* * *
При отсутствии планомерного воспитания в школе можно было бы думать, что она обрабатывала своих воспитанников только внешне и технически, не затрагивая их мировоззрения…
Но этого не случилось.
Вся окружающая атмосфера, пропитанная бессловесным напоминанием о долге, строго установленный распорядок жизни, постоянный труд, дисциплина внешнего оказательства и внутренних отношений; традиции училища - не только ведь школьнические, но и разумно-воспитательные, которыми, казалось, пропитаны были его стены и которые передавались от одного выпуска к другому; общеофицерские традиции командного состава, даже не вполне удачного… Все эти прямые и косвенные влияния, сплетавшие жизнь и труд учеников, учителей и начальников, искупали во многом недочеты школы и составляли совокупно объективную, нетворимую систему, создавали военный уклад и военную психологию, сохранявшие живучесть и стойкость не только в мире, но и в войне, в дни великих потрясений, великих искушений, крушения идеалов.
Военный уклад перемалывал все те разнородные социально, имущественно, духовно элементы, которые проходили через военную школу. Без видимых воздействий, он делал военную среду весьма маловосприимчивой и к проникновению в нее революционных течений. Помню один эпизод. Студент Петербургского университета Н. Н. Лепешинский - брат известного соц. - демократа, сосланного в конце 90-х годов в Сибирь, был исключен из университета за революционную деятельность, без права поступления в какое-либо учебное заведение. Словом - с волчьим билетом. Лепешинский сжег свои документы и держал экзамен за среднее учебное заведение экстерном, в качестве получившего домашнее образование. Получив свидетельство, поступил в Московское училище.
После нескольких месяцев пребывания в училище, где Лепешинский учился и вел себя отлично, вызвали его раз в канцелярию, к инспектору классов, капитану Лобачевскому.
- Это вы?
Лепешинский побледнел: на столе лежал проскрипционный список, периодически рассылаемый министерством народного просвещения заинтересованным ведомствам, и в нем - подчеркнутая красными карандашом его фамилия…
- Так точно…
- Ступайте!
И больше ни слова.
Велика должна была быть уверенность Лобачевского в своем знании человеческой души и в "иммунитете" московской школы. Лепешинский окончил благополучно училище и вышел во 2-ю артиллерийскую бригаду. Кроме большого скептицизма, ничто не обличало его прошлое. Служил исправно, в японскую войну дрался доблестно и был сражен неприятельской шимозой.
Военный уклад имел и иные, исторического масштаба последствия, о которых человек другого лагеря, вряд ли склонный идеализировать военный быт, говорит теперь:
"Интеллигент презирал спорт так же, как и труд, и не мог защитить себя от физического оскорбления. Ненавидя войну и казарму, как школу войны, он стремился обойти или сократить единственную для себя возможность приобрести физическую квалификацию - на военной службе. Лишь офицерство получило иную школу, и потому лишь оно одно оказалось способным вооруженной рукой защищать свой национальный идеал в эпоху гражданской войны"{"Современные записки", № 39. Статья Г. Федотова "Революция идет".}.
* * *
Ранней весной приехал неожиданно в училище командующий войсками, генерал Драгомиров. С волнением и любопытством бежали мы на плац, вызванные по тревоге, в особенности первокурсники, еще не видавшие популярного в России генерала и грозного начальника.
Выстроился батальон (две роты). Из подъехавшего экипажа вышел, грузно опираясь на палку - результат ранения в ногу в турецкую войну - человек, будто только что сошедший с картины Репина "Запорожцы". Так и казалось, что подойдет вот и окликнет:
- А что, хлопцы, есть еще порох в пороховницах?
Но вместо этого:
- Здорово, господа юнкера!
- Здра… жела… ваше… ство!
- Покажите, полковник, батальонное ученье.
Среди нашего начальства замешательство: пока по программе пройдены только взводные ученья; половина юнкеров не участвовали ни разу даже в ротном… Но оробевший начальник училища не рискнул доложить. По команде старшего ротного, подполковника Д., батальон начинает перестроения, сбивается и путает. Грозно сдвигаются брови у командующего, нервно постукивает палкой о землю. Что-то кричит, чего за топотом шагов и гулом команд нам не слышно.
- Батальон, стой!
- Уберите вы из строя этого танцора! - крикнул командующий, указывая палкой на одного из взводных офицеров.
Это была незаслуженная обида: офицер, тяжело контуженный во время турецкой войны, страдал судорожным подергиванием головы… Начальник училища доложил, и Драгомиров, подозвав офицера, извинился перед ним. Случай - редкий. Ибо генерал имел вообще обыкновение ругаться, не щадя офицерского достоинства, в присутствии подчиненных.
