекрашивается в новые цвета только кровью".
Немирович-Данченко с горечью признавался, что в свое время не сразу принял чеховский "Вишневый сад". Но он сразу почувствовал антиинтеллигентскую агрессию "Дачников" и, с согласия Станиславского, разорвал с Горьким отношения. А социал-демократов "вроде Горького", навязывавших искусству "дешевые революционные идеи", называл в 1910-х годах - в период обострения конфликта с Горьким - "туполобыми".
Различие картин мира Чехова, МХТ и Горького резко обнажилось после 1905 года. В эйфории революционных настроений идеи и мотивы горьковского провинциального ницшеанства героизируются, транслируются в массовое сознание Комиссаржевской, Качаловым, Мейерхольдом, Ходотовым, Шаляпиным и находят бурный отклик у возбужденной революционными идеями публики.
Глава 2
СУДЬБА ЖАНРА
Литературное слово, музыка, живопись создавали в России начала XX века особую духовную атмосферу, интонационную образную "среду духовного обитания", внедрялись в повседневное житейское общение через каналы новых развивающихся информационно-зрелищных технологий. Великие открытия века - фотография, кинематограф, грамзапись, радио - энергично завоевывали культурное пространство. Только с 1900 по 1907 год в России продано свыше полумиллиона граммофонов, десять миллионов дисков, бессчетное количество рекламных журналов, нот, песенников. Грамзапись внедрялась в быт практически всех слоев населения, включая рабочих, городских мещан, зажиточных крестьян.
Благодаря грамзаписи артисты театра, эстрады, кинематографа, чтецы, певцы, литераторы, поэты приобретают огромную популярность. "Записать грампластинку" спешат певцы Федор Шаляпин, Леонид Собинов, Антонина Нежданова, Иван Ершов. Из граммофонных раструбов звучат "живые голоса" Льва Толстого, Ивана Бунина, Игоря Северянина, примадонн эстрады Надежды Плевицкой, Анастасии Вяльцевой, Вари Паниной, Наталии Тамары, Саши Давыдова, Александра Вертинского, Юрия Морфесси…
Федор Иванович Шаляпин чутко ощущает стремительные ритмы и темпы художественной жизни, ее пульс и энергично осваивает новые творческие пространства. Они широко открываются перед ним на концертной эстраде. Певец обогащает свой камерный репертуар новыми романсами, русскими народными песнями, пробует себя в жанре мелодекламации, увлекается новыми техническими открытиями - грамзаписью и кинематографом.
Эстрадная жизнь начала 1900-х годов поражает своей интенсивностью, импульсивной отзывчивостью на запросы самой широкой аудитории. Композиторы, авторы мелодий, текстов, певцы ведут азартный игровой диалог с публикой и между собой - на языке концертных номеров. Так, некий Саша Макаров сочиняет романс "Вы просите песен, их нет у меня" и посвящает его "мелодекламатору и известному артисту Императорского театра Н. Н. Ходотову", о чем и сообщает крупным шрифтом на нотной обложке. Романс стремительно обретает популярность и вскоре получает отклик - "сочинение Льва Дризо "Я песен просила…" - ответ на романс "Вы просите песен" Саши Макарова. Посвящается талантливому артисту певцу-баяну Юрию Морфесси".
Своеобразный ресторанно-кабаретный шик - от нашего стола вашему столу! На нотной обложке романса "Ямщик, не гони лошадей" - музыка Я. Фельдмана, слова Н. фон Риттер - перечень "излюбленных новейших романсов и песен" насчитывает 509 названий! Процветающий нотный издатель Н. X. Давингоф предлагает музицирующей публике романсы-диалоги: "Ты говоришь, что я играл тобой" - ответ на романс "Я не играю вовсе вами". "Я поняла давно" - ответ на романс "Я вам не говорю". "Ты полюби" - ответ на романс "Я вас люблю". "Я позабыл" - ответ на романс "О, позабудь былые увлеченья". "Потому я тебя так безумно люблю" - ответ на романс "Почему я безумно люблю"…
"Романсовая драматургия" инсценируется исполнителями на концертных площадках и воодушевленно принимается публикой. На романс "Вы просите песен" есть целых две ответные "козырные карты": "Зачем ваша песнь так печальна" и "Я песен просила…". Тот же "Ямщик, не гони лошадей" вызывает бурную ответную реакцию - "Гони, ямщик!" и "Эй, ямщик, гони-ка к "Яру"!". Отклик на романс "Пожалей!" печально-безнадежен: "Я не в силах жалеть…". Темпераментный оптимистичный романс "Аллаверды" совмещает в себе вопрос и ответ, что неудивительно - его авторы, как объявлено в каталоге, "князья Вано и Сандро". Самые востребуемые публикой темы - тоска по прошлому и будущему, печаль, радость встречи, томное одиночество, измена, вероломство, ожидание любви, отвергнутая страсть, безумство внезапного увлечения, ностальгия… Темпоритмическая форма - вальс, куплет, полька, баллада…
Но не все так грустно в песенно-романсовой стихии. Звонко гремят и расцветают цыганская песня и пляска, горит душевным оптимизмом и светский романс с загадочным названием "Если завтра будет солнце - нам из Лондона пришлют". И конечно, полны бодрости, светлых надежд, кокетливой игры романсы, предназначенные, как предупреждает издатель, для мужского и женского исполнения - "Ах, я влюблен в глаза одни…" и "В одни глаза я влюблена!".
