Участие Дэйва в группе неизбежно должно было изменить наше звучание. Его стиль отличался от всех наших прежних гитаристов, но он был очень компетентен и быстро учил наши песни. В нём не было той таинственной энергии фанка, но нас это не тревожило; мы были готовы исследовать новые грани. Я не мог и представить себе, насколько добрым был Дэйв. Он очень чувствительный и нежный человек, всегда готовый сразу прийти на помощь, что удивительно сочеталось с его язвительным остроумием.
Несмотря на всё это, начало нашего совместного творчества было довольно странным, потому что не все могли сразу привыкнуть к нашей динамике. Джон в этом отношении был просто аномальным явлением. В каком-то смысле делать с нами музыку у него получалось даже легче, чем у Хиллела, которого, между тем, я знал долгие годы. Я думал, что так будет со всеми гитаристами, ты просто показываешь ему свои стихи, поёшь немного, и всё, песня готова. С Дэйвом это не происходило так быстро. Я помню, как приходил к нему домой, и мы хотели вместе выучить какую-нибудь песню The Beatles, это было намного медленнее и сложнее, чем раньше.
Нам всем нравился Дэйв, и я даже не замечал, что на самом деле он чувствовал себя посторонним. Не думаю, что он догадывался, как мы хотели сделать его равным членом группы. В Jane's Addiction он прошёл через множество споров с Перри Фареллом, в их группе каждый сам занимался написанием песен, и Дэйву была непривычна наша манера совместной работы. Только спустя годы, он сказал мне, что был уверен в том, что мы можем уволить в любую минуту.
В конце октября 1993 года я решил съездить в Нью-Йорк, чтобы отметить там свой день рождения, а также посетить со своим хорошим другом Гайем Озири из звукозаписывающей компании Мэверик все празднования, проходящие в рамках недели моды. Гай был без ума от Кейт Мосс, а я был не прочь потусоваться с ним на всех этих модных показах. Мы остановились в отеле "Роялтон", и пришли в номер поздно после вечеринки по случаю Хеллоуина. Я лёг спать, и через несколько часов начал без конца звонить телефон. Я поднял трубку, это был мой папа. Он был в прострации и пробормотал:
- Ты слышал, что случилось? Ривер умер.
Я был ещё в полусне и только через несколько секунд осмыслил всю информацию. После этого я перезвонил папе, и он рассказал, что Ривер Финикс умер прошлой ночью рядом с каким-то лос-анджелесским клубом от передозировки наркотиков. Снова я ощутил невероятное чувство потери. Я позвонил Фли, который в машине скорой помощи сопровождал Ривера от клуба "Логово Гадюки" в госпиталь, и мы долгое время проплакали в трубку. Ривер не был моим лучшим другом, но он был человеком абсолютно очаровательного духа, каждый день которого был ознаменован глубоким чувством свободы.
Был день моего рождения, но я не хотел его отмечать. Часть дня я провёл Акишей, которая в разное время встречалась и с Фли, и с Хоакином, братом Ривера. Я приехал в её квартиру в Чайнатауне, и мы, всхлипывая, вместе лежали в кровати. Я чувствовал себя выпотрошенным, опустошённым. Когда я вернулся обратно в "Роялтон", Гай О заставил меня позволить ему, пригласить меня на мой же праздничный обед. Как любил Гай О, мы пошли в самый модный и безумный ресторан, который только можно было найти. Мы ели и играли в бильярд, а затем Гай потащил меня в место, которое называлось "Кухня Души". Там в тот вечер играл отличный диджей, и в конце концов я попытался встать и танцем отогнать от себя грусть.
Когда я вернулся к столику, то увидел толпу людей, окружившую Гая, в ней две сексуальные девушки модельной внешности. Они занимались тем, чем обычно и занимались такие девушки, то есть пили алкоголь и курили мальборо. Я не мог оторвать глаз от одной из них, особенно когда она начала целовать и ласкать свою подругу. Я был уверен, что они не были лесбиянками, а просто целовались ради развлечения. Той ночью мы совсем немного пообщались, но она успела мне сказать, что завтра будет на показе Кельвин Кляйн\.
