Котовский снова нажал на спусковой крючок.
Опять осечка!
Прогремел выстрел: тамбовский "комиссар", не вставая с полу, успел приподнять винтовку и направить ее на Котовского. Григорий Иванович стал медленно опускаться на скамейку.
Но в ту же секунду, вместе с Котовским, наши командиры и комиссары дали первый залп по бандитам. Затем - второй. "Моргасик" погас, и комната погрузилась в темноту. В этой тьме несколько секунд бушевал шквал выстрелов. Нас окутал пороховой дым, с потолка сыпалась труха, зазвенели стекла разбитых окон.
При первых же выстрелах Эктов нырнул под стол и стал ползком выбираться из комнаты.
Стрельба вспыхнула и за стенами избы. Там, на деревенских улицах, котовцы вели бой с бандитами. Слышалось дружное "ура!".
Я бросился было к выходу, но тут увидел в сумерках, к которым уже начинал привыкать глаз, знакомую фигуру Котовского. Он медленно, опираясь на стену, передвигался к двери. Его поддерживал Н. Гажалов.
- Комиссар, - с трудом проговорил он, опершись на мое плечо, - ранили меня. Принимай командование, кончай бой…
Лекарский помощник Андрей Хошаев вместе с медицинской сестрой Сашей Ляхович наскоро перевязали Григория Ивановича. Бандитская пуля попала ему в правую руку у плеча. На пулеметной тачанке, запряженной тройкой, мы немедленно отправили комбрига на ближайшую железнодорожную станцию - Сампур.
Котовского охранял в пути кавалерийский взвод. Был ранен в ногу и комиссар 1-го полка Иван Данилов.
Когда в центре села вспыхнула стрельба, часть матюхинского отряда - свыше шестидесяти человек и на лошадях и пешими - рванулась к лесу, который подступал к Кобылинке с северо-западной стороны. За селом пролегал неглубокий овраг, густо заросший кустарником. Если бы бандиты успели нырнуть в этот естественный коридор, то… поминай, как звали!
Матвей Кононенко, старший разведчик эскадрона, сразу же разгадал маневр удиравших антоновцев. Не дожидаясь приказа, он вместе со своим взводом бросился наперерез отступавшей банде. По бандитам хлестнул огонь из ружей и пулеметов. Передвижение их задержалось. И тут же их настигли эскадроны Николая Скутельника и Владимира Чистякова. Но около тридцати антоновцам все-таки удалось укрыться в лесу.
Схватка за околицей Кобылинки была не единственным боем, в котором отличился смелый и инициативный котовец Матвей Кононенко… Незадолго до этой секретной операции Котовский лично дал приказ Кононенко - разведать село Дегтянка, определить численность остановившегося там антоновского отряда и разузнать о его намерениях. Наш разведчик с шестью конниками бесшумно подобрался к заставе мятежников и свалился на них буквально как снег на голову. Бандиты так растерялись, что не успели даже вскочить на коней, и бросились врассыпную. Вскоре два "языка" уже стояли перед комбригом. Они выдали расположение своего отряда и пароль. Григорий Иванович поднял полк и повел его в бой. В конном строю полк окружил село Дегтянка, снял заставу и двинулся к деревне Вихляйке, где расположилось ядро банды. Антоновцы в панике бежали, потеряв свыше сотни убитыми и около сорока пленными.
За разведку в селе Дегтянка, за бой у села Кобылинка и другие славные подвиги Матвей Прокофьевич Кононенко был награжден орденом Красного Знамени.
Бой с матюхинским отрядом был скоро окончен. Победа!..Радость ее омрачало разве лишь исчезновение Матюхина. Ему удалось унести ноги. Почти всех остальных главарей расстреляли прямо в избе или под окнами, куда они успели выброситься. Как потом выяснилось, Матюхин, раненный несколькими пулями в избе, выбрался через дверь во двор и уполз за околицу. Но от заслуженной кары он недалеко ушел: через два месяца в перестрелке в Нару-Тамбовском лесу с группой чекистов он был убит.
