Распределения по отрядам в "карантине" ждут как манны небесной: что в этом отряде? - а, "швейка". А в том? - "деревяшка". В каком отряде "локалка" побольше? Я хочу в тот, а я в этот - у меня там земляки и т. п. Меня распределили в седьмой.
Сразу оговорюсь, я не буду описывать все, что увидел в лагере, - подробное описание займет не одну книгу, а написать с мастерством Солженицына я пока не могу. Современный лагерь мало отличается от того, что видели Шаламов, Довлатов или тот же Солженицын. К тому же, пока сам не побываешь в зоне, ни одно, даже самое талантливое, описание не поможет тебе понять, что же это на самом деле. Поэтому я расскажу только то, что бросилось в глаза мне, современному молодому человеку без особых предрассудков, доселе незнакомому с советской лагерной системой.
Глава 52
Зачем работать, если можно не работать?
Работа не волк, в лес не убежит.
Народная мудрость
За границей основной вид исправительных учреждений - тюрьма. У нас - исправительная колония, она же зона, или, по-советски, лагерь. Сегодня колонии остались только на территории бывшего СССР, в Индии и Израиле. Даже Россия планирует с 2012 года отказаться от колоний: для опасных преступников будут тюрьмы, для всех остальных - колонии-поселения, где ты можешь проживать вместе со своей семьей.
По сути, наша современная система исполнения наказаний построена на идеологии ГУЛАГа. Колонии остались наследницами советских лагерей, когда считалось, что преступника можно исправить принудительным трудом. Отрядную систему (в одном отряде 80–130 человек) обосновали теорией о том, что труд и благотворное влияние коллектива являются лучшим средством воспитания. В тот период лагерная система была продолжением советской власти, одним из рычагов давления и получения дешевой рабочей силы. Министерство внутренних дел СССР обеспечивало одну шестую доходной части бюджета огромной страны. Советскому Союзу было выгодно иметь именно такую систему, где каждый заключенный был обязан что-то производить, выгодно было держать людей, которые в чем-то провинились, за колючей проволокой.
Сегодня на воле все изменилось, а в тюрьме осталось по-прежнему. "Труд заключенных больше не используется ради экономической выгоды, - заявляет руководство исправительных учреждений. - Он должен помочь человеку адаптироваться в обществе и привить ему навыки труда". Врут. Еще как используется. Правда, трудозанятость в белорусских колониях составляет всего 40 % - труд заключенных не сильно востребован. К тому же в вопросе занятости заключенных есть одно существенное противоречие: осужденные, которые заняты на производстве, должны сами оплачивать свое содержание (у них высчитывают 75 % заработка), а за тех же заключенных, не занятых на "промке", платит государство. Возникает вопрос: зачем работать, если можно не работать?
"Промка", или производственная зона, отделена от жилой зоны лагеря забором с колючей проволокой. В нашей зоне есть цех деревообработки ("деревяшка"), "инструменталка" (чуть ли не единственное сохранившееся в Союзе производство двадцатилитровых стальных канистр) и "швейка". В Европе государство обязано в условиях лишения свободы обеспечить людям такие же зарплаты и условия труда, что и на воле. У нас же хорошо, если тебе заплатят $5 в месяц.
В моей секции живет Дэн. Наркоман тридцати лет. Курил "травку" в компании из трех человек. Дал "косяк" одному, затянулся сам, пере-дал другому. В итоге два случая распространения, статья 328.3 УК РБ, срок восемь лет. Конечно, судьи понимают, что давать восемь лет за один "косяк" - это слишком, но их руки связаны рамками Уголовного кодекса - часть 3 статьи 328 начинается от восьми лет.
