"На поле раздался свисток, и игра началась. Аккуратно выравнивая ногой, игроки повели мяч. Осторожно, вежливо. – Пас! – Аут! – Извините! – Виноват! – Простите, я вам как будто палец отдавил? – Четыре. – Что – четыре? – Четыре пальца. Но ничего, вот вам пятый – давите! – Спасибо! – Аут! – Пас! – Ножку, ножку уберите! – Вот эту? – Да нет, ту! – Та, простите, не моя. Хе-хе… – И эта – не ваша? – Ой, моя!.. Простите! – Извиняюсь! – Аут! – Пас! Через четверть часа выступил первый пот. Забит первый гол. Возник первый спор: – Что ж это, ребята, сбоку каждый забьёт! Ты мне спереди бей! – Неправильно, неправильно забили! Аут! Не считае… Ох… что же вы по ногам ходите?! Поля ему, вишь, мало, по ногам норовит! – А вы не суйте конечностей куда не надо! И вовсе без копыт вернётесь! – Пас! Пас! Ванька, передавай! – Я тебе передам! Чтобы опять забили. Накося! Рраз… – Э-эх… ох… их!.. Что же я тебе ворота, что ли? Что ты в меня бьёшь?! – Стой тут с открытым ртом, тебя кто угодно за ворота примет! – Пусти, дьявол, ты мне на ухо наступил!.. – Отойди, не капай кровью на чистые трусы, – слышишь?! Теперь уж окончательно всё пошло как по-писаному! – Ребята, загоните ко мне вот этого, рябого. Я ему покажу, как бутсой по спине ударять! – Ты что, подножку, да?! Вот тебе за подножку! – Вася, Вася, принимай мяч, принимай! Да ты что плюёшь?! – Жубы плюю! – Нашёл время! Принимай мяч, потом доплюёшь! – Вали, вали на земь!.. Там разберёмся, кто – наш… – Помоева сейчас с поля унесли… – Сам виноват. Ежели слабая голова, зачем ею об мяч стукать?……Когда раздался свисток, сигнализирующий об окончании игры, все были страшно удивлены. – Неужели кончили? Так я и не успел тому, рябому-то, за бутсу… – Ладно, успеешь ещё! Чай не последний матч. Еще посостязаемся! – Петька, брось ты этого парня, слезай, кончена игра! – Мало что кончена! Я ему всю душу выпущу, но он у меня узнает, какая есть правильная игра! – А не знаешь, чем игра кончилась? – Четыре на пять. – В чью пользу? – Какая же тут польза, если у нас четыре человека искалечено, да в ихней команде – пять! – Нет, я спрашиваю: сколько голов? – Голов, наверное, десять разбито да поцарапано… – Да я не про то! – А я про то: не надо путать футбол и драку!".
* * *
Автор книги "Набоков" в серии "ЖЗЛ" (2001). А первую свою книгу он выпустил в 1975-м. Она называется "Джек Лондон".
Да, Алексей Матвеевич Зверев (родился 21 октября 1939 года) был специалистом по американской литературе. Через двадцать лет после окончания филологического факультета МГУ он защитил докторскую диссертацию (1983). Работал в ИМЛИ и в РГГУ.
Список его научных работ внушителен. Кажется, нет такого американского писателя XX века, о ком бы он ни написал. Если не книгу, то статью в журнале. Если не статью, то предисловие к однотомнику.
Но что меня удивило – это совместно с В.А. Тунимановым написанная для "ЖЗЛ" книга "Лев Толстой". Вышла она в 2006 году, через три года после смерти Зверева (он скончался 14 июня 2003 года), да и его соавтор, умерший в 2006-м, выхода книги не дождался. Удивил меня интерес, который проявили к Толстому учёные, никогда им не занимавшиеся. В.А. Туниманов – сотрудник петербургского Пушкинского дома, скорее, специалист по Достоевскому, в последнее время занимался Полным собранием сочинений И.А. Гончарова.
