Два выпуска книги "Старая армия" (1929 и 1931 гг.) посвящены различным аспектам жизни Русской Армии с 90-х годов XIX века до Первой мировой войны. В воспоминаниях кадрового офицера предстают яркие картины жизни и быта военной среды - от юнкерского училища до Академии Генерального штаба, от службы в артбригаде в захудалом местечке на западной границе Империи до военных смотров в столичном Петербурге. Очень ценными представляются наблюдения автора о взаимоотношениях Армии и общественности накануне революции 1905 г. и Великой войны. Отчуждение образованного слоя русского общества от Армии обернулось впоследствии непоправимой трагедией для всей страны.
Содержание:
"Нужно писать правду…" - (Военный историк и писатель А. И. Деникин) 1
Старая армия 19
Том первый 19
Том второй 48
Иллюстрации 81
Комментарии 81
Антон Иванович Деникин
Старая армия
"Нужно писать правду…"
(Военный историк и писатель А. И. Деникин)
Действительно ли музы умолкают, когда приходит черед говорить пушкам? И насколько возможно служение двум этим стихиям - высокому искусству и суровому делу войны, адепты которого также относят его к искусствам, нередко встречая при этом возражения служителей муз? Не претендуя на всеобъемлющий ответ, вспомним все же, что среди спутниц Аполлона есть и строгая Клио, не только вызывающая на свой суд и простых солдат, и великих полководцев, но и побуждающая их самих то и дело браться за перо, оставляя потомкам горделивые реляции и тягостные раздумья, патетические речи и бытовые зарисовки, документальные повествования и художественные впечатления от прежних боев и походов, побед и поражений. Богатейшая библиотека военных мемуаров и исторических сочинений, написанных не просто свидетелями, а непосредственными участниками событий, берет начало еще в античную эпоху, - но и в этом потоке не затеряются многочисленные труды русских изгнанников, покинувших родную землю после неудачи в Гражданской войне, оказавшихся бессильными против охватившей Россию Смуты; и даже среди них не затеряется имя того, чей труд, пожалуй, больше, чем чей-либо еще, и закрепил в нашем сознании именно это название эпохи - Русская Смута.
Этим военным писателем был генерал Антон Иванович Деникин.
Сегодня уже нет нужды специально отмечать "литературные" страницы биографии Антона Ивановича. Переиздания - полные или фрагментарные - его работ, статьи и целые книги, посвященные этому выдающемуся, наделенному свыше разнообразными талантами человеку, восстанавливая историческую справедливость, прочно связали Деникина - мемуариста и литератора с Деникиным-полководцем, представляя читателям обе стороны его деятельной натуры. И все же в первую очередь Деникин, разумеется, остается в истории генералом, героем Русско-Японской и Первой Мировой войн, а в 1918–1920 годах - одним из вождей Белого движения, Главнокомандующим Добровольческой Армией и Вооруженными Силами Юга России. Сын офицера, выслужившегося из солдат, сам выучившийся, что называется, на медные деньги, знавший и "лямку" строевика, и аудитории Академии Генерального Штаба, беспокойный правдоискатель, не побоявшийся конфликта с военным министром, штабной работник, не задерживавшийся в штабах и всегда стремившийся в опасную боевую обстановку, где "головы плохо держались на плечах", не утративший задора и воинского темперамента и во главе многотысячных армий, которые он вел под знаменами Белого Дела - таким был Русский Офицер Деникин… и таким же он был и в своих литературных трудах.
В самом деле: вот подполковник Деникин в Маньчжурии, впервые получив - по собственной инициативе - самостоятельную задачу и пусть небольшой, но отдельный отряд, - принимая над ним командование, слышит от бывшего начальника: "Слава Тебе, Господи! По крайней мере, теперь в ответе не буду", - и с горечью отмечает: "Сколько раз я встречал в армии - на высоких и на малых постах - людей безусловно храбрых, но боявшихся ответственности (во всех цитатах выделения - разрядка, курсив и проч. - первоисточника. - А.К. )!" ; и, как бы в противовес этой распространенной боязни, разве не чувство неуспокоенной ответственности , сопричастности всему происходящему вокруг и невозможности устраниться, умыть руки, - будет руководить Деникиным-литератором, когда ему, в силу ли невысокого служебного положения или вынужденного эмигрантского бездействия, останется только перо и бумага для отстаивания своей позиции?