Гражданства у Дэна нет никакого. А значит, сидеть ему "до звонка". Четыре года он по шесть дней в неделю вкалывал на "швейке", шил рукавицы и фартуки. Через неделю ему освобождаться. Единственный родственник, 99-летняя бабушка, умерла, не дождавшись его четыре месяца. Денег за все годы "ударного" труда Дэн не накопил. По освобождении ему, конечно, выдадут долларов пять на дорогу, но ехать-то ему некуда. Близких нет, денег нет, документов нет. Замкнутый круг. Отгадай теперь загадку: через сколько дней Дэн что-нибудь украдет? Правильный ответ: через два дня. В первый день страх вновь оказаться за решеткой будет еще велик, но потом голод, очень серьезный аргумент, возьмет свое и Дэн залезет в чей-нибудь карман. Или в сумку. И сядет. Выйдет - и опять сядет. И будет сидеть всю жизнь, проклиная свою судьбу, власть и нашу "исправительную" систему.
Глава 53
Зона строгого режима
Тюрьма - это только цветочки. Ягодки - лагерь. Именно там предстоит тебе сломиться или, изогнувшись, переродясь, приспособиться.
А. Солженицын. Архипелаг ГУЛАГ
Что такое зона строгого режима? Место, о котором я могу рассказать тебе почти все, но ты все равно ничего не поймешь, пока сам в ней не побываешь. Место, где все перевернуто с ног на голову и не подчиняется здравому смыслу. Где штаны называют "шкарами", ботинки - "коцами", табурет - "каркасом", а пиджак - "клифтом". Где на год тебе положены две посылки по 30 кг, две бандероли, два длительных и столько же краткосрочных свиданий с родными. Место, где за тебя думает оперативник, а ты должен "знать свое место в строю, не разговаривать и только выполнять команды". Где у тебя нет никаких прав, а есть одни обязанности.
Построить коммунизм во всем мире, и даже в СССР, советским вождям не удалось. Зато получилось сделать это в лагерях. Одинаковая унизительная одежда, унизительно низкая зарплата, уравниловка в бесправии и полная социальная стабильность: накормят, оденут, еще и охраняют вдобавок. На воле нужно самому думать, как прокормиться, где жить и во что одеваться. Поэтому большинство заключенных боятся свободы. Воля пугает их своим безмерным разнообразием. Они так и говорят: "Ну куда я пойду?.."
В зоне их маршруты были определены на долгие годы. Четкий замкнутый круг: медчасть - барак - столовая - "инструменталка". Они хорошо знают лагерный мир и совершенно не знают другого, вольного. Поэтому, когда встречаешь людей, которые не хотят освобождаться, это уже не вызывает дикого недоумения. В СССР вон многим тоже нравилось.
На "восьмерке" отбывают наказание те, кто сидит не в первый раз. В Беларуси с недавних пор разделяют первоходов и ранее отбывавших сроки в лагерях. Действуют, как мне кажется, совершенно правильно, так как в той же России, если человека осуждают по тяжкой статье, он сразу же попадает в строгую зону, к рецидивистам, и таким образом тюрьма превращается в "кузницу преступности".
Утро начинается с подъема в 6:00. В 7 часов - утренний просчет. Потом завтрак в столовой. Дальше индивидуально: одни на работу, другие спать, а кто просто прогуливаться в "локалке". Турник, брусья, нелегальное "железо" - самодельные гантели и штанги, баня - шесть краников с вялотекущей водой, книги, службы в церкви, телевизор с одними и теми же фильмами и идиотскими музыкальными клипами - если не вкалываешь на "промке", можно хоть целый день посвятить себе. Но это у нас, на "восьмерке", - в других командировках тебя раза четыре за день выведут в клуб на всякие "воспитательные" мероприятия, не говоря уже об обязательном выходе в столовую. День заканчивается в 22 часа.
Вся территория зоны разделена на ряд локальных участков, в каждом из которых расположены бараки - общежития на два отряда. В каждом бараке есть секции - спальные комнаты, ленинская комната - в ней установлены телевизор, умывальник, туалет, вещкаптерка и кабинет начальника отряда (по-нашему - отрядника). Шконки в секциях расположены в два яруса.
