Священник поднял глаза на стоящих перед ним юношу и девушку, опустил глаза к раскрытой Библии. Он догадывался о том, что союз, который ему предстоит скрепить, - тайна от всего мира. Однако виду не подал - ибо за иным к нему и не обращались. Но это не имело никакого значения - эти двое припали к Господу, и он поддержал их в заветном желании. И потому не следовало противиться Его воле, а, напротив, следовало ее исполнить со всем возможным усердием и без ропота.
- Карл-Фридрих из рода Гогенцоллернов, сын Фридриха Вильгельма…
Принц стал еще более прямо, если вообще такое возможно. Пальцы его судорожно сжали руку Елизаветы, а глаза, не отрываясь, глядели в лицо старика пастора.
- Согласен ли ты взять в жены сию деву, стоящую передо мной и рядом с тобой? Согласен ли беречь ее, опекать и наставлять, как это положено мужу, защищать во всякий час дня и ночи, соблюдая обеты, которые дадите друг другу в этом святом месте?
- Да, отец, согласен. Я мечтаю об этом!
Священник, скупо улыбнувшись горячности Фридриха, кивнул и обернулся к цесаревне:
- Девица Анна из рода Орзель, сог…
- Нет, отец мой.
- Что "нет"? - священник опешил.
- Я не Анна Орзель.
"Похоже, шутка Анны удалась на славу - и мы оба попали в ее сети. Однако сочетаться тайным браком, назвавшись к тому же чужим именем, - это чистый фарс! Ох, графиня, втравили вы нас в историю…"
- Ты не Анна?! - воскликнул Фридрих.
- Нет, мой принц. - Цесаревна покачала головой. - Я Елизавета, дочь царя Петра, любящая вас всем сердцем Елизавета.
- Какая еще Елизавета? Та самая? Внебрачная дочь царя и портомои?
Цесаревна похолодела. "Да уж, Анна… Сумели вы повеселиться за наш счет. Но, клянусь, я, дочь Петра, вам этого не прощу!"
Взгляд Елизаветы стал тверже и холоднее.
- Да, я та самая дочь царя Петра и его жены Екатерины, которая имеет все права на российский престол и которую одни только напыщенные снобы из бедных, как церковные крысы, правящих домов рискуют называть незаконной и внебрачной!
Стоящий с раскрытой Библией в руках священник возблагодарил небо за то, что не успел заключить этот брак: дети великих домов Европы не могут, подобно простолюдинам, тайком повенчаться. Не могут и не должны… Тем более ежели назвались чужими именами… Тут и о браке-то речи быть не может!
Фридрих без сил опустился на пол и закрыл голову руками. Цесаревна присела и положила руку ему на плечо, но принц дернулся как от ожога.
- Пошла прочь! Ненавижу! Не смей меня трогать!
- Фридрих, что с вами?
- Все вы ничтожные лгуньи, отвратительные грязные твари! Батюшка строго наставлял меня - только Анна, только Анна… Предательница! Зачем ты назвалась ее именем?
Да, такие слова были куда привычнее. Они подействовали на Елизавету лучше всяких сахарных слов.
- Я никем не называлась и всегда была самой собой! - отчеканила она. - Если вы, юный глупец, изволили принять меня за кого-то другого, то это ваша вина! Моя совесть чиста!
- Твоя совесть не чиста! Она так же грязна, как совесть всех женщин и всякой женщины. Ты так же презренная, как вы все! Отныне никогда… Никто из вас…
Принц, спотыкаясь, бросился прочь из часовни, раз за разом повторяя: "Никогда… Больше ни одна…"
* * *
Как бы ни клялся Фридрих, но двадцати одного года женился-таки на Елизавете Христине Брауншвейгской. Злые языки, конечно, вскоре заметили, что брак этот заключен даже не по расчету, а именно по указке короля. Пруссия приобрела союзника - крошечное гордое Брауншвейгское княжество. Единственным достоинством этого союза были присоединенные земли княжества, на которых Пруссия, при необходимости, могла бы размещать свои войска или совершать маневры.
