Это оказало на него определенное воздействие. Впервые он осознал, что ему надлежит всегда быть в центре событий. Держа в своих руках все средства сообщения – каковы бы они ни были, – он свободно мог поддерживать связь со всеми границами и посылать доверенных лиц для исправления положения в какой-нибудь удаленной области вместо того, чтобы ехать самому, как он это неоднократно проделывал в прошлом. И заканчивалось все это тем, что, победив в Ломбардии, он терпел поражение в Саксонии; отправившись в страну аваров, терял границу в Пиренеях.
Целеустремленный король франков немедленно загорелся этой идеей и начал строить планы, хотя и не совсем такие, какие можно было от него ожидать. Едва уяснив себе всю выгоду от персонального централизованного правления, он сразу же решил сосредоточить все в одном-единственном городе. В стране франков должен быть, так сказать, свой Рим.
В то время географическим центром его владений мог быть Серебряный город (Страсбург) или даже Женева. Но Шарлемань предпочел тишину и безмолвие в Аква-Гранум. Вероятно, его тянуло к горячим источникам и охотничьим угодьям; вероятно, ему не хотелось покидать родные долины Рейна и Мааса. Каковы бы ни были его соображения, нет никаких сомнений в том, что Шарлемань твердо решил основать свою столицу в Аква-Гранум. И последняя стала столицей под более привычным названием Ахен или Экс.
Для украшения своего города он попросил разрешения у папы Адриана вывезти из Равенны громоздкую статую Теодориха Великого. В королевских хрониках 794 года записано: "Король вернулся во дворец, называвшийся "Аква", и отпраздновал там Рождество Христово и Пасху".
Хроники повествуют также о том, что в тот год умерла королева Фастрада в Сент-Олбени в Майнце. Шарлемань не стал хоронить женщину, принесшую ему столько бед, в церкви Святого Арнульфа рядом с Хильдегардой. Эпитафия была написана новым другом короля, готом Теодульфом, и содержала только сухое восхваление. Во Франкском государстве вассалы Шарлеманя почувствовали облегчение от смерти сеющей раздор королевы.
Король франков никому никогда не позволял оказывать на себя чрезмерного влияния. Он женился на Лютгарде, бесхитростной женщине не старше Ротруды. Девушка, которая могла бы быть его любовницей, была тщательно вышколена Ангильбертом в духе королевского величия, и он же научил ее читать. Кроткая и ласковая, она нравилась Алкуину, который узрел в ней "женщину, преданную Богу".
Возможно, Лютгарда напоминала королю образ покорной Хильдегарды. И робкий характер Лютгарды сформировался на его родине. Именно поэтому казалось, что инстинкт Шарлеманя неудержимо влечет его к родным источникам.
В бурные годы с 792-го по 795-й он сражался не за то, чтобы завоевать новые владения, а за то, чтобы сохранить свое родное королевство франков, свое наследство, за которое нес ответственность. Он возобновил дружеские отношения со своими вассалами франками, игнорируя запросы "чужеземцев". Город Экс лежал в уединенной долине, полной воспоминаний о поющих менестрелях, родовых поместьях и охоте. Шарлемань благодарил Бога за то, что сохранил свое королевство. Однако пока ему не пришлось извлечь из этого какой-то пользы.
Он привел в движение те силы, которые должны будут вынудить его покинуть свое убежище в бассейне рек Рейна и Мааса. Во-первых, маркграфы пограничных областей вроде бы восстановили мир на границах. У саксов не было возможности связываться с аварами. А из самой страны аваров пришли такие удивительные вести, что казались почти невероятными.