Руководящая головка мятежа, которая держала в страхе обманутых и насильно загнанных в банды крестьян, была раздавлена. Мы выполнили приказ командования - уничтожить антоновских верховодов как можно скорее и с малой кровью. Матюхину и его подручным не удалось отсидеться за спинами крестьян, "мобилизованных" ими с помощью демагогии, угроз и расстрелов.
Среди оставшихся в живых матюхинских командиров был еще совсем молодой человек по фамилии Муравьев. Во время облавы после "совещания" он был найден в одном из ближайших дворов в копне сена. Напряженное, бледное лицо выражало волнение и тревогу. Вокруг головы, по всей ширине лба, была небрежно, на скорую руку намотана повязка, стянутая узлом на затылке; на виске повязку пропитала кровь.
- Кто вас ранил? - спросил я его.
- Не знаю… Кто-нибудь из тех, кто стрелял в избе… Пустяки! Пуля по виску скользнула и оглушила, потерял срзнание. Поэтому и не сумел уйти в лес…
Я приказал оказать раненому первую помощь. Потом приступил к допросу.
На первых порах Муравьев держался дерзко.
- Я тамбовец, учился в реальном училище, - рассказывал он о себе. - Свою принадлежность к партии социалистов-революционеров признаю. Был у Матюхина адъютантом… Буду и дальше бороться против большевиков и продразверстки. Да что там говорить! Вы меня все равно расстреляете!
- Если вы не поймете своих ошибок и не раскаетесь в совершенных преступлениях, то, может быть, вас действительно расстреляют.
- Что привело вас в партию эсеров? - спросил Муравьева Николай Гажалов.
- Как что? - искренне изумился пленный и посмотрел на нас с удивлением: неужели вы этого не понимаете?! - Эсеры - партия революции и героического террора… Мы за созыв Учредительного собрания, за землю крестьянам…
- Каким крестьянам? - перебил я. - Есть бедняки, есть середняки, есть кулаки-мироеды… И помещики до последнего времени на земле сидели, только сами ее не обрабатывали. Кому дать землю? Вот главный вопрос в нашей борьбе за землю.
Муравьев замялся и потом неуверенно произнес:
- Допустим, всем… Об этом наши вожди знают.
- Если так, то вы, выходит, существа эсеровской программы не знаете… Или сознательно уклоняетесь от ответа на мой вопрос. И вот, не понимая программы эсеров, целей их борьбы, вы проливаете кровь народа…
Муравьев молчал… Я чувствовал, что передо мною сидит честный, но вконец запутавшийся человек. Это о таких молодых эсерах говорил в свое время В. И. Ленин, что у них теоретическая каша в головах и отсутствие революционной последовательности в сердцах.
- Программа эсеров - это, по существу, программа кулацкая, программа помещиков и капиталистов… Земля, за которую вы боретесь, уже передана Советской властью бедняку и середняку. А продразверстка отменена на Тамбовщине еще в феврале. Большевики помогут крестьянам сорганизоваться в коллективные хозяйства, помогут лошадьми и сельскохозяйственным инвентарем.
Пленный сидел с поникшей головой, охваченный сомнениями и новыми мыслями.
- Когда мы получили приказ начальника штаба Эктова, - проговорил он, - почти никто из нас не сомневался. Я первый поверил, что вы действительно идете на соединение с нами с Дона и Кубани. Вас, руководителей, трудно было раскусить. Но как рядовые бойцы не выдали вас, не проговорились, это для меня непостижимо!
- На последний вопрос я вам отвечу… В чем разница, спрашиваете вы, между вами и нами и почему красноармейцы не выдали наших планов?.. Когда мы ликвидировали вашу головку - командиров, вся ваша часть от первого удара разбежалась, и случилось так потому, что ее не связывала идея; это был просто обманутый и запуганный народ. И хотя наш отряд начал бой без старших командиров, но красноармейцы знали и понимали свою задачу, вели бой по собственной инициативе. Красная Армия спаяна коммунистическими идеями, и каждый красноармеец знает, за что он борется, чьи интересы защищает.
