Михаил перевел взгляд за окно. Никто, кроме него и комиссара, не знал, что через три дня поезд командарма вместе со всеми формированиями будет отправлен на Дон, чтобы выбить атамана Краснова. А лучше - уничтожить его и все его войско. Но комиссар, одобривший этот план, еще не вернулся из Петрограда. А он, Тухачевский, больше никому не доводил его ни в распоряжениях, ни просто в беседе. Да и с кем он может тут беседовать? С солдатней, право от лево не отличающей? Или с этими революционно устремленными недоучками, студентами, сбежавшими "в революцию" из-за лени?
"Нет вокруг никого, с кем я мог бы хоть словом перемолвиться спокойно. Вот, думал, что жена станет мне сочувствовать и помогать, но и она оказалась…"
Михаил махнул рукой и встал:
- Как бы то ни было, Мария, но теперь ты для меня не существуешь - в церкви нас не венчали, а революционный брак развода не требует. Ты свободна!
Он ожидал чего угодно, быть может, Марусиных слез, быть может, криков, но только не того, что увидел, - ее молчаливого кивка. Девушка встала, опять набросила на голову и плечи пушистый платок, старательно застегнула полушубок и, пройдя через салон-вагон, стала спускаться по крутым ступенькам…
"Что она затеяла? - паника затопила душу Тухачевского. - Куда она сейчас пойдет? Комиссара нет, но есть его жена. Они с Маней дружны… Жаловаться на меня собралась, мещанка?"
Михаил поспешил следом. Он уже представлял, что будет, когда его вновь призовут в реввоенсовет, вновь станут тыкать в лицо, но теперь уже обвинять станет его собственная жена, которая, конечно же, вывернет перед сочувствующей комиссаршей все грязное белье, обязательно вспомнит и тот давний разговор о высоких целях, которые он, Тухачевский, поставил перед собой когда-то и ради которых способен пойти на любой компромисс.
Он ступил на верхнюю ступеньку, огляделся по сторонам. В неверном станционном свете далеких желтых фонарей не было ни души. Лишь между путями шел прочь от салон-вагона солдат в длинной шинели. Поблескивал примкнутый к винтовке штык, вровень в дулом качалось в такт шагам навершие буденовки.
"Да где же она?"
Михаил спустился на одну ступеньку, потом еще на одну. Студеный ветер мигом выдул из кителя остатки тепла. Тухачевский поежился. Куда идти теперь, где искать эту дурочку? Как защищаться от нее?
В тот самый миг, когда Тухачевский ступил на щебенку между путями, он получил ответ на все свои вопросы. Из-за салон-вагона прозвучал одинокий выстрел.
"Револьвер?"
Тухачевский бросился на звук и увидел, как на рельсы оседает Марусино тело, а в ее руке зажат тот самый, подаренный на свадьбу револьвер. Тот, что всегда должен был быть при ней.
"Ну что ж, - с немалой долей облегчения подумал Михаил. - Наказ реввоенсовета выполнен: я разобрался с женой. И быстрее, чем за три дня…"
Ивонна де Голль. Мой любимый маршал
Издалека доносился гул бомбежки, бомбы падали, по-видимому, все ближе и ближе к побережью. Впрочем, к налетам здесь уже давно привыкли, и Ивонна, научившаяся отличать по звуку различные самолеты и орудия, а также приблизительно определять, куда полетит снаряд, быстрым почерком писала письмо, не обращая внимания на усиливающийся шум за окном.
"Дорогой Шарль, нам с детьми предстоит опасная дорога, и тебе ли не знать, насколько опасная. Не подумай, что я боюсь или сомневаюсь, ехать или нет. Я полна решимости, и самое заветное мое желание - встретиться наконец с тобой. Вчера разбомбили пароход, на который мы опоздали, и я окончательно уверилась, что судьба существует и что с нами случится только то, что должно случиться и что уготовано именно нам.
И если ты получишь это письмо, это тоже будет судьба. Потому что если я доеду до Лондона, я не покажу его тебе. А если не доеду и упокоюсь на дне Ла-Манша - посмотрим, какой долгий путь проделает оно, прежде чем попасть к тебе в руки.
Я хочу сказать тебе, что твое место в моем сердце не мог занять ни один мужчина. Оно было полностью твоим с той минуты, как мы познакомились. Привычка же и дружба наши с тобой, которые появились с годами, еще более укрепили мою любовь к тебе.