Тем более что в ЖЗЛ в своё время была издана прекрасная книга Виктора Шкловского "Толстой".
Или нынешняя редакция ЖЗЛ теперь издаёт добросовестно написанные биографии писателя, не обращая внимание на авторский язык, – художественен он или нет?
* * *
Да, у меня есть эта книжка "Четверо под одной обложкой". Её мне подарил Гриша Горин. Он автор одной из небольших книжечек, вмонтированных в эту. Ещё три принадлежат Аркадию Арканову, Эдуарду Успенскому и Феликсу Камову.
Камова я знал очень хорошо. Один из всегдашних посетителей нашего "клуба 12 стульев" в "Литературной газете". У нас и в "Юности" он печатал свои юморески.
Работал он у Михалкова-старшего в "Фитиле". Там иные его юморески превращались в видеосюжеты. Кроме того, знаменитый бесконечный мультисериал "Ну, погоди!" открывали семь серий, созданных Камовым вместе с Курляндским и Хайтом.
А потом Феликс исчез. То есть, я-то знал, что он в отказе и борется за право выезда.
Ещё через какое-то время, кажется, в "Континенте" прочитал уже не Камова, а Канделя. И не юмористический рассказ, а очень добротную серьёзную повесть.
Феликс Соломонович Кандель родился 21 октября 1932 года. Уехать из России ему и его жене было трудно, поскольку оба окончили авиационный институт, то есть, по понятиям наших органов, имели отношение к оборонке.
Но разрешили им, наконец, уехать в 1977-м. А к этому времени оба не работали по специальности лет 15. Для органов, которые не устанавливали сроков давности, это значения не имело. Всё-таки пришлось выпустить: лишний скандал брежневскому руководству, собравшемуся обольстить (или уже обольстившему) Запад разрядкой, был не нужен.
Оказавшись на Западе, Кандель словно сбросил с себя лягушечью кожу, обернувшись в прекрасного литературного принца.
Его книга "Врата исхода" написана прекрасным русским языком, читается взахлёб, как детектив. Хотя детективного в ней ничего нет. Она об отъезжающих и уехавших.
Конечно, правильно сделал Кандель, что уехал. Кем бы он здесь был? Преуспевающим сатириком. А кем он там стал? Мудрым, добротным писателем.
* * *
Очень хорошо помню наш поход 3 класса "Г" во главе с учительницей и членами родительского комитета в Центральный Детский театр на спектакль "Снежная королева" по пьесе Евгения Шварца. В раздевалке, взяв своё пальто, я услышал, как одна родительница, смеясь, цитировала другой родительнице из пьесы: "Детей надо баловать, тогда из них вырастут настоящие разбойники".
Евгений Львович Шварц, родившийся 21 октября 1896 года, любил вставлять подобные парадоксальные максимы в свои пьесы, которые и сейчас являются моими любимыми.
Я только не могу понять, как ему удалось уцелеть в грозные постреволюционные годы.
Московский юнкер в августе 1917-го, он был призван в армию, прапорщиком поступил в Добровольческую армию. Участвовал в "Ледяном походе" Корнилова, штурмовал Екатеринодар. Демобилизован после контузии.
Поступил в Ростове-на-Дону в университет. Начал работать в "Театральной мастерской". Был фельетонистом в газете "Всесоюзная кочегарка", где встретился с Николаем Олейниковым, ставшим его другом (вместе выпустили первый номер журнала "Забой", ставший потом "Донбассом").
В 1921 году приехал в Петроград. Некоторое время работал литературным секретарём у Чуковского, потом в Госиздате под руководством Маршака. С 1923 года печатал свои фельетоны. Сблизился с обэриутами. Участвовал в создании журнала "ЧИЖ" и "ЁЖ".
Но как же он смог уцелеть, если практически все члены ОБЭРИУ были арестованы ГПУ и НКВД. Если все они практически погибли?
