Как же влияла на Лихачева "барская любовь"? В 1986 году ему было присвоено звание Героя Социалистического Труда. Награда эта никоим образом не "приручила" Лихачева, он по-прежнему считал своим долгом быть в гуще самых острых событий. Весной 1988 года перед Владимирской церковью, как раз там, куда выходили окна квартиры его сурового деда и где Лихачев играл еще мальчиком, начались бурные события. Много дней без перерыва там происходил несанкционированный митинг. Официальный повод - защита исторического дома Дельвига, который власти хотели снести при строительстве станции метро "Достоевская" (мог ли представить себе такую ситуацию Достоевский?). Но на самом деле - это был митинг неповиновения, неподчинения государству, его опостылевшим законам и действиям. Известно было, что Лихачев выразил поддержку демонстрантам. И это еще больше вдохновляло их. Власти, однако, вовсе не думали поощрять подобное своеволие. Обещания свободы, "гласности", брошенные в народ Горбачевым, вовсе не предполагали столь непредсказуемых для власти последствий. Карательную машину никто не отменял - и она заработала. Участники той демонстрации вспоминают, что их участь могла бы быть печальной - и всех спасло лишь личное обращение Лихачева к Горбачеву в их защиту. Горбачев его послушался. Демонстрантов выпустили из кутузки. Дом Дельвига сохранили. Это было победой.
Нужно отметить, правда, что выступления те шли под знаком защиты города, его истории и культуры, что несколько облегчало задачу Лихачеву. Против "защиты культуры" властям трудно было возразить. Также под покровительством Лихачева успехом закончилась демонстрация в защиту гостиницы "Англетер", которой тоже грозила опасность. Таким образом, все больше укреплялся статус Лихачева - главного защитника справедливости перед властями, и он становится популярен и среди бунтующей молодежи - как в свое время Достоевский или Некрасов.
В 1989 году Лихачев согласился баллотироваться в Верховный Совет СССР и на волне огромной своей популярности был избран. На него возлагали очень большие, часто нереальные надежды: "Ну, раз уж Лихачев в Верховном Совете - начнется справедливая жизнь!"
Теперь, когда он ехал на сессию, у его вагона каждый раз собиралась толпа просителей - с просьбами, которые мог решить "только Лихачев". И многие просьбы действительно были "по его теме", и он их старался решить. Нагрузка его еще больше увеличилась. Смеясь, он рассказывал, как однажды вышел из душа голый и вдруг увидел в номере незнакомого человека, который как-то пробрался к нему "с неотложной просьбой". Годы работы Первого съезда народных депутатов было временем огромных надежд. Еще бы - там оказалось столько любимых, уважаемых всеми людей - Михаил Ульянов, Кирилл Лавров, Олег Басилашвили, Ролан Быков, Сергей Залыгин, Виктор Астафьев, Дмитрий Лихачев!
Олег Басилашвили вспоминает:
"Дмитрия Сергеевича необычайно ценили те люди, которых мы называем демократами первой волны… На Съезде народных депутатов возникали ситуации, когда необходимо было чье-то слово, которое перевесило бы демагогию наших оппонентов, коммунистов. Мы всегда пытались прибегать к поддержке Дмитрия Сергеевича и знали, что он никогда не откажет. Этот человек, уже очень немолодой, безотказно приходил на различные совещания, съезды. Откладывал в сторону свои научные дела. Им руководило российское, интеллигентное сознание долга".
Лихачев, в отличие от многих уважаемых людей, которые считали свою партийность делом неприятным, но необходимым, никогда в коммунистической партии не был, и даже ни разу не был приглашен в нее вступить, и тем более в нее не просился - что вполне ясно показывает отношение власти к нему и его к власти. Поэтому и в Верховном Совете он оказался в оппозиции, которая в те годы была необычайно велика и, казалось, сильна (такого больше не повторилось). И он всегда голосовал с демократами по всем вопросам. Но главной его темой была русская культура, и больше всего он говорил о ней - и на Первом, и на Втором съездах народных депутатов. "Культура, - повторял он, - это то, что в значительной мере оправдывает перед Богом существование народа и нации". В своих выступлениях - и с трибуны съезда, и на разных приуроченных к съезду комиссиях, и на сессиях Академии наук, и в Фонде культуры он говорил о самом для него важном, причем не в общих словах, а конкретно: об опасностях, грозящих Невскому проспекту, Соловецкому кремлю, подмосковным усадьбам Шахматово и Мураново, о судьбе церкви Спас-Нередица в Новгороде, о Воронцовском дворце в Алупке, о парках Петергофа, Пушкина, Гатчины, Павловска, Выборга - и о Байкале.
