6
На следующий день мы отправились на северную окраину Сталинграда, к Тракторному заводу. Дорога шла по центру города. Всюду разбитые дома, опаленные пожарами, с пустыми глазницами окон, через которые, как сквозь решетки, просматривались целые кварталы. Сожженные трамваи и громадное количество воронок. Возле одной из них, необычайно огромной, наша "эмка" остановилась. Симонов спустился на дно, а Темин успел щелкнуть "лейкой", и потом, когда мы рассматривали этот снимок, фигура Симонова выглядела как в перевернутом бинокле - такой огромной и глубокой была эта воронка.
Людей на улицах мало, они перебрались в подвалы и пещеры, отрытые на откосах крутых волжских берегов. Вот и Тракторный завод, первенец первой пятилетки. Он на военном положении. Люди здесь работают и живут. Главная и единственная работа - немедленный ремонт танков и пушек, прибывающих сюда с фронта.
Территория завода превратилась в поле битвы. Немцы буквально засыпали предприятие снарядами и бомбами. Директор завода К. А. Задорожный показал нам доску с планом заводской территории: вся она усеяна красными треугольниками и кружочками, обозначившими места попадания вражеских бомб и снарядов. Треугольники - бомбы, кружочки - снаряды. Много и тех и других.
Еще по пути на завод Коротеев рассказал, что завод хотели эвакуировать. Рассказал он и о разговоре, который был по этому поводу у Еременко со Сталиным. В связи с резким изменением обстановки на фронте обком партии поставил вопрос об эвакуации некоторых заводов за Волгу и подготовке к взрыву других предприятий. Еременко доложил об этом Сталину. Верховный не согласился:
- Я не буду обсуждать этого вопроса. Следует понять, что если начнется эвакуация и минирование заводов, то эти действия будут поняты как решение сдать Сталинград. Поэтому ГКО запрещает подготовку к взрыву предприятий и их эвакуацию…
Все осталось на месте. А это не только вселило веру и надежду, что Сталинград отстоят. Завод, как мы сами убедились, стал крепостью обороны города, мощным арсеналом сражающихся армий.
По пути с завода во дворе, обнесенном каменным забором, мы увидели трофейный крупнокалиберный пулемет. Наши бойцы захватили этот пулемет у немцев, а сейчас прикрепили к подпиленному телеграфному столбу, приспособив для стрельбы и по воздушным, и по наземным целям. Бойцы тут же решили продемонстрировать свое искусство и дали несколько очередей по кромке рощи, где примерно в пятистах метрах от нас проходил передний край противника. И в ту же минуту посыпались ответные мины - огневая точка была, видимо, пристреляна немцами. Мы еле успели вскочить в окоп. Однако все обошлось. Лишь у одного из наших спутников осколок мины зацепил козырек фуражки с красной окантовкой, которую он держал в руках, чтобы не демаскировать группу.
В батальоне нас встретил командир Вадим Ткаленко. Высокий, подтянутый, с мягким взглядом улыбчивых глаз, с чапаевскими усами, в пилотке, сдвинутой на затылок, - таким мы его увидели здесь. Таким его увидели и читатели "Красной звезды", где на первой полосе вскоре был напечатан его портрет.
Была у нас интересная беседа с Ткаленко. Мы узнали, что в свои двадцать три года он уже пятнадцать месяцев воюет. Был разведчиком, не раз громил немцев в тылу. До войны экстерном закончил десятилетку и, прибавив к своим шестнадцати годам еще два, поступил в энергетический институт, успешно закончил его, стал главным инженером крупной электростанции, откуда и пошел на фронт. На войне его тяжело ранило, с трудом он выкарабкался, когда из его легких были изъяты две пули, и, не долечившись, удрал снова на фронт.
Мы с Теминым пошли по своим газетным делам, а Симонова оставили на НП батальона. Зная его неугомонный характер, я приказал ему никуда не соваться. Но когда мы через несколько часов вернулись, Симонова в батальонном блиндаже не оказалось. Он все-таки ушел в траншеи переднего края, в первую роту.