Муравьев смотрел на меня широко открытыми глазами. Когда я кончил, у него вырвалось восклицание:
- Вы, большевики, добьетесь своего! Я это допускаю…
- Сделайте еще один шаг, - сказал я, улыбнувшись, - признайтесь чистосердечно.
Позже я узнал, что Муравьев, отправленный нами в Тамбов, в штаб командования Красной Армии, за откровенное раскаяние был помилован.
Утром, когда раннее июльское солнце уже поднялось над горизонтом, мы решили созвать крестьян Кобылинки на митинг. Красноармейцы пошли по деревне, от избы к избе, и стали приглашать жителей на сходку. Вскоре напротив дома, где стрельба недавно закрыла "совещание" о походе на Москву, собралось свыше ста человек. Крестьяне стояли молча, смотрели на нас настороженно, с опаской.
Я взобрался на тачанку и открыл митинг.
- Товарищи крестьяне! Мы - бригада Котовского… Последние силы антоновцев, которыми командовал Матюхин, нами сегодня полностью разгромлены, а командный состав их - уничтожен. Мы понимаем, какая тяжелая судьба выпала на вашу долю в последние годы, какие беды навлекли на ваши головы антоновские повстанцы. Вы потеряли покой, потеряли возможность мирно трудиться. Многие лишились домов, скота. Мятежники забирали у вас последние остатки хлеба… Но теперь пришел конец всему этому! Антоновцы много лгали вам на Советскую власть. Они даже скрыли от вас, что товарищем Лениным еще в начале этого года снята продразверстка с тамбовских крестьян. А позднее партийный съезд большевиков заменил продразверстку продналогом. Это дает вам возможность, после сдачи продналога государству, оставить хлеб у себя и распоряжаться им, как вы захотите… Я обращаюсь к вам: сейчас же выдайте всех попрятавшихся в деревне бандитов, которые не хотят добровольно сдаться нам с повинной. От нас они все равно не уйдут, мы вместе с вами начнем прочесывание деревни. Те же, кто добровольно сдадутся с оружием и конем, - тех мы помилуем.
После сходки два наших эскадрона выловили в Кобылинке до тридцати антоновцев. Где только они не прятались! И в скирдах соломы, и в сараях с двойными стенами, и под перинами, и даже в колодце со срубом. Около сорока мятежников сдались добровольно.
Группа котовцев - человек двадцать пять - была оставлена нами в Кобылинке на несколько суток для организации ревкома и самообороны села и для оказания помощи крестьянам в уборке урожая и других сельскохозяйственных работах.
А мы в тот же день после полудня выступили в обратный путь, в Медное. Провожало нас село хлебом и солью. И хотя хлеб был с лебедой, зеленоватый, мы приняли его как драгоценный подарок, как свидетельство верности Советской власти.
В Медное возвращались с песнями… Ядро бригады Котовского - уроженцы Молдавии и Южной Украины, песни они любили и пели хорошо.
По Дону гуляет,
По Дону гуляет,
По Дону гуляет казак молодой,-
разносилось над полями и перелесками Тамбовщины.
В хоре выделялся звонкий, почти детский голос. Я обернулся и невольно улыбнулся: это старался во всю силу своих молодых легких воспитанник бригады пулеметчик Коля Ткачук.
Я поманил его к себе.
- Ну как дела, Николай? Не испугался?
- Что вы, товарищ комиссар! Да мы их как резанули из своего "максима", так они в землю и зарылись!..
У этого старательного, смышленого и отважного паренька, несмотря на его четырнадцать лет, за спиной была уже большая и трудная жизнь… И ждала его в отдаленном будущем удивительная судьба, о чем мы тогда, конечно, не знали. И вот теперь мне хочется рассказать об этом простом и хорошем человеке, который живет сейчас со мной под одним и тем же московским небом и работает на автозаводе имени И. А. Лихачева.
