А в Америке проводится специальное расследование деятельности руководителя атомной лаборатории в Лос-Аламосе Роберта Юлиуса Оппенгеймера. В комиссию, занимающуюся расследованием, обращается бывший полковник контрразведки, сын православного священника Борис Паш. Оглашается его служебное донесение, написанное в сентябре 1943 года, вскоре после посещения Америки визитерами из Москвы: "Я придерживаюсь мнения, что доктор Оппенгеймер не заслуживает полного доверия и что его преданность государству двусмысленна. Чувствуется, что он предан науке, и если бы советское правительство предложило ему лучшие условия, то он избрал бы это правительство, чтобы выразить ему свою преданность". При этом Борис Паш ссылается на высказывание Оппенгеймера, желавшего "уравновесить шансы" двух великих держав: "Нас можно сравнить с двумя скорпионами в банке, из которых каждый может убить другого, но только рискуя собственной жизнью".
В конце мая 1954 года председатель комиссии по расследованию Гордон Грэй констатирует: "Комиссия не располагает доказательствами того, что доктор Оппенгеймер действовал в качестве агента советской разведки или в соответствии с советскими приказами". А в апреле 1963-го американцы, стараясь забыть о травле великого ученого, награждают его золотой медалью имени Энрико Ферми и премией в размере 50 тысяч долларов за "исключительный вклад в дело освоения и использования атомной энергии".
Лишь в 2000 году неопровержимо доказывается, что Роберт Юлиус Оппенгеймер все-таки был завербован советской разведкой и позволял своим сотрудникам передавать секретные материалы СССР. Он писал: "Люди нашей планеты должны объединиться, или они погибнут. Взрывы атомных бомб показали это со всей жестокостью".
Но вернемся к тому времени, когда американцы узнали о создании атомного устройства в Советском Союзе. Затянулось дело Розенбергов. КГБ боится, что они под угрозой смерти проговорятся о своих связях с нашими агентами, и уничтожает сперва свидетеля кражи секретов Михоэлса, потом агента Фефера вкупе с другими членами ЕАК, обвиненными в буржуазном национализме и измене родине. А за полгода до осуждения членов ЕАК Михоэлса и критика Голубова-Потапова направляют в Минск якобы для просмотра спектакля, выдвинутого на присуждение Сталинской премии.
Перед поездкой в Минск, чувствуя безысходность положения, Михоэлс по телефону прощается с академиком Капицей и Вольфом Григорьевичем.
Услышав его голос, Мессинг разволновался настолько, что начал путать русские слова больше, чем обычно.
– Что с вами? – удивляется Михоэлс. – Вы плачете?
– Нет, – с трудом произносит Мессинг. Спазмы душат его, он в растерянности. Ему хочется сказать, чтобы Михоэлс не ехал в Минск.
– Нельзя, – хрипло произносит Вольф Григорьевич.
– Чего нельзя? – спрашивает Соломон Михайлович. – Если нельзя, но очень хочется, то можно! (Этот афоризм Михоэлса позднее стал девизом Клуба 12 стульев "Литературной газеты". – В. С.).
Рядом с Мессингом стоит жена. Она видит состояние мужа и понимает, что он поступает неправильно. Что-то скрывает от друга. Она глядит на него с укоризной.
– Я люблю тебя, – как бы оправдываясь, говорит ей Мессинг…
Позже он придет на похороны Михоэлса и, несмотря на сильнейший мороз, снимет шапку перед убитым другом. Слезы замерзали на его лице, как крошечные сосульки. Многие тогда догадывались, что Михоэлс умер не своей смертью, а Мессинг знал об этом наверняка, но был бессилен помочь другу. Мог сказать ему о грозящей опасности, но тогда разделил бы его участь, и он, и Аида… Впрочем, как и Голубов-Потапов, погибший в этой зловещей поездке.
Что умел великий провидец
Начальство несколько раз предлагало Мессингу ходатайствовать перед Министерством культуры о присвоении ему звания заслуженного артиста.
– Ни в коем случае, – нервно возражал он.