Пипин со своими воинами-лангобардами пробился вперед к Дунаю. Войска баваров перешли реку по новым мостам для соединения с ними. Аварские князьки, оказавшие сопротивление, были уничтожены. Среди кочевников возникли распри, и они убили своего кагана. Арно из Зальцбурга привел своих священников и дал обет сделать то, что делали первые апостолы, – "сначала учить невежественных, а потом обращать их в истинную веру". Свирепые сербы и хорваты не давали покоя слабеющим аварам. Благодаря этой раздробленности Эрик из Фриуля переправил свое войско через Тису – куда не смог добраться Шарлемань – и вывел к вершинам, лежавшим за венгерской равниной. Славянский вождь указал Эрику путь к скрытому от посторонних глаз Кольцу.
Эрик пробился сквозь земляные курганы и бревенчатые стены Кольца и захватил сокровище аваров.
На 15 повозках, каждую из которых тянули четыре быка, Эрик вез в Экс это сокровище вместе с повиновением аваров Шарлеманю.
Ничто не могло бы взволновать христианский мир так, как эти новости. Алкуин, вне себя от счастья, восхвалял Эрика за "его силу и доблесть в битве с врагами имени Божьего". Алкуину казалось, что победа была одержана благодаря мудрости и могуществу его короля "Давида". "Несомненно, Христос поверг к ногам твоих солдат этих гуннов, издавна наводивших страх своей свирепостью и отвагой".
Гот Теодульф, поэт, восторженно писал: "Он пришел к Христу, этот гунн с заплетенными волосами. Он подчинился вере, он, кто был так дик и свиреп".
Неустрашимый Арно послал своих миссионеров вокруг "озера Балатон, за реку Рабу и даже к реке Драве в место ее соединения с Дунаем".
Верующим людям казалось, что в смирении и покорности самых опасных язычников не обошлось без руки Божьей.
В итоге Шарлемань обнаружил, что его приветствуют как победителя в той единственной войне, в которой он не принимал участия, и считают создателем "христианской армии", которую он годами безуспешно пытался сформировать.
Более того, сокровище аваров превзошло все ожидания. Старательный гном Эйнгард выразил свое изумление: "Никогда еще на людской памяти не доставалось франкам такой добычи в деньгах и драгоценностях. Во дворце кагана и в походных лагерях язычников после битвы нашли столько золота и серебра, что гунны, похоже, годами копили свои сокровища".
Безусловно, так оно и было. Подобно гуннам Аттилы, восточные кочевники собирали колосья после жатвы – драгоценные церковные сосуды и слитки золота и серебра, золото, которым платили выкуп, и огромные суммы денег, используемые для подкупа. И это продолжалось более двух столетий. Одна из повозок Эрика, к слову, была битком набита золотыми бокалами, персидской парчой, венецианскими шелками, расшитыми жемчугом, хрустальной посудой, оружием, украшенным драгоценными камнями, изумрудами и сапфирами с затейливой резьбой, никому не нужными коронами и скипетрами, легкими парчовыми драпировками.
Этот клад представил такие образцы искусства, которые и не снились Шарлеманю и его ювелирам и мастерам художественной работы по металлу в Эксе. Эти восточные изделия были выполнены с редким мастерством, что привлекло внимание Шарлеманя, и он велел своим мастеровым копировать стиль работы мастеров с Востока, если это возможно. Вот так сразу он получил великолепное убранство для своего нового собора.
Шарлемань щедро раздавал большую часть сокровищ, чего не случалось при жизни Фастрады. Сторонники Эрика и все те, кто доказал свою преданность, были щедро вознаграждены. Сокровища наполнили пустые сундуки церквей Шарлеманя и украсили алтари от Ратисбона до Тулузы. К радости Алкуина, сокровища переправили по воде в соборы Британии. Король Оффа приобрел меч, украшенный драгоценными камнями, и дружбу Шарлеманя.
К этому царственному дару Лютгарда добавила свои подарки. Епископ Павлин узнал из письма Алкуина, что "моя дочь во Христе, королева, нежная и любящая женщина, послала вам два золотых браслета с просьбой помолиться за нее".