Вот - весной 1918 года, в трудную минуту Первого Кубанского похода Добровольческой Армии, которой в очередной раз грозит полное уничтожение, собираются последние резервы вокруг одного из вождей Белого Дела - генерала М. В. Алексеева, и последний рубеж обороны намечается на пороге комнаты, где лежит больной генерал… "Я вышел на крыльцо, - рассказывает один из приближенных Алексеева. - На перильцах сидел генерал Деникин, как всегда, в пальто и шапке, с карабином в руках.
- Ваше превосходительство, вы с нами?
- Шел мимо. Тут генерал?
- Да, болен.
- Знаю.
Он шел мимо и зашел, чтобы умереть вместе" , - и разве не одна и та же скромная русская совестливость проявилась и в этом простом ответе и простом решении "умереть вместе", - и в деникинских литературных трудах?
Вот - в кошмарные дни того периода революции, который сам Деникин через несколько лет назовет "крушением власти и армии", не только не имея способа повлиять на новых "временных" правителей России, но и будучи по сути дела лишенным даже дисциплинарной власти по отношению к собственным подчиненным, он произносит громовые речи - казалось бы, всего лишь еще несколько речей в потоке риторики, захлестнувшем страну, - но в них столько живой боли, они, в отличие от подавляющего большинства всего, что говорилось в безумный 1917 год, настолько выстраданы, настолько честны и настолько бесстрашно идут против течения, что становятся поистине голосом лучшей части офицерства, а сам их автор - своего рода "народным трибуном", глашатаем всех, остающихся верными долгу солдата; и разве не столь же бесстрашно будет он идти, когда того потребуют его убеждения, и против течения "общественной мысли" на страницах эмигрантской печати, проявляя ту способность противостоять "террору" преобладающего мнения, которая по справедливости должна быть отнесена к наиболее трудным задачам для всякого, берущегося за перо?
Надо сказать, что литературное творчество Антона Ивановича с самого начала развивалось под знаком сопротивления косности, протеста против несправедливости, провозглашения и отстаивания собственных взглядов даже вопреки устоявшимся. Молодым офицером он будоражил своими корреспонденциями провинциальное захолустье погрязших в рутине армейских гарнизонов и вполне достойного их местного "общества". Годы спустя, уже занимая ответственный пост и будучи штаб-офицером, успевшим отличиться на Японской войне, "удостоился" даже замечания-предупреждения от прямого начальника: "Охота вам меня трогать…" - предупреждения, естественно, не возымевшего действия; и странной иронией кажется сегодня, что репутация бунтаря подчас приводила в то время к характеристике Деникина как "красного" - Деникина, в недалеком будущем белейшего из Белых генералов!
Об этом раннем своем "писательстве" под псевдонимом "И. Ночин" (дочь генерала считает, что в нем "ночь" противопоставлялась "дню", - якобы звучащему в фамилии Дени кин ; по другой версии, "для большинства офицеров [сослуживцев], знавших, почему на казенной квартире Деникина ночь напролет горит свет, было ясно, кто скрывается под псевдонимом "Ночин"" ) Антон Иванович вспоминал, по-видимому, с удовольствием и даже не без некоторой гордости, через много лет не удержавшись, чтобы не пересказать в мемуарах сюжеты некоторых из своих давних очерков . В те же годы складывалось и политическое мировоззрение Деникина, сформулированное им позже в трех основных положениях: "1) Конституционная монархия, 2) Радикальные реформы и 3) Мирные пути обновления страны" .