Я знаю, ты всегда опасался, что я разлюблю тебя. Видит Бог, никакой причины для этого не было, но и в самом твоем опасении есть нежность. Не сомневайся. Равного тебе нет. Читай в душе и сердце моем. Я открываю их перед тобой, как всегда, чистосердечно, может быть, в мою последнюю ночь. И ты не можешь этого не понять и не почувствовать.
Очень тебя люблю. Когда мы от всей души любим, бываем жестоки. Прости же меня, если невольно когда-то причинила боль. В свое время я потеряла голову от любви к тебе. Но смогла ли стать настоящим другом, надежным всегда и везде?
Я еще хотела сказать тебе, что ты великий человек. Зачастую неудача подвигает нас на усилия, которых мы никогда бы не стали прикладывать, сложись все благополучно, и мы достигаем куда большего, чем намеревались, хотя, возможно, и не совсем того, чего желали. Я думаю, я верю, я знаю, что твои усилия увенчаются успехом, мы прогоним врагов с нашей земли, а потом, переведя дыхание и утерев пот, скажем: "Иначе и быть не могло!"
Мы все идем навстречу своей судьбе и боремся с судьбой. А значит, ждет нас победа. Единственно возможная. Другого пути для нас теперь нет.
Где-то далеко борются и русские солдаты. Может быть, оттуда в скором времени придет к тебе помощь. Может быть, ты сможешь со временем им помочь. Подумать только, в глуши, в непроходимых топях, вдали от цивилизованного европейского мира мы видим примеры такой стойкости и настоящего героизма… И я всей душой желаю вам и им большого успеха, а нам всем, кто ждет вас, - поскорее обнять своих любимых.
Нашей обманутой и растерзанной стране нужно выжить. Все остальное - проза. Кто сможет нам помочь с оружием в руках? Польша не представляет собой ничего, да к тому же она ведет двойную игру. У Англии есть флот, но нет армии. Ее авиация отстает. Поэтому мы не имеем никакой возможности отказываться от помощи русских, какой бы ужас нам ни внушал их режим.
Уверена, что у тебя много трудностей в Англии, ты должен преодолеть множество препятствий на своем пути, интриг и обмана… Кто знает, каково истинное лицо нашего дорогого союзника и каковы его реальные интересы. Все же не будем предаваться унынию и тоске, а с верой и уверенностью взглянем в будущее. Помнишь, как ты сказал и все мы с замиранием сердца слушали тебя: "Франция проиграла сражение, но она не проиграла войну! Настанет день, когда Франция вернет свободу и величие…" И мы все, как ты и призывал, объединились вокруг тебя во имя действия, самопожертвования и надежды.
Ты не мог сделать другой выбор, и я восхищаюсь тобой. Когда Франция лежала в руинах, когда всех охватило разочарование, неверие и страх, ты один оказался способным сплотить мужественных, не опустивших руки солдат и уйти с ними, чтобы продолжить борьбу. Тебя ждет победа и великое будущее! Ты покроешь себя немеркнущей воинской славой, а благодарности тебе будут возноситься в веках.
Есть много доброго, что необходимо совершить на этом свете. Ты посвятил жизнь борьбе с самым страшным врагом, которого только знает человечество. Это ли не истинное благородство? К тебе сейчас устремлены взгляды всех тех, кого терзают и убивают во Франции. Ты - наша светлая надежда, ты - наша жизнь.
Такого мужчину, как ты, я всегда искала, надеясь, что рано или поздно появится тот единственный, который станет для меня самым важным и нужным.
Я вспоминаю твои светящиеся глаза, твои слова, твой запах… Помнишь, сколько светлых дней мы провели с тобой? Как радовались и веселились на нашей свадьбе? Как ты мечтал о ребенке? Я была так счастлива, когда ты обрадовался известию о дочери… Твоя радость стала для меня вдвойне отрадной. Помнишь, чтобы спеть нашей девочке колыбельную собственного сочинения, ты вырывался с военных маневров домой хотя бы на одну ночь?
А помнишь ли ты наше венчание? Звон колоколов, радостные выкрики друзей и потом танцы до упаду… У меня голова кружилась от волнения, пламени свечей, в голове стоял настоящий туман, а ты был такой красивый в своем военном мундире, и твои родители с такой любовью, так ободряюще смотрели на меня, что я сразу почувствовала себя их родной дочерью… А потом все сливается в одном полном счастья круговороте, и всплывает в памяти только твоя крепкая рука, на которую я опиралась, сияющие глаза гостей, поздравления, прекрасная лепнина в храме, добрый старый священник, который напутствовал нас… А еще цветы. Море цветов.