К тому моменту всё моё внимание было сфокусировано на этой девушке. Что-то в ней меня трогало, и это не было простой биологической реакцией на великолепную девушку, с которой я хотел переспать. Между нами и нашими возможными отношениями витало какое-то метафизическое чувство. Я рассказал Гаю О о своём влечении к ней, он не особо его одобрил, посоветовав мне рассмотреть другие варианты. На следующий день мы пошли на показ Кельвина Кляйна, и там, на обложке ежедневной газеты "W", посвящённой неделе моды, я увидел фотографию той сексуальной блондинки. Тут же Гай О начал проявлять к ней больший интерес. Мы смотрели, как она ходила по подиуму, а меня, между тем, поразила стрела купидона. В этих вещах у меня есть поразительная привычка заходить в своих мыслях очень далеко. Если я смотрю на понравившуюся мне девушку, то, даже если никогда с ней не разговаривал, всё равно думаю: "Я мог бы на ней жениться. Мне кажется, она будет хорошей мамой и отличным сексуальным партнёром". Я был уверен, что Джейми Ришар будет думать так же и станет моей девушкой.
Тем вечером мы все встретились в "Индокитае", модном центральном ресторане, но наше общение проходило совсем не так, как я себе представлял. Она сидела за столом среди всех этих без конца треплющихся куриц. Все они были моделями, все слишком много пили, слишком много курили, относясь к тому, чем они занимаются слишком серьёзно. Я пришёл туда с Гаем О, надеясь что она уделит всё своё время только мне, но она была в стороне, намеренно отдалившись, с намеренно недовольным лицом. Я был спокойным и терпимым. Кристи Тёрлингтон разговаривала с Джейми, забивая её голову всяческой негативной информацией обо мне: "Держсь подальше от этого парня, он прожженный бабник, поимеет тебя и бросит, бла-бла-бла".
Я понемногу терял интерес к Джейми, думая, что она слишком молода и слишком погружена в эту бессмыслицу своего микро-сообщества. Но что-то во мне отказывалось сдаваться, и в определённый момент я заметил, что ей уже нужно было пойти домой и лечь в постель. Я посадил её в такси, и она попросила меня поехать домой вместе с ней. Я поехал, и той ночью мы спали вместе, но ничего не было, потому что она была слишком пьяна, чтобы начинать крутить со мной роман. А вот следующей ночью у нас случился бесконтрольный, безумный сексуальный контакт. Я не знал, что девушка в семнадцать лет может трахаться так хорошо, как она трахала меня. Она вела себя совсем как взрослая, помню, как думал: "Вот это да! Какое, мать его, порно смотрела эта девушка?"
Я вернулся в Лос-Анджелес, и мы разговаривали по телефону каждый вечер. В первый же наш разговор она сказала:
- У меня маленькая проблема. У меня есть парень, и мне нужно сказать ему, что между нами всё кончено.
К тому же выяснилось, что она была ребёнком, выращенным на трастовых фондах, чей папа был мультимиллионером с Уолл-Стрит. Как она говорила, другая проблема заключалась в том, что её родители узнали о наших отношениях и были абсолютно против них.
Её папа стал оставлять на моём автоответчике сообщения с угрозами, особенно после того, как брошенный ею парень сказал ему, что у меня спид. Но Джейми была бесстрашна, и мы начали обдумывать и планировать её приезд в Лос-Анджелес. Во-первых, я позвонил её отцу и убедил его, что у меня не было спида. Во-вторых, я же не съем их дочь. Я также умаслил её маму, и они разрешили ей приехать ко мне в гости.