Елизавета, получив известие о монаршем бракосочетании, с удовольствием проговорила:
- Однако же взял в жены не кого-нибудь, Елизавету …
* * *
Неспокойный восемнадцатый век шумел войнами, дворцовыми переворотами, скандальными бракосочетаниями и открытиями. От событий, о которых мы уже рассказали, героев отделил не один десяток лет. Фридрих стал Фридрихом Вторым, королем Прусским, великим полководцем и великим стратегом. Елизавета, "привенчанная" и "незаконная" дочь царя Петра, взошла на российский престол. Монаршие депеши друг к другу были сухи и редки. Они касались самых высоких сторон жизни двух стран. Однако и Фридрих, и Елизавета все же помнили о весеннем Дрездене и тех клятвах, которыми обменялись в тиши дворцового парка.
Естественно, повзрослевшие монархи невероятно сильно изменились. Возмужали, выросли. Они привыкли держать собственную жизнь в своих руках. Между странами, конечно, не велось негласного соперничества, однако воспоминания о далекой Саксонии нет-нет, да и тревожили их покой.
Помнил Фридрих и о шумном, но уютном дворце курфюрста. Поэтому нет ничего удивительного, что он повелел выстроить для себя замок вдали от столицы. Он мечтал о месте, где можно было бы уединяться для работы или размышлений или просто ненадолго сбегать от изматывающее-неискренной жизни берлинского двора.
Давний друг короля, фон Кнобельсдорф, некогда отмеривавший рядом с Фридрихом шаги по плацу, был ранен в одном из бесконечных сражений. Рана оказалась несмертельной, но хромой фельдфебель не нужен ни одной армии. А вот архитектуре хромота была не помехой. И бывший фельдфебель Венцеслаус фон Кнобельсдорф стал личным архитектором короля Пруссии. Он отговорил Фридриха от возведения крепостных стен и башен, намекнул, что куда более достойным королевского покоя видится ему строение, подобное дворцам Петергофа, и в первую очередь дворцу Монплезир.
- Сей дворец сооружался под присмотром царя Петера, по его наброскам и указаниям. Как просвещенный монарх, царь повелел оборудовать его по последнему слову техники, сделать таким, чтобы жить в нем было приятно, спокойно, чтобы сей дворец был не витриною, а удобным жилищем для человека, все равно, монарх он или простой смертный.
Фридриху несколько претила мысль, что ему следует брать пример именно с русского монарха. Однако идея выстроить не крепость, а уютный дом нашла согласие в его душе. Кроме того, если уж и брать с кого-то пример, то, безусловно, лучше с царя Петра, чем, к примеру, с кого-то из Тюдоров или Виндзоров…
Через два года после начала строительства король поднялся по мраморным ступеням в небольшой, но изумительно уютный Сан-Суси. Несмотря на то что дворец сооружался по его наброскам, несмотря на то что раз в месяц, а то и чаще, Фридрих приезжал в Потсдам, дабы оценить, сколь точно выполняются его указания, готовый дворец оказался во сто крат прекраснее, чем даже самые смелые ожидания.
Пологие аллеи, лестница в несколько маршей, веерами раскрывающаяся в виноградник, цветники и фонтаны… Да, здесь будет не только прекрасно жить, здесь можно будет и найти упокоение.
Опираясь на трость, король прошел по верхней аллее сначала в одну сторону, потом в другую. Мир и покой царили вокруг, пели птицы, шелестела листва под легким ветерком. Да, это была не солнечная Саксония, да, вокруг лежала суровая Пруссия, но этот яркий день, дыхание юного лета, улыбающиеся пухлые купидоны…
- Пусть вон там, - король тростью указал на западный конец аллеи, - высадят тисы.
Фон Кнобельсдорф поклонился. Он видел, что король всем доволен, а мысль о темных и таинственных тисах пришла ему в голову только что.
- Будет исполнено!
- Проследи, Венцеслаус, чтобы деревья росли свободно, вот так, - король стал чертить концом трости по земле, - или вот так.
- Прошу прощения, мой король, но гармония может пострадать. Кроны этих деревьев очень темные, они могут закрыть изумительный вид, что открывается из Круглой библиотеки.