Для Адриана, своего критика и заступника в храме Святого Петра, Шарлемань отложил наиболее достойные подарки из аварского наследия. Вскоре он узнал, что пожилой Адриан умер. Шарлемань оплакивал его, выразив свою скорбь в письме, которое послал новому папе, преемнику Адриана. Несмотря на разногласия в их необычных отношениях, блестящий Адриан и решительный король франков поддерживали друг друга. Без Адриана Риму предстояло измениться.
Одновременно Шарлемань лишился дружеского общения с Алкуином. Годы не позволяли уже школьному наставнику франков выдерживать бурную жизнь и веселье королевского двора. Он попросил позволения удалиться на покой в монастырь Святого Мартина в Туре, и король разрешил ему уехать, зная, что с Алкуином по-прежнему можно будет обмениваться письмами.
Проживая в недостроенном дворце в Эксе, расхаживая по немощеному двору или направляясь к боковой двери церкви Девы Марии, Шарлемань находил толпы людей, ждущих его появления. Когда он поднимался на маленькую галерею, внизу толпились люди из самых отдаленных уголков, чтобы обратиться к нему с просьбой или жалобой. Это были его новые подданные, христиане. Но кем в действительности был сам Шарлемань?
После тщательного обдумывания – его письмо показывает, что взвешено каждое слово, – он написал новому папе римскому: "С вашим благословенным предшественником я заключил договор о совместном духовном отцовстве… наш долг всегда и везде, с Божьей помощью, своими руками защищать церковь Христову от посягательств язычников и от разорения иноверцами и укрепить ее изнутри нашим признанием католической веры. Ваш долг, святой отец, помочь нам в нашей борьбе, воздев руки в молитве подобно Моисею так, чтобы… христианский народ мог всегда и везде одерживать победу над врагами святого имени Господа".
Это была большая ответственность, которую так обрисовал Шарлемань. В этом случае не требовалось взывать к королевской власти или к могуществу государства, а просто ставилась задача, которую следовало выполнить. Требовалось создать новое правление на западе Европы и осуществить предсказание Августина о рождении града Божьего.
Воплотить эту мечту в реальность было труднейшей задачей. За ее выполнение дикий король франков принялся со всей своей неиссякаемой энергией.
Глава 8
КОРОНА ИМПЕРИИ
Вначале Шарлемань обнаружил, что его духовенство не оказывает ему никакой помощи. Однако без мощной поддержки со стороны священников он не мог влиять на свой народ.
Предки франков ловко управлялись с топорами. Топоры с широким лезвием служили им хорошим подспорьем в битвах с врагами и при рубке леса. Подобно своим родственникам, данам и норвежцам, франки-первооткрыватели могли превратить лесную полосу в пригодное для пахоты поле и построить дом с дырой в крыше для выхода дыма и утрамбованным глиняным полом в период между весенним таянием снегов и осенними заморозками.
Естественно, они оседали на плодородных землях по берегам рек, удобных водных путей, снабжавших их рыбой, которую франки солили и сушили на зиму. С помощью топоров и тесаков они легко и быстро мастерили челны и рыбачьи лодки из высушенных шкур. На римских развалинах они разживались кирпичом, железными брусьями и, возможно, небольшим количеством свинцовых труб. Дом свободного поселянина предоставлял кров его живности: корове, свиньям, сторожевой собаке и, если он был состоятельным человеком, его лошади. Жена поселянина, если она была умной женщиной, могла украсить стены ткаными драпировками и дополнить кухонные горшки и вертела полотняными скатертями, а на кровать, вытесанную вручную, стелить полотняное постельное белье. Если муж обладал художественной жилкой, он вырез́ал на кроватных столбиках и спинках стульев узоры из крестов или свастик или образы святых с нимбами.