Двинули батальон опять. Ученье идет плохо. При захождении взводами строй наш разорвался совсем.
- Батальон, стой!
- Прочь! Не желаю смотреть! Даю вам две недели сроку.
Уехал. Мы уходили, прогнанные с плаца, понуро опустив головы, с чувством несправедливой обиды. Осрамит нас на весь округ, распишет в приказе… Все училище в течение двух недель жило нервной жизнью. Но, видимо, дело разъяснилось: приказа не последовало, а через две недели произвел нам смотр начальник штаба округа- Михаилу Ивановичу было, видимо, неловко - и нашел все в отменном порядке.
Вообще, все в училище искренно считали, что командующий нашего училища не любит и в оценке юнкеров несправедлив. Такое мнение держалось и в позднейших выпусках. Однажды - года через два после нашего выпуска - Драгомиров уехал со смотра, не простившись, а к фронту юнкеров, отделившись от свиты, подъехал генерал Шимановский и громко объявил:
- Командующий войсками желает училищу совершенствоваться!
Страшная обида и уныние.
Другой раз, после окончания смотра, генерал Драгомиров обратился к батальону юнкеров с такой оригинальной "благодарностью":
- Удовлетворительно!
Только "капралы" да несколько юнкеров поробче ответили:
- Рады стараться, ваше-ство!
Все остальные молчали. Генерал Драгомиров разнес начальника училища за то, что юнкера "не умеют отвечать". И вдруг Лавров, смиреннейший перед начальством Лавров, покраснев и тяжело дыша, к неописуемому изумленно и удовлетворению юнкеров, докладывает:
- Это потому, ваше пр-ство, что юнкера не привыкли к такой оценке. Они учатся всегда или "хорошо", или "отлично".
Но изумление выросло еще больше, когда грозный командующий не возразил ничего. Поглядел на Лаврова из-под нависших бровей и уехал.
Летом, в последний мой лагерный сбор, батальон училища участвовал в производившемся впервые ученье с боевыми патронами и стрельбой артиллерии через головы пехоты. До этого драгомировского нововведения, из-за опасения несчастного случая, впереди батарей, в огромном секторе артиллерийского обстрела, пехота не развертывалась. Этим искажалась совершенно картина действительного боя. Артиллеристы, видимо, несколько нервничали, и снаряды падали иногда не туда, куда следовало, разрываясь в опасной близости от нас. Но в общем стрельба и маневр прошли удачно, и командующий в отличном расположении духа садился в экипаж, где его поджидал приехавший с ним Бродский - известный киевский сахарозаводчик и обычный карточный партнер Михаила Ивановича.
- Юнкера, ко мне!
Бросились к экипажу, окружили командующего. Тяжело пыхтя, подошел скорым шагом и начальник училища.
- Ну вот, и под огнем побывали. Не страшно было?
- Никак нет, ваше высокопревосходительство!
- И в бою не многим страшнее. Бессмысленно учить не так, как это делается на войне. А без риска и… чихнуть (генерал выразился резче) иной раз нельзя… Отлично юнкера учились, чем бы их побаловать? - обратился он к генералу Лаврову.
Ну, конечно, скажет - отпуском дня на два. Что может быть для юнкера радостнее! И вдруг… ушам своим не верим:
- Мороженого им выдать, ваше высокопр-ство.
Точно институткам…
- Ну-ка, раскошеливайся, уважь юнкеров! - обратился Михаил Иванович к Бродскому, хлопнув его по плечу.
Два дня мы ели по огромной порции мороженого; ели с удовольствием, но все же бранили при этом порядком начальника училища за недогадливость.
* * *
Весною, теплым маем наступало самое приятное время- съемки.
Ранним утром, после чая мы уходили партиями за город, в поле на целый день. Училище выдавало нам "кормовые деньги" и требовало только возвращения к вечерней перекличке. Но и опоздание редко вменялось в вину.
Полная свобода. Несколько часов работы или поверка руководителем, и весь остальной день бродяжничаем по полям, по лесам. В полдень - вкусный борщ и галушки, не уступающие миргородским, приготовленные "Солохой" из деревни Соломинки - тогда еще не тронутой городской культурой, с ослепительно белыми хатами и садочками в белом цвету. А юнкер М. - наш виночерпий - нерешительно вынимает из-под полы граненую бутылку тройной очищенной Попова, заготовленную по случаю участия в нашем полевом обеде руководителя, капитана Генерального штаба Т.