Это будут (и чаще всего - с осуждением) определять впоследствии как "либерализм", и сам генерал, очевидно, если и не склонялся к тому же определению вполне, то по крайней мере принимал его, написав в 1924 году в частном письме: "Взыскую либерализма и болею над его немощами… Что же, это верно. То же и с Армией (очень значимое сопоставление в устах Деникина! - А.К.)… Так - любят иной раз близкого человека со всеми его слабостями и недостатками". Однако не зря генерал граф Ф. А. Келлер, в годы Первой Мировой войны бывший одно время начальником Деникина, писал ему в 1918 году: "В Вас я верю, считал Вас всегда честным монархистом…" (при том, что Деникин, по многочисленным отзывам, был органически неспособен ко лжи, притворству и "мимикрии"), а на прямой вопрос того же Келлера в личной беседе - "Скажите мне, наконец, ваше превосходительство, кто вы и что вы такое" (прямолинейного монархиста стала раздражать политика непредрешения государственного строя России, проводимая командованием Добровольческой Армии) - Антон Иванович, по рассказу предубежденного графа, "сконфузился и отвечал: "я монархист", и поспешно добавил: "я конституционный монархист"", - так что монархический принцип в душе Деникина главенствовал - пусть и "сконфуженно" и с "конституционною" оговоркой - даже в смутные времена, когда ревизия прежних убеждений становилась делом весьма распространенным.
Но и в начале века, когда тридцатилетний офицер на ощупь подходил к своим "трем положениям", его "либерализм" не укладывался в рамки общепринятого толкования этого термина - недаром Деникин как единственно возможное решение воспринял жесткие меры правительства по подавлению бунтов 1905 года и суровые, вошедшие в пословицы фразы П. А. Столыпина, обращенные не только к революционному подполью, но и к сочувствующим из "конституционной" Думы: "Не запугаете!", "Вам нужны великие потрясения, а нам нужна великая Россия!" Интересно также отметить, что в таком важном для государства вопросе, как итоги Русско-Японской войны и перспективы ее продолжения (в случае, если бы не состоялся Портсмутский мир), Деникин и в последние годы жизни провозглашал убежденно: "…принимая во внимание все "за" и "против", не закрывая глаза на наши недочеты, на вопрос - "что ждало бы нас, если бы мы с Сипингайских позиций перешли в наступление?" - отвечал тогда, отвечаю и теперь: - Победа!" - и горько сожалел, что в Портсмуте "армию не спросили", а "Петербург "устал" от войны более, чем армия". До некоторой степени это приобретает значение и в связи с вопросом о "либерализме" Деникина, поскольку один из столпов либерализма подлинного, безо всяких кавычек (впрочем, наряду с этим и убежденный государственник), фельдмаршал Д. А. Милютин, на склоне лет вынес уничтожающий приговор подобным взглядам: "…Приходилось порадоваться прекращению войны. Только отчаянные шовинисты могли бредить о реванше" (статья была опубликована после смерти ее автора, в 1912 году, в "Известиях Императорской Николаевской Военной Академии", и следивший за военной литературой Деникин вряд ли мог ее пропустить). И, возможно, уже персонально к Деникину - автору "Армейских заметок" в журнале "Разведчик" отнес бы ту же характеристику "шовиниста" фельдмаршал, доживи он до 1914 года и прочитай страстный призыв к укреплению духовной боеспособности России и ее Армии ("накануне уже неизбежной отечественной войны наши власти старательно избегали возбуждения в народе здорового патриотизма, разъяснения целей, причин и задач возможного конфликта, ознакомления войск со славянским вопросом и вековой борьбой нашей с германизмом"): "Духа не угашайте!" Не оставим без внимания и выбор глубоко и искренне верующим Деникиным этой новозаветной цитаты (1 Сол. 5:19), вольно или невольно сопоставляющий дело защиты земного Отечества с проповеданными Апостолом путями стяжания Отечества Небесного. Итак, не был ли Антон Иванович во многом чужд российскому либерализму в его сложившихся к началу XX века исторических формах?