Я почти ничего не помню из её первого приезда, кроме того, как заезжал за ней, а она выходила из номера отеля в ботинках на очень высокой платформе. Я думал: "Ого, мне определённо повезло быть здесь". Мы отлично веселились, и между нами сразу завязались непринуждённые отношения. Тем Рождеством мы по уже ставшей обязательной традицией поехали в Мичиган, Джейми тут же нашла общий язык с моей мамой. Затем мы отправились в Пенсильванию, и я познакомился с её родителями. Я волновался, но всё прошло довольно гладко. Я отлично поладил с её мамой, она была милой и любящей, классическая мама. Да и с её папой у меня не было никаких проблем. Оказалось, что он был истинным меломаном. У него были бесконечные стопки пластинок ду-уап и ритм'н'блюза середины 40-х. Он ставил их, а Джейми подпевала им и танцевала на кухне.
В январе 1994 года исполнилось пять с половиной лет с тех пор, как я употреблял наркотики, и даже не думал о том, чтобы снова начать. Я пошёл к дантисту на Беверли Хиллс, чтобы удалить зуб мудрости. За прошедшие пять с половиной лет я был у многих докторов и многих дантистов, всем им я говорил стандартную фразу: "У меня аллергия на наркотические вещества. Что бы вам не пришлось со мной делать, используйте только местный наркоз или какие-нибудь ненаркотические субстанции".
Дантист решил, что операция может пройти под местным наркозом, я сел в кресло и мне вкололи новокаин. Доктор начал было вынимать зуб, но вдруг в середине процесса, сказал мне, что зуб держался очень прочно, и нужно было его вырезать. Чтобы сделать это, он должен был вколоть мне вещества, содержащие наркотики. Я пробыл в кресле уже час, поэтому согласился. Он вонзил шприц мне в руку и вколол жидкий валиум. Вещество пошло по моей руке, вверх по горлу, в мою голову, и меня накрыло золотым облаком эйфории. Я почувствовал себя под таким кайфом первый раз за последние пять с половиной лет. Мне было так хорошо, мой разум был затуманен, это был уже не я, теперь это был безумный, оглушённый наркотиком парень.
Дантист вынул зуб, а я чувствовал себя тепло, уютно и просто замечательно, плавая на этом облаке и прислушиваясь к новому голосу в моей голове, который говорил: "Нам срочно нужно поддержать это состояние. Мы не отпустим эти ощущения". А я отвечал ему: "Не беспокойся. Мы ведь в одной команде, брат". Закончив операцию, дантист спросил меня, не чувствовал ли я боли. Я ответил, что мне было ужасно больно, и мне нужен был перкодан. Он был в замешательстве, но я настоял на том, что весь тот разговор о моей аллергии был ерундой, и мне был просто необходим перкодан.
Не успев даже выйти из здания, я уже съел целую горсть из двадцати пяти таблеток, и когда я пришёл домой, в бутылке осталось всего две. Теперь у меня была настоящая опиумная лихорадка. В тот момент я решил, что было отличной идеей поехать на окраину Лос-Анджелес, чтобы купить немного героина и кокаина. Я даже не сомневался в своём решении, не вспоминая о своей чистоте и всём, что меня окружало. Я просто был под кайфом и хотел ещё большего кайфа, никакого осознания последствий, ничего, абсолютно ничего. Я поехал на свою старую точку, пересечение Бонни Бри и Шестого проспекта, где узнал, что привычные дозы хорошего кокаина вытеснила торговля смеси кокаина с крэком. Я мог достать только её. Но мне подходил и старый добрый героин "чёрная смола", я знал, как с ним обращаться, поэтому пошёл в аптеку, чтобы купить шприцы, я проделал свой обычный трюк с диабетом. Но я забыл о том, что уже был узнаваемым человеком. Аптекарь посмотрел на меня и сказал:
- О, мистер Кидис, я не знал, что у вас диабет.
Я ответил:
- Да. Диабет. Это про меня.
На пути домой я остановился у магазина трубок на бульваре Сансет и купил большую забавную трубку, чтобы курить крэк. Там меня тоже узнали, но я сказал, что эта трубка просто подарок, с которым я шёл на вечеринку.