Будучи самообеспеченным, этот свободный поселянин предпочитал, чтобы его ферма не зависела от других и снабжалась собственной рекой и дубовой рощей; он также готов был пройти несколько лиг до соседней деревни со своим семейством, чтобы выпить эля на ярмарке, купить своей жене красивую застежку к накидке или сводить ее к причастию. Когда к власти пришел Шарлемань, типичный франк был на пути к превращению в фермера, а не воина, деревенского жителя, а не человека клана. Несмотря на это, он упорно цеплялся за свое неотъемлемое право выступать в суде, пить вволю и сохранять свою собственность для сыновей. Городская жизнь представлялась его независимой натуре добровольным заключением; он понятия не имел, что значит быть гражданином государства. Что касается Римской империи, франк считал ее легендой вроде подвигов Беовульфа, хотя эта цивилизация оставила следы, наподобие разрушенного акведука в Кельне, откуда можно было вывозить хороший строительный камень для нового монастыря горячо любимого святого Бонифация в Фульде.
Для сеньоров, фермеров и крепостных сырой и туманной страны франков церкви и монастыри стали средоточием изобретательства, науки и спасения души. Они сменили культ Вотана – хотя не полностью и не везде – в качестве мостика, ведущего к загробной жизни, которая, согласно прежним понятиям, переносилась в Валгаллу. Кроме того, так же как деревенский бейлиф (стражник) устанавливал законы для разрешения споров, так и деревенский священник лечил болезни прикосновением к священным реликвиям и, крестя детей, вкладывал в них души. В приходской школе сыновья лендлордов и простые миряне могли даже научиться работать по металлу – Эйнгард стал мастером этого дела в Фульде, – а также делать вино, писать письма или произносить нараспев "Отче наш". В таких городах, как Франкфурт (Франконовурд), с населением более 1000 жителей, в школе архиепископа смышленые ученики могли совершенствоваться в чтении и в способах изгнания бесов.
Слишком часто бывало так, что если какая-то церковь обладала полным текстом Библии, а это случалось довольно редко, то драгоценные переплетенные листки тщательно упаковывались в прекрасный кожаный переплет или переплет из полированного дерева, украшенный драгоценными камнями, Библия лежала в неприкосновенности на алтаре, перед ней благоговели, но ее не читали. Когда священник с выбритой макушкой громко читал псалом, он обычно повторял то, что помнил, а не то, что видел в переплетениях букв, складывающихся в слова. Что касается светских дворян, мало кто из них был способен написать свое имя. Сам Шарлемань до сих пор ставил большой крест после букв "К" и "Р". Герои войны не нуждались в образовании, и преуспевающий фермер в часы досуга предпочитал пить пиво или смотреть на танцующих девушек.
Было очевидно, что Шарлемань терпит поражение в своем стремлении реставрировать умы своих подданных. Кроме своих собственных детей, которых становилось все больше – к ним прибавились дочери Фастрады с соломенными волосами и Ротгейда от неизвестной матери, – и учеников вроде Эйнгарда, в дворцовой школе и Академии несколько юношей изучали загадки Евклида и искусство врачевания Гиппократа. В других местах немногие избранные, такие как Алкуин и Арно, проливали свет знаний в силу своей индивидуальности. Однако Шарлемань отказывался признать поражение.
Поскольку сам король не мог убедить массы, которые рассчитывали на его помощь и поддержку, он потребовал, чтобы это сделала церковь: "Проповедуйте или лишитесь своих бенефиций".
– Был один епископ, – рассказывал монах из монастыря Святого Галла, который, похоже, недолюбливал их, – имевший ковры в зале, и драпировки на стенах, и подушку на стуле, и роскошные пурпурные шелка на теле. Он ел вкуснейшие кушанья, которые его кондитеры и повара подносили ему на золотом блюде. Однажды самый верующий император Карл приказал всем епископам во всех своих владениях прочесть проповедь в нефах соборов в определенный день. В противном случае он грозился лишить их сана епископа. Так вот, этот вышеупомянутый епископ сильно встревожился, потому что ничего не знал, кроме обжорства, а также сильно испугался, что лишится своего праздного житья.