Огромная энергия потребовалась, чтобы пробить важные для него публикации, которые иначе не вышли бы: в "Литпамятниках" - мемуары "монархиста" Александра Бенуа, "Жития византийских святых", в Гослите - "Доктор Живаго". При всей его усталости, он понимал: уйди он с общественной арены - и никто его не заменит.
Тот Верховный Совет был уникальным собранием. Там смогли встретиться выдающиеся люди, которые иначе, в силу чрезвычайной занятости, могли бы и не пересечься - а тут они оказались рядом и попытались вместе что-то сделать… или хотя бы заявить о симпатии и уважении друг к другу. А это так важно для жизни! Пишущие люди очень одиноки, и столь разные персонажи, как Дмитрий Лихачев и Виктор Астафьев, иначе могли бы и не встретиться. А тут - встретились!
Астафьев написал: "…Дмитрий Сергеевич поздоровался со мною и было прошел мимо, но вернулся, подхватил меня под руку и заговорил: "Что, Виктор Петрович, гнусная погода? И на душе паршиво, устали от этой говорильни? Устали от толчеи, устали от гама, от дури и хитрости людской?" Я кивнул головой, подтверждая догадки академика. Он повернул меня назад и прогулял по двору Кремля, говоря о том, что в России бывало хуже и страшней, что не стоит падать духом… В заключение академик начал настойчиво дарить мне варежки, толстовязаные, из овечьей шерсти, чем окончательно растрогал меня. Варежки, догадался я, связала ему дочь, с которой случилось несчастье, - и от дара такого сердечного и бесценного отказался".
В эту "говорильню" Верховного Совета, в которой опытные аппаратчики уже явно начинали переигрывать хороших людей, Лихачев вносил дух добросердечия, искренности, правильной речи… и для многих делегатов тех лет (у того же Астафьева) то были единственные добрые впечатления.
Всё шло вразнос. Начиная с власти. Горбачев пришел как любимец всего народа - его любила и интеллигенция, и толпа. Часто повторяли по телевидению такой эпизод: он - симпатичный, улыбчивый, так не похожий на прежних угрюмых вождей, стоит перед толпой, и из нее несутся восторженные крики: "Ближе! Ближе подойдите!" Горбачев делает шаг, другой. "Еще ближе!" - "Так куда ж ближе!" - простодушно, обаятельно улыбается Горбачев. Было время счастья, обоюдных надежд, бесстрашного хождения Горбачева в народ… Неслучайно офицеры его личной охраны оставили о Горбачеве неприязненные воспоминания: пренебрегал их работой! Вот Брежнев - тот охрану понимал, как к родным относился. Поэтому и просидел так долго. А Горбачев - тот охрану не понимал! И она ему отомстила.
Вячеслав Всеволодович Иванов в своих воспоминаниях пишет, что Лихачев не скрывал своей близости с Горбачевыми, рассказывал о посещении их семьи. На вопрос Иванова, что же все-таки за человек Горбачев, Дмитрий Сергеевич, задумавшись, ответил вдруг весьма неожиданно: "Очень одинокий!"