- Тогда высадите деревья и в восточном конце аллеи. Здесь я распоряжусь устроить свое упокоение…
Архитектор вздрогнул. Менее всего ему хотелось, чтобы его шедевр навевал королю мысли о смерти. Но Фридрих похлопал друга по плечу:
- Не бойтесь, дружище. Я не тороплюсь отойти в мир иной. Просто и после своей смерти я бы хотел оставаться здесь. Сан-Суси… Я назову его Сан-Суси - место без забот.
- Слушаюсь, ваше величество.
- Я всем доволен, друг мой. Здесь прекрасно. - Король повернулся и пошел по северной аллеи в сторону стоящей вдалеке кареты. - Да, и непременно под тисами должна пролегать тропинка. Так, чтобы о ней не догадывался никто.
- Будет исполнено, государь. Тропинки в тиши тисовых аллей…
Стоял июнь. В Санкт-Петербург пришли белые ночи. Елизавете не спалось. В такие ночи она нет-нет, да и возвращалась во все более далекие ноябрьские дни, когда стала царицей. Иногда ей белый камень стен в неверном полуночном свете казался стенами, занесенными снегом. И лишь бархатное тепло, льющееся из распахнутых окон, развеивало иллюзию.
Пополудни фельдъегерской почтой ей было доставлено весьма странное письмо. О нем она не рассказала ни Лестоку, ни Разумовскому. Это письмо словно прилетело из ее юности, из дней не радостных, но определенно менее отягощенных заботами, чем дни нынешние.
"Душа моя, несравненная греза! Каждый день, проведенный с тобою рядом, был для меня подлинным праздником. Каждый же час, проведенный вдали от тебя, сложился в века невыносимых страданий. Сколько раз корил я себя за те грязные слова, которые посмел произнести вслух в твоем присутствии, о лучшая из женщин! Сколько глупостей совершил, чтобы выдворить тебя из своего сердца. Но сияние твоих глаз, нежность твоих рук, сладость твоих губ навсегда остались в моей памяти.
Пусть нам не суждено пройти по жизни вместе, пусть навсегда разошлись наши пути, но прекрасная твоя душа навеки пребудет со мной.
Если ты хранишь в сердце хоть крошечную частичку чувств ко мне, прими же мое приглашение. Мой дворец Сан-Суси я мечтаю показать одной тебе. Клянусь, ни одна другая женщина никогда не переступит его порога! Жду и остаюсь навеки твоим, Фридрих".
- Что ты задумал, король Фридрих? - вслух проговорила Елизавета. - Неужели ты решил изменить своей любви к мужчинам, о которой не шепчутся во всех королевских дворах только ленивые? Желаешь еще как-то оскорбить меня? Ну так тебе сие теперь неуместно. Да и с рук, клянусь, уже не сойдет.
Конечно, немые степы кабинета не дали никакого ответа. Елизавета вспомнила графиню Анну, ныне уже упокоившуюся близ собственного супруга в невероятно далекой стране по ту сторону Атлантического океана.
- Подвела Аннушку любовь к неведомому… Всего-то десять годков повластвовала женой наместника… Ну да пусть ей земля будет пухом. Однако что же ответить королю прусскому?
Так ничего и не придумав, Елизавета отправилась в опочивальню, где изволил громко отдыхать ее супруг, граф Алексей Разумовский.
* * *
Должно быть, судьбе во что бы то ни стало нужно было устроить эту встречу. Не прошло и дюжины дней, как царица получила приглашение от португальского королевского дома. Российскому императорскому дому в прискорбием сообщали о смерти короля Жозе Второго.
- Не думаю, душенька, что тебе следует ехать, - задумчиво проговорил Алексей. - Даль несусветная. И все для того, чтобы цветы на могилку положить?
- Цветы и без меня найдется кому положить, как ты говоришь, на могилку. Посланники в Испании да Португалии у нас замечательные. Но вот выразить свое участие необходимо. Год траура для королевского дома - срок долгий. А вот ежели я не приеду или кого-нибудь низкого звания пошлю, вот это будет ошибкой, подлинным унижением чести и имени короля, какой он ни был тюфяк. Но честь моей страны… Для того я и стала царицей, чтобы никому не позволить ронять честь России. Распорядись, чтобы начали готовиться к отъезду.
