За "назначением" (такой был у нас термин) моих товарищей для меня последовали мрачные недели. Я был пригоден только для внутренних нарядов и исполнял обязанности ефрейтора в соседней казарме для новобранцев во 2-й роте 461-го резервного батальона. Пополнение, которое прибыло 1 апреля, целиком состояло из уроженцев восточной части Верхней Силезии. Все они были в возрасте от тридцати до тридцати пяти лет и относились ко 2-й и 3-й "народным группам". В соответствии с существовавшей тогда системой классификации населения немцы Рейха относились к 1-й народной группе, а поляки к 4-й. Ко 2-й и 3-й относились те, которые официально считались или признавали себя немцами.
Двоих из них я до сих пор вижу перед собой. Один из них был Славик, хрупкий, чувствительный молодой человек из Орнотовица под Гляйвицем. Раньше он был сапожником и часто рассказывал мне о своем ремесле, о том, как он шил ортопедическую обувь, а также сапоги для польских кавалерийских офицеров. По его словам, он недавно женился. Славик дал себе зарок никогда не снимать свое обручальное кольцо и говорил о своем браке так, что это производило на меня трогательное впечатление. Но он погиб в России, когда в первый раз вступил в бой. Другой солдат, Станичек, был маленьким, черноволосым рабочим из Гинденбурга. Это был настоящий Пьеро. Я вспоминаю о нем как о типе, напоминавшем солдата Швейка. Он научил меня, как надо пить чистый спирт, налив его на кусок сахара.
Тогда у меня появилось больше свободного времени, и я стал ходить в офицерский клуб, как это было раньше. Йохен Фидлер, у которого был радиоприемник, оставил его мне. Через четыре недели мне надо было показаться врачу, и в начале мая меня отправили в военный госпиталь в Меце. Несколько дней я находился "под наблюдением". Внутренние наряды, такие как чистка картофеля, казались мне унизительными по сравнению с тем, чем мне приходилось заниматься раньше. Если нарядов не было, то можно было выходить в город. Я ходил гулять в парк на берегу Мозеля и один раз даже попал на концерт. Однажды я зашел в кафе, где побеседовал с Вольфгангом Шнейдерханом, молодым руководителем Венской филармонии. В тот вечер он играл скрипичный концерт Бетховена. Немецкая культурная жизнь в Меце поддерживалась артистами из Вены.
10 мая мне сделали операцию и примерно через две недели выписали. Из находившихся в госпитале пациентов я помню одного фельдфебеля, которому пересадили кусочек кости из бедра в руку, чтобы сделать ее более подвижной. По профессии он был учителем и имел соответствующее образование. Он играл в шахматы, и мы проводили время в шахматной игре и беседах. Тем не менее я проявлял нетерпение и не хотел мириться с судьбой. Я бы предпочел "быть в России, в самой жуткой грязи", как я писал матери. Она и тетя Лотте, писала она, "не имели естественной склонности, или таланта, быть матерями немецких героев". Однако мои письма говорили в основном об этом. Не было даже нежных слов, а только упреки за то, что она не писала. С моей стороны это была своего рода сдержанная нежность с частыми уверениями в том, что я много думал о ней, о своих сестрах и был "благодарным сыном".
В одном рождественском подарке, маленькой книжке под названием "Как повелел долг, слова наших военных поэтов" в редакционном предисловии говорилось, что "в этой борьбе все немцы воодушевлены единой верой. Это вера в миссию фюрера и в вечную природу Рейха. Несомненно одно: Германия будет жить, даже если мы должны умереть". К цитатам из произведений военных поэтов Вальтера Флекса, Эрнста Юнгера, Баумельберга и т. д. было добавлено широко известное тогда стихотворение "К матери" некоего Ирмгарда Гроха. Его последняя строфа звучала так:
Мама, если я буду убит, ты вынесешь это,
Гордость твоя победит твою боль.