- Это приходил "декабрист" и утащил его к себе, в роту, - объяснили мне.
"Декабристом" в батальоне прозвали командира первой роты Бондаренко за его любовно ухоженные черные густые бакенбарды. Он рассказал писателю о разных баталиях, пережитых бойцами роты, о героях сражений, и Симонову захотелось их увидеть, поговорить с ними.
Я попросил Ткаленко немедленно вызвать Симонова из роты, а когда он прибыл, отругал его за "неподчинение приказу". Симонов в оправдание показал блокнот, весь заполненный записями.
Записей у него действительно было много. Он успевал и в Эльтоне, и на переправе, и на Мамаевом кургане, и на заводе, и здесь, на окраине, - везде, где он бывал, - говорить с бесчисленным количеством людей и заполнять страницу за страницей свои записные книжки, блокноты - они и были "рудой" для его сталинградских очерков, а позже и для книг.
Вечером мы вернулись в заводской поселок. Для ночлега нам предоставили пятиэтажный дом - любую квартиру на выбор. Дом был печально пуст. Темину с "лейкой" в сумерках делать было нечего, и он сразу же улегся спать. Позже и я завалился на один из диванов, а Симонов еще долго сидел и писал очерк "Бой на окраине".
Когда я прочитал очерк, я понял, что, если бы Симонов не пошел в первую роту, очерк не был бы таким выразительным.
В поселке нас разыскали моряки Волжской военной флотилии и пригласили к себе. Снова пришлось нам пересечь Волгу, но на этот раз на быстроходном катере. Флотилия, стоявшая на речке Ахтубе, с берегами, заросшими кустарниками, поддерживала огнем своих канонерок и бронекатеров бригаду Горохова и другие части. Она отличилась в этих боях, за что получила лаконичную благодарность командующего фронтом генерала Еременко: "Волга"- молодец" ("Волга" - позывные флотилии). Было что послушать и посмотреть у моряков. А затем честь по чести нас доставили назад к Тракторному.
7
Положение на фронте ухудшалось. Вся надежда теперь была на северную группу войск. Чтобы спасти Сталинград, они начали наступление с севера. Мы и решили поехать туда. Прямой дороги не было: немцы рассекли Сталинградский и Юго-Восточный фронты, пробили между ними восьми километровый коридор. Надо было делать петлю - два раза переезжать Волгу: сначала с правого берега на левый, подняться по берегу на север и снова с левого берега у поселка Дубовки перебраться на правый берег. Если наступление окажется успешным и войска Сталинградского фронта прорвут оборону противника, ликвидируют коридор, соединятся с 62-й армией, то мы через несколько дней с войсками снова окажемся у Тракторного завода, в поселке Рынок, где были вчера.
Мы отправились к Волге и стали ждать самоходную баржу, которая должна прибыть через час. Рядом с нами над самым волжским обрывом стоял маленький дощатый домик, какая-то будка, в которой сейчас разместилось что-то вроде столовой местного начальства. Нас пригласили позавтракать. За столом сидели секретарь обкома партии А. С. Чуянов, председатель облисполкома, секретарь обкома комсомола и еще несколько человек. Коротеев представил нас.
Принесли еду. Над головами все время ходили немецкие самолеты и сильно бомбили берег. Земля содрогалась от разрывов. Одна из бомб разорвалась рядом, наша будка ходуном ходила. Надо нырять в "щель". Но никто не хочет подняться первым, показывают друг другу свою выдержку. Каждый углубился в свою тарелку, все усиленно работают челюстями, словно на завтрак дали твердый, как подошва, бифштекс, а не обыкновенную яичницу с колбасой. Потом в бомбежке наступил перерыв, и все, как по команде, громко и дружно рассмеялись, поняв друг друга без слов.
Наконец причалила баржа. Мы погрузились и минут за сорок переправились на левый берег. Симонов отправился на узел связи передать свой очерк "Бой на окраине", а я пошел к Еременко. Узнал у него обстановку. Рассказал ему, что в некоторых частях, находящихся в Сталинграде, нет мяса. Еременко сильно возмутился, вызвал интенданта и стал ругать его: кругом бродят бесхозные стада, а бойцы Сталинграда сидят без мяса!