Алексей молча кивнул. В словах Елизаветы было достаточно здравого смысла, хотя он очень не хотел отпускать ее в странствие через всю Европу в одиночестве. Но, увы, камергер граф Разумовский был не той фигурой, что достойна сопровождать царицу при нанесении столь непростого визита.
Расторопные слуги постарались от души. На третий день, едва взошло солнце, царский поезд миновал заставы Санкт-Петербурга. Романовы были в непосредственном родстве с половиной королевских и герцогских домов Европы. Что ж удивительного в том, что сначала поезд остановился в Митаве, потом почтил визитом княжество Польское, а после миновал границу Пруссии, двигаясь через Потсдам в Берлин?
Нет, конечно, ничего удивительного и в том, что у заставы прекрасного Потсдама к царскому поезду присоединился экипаж посланца короля Фридриха - таковы были неписаные каноны королевского гостеприимства. Повинуясь почтительным указаниям королевского посланника, Елизавета отправила весь поезд в Берлин, а сама в легкой коляске в сопровождении одной только камеристки направилась в Сан-Суси.
Стоял август. Зной наполнял, казалось, все вокруг. Колосья в поле клонились под тяжестью зерна, в садах спели фрукты, озера и речушки звали окунуться, освежиться после тяжелого пути.
- Парадиз, - пробормотала Елизавета, - чистый парадиз…
Да, на монарший взгляд все вокруг было райски прекрасно, ухожено и спокойно.
"Для чего ты меня позвал, старина Фриц?" Пока у Елизаветы не было ответа на этот вопрос. Но она понимала, вернее, чувствовала, что, приняв приглашение, поступила разумно.
Коляска въехала в густую тень и остановилась.
- Ну вот ты и приехала, Лизанька! - От дерева отделился силуэт.
Елизавета не сразу узнала Фридриха. Не было больше того стройного и сильного юноши, не было и того уверенного полководца, который присутствовал на торжестве ее коронации. Плечи Фридриха подались вперед, щеки чуть ввалились, он тяжко опирался на трость, которую уместнее всего было бы назвать палкой.
Однако голос оставался прежним, может, чуть слышнее была в нем хрипотца. Но все же это был голос принца Фридриха. Голос, который она не забыла за эти долгие годы.
- Ваше величество!
Елизавета присела в легком поклоне - пока не станет ясно, что происходит, лучше вести себя осторожно. Она услышала, как колеса ее экипажа прошуршали по гравию подъездной дорожки куда-то влево…
- Ну полно, друг мой, - укоризненно проговорил Фридрих. - Полно. Мы здесь вдвоем, никто нас не слышит, никто нас не видит. Мы хоть ненадолго можем стать теми пятнадцатилетними, какими встретились впервые.
Елизавета усмехнулась и показала глазами на трость в руках короля.
- Вот только не помню я, чтобы на балу курфюрста мы танцевали втроем…
- Душенька, это просто декорация. Если ты пожелаешь, я смогу и без нее обойтись…
Фридрих взял царицу под руку и повел по дорожке прочь из прохладной тисовой тени к солнечной открытой аллее. Фридрих опирался на трость, но все же чувствовалось, что она не очень нужна ему. Скорее, это некий маскарадный костюм, нежели непременная деталь жизни.
- Отчего, ваше величество, я должна чего-то желать?
- Посмотри, милая, вот и мой Монплезир… В чем-то на дворец твоего батюшки похож… Я назвал его Сан-Суси, и это мой дом. Только мой…
Елизавета не могла проговорить и слова. Ей, видавшей и изумительные творения Растрелли, и то, как они из почерканных картинок на плотном картоне превращаются в легкие, словно летящие строения, дворец Фридриха показался сказочным домом, где живется легко и радостно, где каждый день наполнен любовью и миром.
- Он прекрасен, Фридрих… Это настоящий сказочный дворец…
Король улыбнулся. Не так, как привык за годы - скупо и сдержанно, а широко, как в детстве.