Тебе позволено жертву отдать
Тому, кого мы имеем в виду,
Слово "Германия" произнося.
Такой гордый траур, как это тогда демонстрировалось во многих извещениях о смерти, конечно же, был для моей матери непосилен. Я не могу сказать, как она восприняла весть о гибели моего брата. Он пал в бою уже в апреле 1945 г. Но это стихотворение на меня почти не подействовало. Конечно, его героический тон, тем более в поэтической, художественной форме, понравился мне. Но мысль о том, что это могу быть я, которого будут так оплакивать, не приходила мне в голову. Я никогда не страдал от предчувствий смерти, а наоборот, был убежден в том, что это со мной не произойдет никогда. В то время я даже с уверенностью предвкушал долгожданное испытание фронтом и отправлялся туда с легким сердцем.
Рейх был в опасности. Это не Германия объявила войну Англии и Франции, а они объявили войну Германии. Что же касалось Советского Союза, то не было никаких сомнений в том, что написало руководство Рейха в своем заявлении, направленном в адрес Советского правительства в связи с объявлением войны: "Немецкий народ осознает, что он призван спасти весь цивилизованный мир от смертельной опасности большевизма и открыть путь для подлинного процесса социального развития Европы". Этот отрывок из заявления немецкого правительства был напечатан мелким шрифтом на верхнем крае многих фронтовых почтовых открыток. Кто из нас мог сомневаться в истине того, что там говорилось? Кто мог доказать, что это было не так?
Часть вторая ОТ НОВОБРАНЦА ДО "СТАРИКА"
Июль - сентябрь 1942 г.:
первые бои
15 октября 1942 г. 7-й пехотный полк стал гренадерским, получив это наименование в соответствии со старой прусской традицией. В период Первой мировой войны он назывался 10-м гренадерским полком имени короля Фридриха Вильгельма II и входил в состав 1-й Силезской дивизии. После реорганизации и переформирования в 1935–1939 гг. он стал называться 7-м пехотным полком и в составе 28-й пехотной дивизии принял участие в Польской кампании и в боях на Западном фронте в 1940 г. После заключения перемирия с Францией летом 1940 г. 28-я дивизия была переброшена в Восточную Пруссию на участок возле г. Сувалки.
С началом войны с Россией 7-й пехотный полк принимал участие в следующих операциях:
22–27 июня 1941 г.: прорыв "линии дотов".
29 июня-9 июля 1941 г.: бои на окружение в районе Белосток - Минск.
10 июля-9 августа 1941 г.: наступление и сражение под Смоленском.
10 августа - 1 октября 1941 г.: оборонительные бои на рубеже реки Попеж в районе Ярцево.
2–14 октября 1941 г.: сражение в районе Вязьмы.
15 октября - 18 ноября 1941 г.: передача полка из 28-й пехотной дивизии в состав 252-й пехотной дивизии.
19 ноября-4 декабря 1941 г.: наступление на Москву.
5 декабря 1941 г. - 15 января 1942 г.: отступление в район Рузы и упорная оборона.
16–25 января 1942 г.: "Зимнее путешествие" (стихотворный цикл Гейне и соотв. музыкальная пьеса Шуберта. Так немецкие солдаты называли свое отступление на запад на центральном участке фронта в январе 1942 г. - Прим. ред.).
26 января-28 февраля 1942 г.: широкомасштабные оборонительные бои к востоку от Гжатска.
В Гжатском укрепленном районе я и нашел этот полк. 2 июля 1942 г. в Сен-Авольде я начал свое путешествие, которое, как отставшему от своих товарищей, мне пришлось совершить самостоятельно. Путь пролетал через Берлин и Варшаву. Сначала я ехал в поездах, перевозивших людей из отпусков обратно на фронт. Но № Варшавы до Смоленска, через Восточную Пруссию, Каунас, Вильнюс, Даугавпилс, Полоцк, Витебск, я был в пустбм санитарном поезде. 4 июля я послал матери и сестрам "наилучшие пожелания с русско-германской границы". Из Вязьмы я написал 8 июля, что находился под сильным впечатлением" от русского ландшафта, от всего того, что увидел по дороге, и что надеялся прибыть в свою часть "послезавтра".