Не имеющий, в отличие от других вождей, глубоких корней в партийной номенклатуре, он так и не сошелся близко ни с кем, никому не доверился. При его простодушной внешности, он был человек очень осторожный и из верхов никого к себе не приблизил: "Этот тянет назад!.. А этот - наоборот, лишь бы ему вперед, не разбирая дороги!" Так что своей "партийной гвардии" он не создал, большинство партийцев, даже вначале поддержавшие его, сочли его путь неразумным и разрушительным, прежде всего из-за потери партией власти. Военные, конечно, ненавидели его за разрядку, за разрушение в процессе разоружения всей армейской "матчасти", в том числе и материального обеспечения. Неглупые люди из генералитета говорили ему, что Америка, наоборот, как-то не спешит разоружаться, в отличие от России. Но Горбачев был упоен международным успехом, любовью всего мира к Горби, уничтожившим "империю зла", да и вообще империю как таковую. Наша интеллигенция (на 90 процентов техническая), так горячо поддерживающая действия Горбачева против реакционного военно-промышленного комплекса, вдруг с удивлением обнаружила, что с уничтожением ВПК исчезли и их любимые НИИ, в которых было так уютно жить и смело критиковать. К тому же исчезли продукты, началась унизительная охота за "наборами".
Простой народ перешел от любви к ненависти после введения Горбачевым антиалкогольных реформ. Порыв Горбачева, не дружившего с алкоголем, в отличие, скажем, от Брежнева, был по сути правильным: пьянство стало кошмаром. Любой рабочий день - на заводе, в НИИ, даже в поликлинике (спирт доступный!) кончался пьянкой. Было такое ощущение, что трезвым домой вообще никто не приходил! Я помню вечерний Невский, усыпанный телами. Кто не добирался домой, ночевали в вытрезвителе, а утром опохмелялись, и по новой. Алкогольная реформа, ограничения и талоны привели к еще большему, протестному пьянству и потере рабочего времени в унизительных очередях. Выиграли от нее только пьяницы: благодаря прежним тесным связям с продавщицам и они сделались "бутлегерами", прямо как в Америке, и вес их в обществе значительно возрос. Интеллигенция разочаровалась в вожде: "Но зачем же вырубать виноградники?.. Такой же головотяп, как и все они!"
Разочаровался в своих действиях и сам Горбачев: свободой воспользовались "возмутители спокойствия"! Пора осадить! И после кровавых избиений людей в Вильнюсе и Тбилиси звезда Горбачева закатилась. Зато взлетел рейтинг Анатолия Собчака, первого мэра Ленинграда, блестяще разоблачившего "роль партии" в тбилисских событиях.
И "охрана" почувствовала "свой момент"! Как учил их вождь: сегодня рано, завтра - поздно… Пора!
И - произошел путч. И многие вышли на защиту свободы, на защиту появившегося у людей чувства собственного достоинства - но отнюдь уже не в защиту Горбачева. Да и позиция его, степень его осведомленности трактовались по-разному - вряд ли он уже "настолько не знал"! Было мнение, что это он сам попросил войска "осадить народ", как в Вильнюсе и Тбилиси.
Так что люди вышли на улицы не "за него". За себя! Позиция Лихачева в эти дни, в отличие от позиции того же Горбачева, была активной и вполне определенной. Как только он узнал про путч, сразу же попросил дочь Милу звонить в Смольный, рассчитывая, что там должен же быть какой-то дежурный. В те роковые дни, когда танки двигались в Москве на Дом правительства, где был со своими сторонниками Борис Ельцин, а также, по слухам, двигались и на Ленинград, - Лихачев решил выступить перед горожанами с речью, направленной против путча и путчистов. Единственное, что он просил для себя: выступать не на улице - могут не услышать - а желательно в помещении. Но когда с ним связались, оказалось, что надо выступить именно на открытом воздухе, на Дворцовой площади, куда стекались горожане. И он, не щадя здоровья, невзирая на возраст, приехал туда и, стоя рядом с Собчаком, сказал речь - и был прекрасно услышан. И если кто-то раньше сомневался, сомневаться перестал: "Лихачев с нами!"