29 марта 1944 года газета "Литература и искусство" печатает статью известного писателя С. Бородина "Вредная сказка", в которой пьеса Шварца "Дракон" названа пасквилем на освободительную борьбу и клеветой на народы, томящиеся под властью Дракона. После этого "Дракон" на 20 лет снят со сцены.
А ещё до войны пьеса "Тень" (1940), которую захотел поставить Акимов, была снята с репертуара сразу после премьеры. Власти не без основания увидели в ней политическую сатиру.
Правда, после статьи Бородина при жизни Сталина пьесы Шварца не ставились. За то, чтобы их поставили в театрах, ратовала Ольга Берггольц, выступившая на Втором съезде писателей в 1954 году.
Только в 1965-м был издан сборник пьес Шварца, и к ним снова стали обращаться режиссёры.
Каково было жить гениальному драматургу, он описал в своей "Автобиографии", изданной уже после его смерти в Париже в 1982 году. А умер Шварц 15 января 1958 года.
* * *
21 октября 1889 года в московском переулке в районе Смоленского рынка нашли зарезанного мужчину. Он оказался писателем Николаем Васильевичем Успенским. Расследование показало, что он покончил жизнь самоубийством на почве алкогольной болезни.
А писателем он был неплохим. Писал рассказы и очерки, где изображал быт дореформенной деревни, выступал против крепостничества. Но и против либерализма. Описывал духовенство, знакомое ему с детства: он родился 31 мая 1837 года в семье священника.
Однако наиболее сильные в его творчестве повести "Фёдор Петрович" (1866), "Старое по-новому" (1870) – о деревенской буржуазии и земстве критика не приняла. Его идеализация общинных устоев не снискала себе сторонников.
Нуждаясь, Успенский играл перед толпой на музыкальных инструментах, пел куплеты и частушки, разыгрывал сцены с маленьким крокодиловым чучелом, от лица которого произносил монологи.
Наконец, и вовсе разочаровался в жизни!
* * *
Севу Сурганова я знал очень много лет. Наверное, с тех пор, как пришёл в "Литературную газеты".
Всеволод Алексеевич Сурганов родился 21 октября 1927 года. После расстрела органами НКВД отца в 1937-м семья после войны осела в Подольске.
Сотрудничал с газетой "Подольский рабочий". Писал туда очерки и стихи. Впрочем, стихи попервоначалу. Дальше только статьи и очерки.
Окончил МГПИ (теперешний МПГУ). И пришёл преподавать в подольскую школу, откуда выдвинулся в Подольский горком комсомола. В 1958 году защитил в МПГИ кандидатскую по Соболеву. И стал печататься в литературных журналах.
Статьи его были блёклыми. Писал он то, что нужно было редакциям. Таких замечали и привечали.
Так оказался он в Литературном институте, где вёл семинар критики.
Но в перестройку с появлением в Институте нового ректора Сергея Есина вынужден был уволиться. И пришёл преподавать в МПГУ. Как раз в то время, когда пришёл туда я.
Человеком он был неплохим. В своё время кончал институт вместе с Юрием Визбором и Юлием Кимом. Устраивал в университете вечера авторской песни, которую действительно любил.
Для литературы умер он незаметно: ушёл 26 июля 1999 года, и как будто его в литературе никогда и не было. А ведь печатался много. Писал о Панфёрове, о Соболеве, ещё о каких-то мастодонтах. Но ничего особенного ни о ком не сказал. Ничего нового ни в ком не открыл. Потому и обречены его работы на забвение.
22 ОКТЯБРЯ
Я подружился с Евгением Михайловичем Винокуровым, родившимся 22 октября 1925 года, в 1965 году, когда помогал журналу "Семья и школа" формировать его редакционный портфель. Мы быстро перешли на "ты" и очень часто гуляли вместе по Гоголевскому бульвару, благо я жил в параллельном Гоголевскому Филипповском переулке (в советское время переулок Аксакова), а Филипповский через Сивцев Вражек переходил в Нащокинский (в советское время улица Фурманова), где жил Винокуров.