Наконец, 10 июля я написал свое первое письмо в рчестве отправителя полевой почты № 17 638 С из 6-й роты 7-го пехотного полка. От Гжатска, куда прибывали товарные поезда, я должен был идти пешком со своим ранцем за плечами. На полковом командном пункте командир "даже пожал мне руку, приветствуя меня". Затем был еще марш через батальонный командный пункт в роту, которой командовал обер-лейтенант Байер. Меня сразу же назначили 1-м номером пулеметного расчёта. Рота недавно была отведена на несколько дней на отдых в лесной массив неподалеку от полкового командного пункта и тыловой базы в деревне Жабино. На следующую ночь мы должны были вернуться на передовую и сменить другую роту. Когда мы сменяли 7-ю роту, я встретил Йохена Фидлера и его командира отделения Краклера, нашего старшего по казарменному корпусу. Фидлер сказал, что из нас одиннадцати в 7-м полку было только шестеро, остальные попали или в 232-й, или в 235-й полк.
Смена прошла гладко. С интервалом в несколько минут, избегая какого-либо шума, чтобы не насторожить противника, отделения 7-й роты, одно за другим, покинули позиции. В течение дня в траншеях было более или менее спокойно. Только время от времени русские выпускали несколько снарядов, но все они были небольших калибров. Однако ночью русские не верили спокойствию. Таким образом ночи сопровождались бесконечной и беспорядочной какофонией взрывов. В полночь, в самое темное время летней ночи, я впервые заступил в одиночку на пост часового. Где-нибудь в другом месте и при других обстоятельствах я бы мог подумать о том, как Ленау (Николаус Ленау, немецкий поэт-лирик, 1802–1850 гг. - Прим. ред.) описывал ночь, "чей темный взгляд покоился на мне, торжественный, мечтательный и нежный, непостижимо сладостный такой".
Но тогда чувство одиночества во мне удвоилось. Я не знал своего местоположения на позициях, которые мне были незнакомы, и я не видел их днем. Я не знал, где находится противник, и мог только догадываться, где были наши часовые. Я знал только, как дойти до блиндажа. На короткое время меня охватило чувство заброшенности. Ничего хорошего для моей стажировки на фронте не предвещало и то, что ротный старшина приказал мне постричься сразу после прибытия на место. Затем, на полевой церковной службе под жарким солнцем, когда на мне была стальная каска, я почувствовал себя плохо. Мне стало одиноко и грустно. Никакого обзора в сторону противника у меня не было, так как наши траншеи находились за склоном. Единственное, что произошло за эти первые два часа на посту, так это обход командира роты. Я едва услышал, как он подошел. С устремленным вперед взором я спокойно доложил по-уставному: "Происшествий не случилось".
14 июля я должен был перевестись в первый взвод роты, чтобы принять отделение от унтер-офицера, который собирался уйти в отпуск. Примерно через неделю нас, курсантов, собрали в Жабино возле полкового командного пункта для выполнения еще одного "проверочного задания" перед производством в унтер-офицеры, которое ожидалось 1 августа. Задание было составлено обер-лейтенантом Штайфом, который был тогда полковым адъютантом. (Я встретился с ним снова в Вене, где он, будучи бригадным генералом немецкого бундесвера, принимал участие в тянувшихся годами переговорах о двустороннем сокращении вооруженных сил в Европе.) Насколько мы поняли, причиной этого заданий было желание командира полка проверить наши Теоретические знания и способности.