Мы победили. А Горбачев - проиграл. Помню его на экране, спускающегося с трапа самолета - растерянного, потерявшего весь кураж, в какой-то домашней курточке…
На трибуну взошел Ельцин - прямо с брони знаменитого танка. Подводя итоги своей работы с Лихачевым, Горбачев написал для сборника воспоминаний "Дмитрий Лихачев и его эпоха":
"…Не буду лукавить, не всегда наши отношения были безоблачными. В какие-то моменты, особенно сложные для судеб России, возникали размолвки, появилось взаимное недопонимание. Но и прежде, и сейчас я считал и считаю, что заслуги Дмитрия Сергеевича перед российской культурой чрезвычайно высоки. Вклад его был по достоинству оценен современниками и, я уверен, не будет забыт потомками".
Так что же это за "взаимное недопонимание", которое не захотел расшифровывать Горбачев? Лихачев порой совершал поступки весьма резкие, какие от этого "почтенного старца" трудно и ожидать. Чему-то он научился и у Ивана Грозного, изучением характера которого так тщательно занимался…
Когда Ельцин "аннулировал" Советский Союз, проведя в Беловежской Пуще совещание глав республик, заявивших о выходе из Союза, а значит, и о его конце, оставшийся "ни при чем" Горбачев горячо надеялся на поддержку своих соратников, и в том числе, конечно, интеллигентнейшего Лихачева, с которым они столько сделали славных дел и которому наверняка морально чужды подобного рода "закулисные перевороты"… Ждал поддержки, письма. Кто, как не Лихачев, главный блюститель чести в стране, должен выступить? Ведь выступил же он против путча!.. а тут разве не путч? Ведь недавно совсем большинство граждан СССР выступили на свободном референдуме с поддержкой Союза!.. И где же, как узнал с возмущением Горбачев, находился Лихачев в то время, когда законного президента фактически свергли? В приемной Ельцина. Он просидел терпеливо несколько часов, чтобы тот его принял! Зачем?! Как оказалось - чтобы срочно переименовать Советский фонд культуры… в Российский фонд культуры! Да - Лихачев порой бывал решителен, сообразителен и стремителен. И с точки зрения главного его дела - абсолютно прав. После исчезновения Советского Союза терял официальный статус и Советский фонд культуры, и его можно было растащить - и Лихачев стремительно перерегистрировал его!.. что Горбачева конечно же обидело: "Бегут с корабля "СССР" и даже "до свидания" не скажут!"
Но Лихачев, по сути, был прав: президенты приходят и уходят, а культура должна оставаться!
Однако он, в отличие от многих, после свержения Горбачева не набросился на их семью с запоздалыми упреками. Как истинный джентльмен, он предпочел поддержать эту достойную чету, попавшую в опалу, и написал Раисе Максимовне теплое письмо с просьбой передать наилучшие пожелания Михаилу Сергеевичу.
…Встречи Лихачева с Ельциным не были столь частыми и теплыми, как с семьей Горбачевых. Да Лихачев вовсе и не стремился к "барской любви", понимая неизбежные, связанные с нею, напасти. Но - довелось работать и с Ельциным.
В моей памяти осталась лишь телевизионная трансляция весьма неординарной встречи петербургской творческой интеллигенции с Борисом Ельциным, состоявшейся в Русском музее в 1997 году. Кстати, на эту встречу предполагалось пустить и несколько необычных для советского истеблишмента персонажей, но когда они подошли к оцеплению вокруг музея - их не оказалось в списке.
На той встрече (если телевизор не врет) справа от Бориса Ельцина сидел Дмитрий Лихачев, слева - Кирилл Лавров. Звучали обычные гладкие слова. И вдруг Лихачев сказал Ельцину неожиданное - слух мой сразу обострился: "Я думаю, надо возродить в Петербурге недорогие трактиры, чтобы люди могли выпить в чистой, культурной обстановке". Ельцин вздрогнул - видно, тема заинтересовала его. "Но мне кажется, такие уже есть?" - неуверенно произнес Ельцин. Лихачев, скромно улыбаясь, отрицательно повел головой… Второй раз мой слух обострился, когда Ельцин сказал: "Я думаю - надо именно в Петербурге сделать специальный телеканал, посвященный исключительно культуре, без всей этой рекламы!" - и сделал в воздухе брезгливое движение пальцами. Лихачев идею поддержал. Возможно, она от него и исходила и была Ельцину передана. "Так давайте сделаем!" - своим чуть сиплым голосом произнес Ельцин. Лихачев кивнул. Уже только за это мы ему должны быть признательны. Благодаря ему появился лучший - до сих пор лучший! - канал. Досадная мелочь: канал этот появился не в Петербурге.