Попал он в нашу бригаду так…
Летом 1920 года бригада с боями ворвалась в украинское село Червонное, выбив из него белополяков. Помню, нас радостно, с красными флагами встретили рабочие местного сахарного завода, принадлежавшего до революции известному заводчику Терещенко, бывшему министру иностранных дел Временного правительства.
В Червонном мы остановились на несколько дней. И сразу же бойцов окружили босоногие хлопцы, одетые в старье и рванье, худые, но веселые и любознательные. Особенно много толпилось их всегда вокруг кухни: голодные ребята хорошо знали, что их обязательно тут покормят. Я часто наблюдал такие сценки: проглотит боец две-три ложки, а потом протянет котелок ребятам: "Ешьте, хлопцы, мы-то уже раньше поели…"
Однажды один из местных хлопцев запоздал к раздаче пищи, и на его долю ничего не осталось. Он подошел к нашему повару и попросил у него разрешения вымыть котел. Парнишка соскреб со дна остатки пищи, съел их, а затем старательно вымыл котел. Подошел командир-котовец, похвалил его, спросил - кто, откуда?
- Батька у красных, за Днепром, - отвечал парнишка. - Брат Сашка пошел гайдамаков бить. За то, что они отца избили… Возьмите меня с собой! Может, батьку или брата встречу где-нибудь… Возьмите, я уже большой! Я все могу делать…
- А лошадей не боишься? - спросил, смеясь, командир. - Мы же ведь кавалеристы, котовцы!..
- Нет, не боюсь!
- Ну хорошо. Сейчас проверим.
Парнишку усадили на лошадь без седла и приказали скакать по поселку из одного конца в другой. Испытание он выдержал, и его взяли на кухню, ездовым. Матери хлопца мы дали муку, которую местный поп прятал у себя в саду. А через день бригада пошла на Житомир. В наших рядах стал служить еще один котовец - самый молодой, Коля Ткачук. Парнишка привык к нам, рассказал о своей судьбе.
Отец его был передовой рабочий-механик, участник революционных боев в Москве в 1905 году. За участие во всеобщей забастовке царские власти посадили его в тюрьму. С девяти лет Коля пошел батрачить на помещика. Потом поступил на сахарный завод фабриканта Терещенко. И тогда впервые Коля пережил радость шагать в ногу со взрослыми рабочими, направляясь утром в цехи или уходя вечером домой. Рабочие по очереди приглашали Колю домой поужинать: "Твоим братьям и сестричкам больше останется". А ведь их-то было шестеро, кроме Коли, да еще старший приемный сын Александр.
И вот однажды, слякотным февральским утром, пришел, как обычно, Коля Ткачук на завод и - ничего понять не может. Никто не работает, машины стоят, свеклу не грузят; мастера бегают, вид у них растерянный и даже испуганный.
- Ну, Колька, сегодня не работаем! - крикнул парнишке один из рабочих - товарищ его отца. - С флагом по местечку пойдем!.. Твоего тезку - Николая Второго с престола сшибли. Революция!
- Революция? А что такое революция?
- Пойдем с нами - узнаешь… Мы тоже не во всем еще разбираемся, но думаем, что будет к лучшему… Видишь, уже управляющий стал поласковее, просит топки не гасить, главные котлы поддержать…
В этот день Коля шагал вместе со взрослыми под красным знаменем… А вскоре ему пришлось выдержать первый бой, защищая это знамя.
Случилось это так. Однажды ученики школы, в которой, не бросая работы на заводе, стал учиться Николай, попросили его принести с завода кусок красного полотна, чтобы вывесить над школой революционный флаг. Когда полотнище заалело над школьным крыльцом, прибежал батюшка - учитель закона божьего и потребовал немедленно снять флаг. Ребята растерялись и молча стояли, переминаясь с ноги на ногу. Тогда батюшка приставил лестницу к стене и полез за флагом.
- Этот флаг по решению рабочих повесили, - сказал Николай, - за революцию.