Передвигаться по территории колонии мы должны организованно, строем, поодиночке - только при получении разрешения от администрации. Но при желании попасть в другой отряд труда не составляет.
На территории жилой зоны есть также клуб, столовая, баня, медчасть, библиотека, вечерняя школа, штаб лагерного начальства и церковь. По периметру зона ограничена двумя "запретками" - полосами вскопанной и разровненной земли, хорошо сохраняющей следы наступившего на нее, колючей проволокой и вышками с автоматчиками.
В Европе заключенным часто разрешают носить свою собственную одежду. Уже двадцать лет назад в европейских пенитенциарных правилах было сказано, что "одежда заключенных ни в коем случае не должна быть позорящей или унизительной. К тому же непривычность и однообразие тюремной униформы могут только усугубить чувство ожесточенности".
В белорусской зоне все иначе. Предметам быта, которые являлись привычными на воле, здесь придается новое, гиперболизированное значение из-за дефицита таковых. В зоне своя шкала материальных и нравственных ценностей. Кочан капусты вызывает здесь не меньше эмоций, чем изысканное ресторанное блюдо, а новый спортивный костюм делает тебя богачом в глазах окружающих. Здесь запрещены вязаные свитера и рубашки-поло - можно только майки без воротника. Нельзя опускать "уши" на шапке-ушанке и поднимать воротник телогрейки (непонятно тогда, зачем они вообще существуют). Под запретом моющее средство для посуды, гель для душа, разные "умывалки", дезодоранты и даже зубочистки. Зато можно зубной порошок, которого я не видел в продаже уже лет двадцать. На все неудобные вопросы ответ один: "Не положено".
Здесь запрещены порножурналы (по-нашему - "мурзилки") и любые издания с намеком на эротику. Playboy, который есть в каждом киоске "Союзпечати", мне на руки не выдают - начальник колонии считает его порнографией. "Мы его на склад положим, при освобождении заберешь - будет что почитать в электричке", - говорят мне в библиотеке. И то правда, через десять лет годовая подшивка Playboy будет иметь коллекционную ценность. Под это же определение начальник колонии, главный цензор, подводит журналы FHM, XXL, Maxim и даже… Men’s Health.
Если бы не телевизоры, DVD-плееры и мобильные телефоны, ты бы ни за что не поверил, что находишься в XXI веке.
Глава 54
Не все коту масленица
Недавно мне в руки попала любопытная статистика: что не устраивает осужденных в нашем лагере? Выяснилось, что 24 % не устраивает лечение в медчасти, 52 % - питание, 33 % - механизм получения посылок и бандеролей.
Медчасть в нашем лагере расположена в том же здании, что и "карантин". Кабинеты врачей, процедурная, лаборатория, операционная и несколько палат стационара. Правда, находится все это на третьем этаже, и пожилому человеку (есть у нас отдельный отряд стариков и инвалидов, мы называем их "викингами") подняться туда порой сложновато.
Конечно, заключенные жалуются, что в медчасти нет необходимых лекарств и что плохо лечат - но это известная болезнь бесплатной медицины на воле, а в тюрьме и подавно. К тому же особенностью исправительных учреждений Беларуси является не покамерная, а отрядная система содержания, где в одной секции могут находиться и сорок человек - при такой скученности заражение туберкулезом происходит очень быстро. Кстати, механизм развития туберкулеза до сих пор не выявлен. Известно только, что палочка Коха - возбудитель болезни - присутствует в организме каждого третьего жителя Земли, но что именно "пробуждает" ее и вызывает развитие заболевания, до сих пор неизвестно. Кто разгадает эту загадку, получит Нобелевскую премию.