Наша комната в старом доме. Большой камин. В нем потрескивает огонь, а я сижу возле этого огня, вяжу крошечные носочки для нашего первенца, набросив поверх домашнего платья шаль, и жду тебя.
Подлинная любовь не возникает только оттого, что человек решил кого-то любить. Ты любишь просто потому, что любишь. Любить из-за того, что ты так решил, - невозможно. Возможно более или менее успешно делать вид, притворяться некоторое время, но приказать сердцу невозможно, как бы мы ни пытались это сделать. Чем больше мы пытаемся приказать ему, тем неохотнее оно нас слушает.
Никакие возможные недостатки не могут отвратить наше сердце от избранника или избранницы, никакие уговоры и клятвы не способны сломить упорство сердца, которое нашло того самого, единственного.
Подлинное чувство может одарить мир вокруг самыми яркими красками, превратить человека, еще вчера совершенно постороннего, в того самого, без которого весь мир - пустыня…
А рождение детей - по-настоящему великое событие. В них находим мы продолжение себя, быть может, более совершенное. Мы отдаем им все, что знаем, чему уже научились и чему будем учиться всю жизнь, в них мы обретаем новый смысл своей жизни.
В тебе одном сосредоточен для меня весь огромный мир. Любое прикосновение к тебе приносит огромное счастье, любой разговор - огромную радость, а миг, когда ты ощущаешь ответное чувство, запоминается как самый яркий - навсегда. Любовь возносит тебя над миром, словно ты получаешь крылья и можешь парить в свободной вышине - рука об руку с ангелами.
Ты не просто мой возлюбленный, ты друг, по-настоящему близкий человек. Человек, с которым можно разделить каждый день жизни и все дни до самого последнего, подлинный спутник и в горе и в радости.
Живу надеждой на встречу. Взглянем друг другу в глаза и вместе станем строить заново свой разрушенный дом - и наше погубленное имение, и нашу Францию.
Целую тебя и обнимаю тебя, моя любовь, мой возлюбленный маршал.
Твоя Ивонна".
Ева Браун. Мой фюрер
Утро началось как всегда - с чашки кофе и беседы с Генрихом Гофманом о новых тенденциях и именах в искусстве фотографии. Потом пришла пора выдачи заказов клиентам - это время Ева любила больше всего. Пошутить и посмеяться с самыми разными людьми - что может быть лучше? К тому же в ее работе есть неоспоримый плюс: можно завести бесчисленное множество знакомств, и не только с нужными и важными людьми, но и с молодыми неженатыми красавцами. Ей уже семнадцать - пора, пора подумать о семье…
Ближе к обеденному часу Ева стояла на стремянке, разбирая фотографии. Высокая и спортивная, она легко дотягивалась до самых верхних полок. Случайно взглянув вниз, она вдруг заметила, что незнакомец со смешными усиками и большой фетровой шляпой в руках, беседовавший с Гофманом на диване в углу, не отрывает взгляда от ее ног. Ева хмыкнула про себя - своими ногами она гордилась! - клиент есть клиент, разве откажешь ему в невинном удовольствии.
- Познакомься с господином Вольфом, Ева, - обратился к ней Гофман, когда она спустилась вниз. - А это наша очаровательная фройлейн Браун, моя ассистентка и по совместительству фотомодель. Будь любезна, Ева, сходи за пивом и паштетом.
- Конечно, господин Гофман.
Девушка кивнула гостю и улыбнулась. Она ждала, что господин Вольф сейчас скажет что-то вроде "у вас очень привлекательная ассистентка", но он ничего такого не сказал и даже руку ей пожал с самым равнодушным видом.
Еву пригласили присоединиться к застолью. Она съела бутерброд, из вежливости немного выпила. Вольф не сводил с девушки глаз, засыпал комплиментами и захватывающе, остроумно рассказывал о последнем спектакле.
- Кто этот человек? - спросила она вечером хозяина ателье.
Тот изумленно воззрился на нее. Лицо его выражало полнейшее недоумение.
- Что значит - кто, малышка? Я думал, ты узнала его и знакомство тебе польстит!
Ева ничего не понимала.