– Но сразу присваивать звание народного артиста нельзя, надо сперва…
– Ничего не надо, – перебивал начальство Вольф Григорьевич. – На моих психологических опытах не бывает пустых мест. У меня высокая ставка. Мне больше ничего не требуется! Понимаете?
Начальство делало вид, что соглашается, но вскоре, несмотря на его резкое возражение, продолжало:
– Дорогой Вольф Григорьевич, у вас немалые заслуги перед страной. Во время войны вы подарили ей два истребителя. У нас в архиве есть газета с вашей фотографией, где вы стоите рядом с летчиком, сбившим на вашем самолете двадцать три вражеские машины. Вас благодарило правительство. Присвоение звания пройдет без сучка и задоринки… Не противьтесь. Окажите честь нашей концертной организации!
Вольф Григорьевич хотел сказать, что работает от Москонцерта или Гастрольного бюро потому, что в Советском Союзе только они ведают выступлениями. В Польше у него был импресарио, и этого хватало для организации гастролей по всему свету, но промолчал, чтоб не обижать начальство, которое желает ему блага. Ответил через минуту:
– Для зрителей важно имя, а не звание.
– Однако звание еще никому не мешало, наоборот, прибавляло авторитет исполнителю.
– Вот-вот, исполнителю, – откликнулся Вольф Григорьевич, – я же показываю психологические опыты.
– Но Михаил Куни тоже выступает в вашем жанре, он с радостью принял звание, с благодарностью! – отметило начальство.
– Мне достаточно того, что я Мессинг, – лукавил Вольф Григорьевич, боясь, что ему, как эмигранту, не шедшему на поводу у КГБ, кто-нибудь из начальства откажет в получении звания. Вольф Григорьевич искренне радовался каждому знаку внимания, даже вручению Почетной грамоты после выступления в школе. И только делал вид, будто доволен тем, что не получает официального признания. "Я – телепат, психолог, гипнотизер", – объяснял он свою работу на эстраде. А в душе… То, что он действительно переживал, выяснилось потом.
У министерства культуры имелась своя разнарядка на присвоение почетных званий артистам. Некоторым, увы, не помогало даже включение в эту разнарядку. Тринадцать раз Москонцерт представлял к званию конферансье Михаила Наумовича Гаркави, прошедшего с нашими войсками весь путь от Москвы до Берлина, артиста мягкого, интеллигентного, остроумного и истинно находчивого. Он не раз после концерта вступал в "словесные бои" с публикой, отвечая на резкое замечание еще более колким, и всегда выходил победителем. То ли эти "словесные бои" мешали его продвижению, то ли полновесные посылки в лагерь, где сидела бывшая жена артиста – лучшая русская певица двадцатого века Лидия Русланова. Кто-то говорил, что Гаркави не понравился Сталину, якобы принявшему его по внешнему респектабельному виду и манере разговора за бывшего буржуя.
Вольфа Мессинга проверяли, и не раз, на лояльность новой родине, знали, что он дружил с авиатором Ковалевым, летавшим на его самолете. Хранил, как реликвию, фотографию, где они стояли рядом на аэродроме. И популярность Мессинга в народе была столь велика, что не отметить этот факт было трудно. Сборы, приносимые его концертами, намного перекрывали доходы от выступлений других звезд, верхи не возражали против того, чтобы отметить успехи Мессинга, и вот, вопреки его высказываниям о своем месте в искусстве, ему в середине шестидесятых присвоили звание заслуженного артиста РСФСР. Как рассказывает Валентина Иосифовна Ивановская, Вольф Григорьевич был все-таки безмерно этому рад, выглядел помолодевшим. Они находились на концертах во Владивостоке, и друзья по телефону сообщили Мессингу, что указ о присвоении звания будет напечатан на следующий день в газете "Известия". Когда в этом номере указ не появился, Вольф Григорьевич расстроился до отчаяния, вышел на сцену с гневным видом и успокоился лишь через день, когда указ был опубликован.
Журналисты не раз задавали Мессингу вопрос:
– Вольф Григорьевич, как у вас это получается?