Поэтому после того, как в тот праздничный день был прочитан отрывок из Священного Писания, епископ взобрался на кафедру, словно собираясь прочесть проповедь толпившемуся народу, пораженному таким неслыханным доселе событием. Все стояли и таращили глаза, кроме одного рыжего бедняги, который набросил на голову накидку, потому что стеснялся своих рыжих волос. Когда епископ его увидел, то закричал привратнику: "Приведите ко мне вон того мужлана, накрывшего свою башку, вон там, рядом со входом в церковь!"
Привратник схватил бедного парня и поволок его наверх силой, так как тот вырывался, боясь, что страшный епископ наложит на него роковое наказание за стояние с покрытой головой в храме Бога. Но этот епископ, склонившись со своего насеста и то обращаясь к собравшимся, то крича на бедного парня, начал проповедовать: "Так его! Не дайте ему улизнуть! Хочешь не хочешь, деревенщина, тебе придется подойти! Нет, ближе!" Затем он сорвал с головы парня накидку и закричал собравшимся людям: "Смотрите-ка, мужлан-то рыжий!" С этими словами он поспешил к алтарю и совершил церковное богослужение или притворился, что совершил.
Когда император Карл, знавший об отсутствии у епископа знаний и таланта, услышал, как этот священник приложил все усилия, чтобы что-то сказать, подчиняясь приказу короля, он позволил ему сохранить свой сан.
В поисках средств для достижения своей цели король франков изобрел оригинальный способ помочь в деле образования. Когда из Константинополя прибыл новый орган, он велел разобрать его и скопировать, чтобы в его великих храмах "мехи из воловьих шкур дули в медные трубы с ревом грома и звоном кимвалов".
– Искренне пойте слова, славящие Господа, – требовал он от дворцового хора и сам присоединялся к певцам. – Ясно и четко переписывайте Евангелие, и пусть этим занимаются не праздные юнцы, а аккуратные опытные люди, – наставлял он писцов монастырского скриптория.
Тяжелые громоздкие Библии, может быть, редки и их мало, но Евангелия, и в особенности послания Павла, этого великого проповедника, были доступны всем. В Туре Алкуин ночами трудился вместе с переписчиками, чтобы распространить Евангелие по всем церквям королевских владений.
Предостережения и наставления Шарлеманя как бичом ударили по праздности, лени и мирским утехам в мужских и женских монастырях. (Разве у него самого не было подобных наклонностей?) Аббатам и аббатисам запрещалось держать охотничьих собак, ловчих птиц или циркачей. Ни одна аббатиса не могла писать или отправлять любовные письма. Ни один монах не мог стремиться к наживе и богатству.
Шарлемань признавал, что человеку свойственно грешить, но утопать в грехе подобает лишь дьяволу. Его вера твердо покоилась на основных принципах; он не понимал идей Платона, философских уловок и компромиссов.
– Проповедуйте, – обрушивался он на свое духовенство, – о том, как нечестивцы будут брошены в огонь чертям. Объявляйте, что праведники будут жить вечно во Христе.
Священнослужители оказались к этому неспособны. Они с трудом бормотали ненужные изречения, обрывки молитв, призывали к раскаянию. Многие из них были сыновьями светских вельмож и кормились за счет церкви. Их ограниченные умы не могли вместить в себя таинство жизни, неизмеримость божественной силы.
Осознав это, Шарлемань приказал начертать проповеди на всех церковных стенах и расписать их красками, чтобы прихожане видели багровые языки адского пламени и белое с золотом счастливое Царство Небесное.
И он сам проповедовал. Путешествуя от церкви к церкви, на базарных площадях и ярмарках, король нес слово Божье людям: "Верьте, и спасете душу. Вечное блаженство достигается не только одним трудом, хотя сам по себе труд нужен и полезен, но еще и верой". В дальнейшем ни один странствующий рыцарь не произносил евангельский текст с большей убежденностью и неистовством.