На следующий день на машине добрались до деревушки, из которой ходили паромы в Дубовку. Светило солнце, но дул сильный ветер, вздымая волны. Паром медленно тянется. Над серединой реки появился "юнкерс", кружит над нами и высыпает бомбы. С парома никто не отвечает. Пушки нет. Есть крупнокалиберный пулемет, но патроны израсходованы, а новые не получены. Бомбардировщик заходит еще три раза подряд, кладет вокруг нас бомбы и уходит.
Выгрузились на полупустынном берегу, а отсюда штабной офицер в звании майора по узкой лощине повел нас в 66-ю армию генерал-лейтенанта Р. Я. Малиновского. Это была та самая армия Сталинградского фронта, которая вместе с 1-й гвардейской и 24-й армиями должна была в соответствии с директивой Ставки ударить по врагу с севера, чтобы оказать немедленную помощь Сталинграду.
Армия Малиновского имела задачу нанести удар в общем направлении на Орловку, отсечь восточную группу противника, прижать ее к Волге и уничтожить.
Малиновского, большого, крупного человека, мы нашли на его КП, в землянке, вырытой на обратном скате глубокого оврага и хорошо прикрытой от авиации неприятеля среди густого кустарника. Прямо скажу, встретил нас командарм без большого энтузиазма. Я не раз замечал, что встречают нашего брата журналиста весело, когда на фронте дела идут весело. А Малиновскому похвалиться нечем было. Успехов никаких. Об этом он нам прямо сказал.
Собственно, к наступлению армия и не была готова. Она не успела сосредоточить силы и средства в своей полосе атаки и даже сориентироваться на местности. Сильным огнем артиллерии и ударами с воздуха противник отбил все атаки, а на отдельных участках сам перешел в контратаку. В первый день наступления армия сбила лишь боевое охранение противника и больше не продвинулась ни на шаг, а за несколько последующих дней ей удалось пройти с километр, а где - всего несколько сот метров.
Настанет время, и, как говорится, взойдет полководческая звезда Малиновского, будущего Маршала Советского Союза, дважды Героя. Мы узнаем о многих блестящих операциях, проведенных войсками фронтов, которыми он командовал, будем читать благодарственные приказы Верховного Главнокомандующего его войскам за освобождение Харькова, Донбасса, Бухареста, Будапешта, Мукдена… А затем - почти десять лет на посту министра обороны СССР.
Это будет потом, а тогда, в сентябре сорок второго года, когда мы сидели с Малиновским на грубо отесанной лавке у его землянки, он был мрачен. К тому же над ним еще висел груз недавних неудач - отступление Южного фронта, которым он командовал, потеря Ростова-на-Дону, Новочеркасска. Приказ Сталина № 227, который известен под девизом "Ни шагу назад!", подвергший суровой критике войска за оставление своих позиций и сдачу наших городов и сел, имел в виду войска Малиновского. Это он знал, знали и мы.
Позже я нашел у Симонова такие строки: "Что было на душе Малиновского? О чем он мог думать и чего мог ждать для себя? Остается только поражаться задним числом той угрюмой спокойной выдержке, которая не оставляла его, пока он разговаривал с нами в это несчастное для себя утро".
На прощание Малиновский сказал:
- Понимаю, о нашей операции писать вы не будете, материал для вас неинтересный. Да и не напечатаете его в газете… - Он посоветовал перебраться в 1-ю гвардейскую армию к генерал-майору К. С. Москаленко, там как будто дела идут немного лучше.
Так мы и сделали. По пути к Москаленко мы заглянули в 173-ю стрелковую дивизию. В пещере, выдолбленной в глинистом откосе, нашли начальника политотдела дивизии полкового комиссара Д. Шепилова. Он угостил нас настоящим волжским арбузом, рассказал о боях и повел на наблюдательный пункт полка.