Они даже не знали, как точно назвать то, что он делает, и называли его умение словом "это".
"Но что я мог ответить на этот вопрос? – говорил Вольф Мессинг. – По существу ничего. Ибо я сам не понимаю, как это делается". И приводил пример: "Представьте себе, что очутились в стране слепых. Ну, скажем, в той, которую нарисовал в одном из своих рассказов Герберт Уэллс, или в той, в которую перенес действие одной из своих маленьких драм Морис Метерлинк. Но для нас эта символическая страна или остров не будут символизировать человечество. Они нужны нам для большей наглядности примера. Итак, в мире слепых, где и не подозревают, что такое зрение, вы – единственный зрячий (подобную ситуацию описал в одной из своих пьес знаменитый японский писатель Кэндзабуро Оэ. – В. С.). И дотошный слепой научный писатель, которому это действительно нужно знать для научной работы, настойчиво допрашивает вас:
– Неужели вы можете видеть предметы, удаленные от вас на десятки, сотни и тысячи метров? Невероятно! Ну расскажите, как это у вас получается? Как вы это делаете?..
Вы в приведенном примере в лучшем положении, чем я… Вы сможете рассказать то, что ряд поколений ученых в нашем зрячем мире установил как объективную истину на основе тысяч опытов. Ну а если вы уроженец страны слепых, где никаких научных опытов в области зрения не проводилось, то вы ничего объяснить не сумеете. И будете именно в том положении, в котором оказался я".
Вольф Григорьевич Мессинг обладал тайнами, о природе которых только догадывался, пути раскрытия которых только нащупывал. Здесь ему помогли бы и доктор Абель, и Зигмунд Фрейд… Увы, их учение у нас подвергалось злобной критике. Я уверен, что нашлись бы и советские ученые, если бы тогда они попытались разгадать феномен Мессинга, перешагнуть через догмы материализма, глубже проникнуть в неизведанные глубины человеческого мозга. Ведь доктор Абель научил еще юного Мессинга выделять в подсознании именно ту мысль, которую надлежало услышать.
Обращались к Мессингу и с просьбой:
– Научите, Вольф Григорьевич!
В ответ он обычно пожимал плечами. Видимо, развить эту способность можно, как и всякую другую, например, умение рисовать. Но если у человека нет таланта художника, он не напишет великих картин, сколько бы его ни учили.
Я лично не замечал у себя особых способностей к телепатии, но иногда "читал" мысли людей, зная их характер, отношение к разбираемому вопросу, о многом догадывался по их поведению – нервозности или равнодушию, по изменяющемуся выражению лица… Это – не телепатия, а умение, которое я назвал бы "физиономистикой". Удивляюсь, как это люди не могут сразу определить характер и суть человека, наблюдая, к примеру, и не раз, по телевидению того или иного политика.
В юные годы у меня был соавтор, вдвое старше меня, заслуженный артист РСФСР Владимир Давыдович Брагин, которому я очень обязан в жизни. Он работал в Театре Ленинского комсомола, который хотели закрыть, – зрители его почти не посещали из-за слишком прямолинейных партийно-патриотических спектаклей. Спас положение Владимир Брагин, пригласив домой тогдашнего министра культуры и в приватной беседе вместе с другими ведущими артистами театра отговорив от подобного решения. Это – кстати. К сожалению, Владимир Брагин заболел тяжелой формой рака, и однажды я подумал, что будет очень жаль, когда он уйдет из жизни, оставив жену с маленьким ребенком… Тут же лицо Брагина исказилось недовольной гримасой, он опустил голову и задумался. Очевидно, прочитал мою мысль.
Не сомневаюсь, что если не телепатическими, то гипнотизерскими качествами обладает поэт Андрей Вознесенский. Я живу недалеко от Дома литераторов и иногда вдруг ни с того ни с сего чувствовал, что должен туда пойти.
– Зачем? – спрашивала мама.
– Нужно, не знаю зачем, – отвечал я.