Кормят нас три раза в день: завтрак, обед и ужин. И кормят, по словам старых сидельцев, еще неплохо - лет десять назад и половины того в пайке не было. На завтрак овсянка, сваренная на молоке, перловка, в последнее время все чаще сечка и "комбикаша" - микс из овсянки, сечки и перловки. В обед дают какой-нибудь безвкусный суп, состоящий из воды и небольшого количества свеклы и капусты (ни одной картошки), на второе - потемневшие макароны-рожки с ошметками свиных или куриных шкурок, картошка вперемешку с кислой капустой или горох опять же вместе с перловкой. Непонятно, почему бы не дать сегодня горох, а завтра перловку? Обязательно нужно намешать, как свиньям…
Все три блюда: первое, второе и компот - приходится есть из одной алюминиевой "шлемки", причем помыть ее между сменой блюд негде. Как, впрочем, и руки перед едой. Хорошо хоть, что готовят на пару - невкусно, зато здоровое питание.
На ужин дают вареную картошку, капусту и такую же "комбикашу", что и на завтрак. Нередко дают вареную рыбу. От мяса, к сожалению, остался только запах - работники столовой, такие же зэки, воруют и продают. Граммов семьсот вареной курицы можно купить за две пачки сигарет Winston. Правда, "пробить" такой канал очень сложно. Потому что в лагере все на виду, и зависть одних не дает жить другим. Поэтому если чем разжился, какую лазейку надыбал - молчи! Молчи, а то соседи узнают - затопчут.
За сигареты в зоне можно купить все. Начиная от молока (полпачки за литр) и заканчивая мобильником. Основная расчетная единица - это Winston. Ведро "бульбы" стоит четыре Winston, диета на месяц (полбуханки белого хлеба, "шайба" сливочного масла и 650 г молока каждый день) стоит двенадцать пачек. Продают диету люди, которым она назначена по медицинским показаниям.
Из молока я делаю кефир: кладу пакет молока на батарею и жду, пока скиснет. Подержать лишний день - можно получить неплохой творог. Из свекольного салата, что продается в местном ларьке, можно приготовить неплохой борщ. Добавляешь пару картофелин, делаешь зажарку из сала и лука и варишь все это на самодельной нелегальной электрической плитке. Из рыбы, которую дают в столовой, мы делаем котлеты. Из сладкого чая выращиваем чайный гриб. Напиток, который из него получается, с недавних пор получил признание во всем мире и называется "комбуча". Из рисового гриба получается что-то наподобие слабоалкогольного рисового пива.
В зоне практически нет овощей и фруктов и почему-то не выдают сахар. Не продают его и в магазине учреждения. Мусора говорят, что это для того, чтобы мы брагу не ставили. Конечно, сахар достать можно. Правда, обойдется он в $3–5 за 1 кг. Заменители сахара тоже не пропускают. По причине алкогольных экспериментов запрещен и мед, хотя если кто захочет выпить - в ларьке свободно продаются повидло и карамель. Добавляешь самодельные хлебные дрожжи, воду и ставишь в теплое место…
В столовую можно не ходить самому. За $3–5 в месяц твою пайку приносят в отряд специально обученные люди. Пренебрежительно их называют "конями". Более ласково - "помощниками". Одним из них платят больше, другим меньше, третьи за эти деньги еще и посуду моют. Рыночные отношения пробрались и за решетку. Кто-то, конечно, работает и бесплатно - из страха.
Кое-что из продуктов можно купить в магазине учреждения. "Отоварка" - так мы зовем эту нелегкую процедуру - два раза в месяц. Почему "нелегкую"? Потому что размеры магазина всего два на три метра, а набивается туда порой человек под тридцать. Реальных покупателей из них не больше половины, остальные - просто любопытные. Государство разрешает нам тратить на себя примерно $40 в месяц. Если на тебе висит иск по уголовному делу, сумма "отоварки" уменьшается раз в десять. За эти деньги нужно исхитриться купить еды, чая, сигарет, туалетной бумаги, ручек, конвертов, да много чего еще. Причем все товары в ларьке самого низкого качества - выбора-то у зэков нет, что ни дай - все равно раскупят.