С ним было очень интересно. Он был умён и очень много знал.
Стихи мог декламировать часами. Любил Мандельштама, Тютчева, Пастернака, Баратынского.
Он нередко заходил ко мне в "Литературную газету", когда я стал там работать. Приводил других поэтов – своих друзей, знакомил.
Мы нередко выпивали. Причём заканчивали непременно в ресторане ЦДЛ, куда направлялись по настоянию Винокурова.
Когда он умер (а это случилось 23 декабря 1993 года), собралось очень много литераторов.
Женя вёл семинар в Литературном институте, и ему своими публикациями были обязаны многие. Тем более что он заведовал отделом поэзии в журнале "Новый мир" и своих студентов не обижал.
Но ещё до Кочетова в пятидесятых годах в "Октябре" он тоже заведовал отделом поэзии и печатал первые подборки Беллы Ахмадулиной, Юнны Мориц и других тогдашних молодых поэтов.
Не обижал и своих ровесников.
Меня восхищало, как глубоко он знал философов Серебряного века. Он их книги привозил из зарубежных поездок.
– Как ты не боишься их везти? – спрашивал я.
– Боюсь, – отвечал Винокуров. – Но вижу книгу на прилавке магазина и не могу не купить.
– А если обыщут? – спрашивал.
– Отберут, – пожимал плечами Женя. Но никто его на границе не обыскивал.
Винокуров был разным поэтом. Он слишком много писал стихов. Но есть у него стихи настоящие, вошедшие навсегда в литературу:
Я посетил тот город, где когда-то
Я женщину всем сердцем полюбил.
Она была безмерно виновата
Передо мной. Её я не забыл.
Вот дом её. Мне говорят подробно,
Как осенью минувшей умерла…
Она была и ласкова и злобна,
Она была и лжива и мила.
…Я не решаю сложную задачу,
Глубинные загадки бытия.
Я ничего не знаю. Просто плачу.
Где всё понять мне?
Просто плачу я.
О таких стихах говорят: "волшебство поэзии! Да, Винокуров был порой волшебником!
* * *
Николай Алексеевич Клюев, родившийся 22 октября 1884 года, в начале 1890-х, когда скитался по России со скопцами, встретил Льва Толстого и прочёл ему стихи. По словам Клюева, Толстой ему их хвалил.
Блок точно хвалил стихи Клюева. Сохранилась их переписка. Кроме того, Блок читал письма Клюева на вечерах у Гиппиус и Мережковского.
В сентябре 1911 года Клюев посещает Блока в Петербурге. Блок помог Клюеву войти в литературу. В благодарность Клюев свой сборник "Сосен перезвон" посвящает Блоку.
В 1915 году состоялось знакомство Клюева с Есениным. Клюев навсегда привяжется к Есенину. Будет ревновать его к Мариенгофу и Дункан, которые "мне так ненавистны за близость к тебе".
На похоронах Есенина Клюев долго не даёт закрыть крышку гроба, целуя мёртвого поэта. Он пишет известный "Плач по Сергею Есенину": "Да погасла зарная свеченька, моя лесная лампадка, / Ушёл ты от меня разбойными тропинками!"
В 1932 году его поэму "О чём шумят седые кедры" прочитал И. Гронский, редактор "Известий". Он спросил у Павла Васильева, почему в поэме о любви объект чувства – мальчик. Васильев, знавший о нетрадиционной ориентации Клюева, объяснил Гронскому. Тот не нашёл ничего лучше, как позвонить Ягоде, а потом Сталину.
Клюев был выслан.
В Москву Клюев уже не вернулся. Вместе с новой своей симпатией – художником Кравченко, который добавил к фамилии Яр по совету Клюева, они уезжают в Вятку.
В 1934 году его арестовывают. Получает 5 лет лагерей с заменой на высылку в Сибирь. В марте 1936-го в Томске вновь арестован. Но летом отпущен. Ненадолго. В августе 1937 года его арестовывают в последний раз. 13 октября тройка НКВД Новосибирской области приговаривает его к расстрелу.