Песенно-романсовая лексика пронизывает любительское музицирование, озвучивается в названиях спектаклей, концертных программ и фильмов. Гвоздь сезона - кинокартина "Позабудь про камин - в нем погасли огни". По народно-песенным сюжетам песен и романсов ставится множество кинофильмов: "Стенька Разин" ("Из-за острова на стрежень…"), "Ухарь-купец" ("Песня про купца Калашникова"), они сразу завоевывают массового зрителя. К 1910 году в России насчитывается свыше трех тысяч кинотеатров, большинство их в Петербурге и Москве. А на концертных подмостках, в музыкальных салонах, в кабаре русский и цыганский романс начинает теснить новый популярный жанр - мелодекламация.
Эстрадное и академическое вокальное исполнительство часто переплеталось. На Нижегородской ярмарке 1909 года Леонид Собинов, подвизавшийся тогда в местной опере, услышал Надежду Плевицкую, восхитился ее пением и пригласил выступить в благотворительном концерте вместе с другими знаменитостями. Так Собинов ввел Плевицкую в столичный артистический круг. Солистка цыганского хора теперь поет в лучших концертных залах, в Московской консерватории, ее приглашают в Царское Село выступить перед императорской семьей. Как свидетельствуют очевидцы, во время выступления певицы на глазах императора блеснули слезы.
"Слушал вас с большим удовольствием, - признался Николай II. - Мне говорили, что вы никогда не учились петь. И не учитесь. Оставайтесь такой, какая вы есть. Много слышал ученых соловьев, но они пели для уха, вы же, наш курский соловей, поете для сердца".
Метафора "курский соловей" тотчас вошла в оборот, стала журналистским клише. "Высочайшее признание", разумеется, не помешало Собинову, Шаляпину, Рахманинову и многим другим артистическим авторитетам, не говоря уже о публике, восторгаться талантом Надежды Плевицкой. Сергей Васильевич Рахманинов на одном из концертов даже вызвался аккомпанировать Плевицкой народную песню "Белолицы, румяницы вы мои" в собственной аранжировке…
Надежде Плевицкой Шаляпин щедро дарил свои песни.
"Не забуду просторный светлый покой великого певца, светлую парчовую мебель, ослепительную скатерть на широком столе и рояль, - рассказывала певица. - За этой роялью Федор Иванович в первый же вечер разучил со мной песню "Помню, я еще молодушкой была…". На прощанье Федор Великий охватил меня своей богатырской рукой, да так, что я затерялась у него где-то под мышкой. Сверху над моей головой поплыл его незабываемый бархатный голос, мощный соборный орган:
- Помогай тебе Бог, родная Надюша. Пой свои песни, что от земли принесла, у меня таких нет, я слобожанин, не деревенский.
И попросту, будто давно со мной дружен, он поцеловал меня".
В манере пения Плевицкой заметно влияние Шаляпина. "Какими-то особенными шаляпинскими значительными… вокальными штрихами иллюстрирует она свои "сказания", дополняя вокальное исполнение чрезвычайно выразительной мимикой и жестикуляцией", - свидетельствовал композитор и музыкальный критик А. А. Затаевич.
Шаляпин относился к успеху эстрадных звезд заинтересованно и ревниво. Константин Коровин и Валентин Серов поддразнивали певца, сравнивая со знаменитой Варей Паниной:
- Цыганка одна поет лучше тебя. Поет замечательно. И голос дивный.
- Ты слышал, Антон, - возмутился Шаляпин. - Коську пора в больницу отправить. Это какая же, позвольте вас спросить, Константин Алексеевич, Варя Панина?
- В "Стрельне" поет. За пятерку поет. И поет как надо…
Друзья пробуждали в Шаляпине азарт творческого соперничества.
Варей Паниной восхищались Л. Толстой, Куприн, Шаляпин, Теляковский. Большой любитель эстрадной песни Николай II приходил на выступления артистов в Дворянское собрание, в Мариинский театр.