Когда академик Сахаров, которому удалось, наконец, вырваться из ссылки в Горьком, пришел в Президиум Академии наук, в зале встретил лишь одного Лихачева, который всегда приходил на заседания раньше других. Они разговорились.
Лихачев деликатно поинтересовался, как Сахаров поведет себя, если встретится с теми, кто предавал его, подписывал против него письма. Сахаров сказал: "Мне их жалко. Я волнуюсь за них".
А когда Ельцин стал звать Лихачева на гражданскую панихиду Сахарова, сказал ему неожиданную вещь: "Обязательно приходите. Вы один незапятнанный". Хотя на трибуне стояло много достойных людей.
САДЫ
Одним из главных деяний, совершенных Лихачевым во имя русской культуры, было факсимильное издание рабочих тетрадей Пушкина, состоявшееся при активной поддержке наследника английского престола принца Уэльского Чарльза. В сборнике "Дмитрий Лихачев и его эпоха", составленном Е. Г. Водолазкиным, имеются личные воспоминания принца Чарльза:
"В моей стране Дмитрий Сергеевич был известен как интеллектуал. В России к людям, подобным Лихачеву, применяется непереводимое на английский существительное "интеллигент". И хотя этот термин, несомненно, включает в себя понятие образованности, значение его выходит далеко за пределы интеллектуализма и подразумевает особый образ жизни - образ жизни порядочного, благородного человека.
…Мы познакомились с ним в мае 1994 года, когда я посетил Петербург. Впоследствии мы встречались несколько раз, в том числе - в Пушкинском Доме, крупнейшем и авторитетнейшем в мире центре по исследованию русской литературы. В ходе этих встреч мы обсуждали идею: осуществить факсимильное издание рабочих тетрадей Пушкина. Подобное издание казалось мне чрезвычайно важным не только для дальнейшего широкого изучения творчества величайшего русского поэта, но и для привлечения крайне необходимых средств для надлежащего хранения драгоценных архивов Пушкинского Дома.
…Оказалось, что Дмитрий Сергеевич интересуется архитектурой и градостроительством. Мне было приятно узнать, что он прочел мою книгу "A Vision of Britain". Лихачев говорил мне, что, подобно Лондону, во многом испорчен старый Петербург.
…Коренной петербуржец, Лихачев очень любил свой город. Я был очарован его рассказами о градостроительных особенностях Петербурга. Петербург, по Лихачеву, - город горизонталей. Первая горизонталь - горизонталь воды (ее в этом городе очень много!). Вторая - горизонталь набережных, поскольку набережные в Петербурге обязательны. Третья и завершающая - это горизонталь "небесной линии", нарушаемой только куполами и шпилями, которые оттеняют и подчеркивают общую горизонтальную природу города".
Благодаря твердой позиции Лихачева даже в советское время "небесная линия" не была нарушена постройкой многоэтажных зданий. Зато, заметим с огорчением, нарушена в постсоветское, уже после смерти Лихачева, к которому прислушивались. А после него началась вакханалия, "небесная линия" нашего города в наше время как-то "заплясала": из-за гостиницы "Ленинград", с которой он так упорно боролся и которая по нынешним временам выглядит довольно скромно, вылезли два огромных монстра, "элитных" дома - "Аврора" и "Монблан", нарушающих не только "небесную горизонталь", но и всякое понятие о хорошем вкусе.
А Лихачев всю его жизнь страстно отстаивал свой город от дурных влияний. Еще в 1960-е он выступил против перестройки Невского проспекта, связанной с переделкой первых этажей всех домов на нем. Сейчас, когда происходит что-то ужасное, мы вздыхаем и лепечем: "Дмитрий Сергеевич бы такого не допустил!"