Как представляется, мировоззрение Деникина скорее можно описать введенным П. Б. Струве термином "либеральный консерватизм", который, несмотря на внешнюю парадоксальность, заключает в себе достаточно глубокий смысл. "Суть либерализма, как идейного мотива, заключается в утверждении свободы лица. Суть консерватизма, как идейного мотива, состоит в сознательном утверждении исторически данного порядка вещей, как драгоценного наследия и предания", - пишет Струве. "Либеральный консерватизм означает, таким образом, - раскрывает его мысль эмигрантский исследователь, - одинаковую любовь к началам и идеям свободы и власти, свободы и порядка, реформаторства и преемственности. Главная задача - и в то же время главная трудность - для носителей этой политической идеологии всегда заключалась в нахождении правильного "сочетания порядка и свободы в применении к историческому развитию и современным потребностям", - что, собственно, представляет собою отказ от догматизма во имя естественного развития живого национально-государственного организма. Размышляя, уже в эмиграции, о будущем Отчизны после ее освобождения от большевиков, Струве подчеркивал: "…У нас нет политических рецептов, а есть ясная и твердая мысль - России нужны: прочно огражденная свобода лица и сильная правительствующая власть", - и это вполне совпадало с позицией Деникина как по сути, так и в вопросе частном - пресловутого "непредрешенчества" судеб освобожденной страны.
Не меньше соответствуют деникинским взглядам и "ясное сознание и твердое убеждение" Струве, "что духовная крепость и свобода лица, мощь и величие государства в своих глубинах, основах и истоках восходят к непреложным религиозным началам. Отрываясь от этих начал, личность духовно никнет и мельчает, корни ее свободного бытия иссыхают. И государство, которое отнюдь не представляет просто технического приспособления, а есть некий таинственный сосуд национальной, духовной и жизненной энергии, испытывает ту же судьбу, когда отрывается от религиозных начал"; и чтобы еще раз убедиться в близости взглядов, достаточно сравнить с этими высказываниями мысли, звучавшие в 1919 году в официальных документах, подписанных Главнокомандующим Вооруженными Силами Юга России, - "твердое убеждение, что возрождение России не может совершиться без благословения Божия и что в деле этом Православной Церкви принадлежит первенствующее положение, подобающее ей в полном соответствии с исконными заветами истории", и прямую апелляцию к религиозному авторитету: "Велико должно быть значение мудрого голоса Церкви и в настоящую тяжелую для государства годину, когда во многих местах его под напором большевизма и низменных страстей рухнули основы религии, права и порядка, и русские люди, забыв стыд и долг свой, глумятся над растерзанной и истекающей кровью Родиной. В такое тяжелое время глубоко отрадно вновь услышать голос Православной Церкви, и я верю, что по молитвам ее Господь Бог укрепит нас в нашем трудном подвиге и Десницею Своею благословит наше правое дело на благо и величие горячо любимой Матери России".
Применение к взглядам Антона Ивановича термина "либеральный консерватизм" кажется нам оправданным и еще по одной причине. Подобно тому, как в самом термине именем существительным является все-таки консерватизм, - и в мироощущении Деникина либеральная составляющая относится скорее не к глубинным основам, а к общественно-политическому темпераменту, который не раз побуждал его обладателя к громкому протесту и, в конечном счете, соотнесению себя с определенным политическим направлением (хотя и с непременною оговоркой: "…не принимая активного участия в политике и отдавая все свои силы и труд армии"). В то же время противоположный лагерь - демонстративно-консервативный, присваивавший себе - не всегда оправданно - привилегию на патриотизм и "охранительство" (как "либеральная общественность" - патент на "выражение народных чаяний"), - также должен был оказаться для него во многом чуждым, несмотря на близость основополагающих государственнических идей.
Так, Деникин, конечно, разделял обеспокоенность кризисным положением вооруженных сил в первые годы после Японской войны, звучавшую в статьях М. О. Меньшикова - одного из ведущих перьев "правой" журналистики, перед лицом "бегства офицеров из армии" взывавшего: "Измените психологические условия офицерской службы - и бегство остановится. Сделайте службу интересной - и бегство остановится. Отодвиньте позор войны и верните почет, сделайте так, чтобы офицер не краснел в обществе и не чувствовал себя неловко даже в своем кругу, - и бегство остановится", - но вряд ли сам должен был "чувствовать себя неловко" и признавать справедливыми слова о "позоре войны", которая, как мы знаем, по его мнению была проиграна не военными, а политиками, не Армией, а "обществом"; и еще менее - поддерживать призывы сделать "мечтой хотя бы нескольких поколений" - "блестящую, победоносную войну", "панацею всех военных бед", к которой Меньшиков фактически рекомендовал "втайне готовиться […] всеми силами, всей жаждой духа".