Впрочем, Федор Шаляпин и Варвара Панина не были конкурентами, оба они вписывались в сонм звезд русской эстрады. "Очи черные" Шаляпин взял из репертуара Паниной и любил исполнять на концертах и в дружеских компаниях.
Стремительный взлет популярности цыганки Варвары Паниной, "звездные часы" деревенской девушки Надежды Плевицкой, чудесное превращение безвестной хористки в певицу феноменальной по масштабам славы Анастасию Вяльцеву - все это напоминало судьбу Федора Шаляпина. Критик А. Р. Кугель называл их пение "языком сердца", связывал любовь к цыганскому пению с исторической "тоской русского человека по цыганскому житью". Видимо, не случайно одним из любимых героев Шаляпина был пушкинский Алеко в опере С. В. Рахманинова.
Расцвету концертного исполнительства способствовала неожиданно открывшаяся "волшебная" возможность воспроизводить, копировать, тиражировать, распространять по России песенное искусство, эстрадные программы, классическую музыку в виде граммофонных дисков, в сопровождении фото-и киноизображений. Импресарио-менеджеры, предприниматели, посредники-поставщики "художественного товара" спешат заполнить торговые прилавки своей продукцией. Производство грампластинок ставится на промышленный поток. Граммофон прочно внедряется в повседневный быт, записи влияют на вкусы и пристрастия самых широких слоев населения, меняют ориентиры в культуре, в общественной, художественной, повседневной жизни.
Эстрада веселит, развлекает, но и ей не чужда социальная тема. На фоне революционных событий возрастал интерес к песням о безрадостной жизни народа, бедноты, солдат. Песни фабричного быта в дешевых изданиях Ямбурга, Сытина, Белашева, в сериях "песен тружеников и тружениц", "плотников, сапожников и портных", "каторжан и колодников" и других распространялись в так называемых "садовых дивертисментах", на "трактирной эстраде". С. Г. Скиталец, знаток городского быта, часто знакомил друзей с образцами мещанской и тюремной надрывной лирики, сочетающей отчаяние, беспросветную горечь, залихватское веселье с солдатскими песнями, ставшими популярными после Русско-японской войны.
Горести и радости фабричного и крестьянского люда, сраженного болезнью корабельного кочегара озвучены Надеждой Плевицкой в интонациях народного сказа; нервная пульсация голоса, ритмическая взволнованность передают настроение, пробуждают сопереживание. Драматизм жизни звучит в песнях и романсах, исполняемых Л. Собиновым, Ф. Шаляпиным, Ю. Морфесси, А. Давыдовым, А. Вяльцевой, В. Паниной, сказительницей Ориной Федосовой, "песельником" Трофимом Рябининым, ансамблем М. Пятницкого. В 1911 году распространенным шлягером стала песня "Маруся отравилась, в больницу Марусю везут". Написал ее "тапер-виртуоз" ресторана "Яр" Яков Пригожин для исполнительницы цыганских романсов и песен Нины Дулькевич; тотчас же массовым тиражом вышли ноты с ее портретом и грампластинка.
Юрий Морфесси в начале русско-германской войны вдохновенно исполнял свой романс "Любила меня мать, обожала" - о судьбе искалеченного войной солдата. Острый драматизм реальной жизни пронизывал концертный репертуар многих эстрадных звезд, выступавших в самой разной аудитории. В московском саду "Эрмитаж" триумфально выступает неотразимый Саша Давыдов - "Пара гнедых", "Нищая", "Отойди", "Не говори, что молодость сгубила", "Ночи безумные". С ним конкурирует цыганская труппа - знаменитый "Соколовский хор у "Яра"" покоряет Москву пышными музыкально-хореографическими феерическими зрелищами. В обозрении "Цыганские песни в лицах" в ролях цыган Стеши и Антипа выступали любимцы Москвы Вера Зорина - "Пресненская Патти" и "опереточный Мазини" - Саша Давыдов. Страстная, надрывная, насыщенная эмоциональными мелодраматическими эффектами манера исполнения волновала публику. Головокружительная карьера Анастасии Вяльцевой была сравнима разве что со славой Федора Шаляпина. Строгий в оценках Вл. И. Немирович-Данченко считал Вяльцеву XX века "большой артисткой". Внезапная ранняя смерть певицы сделала ее имя легендарным.
В начале XX века приобретает исключительную популярность жанр мелодекламации. В декабре 1902 года дирижер и пианист А. И. Зилоти пригласил В. Ф. Комиссаржевскую и Ф. И. Шаляпина исполнить поэму Байрона "Манфред" под музыку Шумана.