В вестибюле Дома литераторов меня обычно поджидал слегка улыбающийся Андрей Вознесенский, которому необходимо было со мной поговорить. Это было давно, в те годы, когда мы часто общались, вместе выступали и у нас была общая тема для бесед. Я рассказал об этих случаях его другу и ученику поэту Петру Вегину, ныне живущему в Америке. "И меня он так же вызывает", – ничуть не удивился Петр Вегин. Однажды ночью я внезапно и резко проснулся, а через несколько секунд раздался телефонный звонок. Я посмотрел на часы. Было два часа ночи. Звонил Вознесенский.
– Ты не спишь? – спросил он.
– Не сплю, – признался я, и он поведал о том, чем срочно хотел со мной поделиться.
Потом Вознесенский рассказывал мне, что, отдыхая в ялтинском Доме творчества писателей, ныне "приватизированном" Украиной, он вышел на прогулку и вдруг на него стали "надвигаться" глаза знакомой, оставшейся в Москве. Глаза приближались, становились все больше, и Вознесенский, упав на спину, очутился в яме. К счастью, не разбился. Через неделю в Ялту приехала его знакомая и точно указала место и яму, в которую он свалился.
Я не знаю, как назвать все "это". Лишь квалифицированные ученые могут после многих опытов и раздумий объяснить подобные случаи и уникальный феномен Мессинга в первую очередь.
После смерти жены Вольф Григорьевич стал более нервным и раздражительным. Валентина Иосифовна стойко переносила его капризы: то он предлагал ей участвовать в том или ином номере, то удивлялся ее присутствию на сцене. Ему не хватало Аиды Михайловны, хотя Валентина Иосифовна отменно выполняла свои обязанности. Были и другие раздражители. Серьезные ученые по-прежнему обходили вниманием его работу. Ею заинтересовался молодой исследователь Лазарев, но он рано ушел из жизни. В какой-то мере их можно если не оправдать, то понять – они просто по-человечески боялись объявить реальностью опыты Мессинга, не связанные с марксистской наукой.
Застывшие догмы настолько укоренились в их сознании, что, объясняя любые явления, они как от печки танцевали от материализма. Профессор Александр Китайгородский напечатал в "Литературной газете" статью, где утверждал: поскольку нельзя объяснить прямую передачу образов, ощущений и мыслей из мозга в мозг путем каких-либо электромагнитных волн, то и телепатии принципиально быть не может. Но нашелся молодой любитель-телепат Карл Николаев, который пришел в редакцию журнала "Знание – сила" и сказал:
– Согласен встретиться с Китайгородским только для того, чтобы он провел со мною абсолютно беспристрастные опыты и установил истину. Профессор просто никогда не видел телепатов. Нехорошо, что он судит о вещах, которые не изучил сам. Я постараюсь переубедить ученого, послужить для него подопытным кроликом…
Профессор, конечно, от встречи отказался. Судьба Николаева, увы, мне неизвестна, и о нем больше ничего не рассказывает в своих мемуарах Мессинг. Он сам вступает в спор с Китайгородским: "…Давным-давно известно, что мыслительная деятельность человека сопровождается возникновением в мозгу биотоков. Их великолепно умеют снимать и записывать в виде зубчатых кривых на широких листах бумаги. Причем чем энергичнее, чем напряженнее думает человек, тем больше и резче эти кривые. Значит, при рождении мысли рождаются и биотоки, и сопровождающее их электромагнитное поле. Почему бы не считать его той материальной субстанцией, которая участвует в транспортировке мысли? На это обычно возражают: но токи эти слишком малы и рождаемое ими электромагнитное поле соответственно слишком мало… Но это тоже несерьезное возражение…
Так почему же уважаемому ученому не попробовать – пусть в виде гипотезы – принять предположение, что чувствительность человеческого мозга к биотокам, рожденным в другом мозге, значительно выше, чем у наших приборов?.. Что всего один или несколько квантов электромагнитного поля, попавшие в воспринимающий организм, могут вызвать резонанс, своеобразный лавинный процесс, значительно усилиться и вызвать ощущения, аналогичные тем, что господствовали в излучающем мозгу?"