Я пришёл домой, но не нашёл у себя зажигалку, поэтому попробовал разогреть крэк спичками. Это была ужасная идея, потому что спички горели недостаточно долго, чтобы хорошо разогнать его. Так прошло двое суток, и я ещё раз съездил на окраину и достал немного кокаина в порошке. Я принял его и весь оставшийся героин, а потом вырубился, лёжа в своей постели, в которой до этого момента я всегда был чист.
Мой дом наполнился этой тёмной энергией, особенно ванная комната, которая была ужасно захламлена. Когда я проснулся, моей первой мыслью была: "Господи, пожалуйста, скажи мне, что это был кошмар". Но тут же я понял, что вероятность этого составляла пару процентов. Я держался за это и говорил: "Брось, два процента, скажи, что это был сон, скажи, что ничего этого не было". Я встал, меня трясло, и когда я заглянул в ванную, я был сражён. Как это могло произойти? Этого не было в моём сценарии. Парень, который собирался жить и умереть чистым испортил к чертям собачьим свой рекорд воздержания. Я не знал что делать, я был ошеломлён.
Теперь, когда монстр внутри меня проснулся, всё только начиналось. Одна часть меня хотела пойти за ним, другая настолько стыдилась того, что я сделал с собой, что я разобрал весь беспорядок и притворился, что всего этого не было. Но я чувствовал себя опустошённым, как будто я был сделан из пенополистирола. Вся моя сила ушла, мой мозг был пуст. Раньше, я бы пришёл к кому-нибудь из друзей и сказал: "Это произошло. Помоги мне провести сегодня первый день без наркотиков". Мне нужно было избавиться от этого секрета и принять помощь, но я не мог этого сделать.
Конечно, я не сказал об этом никому из группы. Дела в ней шли хорошо, мы репетировали и пытались написать новый материал. Одним из способов наладить связь друг с другом было то, что каждый из нас купил новый "Харлей-Дэвидсон". Мы даже в шутку называли себя бандой мотоциклистов The Sensitives (Чувствительные).
У нас за плечами был хитовый альбом, звукозаписывающая компания была к нам благосклонна и могла потратить на нас деньги. В такой ситуации мы решили что смена обстановки может помочь творческому процессу. Мы с Чедом в разведывательных целях отправились на Гавайи и нашли прекрасную ферму на южной стороне Большого острова. Она простиралась на многие и многие акры, а её загон был полон белых лошадей. В главном доме была милая кухня и большая гостиная, где мы могли репетировать. На территории находились два или три гостевых дома, а также бассейн и теннисный корт. Со всех этих мест открывался великолепный вид на Тихий океан, а в трёх минутах езды можно было купить лучшую траву на всех Гавайях. Мы арендовали это место на месяц и доставили сюда свои мотоциклы. Это было довольно экстравагантно для парней, которые до этого несколько лет жили в небольших квартирных домах.
Проблема была в том, что место было очень красивым, и было сложно начать заниматься музыкой, потому мы просто хотели плавать в океане, есть шикарные ленчи и искать утёсы, с которых можно было нырнуть. Но, наконец, мы начали джемовать. Всё происходило по-другому, медленнее, чем когда-либо раньше. Рождались хорошие звуки, но не было той лёгкой телепатической связи, в которой мы бы все плыли в одном направлении по течению одной реки. Думаю, что я сам потерялся в своём сознании, потому что не испытывал того чувства непоколебимой уверенности в себе. Я мог определиться, что мне делать с этим новым звуком, который мы создавали; я не знал точно, как мне найти в нём место. Но я с упорством шаг за шагом продолжал придерживаться своего странного причудливого стиля творчества, который казался мне интересным даже притом, что я не получал отдачи от остальных.
В период тех репетиций некоторые хорошие вещи всё же родились, они позже стали песнями. Фли хотел стать движущей силой создания нашего звука и направления в создании песен. Это было отлично, потому что он всегда существенно вкладывался в нашу музыку, но теперь он хотел полностью доминировать в этом отношении, а это было довольно ново. Я мог с уверенностью сказать, что Дэйв был озадачен нашими методами; он поворачивался и спрашивал: "А что, всё так и должно происходить? Энтони уходит в угол и пишет там целый день, пока мы джемуем? Мы вообще куда-нибудь двигаемся?" Мы с Чедом отвечали: "Да, именно так мы и работаем".