Михаил Михайлович Бахтин считал, что главным обстоятельством уничтожения Клюева была его нетрадиционная ориентация. Но сам Клюев указывал на совсем другую причину: "Я сгорел на своей Погорельщине, как некогда сгорел мой прадед протопоп Аввакум на костре пустозерском", – писал он в 1934 году поэту Сергею Клычкову. И мне думается, что был прав. "Погорельшина", прочитанная чекистами, была напечатана только во времена перестройки. Её антисоветский пафос несомненен.
Что Клюев в 1937 году предчувствовал гибель, говорит его автоэпитафия
Стихи Клюева нелегки для чтения. Вот – посвящённое Борису Васильеву пророчество о себе 1933 года:
Есть две страны; одна – Больница,
Другая – Кладбище, меж них
Печальных сосен вереница,
Угрюмых пихт и верб седых!
Блуждая пасмурной опушкой,
Я обронил свою клюку
И заунывною кукушкой
Стучусь в окно к гробовщику:
"Ку-ку! Откройте двери, люди!"
"Будь проклят, полуночный пёс!
Кому ты в глиняном сосуде
Несёшь зарю апрельских роз?!
Весна погибла, в космы сосен
Вплетает вьюга седину…"
Но, слыша скрежет ткацких кросен,
Тянусь к зловещему окну.
И вижу: тётушка Могила
Ткёт жёлтый саван, и челнок,
Мелькая птицей чернокрылой,
Рождает ткань, как мерность строк.
В вершинах пляска ветродуев,
Под хрип волчицыной трубы.
Читаю нити: "Н. А. Клюев, -
Певец олонецкой избы!"
* * *
Елеазар Моисеевич Мелетинский, родившийся 22 октября 1918 года, – человек выдающийся. У него есть замечательная работа "Моя война". А он воевал на Южном и на Кавказских фронтах во время Великой Отечественной, был военным переводчиком. У него есть работа о тюрьме, в которую он попал во время кампании борьбы с космополитами. Пять с половиной месяцев провёл в одиночной камере, после чего был отправлен в лагерь на 10 лет. Освобождён и реабилитирован осенью 1954.
А до войны и после лагеря занимался наукой.
В 1946–1949 был заведующим кафедрой Карело-Финского госуниверситета. В 1946-1947-м ещё и заведовал отделом фольклора Карело-Финской базы АН СССР.
С 1956 по 1994 работал в ИМЛИ.
Был ответственным редактором нескольких десятков научных изданий, руководил коллективными трудами ИМЛИ.
Член редколлегии а потом главный редактор серий "Исследования по мифологии и фольклору Востока", "Сказки и мифы народов Востока".
С 1989 по 1994 – профессор кафедры истории и теории мировой культуры философского факультета МГУ. Когда, благодаря Горбачёву, учёные стали разъезжать по заграничным университетам, Мелетинский читал лекции в университетах Канады, Бразилии, Италии, Японии, Израиля, выступал на многих международных научных конференциях.
В начале 1992 года возглавил Институт высших гуманитарных исследований РГГУ. Фактически его создал. Читал лекции в РГГУ по сравнительной мифологии и исторической поэтике, Был главным редактором "Arbor mundi" ("Мировое древо") – журнала, который выпускает этот институт.
Как прежде Веселовский и Жирмунский, Мелетинский изучал движение повествовательных традиций во времени и их генезис. Рассмотрел судьбы в устной и книжной словесности основных тем и образов мифологического повествования, описал происхождение и эволюцию народной сказки, изучал первобытные истоки и этапы сложения повествовательных традиций и эпических жанров.
Проанализировал основные жанры сказочного и героико-эпического фольклора, начиная с их наиболее ранних форм, сохранённых в некоторых бесписьменных культурах. В русле такой методологии исследовал "Старшую Эдду", что позволило выявить устные основы составляющих её текстов.