НП полка - просто кромка оврага и… высунутая над ней голова командира полка, стоящий у его ног полевой телефон да присевший рядом боец, дежурный связист. В двухстах метрах от НП полка - поле боя. Бой страшно тяжелый. Немецкая авиация и здесь господствует. Она непрерывно атакует наши немногочисленные танковые подразделения и пехоту. В воздухе дикий вой. Это воют специальные приспособления на плоскостях немецких бомбардировщиков. "Психическая" атака. Временами вражеские самолеты сбрасывают бочки, обломки железных конструкций. Это тоже "психическое" оружие, но, видно, и боеприпасов не хватает. То там, то здесь вспыхивают купола разрывов артиллерийских фугасок. Все поле в воронках. Бойцы прижаты к земле, и никакие приказы командира полка идти вперед не останавливаясь не помогают.
Да, мы видели, как в короткие огневые паузы бойцы делают небольшой рывок и сразу же залегают. Потом снова бросок, но поднимаются уже не все: потери большие. Что же еще можно потребовать от солдат, идущих вперед без поддержки артиллерии и авиации?
На НП армии, тоже врытом в кромку глубокой балки, встретили К. С. Москаленко, мужественного генерала, чье имя появилось в нашей газете уже в первые дни войны. Настроение у него было не из лучших. На подготовку этой операции его армия сначала имела всего шесть дней. Но жестокая необходимость в связи с критическим положением Сталинграда заставила его вводить в бой армию уже через три дня и по частям. Стрелковые дивизии вступили в бой прямо с пятидесятикилометрового марша. Армия не имела ни одного артиллерийского полка усиления, ни одного полка противотанковой и противовоздушной обороны. Авиационное прикрытие было крайне слабое.
Впоследствии проявивший себя на войне как мастер маневра, фланговых ударов, стремительного наступления, Москаленко вынужден был сейчас бить в лоб и притом меньшими силами, чем у противника.
- В первый день прошли два километра, - объясняет он нам, - во второй - километр, а сегодня и того меньше…
Мы вспомнили виденное нами на поле боя в дивизии и подумали, что на этой вздыбленной всеми стреляющими средствами и системами земле наши люди отвоевывают шаг за шагом не километры, а метры.
Я время от времени наблюдаю в стереотрубу за боем, а Симонов, пристроившись в окопе, вынул блокнот и что-то черкает. Мимоходом заглянул и увидел… палочки. Немецкая авиация и здесь свирепствует, бомбит все кругом: и поле боя, отстоящее от НП метров на семьсот - восемьсот, и балку, где сосредоточивается пехота для атаки, и наш наблюдательный пункт, хотя он как будто неплохо замаскирован. Симонов, оказывается, помечает палочкой каждый немецкий самолет, заходивший на бомбежку в пределах нашей видимости. А чтобы легче было потом посчитать, каждые десять палочек соединяет черточкой. Таких черточек набралось к вечеру тридцать девять. Получилось 397 вражеских самолетов!
Москаленко непрестанно вызывает командиров соединений и теребит их:
- Есть пленные?.. Пленные есть?.. Давайте документы - с живых или с мертвых, все равно…
Вот и первые донесения - номера новых немецких дивизий и частей, танковых и пехотных, переброшенных сюда с южного фаса фронта. И как-то сразу исчезла с лица командарма тень тревожного ожидания. Он тут же звонит Жукову, расположившемуся на своем НП, и передает номера и названия новых немецких дивизий, появившихся перед фронтом армии. Странно было видеть: немцы подбрасывают свежие силы, а он вроде бы доволен.
- Вот этого-то как раз мы и ожидаем, - объяснил Москаленко. - Армия сейчас выполняет главную задачу - оттянуть как можно больше вражеских войск от Сталинграда, образно говоря, принимает огонь на себя, чтобы спасти город.
Отмечу, что эту задачу она с честью выполнила. Хотя "вступление в бой армий по частям, - доносил Жуков Сталину, - и без средств усиления не дало нам возможности прорвать оборону противника и соединиться со сталинградцами, но зато наш быстрый удар заставил противника повернуть от Сталинграда его главные силы против нашей группировки, чем облегчилось положение Сталинграда, который без этого удара был бы взят противником".