Если оглянуться назад, то в то время на нас давило то, что мы готовили материал, который последует за предыдущим мощным хитовым альбомом. Не думаю, что мы напрямую осознавали это давление и говорили: "О'кей, пришло время сделать что-то лучшее по сравнению с прошлым…" Это скорее было незаметное подсознательное давление, чувство, что мы находились под микроскопом, что было определённое количество людей, которые следили за тем, что мы делаем. Также мы уехали с материковой Америки, что придавало всему ещё более причудливый оттенок.
Когда мы жили там, я каждый день часами писал стихи, но иногда наступали другие периоды, скапливалась новая музыка, а у меня не было абсолютно никаких идей. Чтобы сменить атмосферу, я садился на мотоцикл, ехал на край острова, находил себе место для ночёвки и еду, скрывался там со своими записями и писал стихи. Я помню, как один раз вернулся, и Чед вдруг спросил: "В чём дело, у тебя творческий кризис?" Тогда я объяснил ему, что нет никакого творческого кризиса, авторы просто пишут, когда пишется, и не пишут, когда не пишется, это нормально. Но он был уверен, что у меня он всё-таки был, и в своём интервью для "Rolling Stone" сказал, что наши сессии проходили хорошо за исключением того, что у меня был творческий кризис. Это на некоторое время стало неким яблоком раздора между всеми нами.
Тем временем на нашем ранчо мы работали утром, потом курили и ели ленч. Затем ещё несколько часов играли, а вечера обычно проводили, играя в покер и "Трахни Соседа". Было весело сидеть с напитками на свежем воздухе после долгого дня занятий музыкой, просто шутить, курить траву и играть в карты. Когда мы были в авантюрном настроении, устраивали себе выходной и исследовали места, которые я находил во время своих выездов. Мы занимались подводным плаванием, ходили к вулканам и ездили повсюду на свих четырёх чопперах.
Всё время, что я был на Гавайях, мы с Джейми каждую ночь часами говорили по телефону. Спустя месяц работы, срок нашей аренды подошёл к концу, и все поехали домой в недельный отпуск. Но я остался на Гавайях, а Джейми вскоре прилетела ко мне. Я встретил её и отвёз её в дом, где мы провели прекрасную первую ночь её визита ко мне. У нас была договорённость: в её отсутствии у меня не должно было быть никаких эякуляций, никакой мастурбации, влажных снов или других девушек. Я должен быть сохранить для неё каждую унцию своей энергии чи. Джейми была сексуальной молодой девушкой, и ей нужно было много секса, она хотела, чтобы во мне было достаточно спермы. Затем мы арендовали дом на дереве в великолепной долине Уаипио, которая представляла собой огромный райский сад. А после этого мы провели ещё несколько дней в Мауи, пока не настало продолжать работу с группой.
Когда все вернулись, мы арендовали старую усадьбу в тропиках на северной стороне Большого острова, там была абсолютно другая атмосфера. Это был большой пансионат, и мы сняли всё это место на целый месяц. К тому времени мы написали где-то половину альбома. Мы работали и развлекались, занимались подводным плаванием, в один из таких заплывов мы увидели проплывавшую мимо нас стаю удивительных китов.
В один из дней, когда мы работали, нам позвонил Линди и рассказал, что Курт Кобейн покончил жизнь самоубийством. Эти новости просто высосали весь воздух из нашего дома. Я, конечно, не чувствовал себя так же, как после смерти Хиллела, были другие мысли: "О Господи, мир перенёс большую потерю". Смерть Курта была неожиданной, потому что всегда, когда я вижу, что кто-то губит себя, я продолжаю надеяться на его выздоровление. Один из самых заядлых наркоманов на Земле смог очиститься.