1 августа я с гордостью сообщил матери о том, что вместе с пятью другими курсантами я был повышен в Звании и стал "курсантом унтер-офицером" (Fahnenlunkerunteroffizier). Одновременно трое из них получили Железные кресты 2-го класса. Я был очень рад, что "мой Щпендицит не остановил меня". Так как мне не хватало" скольких дней до минимального срока фронтовой ранжировки в два месяца, то на самом деле я не мог быть повышен в звании. Однако командир полка, подполковник фон Эйзенхарт-Роде, изможденный господин с элегантными манерами кавалериста и, по-видимому, с такой же элегантностью мышления, взял ответственность на себя. Затем, писал я матери, у меня появился денежный оклад, и таким образом получение социального пособия на детей сокращалось.
В предыдущий день мы сидели вместе, и с "ликером и сигарами" писали письма своим самым дорогим и близким. "Официальное" празднование присвоения нам унтер-офицерских званий, с командиром и несколькими офицерами полкового штаба, планировалось на вечер. После того как, поздравив нас, командир ушел, главное место за столом занял командир 13-й батареи полевых орудий обер-лейтенант Рой, и мы приступили к так называемому усиленному питью. (Я увиделся с Роем, который, несмотря на свои двадцать пять лет, уже тогда имел лысину, на встрече ветеранов дивизии в Штутгарте. Напомнив ему о том вечере в Жабино, я сказал ему, что именно его я должен был благодарить за то, что напился так, как никогда в жизни.) Случилось так, что Рой, сам известный питок, приказал нам, курсантам, напиться по очереди.
Наконец, "для завершения вечера" он заставил меня допить за пять минут все, что оставалось в стаканах на столе. С этим я тоже справился перед глазами своих изумленных товарищей. Но через какое-то время меня пришлось увести под руки спать. Но, должно быть, я не смог успокоиться, потому что под утро я оказался лежащим в зарослях папоротника возле деревенского дома, где мы размещались. Таким был конец наших торжеств. Похмелье прошло только на следующий день, когда я уже снова был в роте.
После этого я снова принял 8-е отделение. На листке бумаги я записал для себя фамилии, даты рождения, гражданские профессии и домашние адреса своих солдат. Листок я сложил пополам и вложил в свой полевой молитвенник. Эта маленькая книжка являлась предметом армейского довольствия (№ 371) и печаталась в двух изданиях, протестантском и католическом. В дополнение к перечню профессиональных обязанностей немецкого солдата она содержала текст присяги и отрывки из писем солдат, павших в бою. В ней были молитвы от "Отче наш" до молитв "В опасности" и "В смертный час" для умирающих. Были молитвы для похорон, хоралы, гимны и, наконец, библейские тексты, обозначенные как "существенные высказывания".
Моими подчиненными были:
фузилер Вернер Мутц, род. 30.04.1923 г. в г. Штольп (Померания), лавочник в Штольпе.
Ефрейтор Гельмут Будевицк, род. 4.03.1922 г. в Гамбурге, студент в Берлине.
Ефрейтор Альберт Викенди, род. 3.04. 1913 г. в дер. Рикенсдорф, округа Хелмштедт, слесарь в Брауншвейге.
Обер-ефрейтор Антон Нойман, род. 11.12. 1910 г. в г. Химмельвиц, Верхняя Силезия, портной в Химмельвице.
Фузилер Владимир Штамер, род. 26,07. 1909 г. в г. Сосновиц, Верхняя Силезия, пекарь в Гляйвице. г Фузилер
ОттоБеер, род. 2.12. 1917 г. в дер. Зуптиц, округ Торгау, с/х рабочий в Зуптице.
Моим заместителем был обер-ефрейтор Рудольф Иванек, род. 20.10. 1919 г. в Вене, автомобильный маляр в Вене.
Я мысленно вижу лица почти всех этих людей, когда читаю их имена, даже если с тех пор я никогда больше с ними не встречался. Я знал, что Мутц был убит в бою через несколько дней, а Будевицк, веселый парень с добром лицом, пропал без вести.