"Пройдет номер или не пройдет?"
- Да уж ставьте на стол, юнкер, нечего прятать. Под такой борщ простительно.
Потом отдых и опять - бродить с планшетом, уловляя и нанося на кроки умозрительные "горизонтали" и складки местности, успевая между делом побалакать с пестрым платочком, мелькающим в огороде, или даже слетать единым духом в Кадетскую рощу, где уже ждет нетерпеливо укрытый ярким зонтиком предмет весенних грез…
Горизонтали подождут, складки не разгладятся…
Некоторые юнкера - лентяи или не одолевшие топографической премудрости - устраивались иначе. Возле училища ютились бывшие люди, босяки, прикармливаемые юнкерами. Среди них помню одну колоритную фигуру, именовавшуюся отставным капитаном и даже академиком. Босяк был оборван и часто "на взводе", ночевал обычно в помойной яме… Но беседовал с нами с большим достоинством и принимал юнкерские даяния так, как будто делал нам одолжение. По-видимому, это тот самый, который, по рассказам одного из младших моих однокашников, делал за юнкеров кроки.
Разговор с юнкером бывал краток:
- Полбутылки водки с селедкой и огурцом. Задание, место, на сколько баллов?
"Капитан" отлично знал район съемок и имел при себе "зеленку" (карту); не выходя из трактира, он тут же брался за работу, и через час планшет готов. Никогда не подводил юнкера. По окончании работы полагалось еще полбутылки с котлетой…
Вечером - обветренные, загорелые и усталые, но веселые и довольные, валимся в жесткие постели и засыпаем мертвым сном.
Балл за съемку - последний. У инспектора классов составляется список выпускных юнкеров по старшинству баллов, и перед выходом в лагерь происходит важный в юнкерской жизни акт - разбор вакансий.
* * *
В списке по старшинству в голове помещались фельдфебели, потом должностные унтер-офицеры (портупей-юнкера), наконец, юнкера по старшинству баллов. Одновременно вывешивался и список вакансий, которых было несколько лишних против числа юнкеров.
Большое волнение, некоторая растерянность. Ведь, помимо объективных условий и личных вкусов, есть нечто провиденциальное в этом выборе тропинки на жизненном распутье, на переломе судьбы. Этот выбор предопределяет во многом уклад личной жизни, служебные успехи и неудачи - и жизнь, и смерть…
Как общее правило, на юнкерской "бирже" вакансии котировались в такой последовательности: гвардия, полевая артиллерия, крепостная артиллерия и саперы, наконец, армейская пехота, в зависимости от боевой и мирной репутации полков и их стоянок. Бывало, однако, что юнкера, высоко стоявшие в списке - имевшие широкий выбор, выходили в захолустья из привязанности к родным местам или родным полкам; особенно замечалось это у кавказцев и туркестанцев.
Земля Российская необъятна, а "Краткое расписание сухопутных войск" невразумительно… Бегают друг к другу, ищут сведущих людей, обращаются за разъяснением к своим офицерам, посылают телеграммы родным - за советом… Все мысли занимает один вопрос - куда выйти?
- Что такое "Репнинский штаб"?
- "Урочище Термез"… Почему - "урочище"?
- Черт их знает. Одно могу вам сказать, что, если написано "штаб" или "урочище" - плюньте, трущоба.
- Это бессовестно, Володя. Раз ты прикомандировываешься к саперному батальону, зачем берешь Екатеринослав? Взял бы дыру какую-нибудь…
- А если через год на саперном экзамене провалюсь?..
- Предусмотрительно, черт возьми!..
- Скажите, "Русский остров" - это все равно что Владивосток?
- Что вы, батенька, полгода нет сообщения с сушей! Туда только кандидатам в самоубийцы можно выходить.
- Просто, вы представления не имеете об артиллерии, - резонерствует среди группы, сбившейся тесно под деревом в училищном садике, солидный юнкер - типа всезнающих. - Варшавская крепость и Варшава - это две вещи разные. В Варшаву надо отпускной билет брать из крепости - я знаю, мой дядька там служил… И, кроме того, вылазочная батарея - совсем не то что полевая: ее запрягают только, когда крепость на осадном положении. Будете ходить пешкодралом, а шпоры - это больше для утешения.
Но, видимо, слушатели не верят ни одному слову говорящего: сам он стоит низко, не заинтересован; старается, вероятно, в пользу приятеля, облюбовавшего Варшавскую вылазочную батарею.