Вольф Григорьевич – не ученый, но он внимательно следил за тем, что говорили и писали научные работники о телепатии. Старался познакомиться с ними, тщательно анализировал все мнения по поводу того, что почти ежедневно делал на сцене, общаясь с сотнями, тысячами индукторов. Он верил в то, что его опыты в конце концов найдут неопровержимое объяснение. Но как медленно шло изучение телепатии, особенно в его стране… Мессинг ничего не мог поделать с этим, кроме одного – упорно продолжать свои опыты. Он считал, что его успешные выступления помогают ученым приближаться к истине, по крайней мере, не останавливают работу в этом направлении. В его поле зрения попали труды кандидата наук Бернарда Кажинского, инженера-электрика. В 1962-м (в год смерти. – В. С.) Кажинский издал свою последнюю книгу – "Биологическая радиосвязь". Он подробно разработал теорию об электромагнитной природе телепатических явлений. Да и сам провел сотни разнообразных опытов, следя за достижениями в науке – от психиатрии до радиоэлектроники, стараясь доказать эту связь. И считал, что нашел ее. Вольф Григорьевич очень сожалел, что не встретился с ним. Мессинг не задерживал свое внимание на одной гипотезе. Он предлагал ученым продолжать исследование: "Ну а если окажется, что электромагнитное поле здесь ни при чем, как быть? Что же, тогда надо будет найти еще неизвестное нам поле, которое ответственно за телепатические явления. Найти и изучить его. Овладение им может открыть новые, совершенно удивительные возможности, не меньшие, чем открыло овладение электромагнитным полем. Вспомните: Генрих Герц открыл радиоволны в 1886 году. И меньше чем за сто лет стали возможными радио, телевидение, радиолокация, закалка токами высокой частоты и т. д. и т. п. Почему же не ожидать, что новое, не открытое еще сегодня поле не одарит нас еще большими чудесами?!
…Известный советский ученый Козырев высказал предположение, что это могут быть волны гравитационного поля… для которых нет преград, нет непрозрачных экранов и, так сказать, "телепатических волн", которые, по некоторым опытным данным, обладают почти абсолютной способностью пронизывать любые препятствия.
Другой советский ученый, кандидат медицинских наук В. А. Козак, пишет по этому вопросу так: "Сейчас, когда почти каждый день приносит нам новые поразительные открытия, вполне законно предположить, что к числу новых элементарных частиц с еще не выясненной функцией, выполняемой этими частицами, относится и функция передачи мысленной информации…"
Пораженный неистовой борьбой Вольфа Григорьевича за понимание и признание телепатии с научной точки зрения, я не мог не привести его высказывания о том, чему он посвятил свою жизнь.
Мессинг понимал, что его выступления со временем забудутся. Но он в какой-то мере ошибся. Я специально выяснял, – а речь идет о 2002 годе, – что сотни тысяч людей помнят Мессинга и еще столько же слышали о его чудесах. В конце концов на смену его зрителям придут другие поколения, и он оставил им небольшой список выполненных заданий. Вот самые характерные из них.
"Вынуть из правого бокового кармана моего костюма календарь за 1964 год.
а) открыть месяц – ноябрь;
б) вычеркнуть сегодняшнее число – 19.XI.64 г.
Вынуть из левого бокового кармана моего костюма черный пакет с фотографиями.
а) найти среди фотографий снимок юноши с фуражкой и сапожной щеткой в руках и фотоснимок девушки в черном платье;
б) остальные фотографии сложить в пакет, а пакет положить на прежнее место, т. е. в левый боковой карман моего пиджака;
в) по выбранным фотографиям найти юношу с девушкой в зале, в пятом ряду и привести их на сцену.
Вынуть из левого бокового кармана белый пакет с игральными картами и разложить, их следующим образом:
а) всех тузов в одной стопке вниз лицом;
б) в верхний ряд дам: бубновую, даму червей, для пиковой дамы оставить пустое место, затем даму треф;