Конечно, ограничение на сумму "отоварки" можно обойти. Никто не мешает отправить деньги на лицевой счет человека, у которого нет иска и который не греется с воли.
Точно так же обходится и ограничение на количество посылок. Выдают их через маленькое окошко на улице всего два часа в день. При этом на дворе, где ты ждешь своей очереди (куда ж без очередей-то в коммунистической системе!), может быть и минус тридцать… Не пропускают многое из того, что можно даже в СИЗО: приправы, крупы быстрого приготовления, мед, сухое молоко, картофельное пюре, хурму, гранаты, виноград, изюм и многое другое. Knorr, оказывается, - это не бульон, просите у родных "Галину Бланку"… Менты, может быть, и рады бы отдавать нам все, что приходит в посылках, но у них список разрешенных вещей еще от 80-х годов прошлого века, который с незначительными изменениями раз за разом переиздается и в котором до сих пор присутствует зубной порошок…
Глава 55
От хорошей жизни писателями не становятся
- А правда, что все журналисты мечтают написать роман? - Нет, - солгал я.
С. Довлатов. Компромисс
Начиная с той минуты, когда мы родились, время - это все, что у нас есть. Люди могут отобрать у нас вещи, лишить имущества, но никто - разве что ценой убийства - не в силах лишить нас времени, если мы только сами не уделим его кому-нибудь. Даже в тюрьме наше время принадлежит нам, если мы его используем в своих целях.
Я читаю книгу Роберта Грина "33 стратегии войны" и размышляю над стратегией своего освобождения. Я использую не только весь ум, которым располагаю, но и тот, который могу взять взаймы. Я оградил себя от общения с неприятными мне людьми, редко выхожу из секции и почти все время пишу книгу.
Работать над ней я начал давно, с первых дней моего нахождения в жодинском следственном изоляторе. Правда, в то время она выглядела как заметки о моей любимой женщине, размышления о недавних событиях, все то, что меня волновало и что я, понятное дело, не мог обсуждать с сокамерниками. Я словно заново переживал моменты, которые описывал, и это сильно помогало мне в первые месяцы в тюрьме. Зачем я это делал? Я и сам толком не знал, просто не мог сидеть без дела. А потом мне на глаза попалось интервью Сергея Юрского, лучшего исполнителя роли Остапа Бендера: "Не для того, чтобы вбить в голову определенные идеи, пишется книга или ставится спектакль, а для того, чтобы показать читателю или зрителю пример. Пример самый разный: добра, зла, взаимоотношений добра и зла, анализа того, что в человеке спрятано и теперь вытянуто наружу". Честно говоря, я считаю, что десять лет моей жизни, которые я посвятил криминалу, были прожиты зря. Слишком высока цена, которую приходится платить за несколько лет веселого и безбедного существования. Одно из преимуществ зрелого возраста в том, что начинаешь наконец понимать, что для тебя важно. В двадцать лет понять это трудно.
Еще полгода назад мне казалось, что у меня нет никакого выбора: дадут срок - судя по всему, немалый - и придется сидеть. Пять-шесть лет. Без нарушений. И освобождаться условно-досрочно. Такую "роскошь" я себе позволить не мог.
Второй вариант я назвал "биться головой о стену": писать жалобы, приводить аргументы и просить скинуть три-четыре года. Позже, вспоминая, как все мои обращения в различные судебные инстанции наталкивались на стену неприятия, я отказался от этой затеи ввиду ее очевидной бесплодности.
Поэтому я избрал третий курс, полагаясь частично на разум, частично на интуицию, - дописывать книгу, просить помилования и делать все, чтобы моя просьба дошла до монарших ушей. К тому же работа над книгой помогала мне не сойти с ума, позволяла отгородиться от лагерной "бытовухи" и не замечать всех тех ублюдков, которые меня здесь окружают.
От хорошей жизни писателями не становятся…