- Здесь школа и закон божий, а не революция!
Батюшка снял флаг, сломал древко и выбросил его в яму, а ребят загнал в школу.
В перерыве между уроками Николай с двумя товарищами снова вывесили красный флаг, еще выше, у самой трубы, куда жирному священнику уже не под силу было добраться.
На следующий день Николая в школу не пустили. Вызвали мать и пригрозили ей: если не повлияете на своего сына, выгоним его из школы.
Обо всем этом узнали рабочие. После смены они принесли большой красный флаг и прибили его над входом. Директору школы и священнику сказали:
- Если снимете - выгоним из Червонного!.. - И особо для батюшки: - Смотри, тронешь Кольку, получишь дольку… в два аршина!..
- Ходи, Николай, в школу и смотри за флагом. Тебе поручаем!..
Начались тяжелые, страшные времена. Сначала пришли немецкие войска, потом - всякие "батьки" и атаманы и, наконец, белополяки. Их, белополяков, изгнали буденновцы. Вот тогда-то и началась для Коли Ткачука новая жизнь. Он стал котовцем. Помогал на кухне, потом стал пулеметчикам помогать.
Однажды пулеметный взвод, где находился Коля, попал в тяжелое положение: он оторвался от сабельных эскадронов и ему пришлось сдерживать ожесточенные контратаки белополяков. Патроны были на исходе. Где находился штаб бригады, наши пулеметчики не знали. Решили послать за помощью Колю под видом деревенского хлопца. Он пробрался через польские заставы, отыскал штаб бригады и передал устное донесение Григорию Ивановичу… проверив предварительно его документы (до этого случая он с комбригом еще не встречался). И когда Котовский приехал в пулеметный взвод, он приказал командиру, кивнув в сторону Коли:
- Подгоните одежду, сшейте сапоги по ноге… Да берегите его! Он мне как сын родной…
Обнял парнишку, поцеловал и ускакал.
В дни боев с бандами Махно Коля Ткачук стал смелым и ловким разведчиком. Перерядившись в хлопца, он проникал в самое логово махновцев и разузнавал об их планах. Он крутился рядом с пьяным "батькой" и вместе с другими ребятами подбирал конфеты, которые подгулявший атаман разбрасывал вокруг себя. Большим усилием воли удерживал себя наш юный разведчик от желания швырнуть "лимонку" прямо под ноги Махно. Приказ Котовского запрещал ему это. Однажды на обратном пути из махновского логова его схватили махновцы. Он показал им как "пропуск" конфету, которую получил "в подарок" от Махно. Пропустили.
В ночь "секретного совещания" с матюхинцами Коля лежал за пулеметом на окраине Кобылинки… Там с ним произошел эпизод, о котором мы потом долго вспоминали с улыбкой. Коле очень не хотелось расставаться даже на сутки с буденновским краснозвездным шлемом, и он тайком от командира засунул его под гимнастерку и затянул ремнем. Ночью, в засаде, шлем вывалился на траву. Бойцы крепко отчитали парня (ведь такая оплошность могла сорвать всю операцию) и заставили его тут же закопать шлем в землю.
О том, как сложилась дальше судьба Николая Ткачука, многие из читателей, наверное, уже знают. 5 апреля 1964 года "Правда" опубликовала большой очерк известного советского писателя С. С. Смирнова "Верность и мужество", посвященный, как в нем говорилось, "великолепному и цельному героическому характеру советского человека, бойца, коммуниста". В текст очерка заверстан портрет Николая Степановича Ткачука в форме советского майора… Сколько лет прошло, но я легко угадываю в чертах мужественного, волевого лица облик нашего общего любимца Кольки - ездового и подносчика патронов из первого взвода!..
Когда окончилась гражданская война и наша земля была очищена от всех антисоветских банд, Николай Ткачук поехал учиться. Сначала - на рабфак, а затем - в Харьковский институт механизации и электрификации. Из стен института вышел инженером-автомобилистом, стал работать главным диспетчером Московского автомобильного завода.