Несмотря на то, что со своего поста я докладывал своему ротному командиру о том, что "происшествий не случилось", обстановка для батальона внезапно резко изменилась. Процитирую отрывок из истории полка:
Из боев, в которых принимали участие подразделения, временно придававшиеся другим соединениям, Следует упомянуть действия 2-го батальона, подразделений 252-го противотанкового дивизиона, 14-й роты 7-го пехотного полка и 14-й роты 461-го пехотного полка, сведенных в боевую группу под командованием полковника Карста.
12 августа 1942 г. была объявлена боевая тревога. Приблизительно в 50 км к югу от Гжатска, на участках 183-й и 292-й пехотных дивизий 19-го и 20-го армейских корпусов 3-й танковой армии, Советам удалось ворваться на передовые позиции указанных дивизий. На участке 183-й пд русские добились глубокого вклинения в нашу оборону. Возникла угроза прорыва.
Боевая группа была посажена на автомашины, переброшена по ведущему на юг от Гжатска шоссе на угрожаемый участок и передана в распоряжение командования 292-й пехотной дивизии. Следуя походным маршем по проселочным дорогам, разрозненные подразделения 2-го батальона достигли Силинки, где расположились на отдых. Личный состав находившейся там базы снабжения был использован для усиления батальона. Тыловые подразделения поспешно уходили в тыл. Зенитные части также готовились к отступлению. Ситуация осложнялась. Но боевая группа "Карст" была преисполнена решимости остановить противника. В лесном массиве возле Савенки были заняты оборонительные позиции фронтом на юг. Занимавший далее к востоку оборону 2-й батальон 131-го пехотного полка также вошел в состав боевой группы. Еще дальше к востоку имелся разрыв в обороне, за которым находились позиции 2-го батальона 351-го полка.
Примерно в 20.00 14 августа 1942 г. началась танковая атака противника на позиции 2-го батальона 7-го пехотного полка. Атака была отбита, противник понес большие потери.
Затем последовало еще несколько танковых атак, в которых основную линию обороны удавалось прорывать только отдельным танкам. Немногим имевшимся в наличии противотанковым средствам обороны не удалось подбить прорвавшиеся танки, и пехота была вынуждена вступать с ними в бой на ближних дистанциях. После неспокойной ночи 15 августа, в 6.15 Советы снова атаковали силами пехоты при поддержке танков. При энергичной поддержке артиллерии стало возможным отбить все атаки противника. Однако к западу от оборонительных позиций Советам удалось продвинуться на север к Безмено. Ведя наступление широким фронтом, они окружили 2-й батальон 7-го полка. Остальные подразделения боевой группы заняли круговую оборону на шоссе, надежно заблокировав его таким образом от дальнейшего продвижения противника.
17 августа шел ожесточенный бой вокруг деревни Силинки, в то время как 292-я пд отходила на север. К западу от шоссе, на участке 19-го пехотного полка противник прорвался к деревне Раповка. Одна рота 18-го танкового батальона поступила в распоряжение боевой группы "Карст" и оказывала поддержку пехоте.
Атака пикирующих бомбардировщиков Ju-87, проведенная ранним утром 18 августа на Холмино и прилегающие к нему лесные районы, несколько ослабила давление противника. Танковые части противника, сосредоточенные непосредственно к югу от Холмино, были потрепаны артиллерийским огнем. Разрыв к западу от боевой группы продолжал оставаться открытым. На восточном фланге стык обеспечивался 292-м резервным батальоном, также находившимся в составе боевой группы "Карст". Неоднократные попытки противника сосредоточить свои танковые силы срывались огнем артиллерии. Однако помешать Советам продвигать свою пехоту на западном участке через реку Ворю на север оказалось невозможным.
Ввод в сражение 82-го пехотного полка 20 августа и прибытие 282-го пехотного полка облегчило положение боевой группы. 24 августа стало возможным отбить массированную атаку противника на возвышенном участке местности. Однако дальше к западу противнику Удалось занять деревни Бекрино и Шатеша.