- Это же Адольф Гитлер, глупенькая! Он мой старый товарищ и клиент, Вольф - его партийный псевдоним. Не знал, что ты так далека от общественной жизни… Все газеты только о нем и кричат!
Ева немного обиделась, но промолчала. Конечно, она слышала об этом скандальном политике и даже пару раз слышала его речи. Но чтобы вот так просто… здесь, на работе… познакомиться с ним! Об этом нельзя было даже помыслить! Неудивительно, что она его не узнала!
- Я покажу тебе альбомы, - сказал Гофман. - Думаю, тебе будет интересно.
Еще бы! Конечно, ей было интересно! На следующий день - к счастью, было мало клиентов - она несколько часов провела, листая эти альбомы и внимательно рассматривая каждую фотографию: "Гитлер в партийной униформе", "Гитлер в окружении штурмовиков", "Гитлер посреди ликующей толпы", "Гитлер на фоне знамен со свастикой"… Какая интересная жизнь, какие занятные люди вокруг него!
К концу дня она уже была влюблена по уши.
* * *
История имела романтическое продолжение.
Они встречались очень часто, ходили в кино, на прогулки в парк. Адольф дарил Еве вестерны своего любимого Карла Мая, и она жадно прочитывала их и тоже их полюбила - потому что их обожал он.
Адольф вел себя более чем по-джентльменски, в галантности ему не было равных. Он не позволял себе пошлостей и двусмысленностей, целовал ей руки и предугадывал любое ее желание. Очарованная Ева изнывала от желания стать ближе к нему, ощутить вкус его поцелуя, но ни о какой физической близости речи не шло, и она терзалась сомнениями: так ли уж нравится она ему?
- Женщина способна любить глубже, чем мужчина, - говорил он ей, и Ева, замирая от восторга - он признавал глубину чувств женщины, - могла полночи проплакать, уверенная, что так он намекает на свою нелюбовь к ней.
Но на следующей прогулке он говорил, что браки, берущие свое начало от плотских ощущений, обычно неустойчивы и в ней загоралась надежда: он хочет, чтобы она стала его женой и потому не торопится!
Ева очень хотела любить - и вот наконец нашелся тот, кого она могла не просто любить, а обожать. Боготворить. Она мечтала отдать ему всю себя, без остатка. Потрясенная и польщенная тем, что на нее обратил внимание такой известный человек, она не замечала ни его нервных срывов, ни экстравагантных поступков, которые в другом человеке могли бы ее напугать. Ее не отталкивали даже его заявления о том, что умный мужчина всегда должен выбирать примитивную и глупую женщину, она все равно слушала его открыв в восхищении рот, а уж на внешность возлюбленного она тем более внимания не обращала. А он был весьма и весьма далек от совершенства: мускулист, но склонен к полноте, имел впалую грудь, сутулился, был кособок и имел большие, не соразмерные с ростом ступни. Лицо его, которое могло показаться даже отталкивающим, для влюбленной девушки было самым прекрасным в мире: неприятные маленькие глаза, крупный нос, квадратные усики и желто-коричневые зубы.
- Он обладает просто-таки животным магнетизмом! - захлебываясь словами, делилась Ева с Ильзе, старшей сестрой. - От него невозможно отвести взгляда! Он так говорит! Он гений! Честное слово, гений! Он настоящий вождь нации…
Ильзе насмешливо крутила пальцем у виска, мол, что поделаешь, младшая сестренка влюбилась, куда деваться…
Ева всегда хорошо одевалась, а теперь стала уделять своей внешности особое внимание: надевала только облегающие платья и свитеры или короткие, до колен, юбки и легкие блузки - и обязательно самые модные. Она часами крутилась у зеркала, поворачиваясь то так, то этак и вызывая неодобрение сестры.
- Он лидер нацистов, Ева, - говорила Ильзе, которой эта странная связь нравилась все меньше и меньше. - А еще он почему-то твердо убежден, что знает все на свете и несет людям абсолютную истину. Ни папа, ни мама не одобрят твой выбор.
- Подумаешь, - отмахивалась Ева, придирчиво выбиравшая помаду или заколку. - Главное, что я люблю его и нам хорошо вместе.
- А замужество? Тебе ведь нужно будет выйти замуж. Родители ни за что не позволят тебе венчаться с Адольфом.
- Это все равно, - раздраженно огрызалась младшая сестра. - Им придется позволить мне это!
- Да и он, по-моему, вовсе не горит желанием жениться на тебе… - все-таки добавляла колко старшая.