- Да, это он и в самом деле из сказки. Я хочу, чтобы ты вошла в него первой.
Елизавета, пожав плечами, поднялась по мраморным ступеням и вошла в холл, вернее, приемную. Огромные французские окна открывались на обе стороны - и вниз, к лестнице, текущей по пологому зеленому склону, и вверх, к аккуратному английскому парку по обе стороны главного подъезда. Изящные стулья, легкие шторы, необыкновенной красоты резные деревянные панели, мозаичные полы.
- Да, это и впрямь дворец без забот…
- И еще без женщин, - Фридрих усмехнулся совсем невесело. - Ты, моя греза, единственная дама, которая увидела все это!
- Единственная? Неужто здесь не бывала твоя жена, Фриц? Кухарки и камеристки?
- Нет, здесь царит суровый солдатский дух…
- А, по-моему, здесь царит запустение и печаль.
- Да, они тут частные гости.
- Но отчего же, Фридрих? Отчего ты не впускаешь сюда женщин?
- Помнишь ли ты мою глупую клятву? Тогда, в ночи в часовне Валентина?
- Как такое забудешь, - теперь уже пришел черед Елизаветы невесело усмехаться.
Она шла вслед за Фридрихом по бесценным полам, переходила из одного залитого солнцем зала в другой и не могла налюбоваться дворцом короля.
- Глупости мне хватило почти на два десятка лет. Я отверг свою жену - женщину невеликих достоинств, это верно, но виноватую лишь в том, что ее отдали замуж родители исключительно из династических соображений. Я отверг женщин, которые меня любили или говорили что любили, хотя их вины передо мной не было вовсе никакой. И все из-за этой неумной мальчишеской клятвы. Долгие годы я ненавидел и тебя…
- Я знаю это, Фриц…
Елизавета опустилась на кушетку, затянутую темно-кремовым атласом. Фридрих сел напротив в кресло с высокой спинкой.
- Долгие годы я провел в сражениях, пытаясь утвердиться как непобедимый правитель… Как полководец, достойный своих великих предков. И лишь сейчас, дожив почти до сорока лет, понял, что украл у себя прекраснейшее, что могло быть в жизни человека. Семью, любовь, детей…
- Милый мой Фриц, тебе ли не знать, что правители не женятся по любви…
- Не женятся, да. Однако некоторым все-таки выпадает счастливый шанс - но они по глупости своей, по недомыслию, прислушиваются к любым голосам, кроме единственного по-настоящему умного и верного советчика - собственного сердца.
Елизавета невесело усмехнулась. "Да, мой король, ты и тут всецело прав. Счастлива же страна, повелитель которой может признать собственные ошибки… Пусть и через пару десятков лет…"
Фридрих словно подслушал ее мысли:
- Да, за эти годы я научился видеть свои ошибки, признавать, что совершил их, повинуясь чему угодно, только не голосу разума. То мною двигали соображения политической целесообразности, то воззрения отца относительно достойных и недостойных браков, то я пытался рассмотреть мир сквозь призму выгоды для казны… Невеселое это занятие - быть правителем…
Его собеседница лишь кивнула - ей не хотелось повторять, что она понимает короля лучше многих, если не лучше всех, это было ясно и так. Впрочем, Елизавета по-прежнему не понимала, зачем король зазвал ее сюда.
Фридрих замолчал, встал из кресла, подошел к окну и зачем-то раскрыл его. Потом задернул штору, которой тут же стал играть ветерок.
- Ты удивлена. Думаю, ты даже не могла представить, что когда-нибудь я скажу тебе такое… Но я должен был, просто обязан был тебе это сказать намного раньше. Хотя бы для того, чтобы ты знала, что здесь, в сердце Европы, есть у тебя союзник… Раз уж не видишь во мне никого, кроме короля Пруссии.
- Я чувствовала это всегда. - Елизавета встала и подошла к Фридриху, взяла его за руку и слегка сжала пальцы. - Не знала, но чувствовала. Однако благодарна, что услышала это от тебя самого.
Фридрих обернулся и за плечи обнял Елизавету:
- Мне следовало сказать тебе это много раньше…