8
Мы вернулись в Ямы, на командный пункт фронта. Что передать в газету? Все было ясно. Надо дать панораму Сталинградской битвы, описать все то, что видели своими глазами и слышали, без прикрас. О руинах Сталинграда. О страданиях людей. О ненависти, которая не дает ни спать, ни дышать. И главное, о том, что сталинградцы - и воины, и горожане - не отчаиваются, не помышляют о сдаче города, дерутся самоотверженно, до последней капли крови, до последнего дыхания. Дни и ночи. Круглые сутки.
Я собрал в Ямах наш корреспондентский корпус, а Симонов засел за очерк.
9
Недалеко от деревни Ямы, разбитой дальнобойной артиллерией и бомбежкой врага, мы разыскали 33-ю гвардейскую дивизию. Два с лишним месяца без передышки она вела бои за Доном и в междуречье Дона и Волги, отражая атаки немцев, рвавшихся к Сталинграду. Дивизия прославилась своим упорством в бою, стойкостью, смелыми контратаками. В этом соединении родился прогремевший на всю страну подвиг донецкого шахтера Петра Болото и его трех товарищей у станицы Клетской. Наша газета еще 13 августа посвятила им специальную передовицу под названием "Стойкость, победившая смерть".
"Маленький холмик в широкой задонской степи выше самой высокой горы вознес имена четырех советских гвардейцев - Петра Болото, Ивана Алейникова, Александра Беликова и Петра Самойлова. Четыре советских воина приняли бой с тридцатью немецкими танками и вышли победителями" - так начиналась передовая. "Стойкость, победившая смерть, - вот имя бессмертного подвига четырех гвардейцев!" - так заканчивалась она.
Естественно, нам важно было побывать в этой дивизии, поговорить с ее героями. Командовал дивизией А. И. Утвенко, рослый, с круглым лицом и украинским говорком полковник. Его имя запечатлелось в пашей памяти еще в сентябре сорок первого года: полк, которым он командовал тогда, участвовал в разгроме ельницкой группировки врага, и за успешные атаки Утвенко был назначен командиром дивизии. Запомнили мы его еще и потому, что ему, майору, в те дни было присвоено сразу звание полковника, через одну ступень, что является редким случаем в армии. И об этом мы писали в газете. А сейчас увидели этого полковника с живым, веселым характером снова на главном фронте Отечественной войны. Он был несколько раз ранен, и у него плохо двигалась рука.
Утвенко обрадовался нам. Вместе с комиссаром дивизии они как раз в это время готовили красноармейский митинг и сразу же "запрягли" нас в работу: попросили принять участие в его подготовке. Мы пошли в полки. Пробыли там целый день.
На второй день - красноармейский митинг. Небольшая травянистая полянка среди дубовых зарослей. Бойцы в чистых, только что выстиранных и отглаженных гимнастерках с несмываемыми разводами от соленого пота, подтянутые, сидят на земле четырехугольником. В руках автоматы, винтовки. Воздух над головами наполнен гудением "рамы" - немецкого самолета-разведчика, но к нему уже привыкли, и мало кто, и то изредка, подымает голову.
Открыли митинг.
Выступают Утвенко, Болото, сержант Зверев и другие. Простые солдатские речи, без громких фраз. Не столько о боевых действиях, сколько о сложившихся в бою традициях и законах советской гвардии, о человеческих чувствах и переживаниях.
Записи выступлений на митинге мы вели поочередно, почти стенографически. Симонов долго беседовал с Болото, а сейчас записал колоритную, с чисто украинским юмором речь Петра Болото. Дюжий парень с открытым лицом и шахтерскими крапинками под глазами начал речь с автобиографии:
- Я сам из Донбасса родом. У меня долгие годы под землей прошли. И коногоном был, и крепильщиком, и забойщиком - вместе с братьями Семеном и Дмитрием. Все трое под землей работали, а теперь все трое за эту землю воюем. Такая уже судьба у нашего семейства вышла.