Через шестнадцать лет мне довелось, руководя съемкой в Казанском юнкерском училище, вместе с выпускными юнкерами пережить опять эти памятные дни юнкерской жизни. До чего живуч быт! Те же типы, настроения, разговоры даже… Словно и не было этих лет, посеребривших мою голову, не было расстояния в две тысячи верст, и я - не в барачном лагере у Казанки-реки, а в старом крепостном здании на Печерске, у тихого Днепра…
Любители составляли заранее "черновой список" путем опроса всех выпускных. Но он не окончателен: некоторые юнкера - в нерешительности; другие ставят решение вопроса в зависимость от ожидаемой телеграммы. И потому нервное напряжение растет.
Наконец приходит день разборки вакансий.
К столу, за которым сидят начальник училища и инспектор классов, подходят вызываемые по старшинству списка: серьезные, веселые или сумрачные; некоторые с волнением называют избранную часть и дрожащей рукой заносят название ее в ведомость.
Наш фельдфебель взял единственную вакансию в гвардию. В позднейших выпусках их было больше. Но гвардейские вакансии не общедоступны… По оплошности училищного начальства, не остерегшего юнкеров о существовании в гвардии особых порядков, с некоторыми из них случились впоследствии прискорбные недоразумения. Так, варшавская гвардия (3-я гв. див.) отказалась раз принять группу офицеров, выпущенных из военных училищ, на том основании, что они не были потомственными дворянами. Вышла громкая история, доходившая до Государя, причем военный министр предоставил впоследствии этим офицерам другие вакансии. Но можно себе представить моральные переживания людей, изгнанных за "худородность" и вынужденных ходить по мытарствам, в поисках нового назначения. Мне описывали волнующую сцену, как отец одного из них, пожилой армейский капитан, приехавший в Варшаву из провинции - порадоваться на своего сына, плакал горькими слезами в нашем штабе, говоря о причиненной им обоим обиде.
Разбор вакансий продолжается. Кто-то из высоко стоящих заявляет:
- Разрешите, господин полковник, взять вакансию после юнкера N.
Это - друзья неразлучные. Первый жертвует своим старшинством и снижается человек на двадцать, чтобы, совместно с другом, выбрать вакансию в один полк или, по крайней мере, в один город. И какая обида, если жертва окажется напрасной - подходящие вакансии разберут раньше!..
Постепенно вакансии в специальные роды оружия, в популярные полки и хорошие стоянки разобраны. Остались лишь "урочища", "штабы" и вообще отчаянные трущобы. Юнкера нижней части списка - "камчатка" - веселы и беспечны, им беспокоиться нечего - все равно никакого выбора нет. Один юнкер называет часть с какой-то неудобопроизносимой и неизвестной стоянкой. Инспектор классов, с присущим ему ехидством, поинтересовался:
- Скажите, юнкер, почему вы избрали именно эту часть?
- По околышу, господин капитан. Синий пойдет к лицу.
Юнкер "имеет зуб" против инспектора классов, считая его виновником своей неудачи…
В Казанском училище я был свидетелем характерного эпизода. Юнкер с высшим в училище баллом, не имевший нашивок и поставленный поэтому после всех должностных, вышел к столу мрачный и бледный и отчетливо, резко заявил:
- В N-ю Восточносибирскую обозную полуроту.
В бараке - движение. Все - и начальство, и юнкера - смущены. Я изумлен, что присылают такие нелепые вакансии молодым офицерам, к тому же в отчаянную сибирскую глушь, и ничего не понимаю в происходящем. Начальник училища стал отговаривать юнкера:
- Подумайте, зачем вы это делаете? Перед вами столько прекрасных полков и отличных стоянок…
Вторичное твердое заявление:
- Я желаю выйти в N-ю Восточносибирскую обозную полуроту.
Мне рассказали потом историю юнкера. Отличный по наукам и по строю, он был назначен фельдфебелем. Но вскоре его разжаловали за какой-то беспорядок в роте, в котором юнкерская молва считала его совершенно неповинным. Он тяжело пережил свою неудачу и сохранил в сердце глубокую обиду. И вот теперь он так своеобразно "мстил" своему начальству: думали, мол, лишить его преимуществ, обидеть, так вот он с презрением относится к предоставляемым "ими" преимуществам; берет такую вакансию, которую не взял бы последний юнкер.
Впоследствии кто-то сумел подойти к больной душе юноши и уломать его. Откликнулось и Главное управление военно-учебных заведений, предоставив ему более подходящее назначение.
Итак, список для Высочайшего приказа заполнен. Жребий брошен!