Если меня убьют
Небольшая разведгруппа была готова к выезду на задание. Молодые необстрелянные солдаты сидели в кузове полуторки, командир группы, старший сержант Загайнов, возвышался над всеми - стоял и чуть заметно нервничал. Поближе к переднему краю подвезти их должна была эта машина, а дальше они будут двигаться уже на своих двоих. Все были в сборе, все готовы, а вот рядовой Шустов опаздывал. Среди провожающих уже начали раздаваться шуточки - цепляли и Загайнова. Шустов был перворазник, уже во время бомбежек зарекомендовал себя не лучшим образом, и собралось немало любопытных посмотреть, как он будет отчаливать.
- Чем зубы скалить, приволокли бы его, - тихо огрызнулся Загайнов.
- Да он небось в кустах - штаны застегивает…
Наконец появился Шустов совсем не с той стороны, откуда его ждали, - весь обвешанный оружием и снаряжением, даже каска на голове, а не у пояса. Обычно разведчики надевали каски только под бомбежкой, либо уже на самом переднем крае под огнем противника. Вдобавок Шустов умудрился напялить на себя пуленепробиваемый жилет с массивными застежками. Жилеты были выданы всем, но никто их не надевал после того, как один из солдат схватил сразу несколько осколочных ранений от одной пули. Вот вам и пуленепробиваемый жилет. В таком навьюченном состоянии Шустов выглядел нелепо - жилет горбился, подталкивал каску сзади, каска лезла на глаза, а снаряжения оказалось больше, чем мог унести нормальный солдат, - да еще все это мешало двигаться. Шустов подошел поближе, выражение его лица было такое, словно он чудом вырвался из собачьего ящика. Влезть в кузов полуторки самостоятельно он не смог. После двух-трех совсем уж похабных шуточек его приподняли и забросили в кузов. Только собрались закрыть задний борт, как Шустов, всем на удивление, прокричал:
- Если убьют, считайте меня коммунистом!
В газетах такое печаталось каждый день, но на фронте эту фразу я услышал впервые и спросил:
- А если не убьют?..
Шустов уставился на меня: ничего не понимает, ничего не слышит. Загайнов сильно ударил его кулаком по каске и пробурчал:
- Еще что сморозишь, выкину из кузова.
Борт полуторки закрыли. Машина заурчала, и поехали…
Шустова на этот раз не убило, а позднее чиркнуло осколком. Так он и укатил в госпиталь совершенно беспартийным.
МАЙОР "К"
(Маленькая повесть в повести)
Задание первое
Мы подъезжали к исходной позиции. Опять мотоциклист Гришин и я. Полагалось по приказу: прибыть туда первыми, осмотреться, встретить батальон и указать ротам места расположения перед боем. Вот и все.
Стояла пустынно-лунная ночь, и казалось, что на много километров вокруг ни души. Даже стрельба где-то далеко-далеко. Ориентиром должна была служить бронемашина, наша БА-64, которую фашисты подбили на рассвете. Там сразу - двух насмерть и троих ранило…
Подъезжали осторожно, потому что трудно было заранее определить, когда эта поваленная набок машина появится. А за ней, где-то поблизости, уже немцы.
На обочине стоял чей-то мотоцикл с коляской. Из-за перевернутой телеги вышли двое и решительно двинулись навстречу. Луна светила, и я сразу узнал их: командир батальона майор К. - небольшого роста, пружинистый и непримиримый. А рядом с ним вышагивал худой, высокий уполномоченный особого отдела СМЕРШ Старков, младший лейтенант. Не по званию надменный. Они каким-то непонятным способом умудрились обогнать всех на путаных полевых дорогах и вот довольно эффектно появились перед нами. Оба нервно посмеивались, обменивались какими-то междометиями, даже обрывками ругательств (чего раньше майор при подчиненных себе не позволял) - по всему было видно, что здесь с ними уже что-то приключилось. Передернув плечами и поглядывая на своего спутника, майор вроде бы предложил мне, а не приказал:
- Продвиньтесь-ка на мотоцикле вперед по дороге, нащупайте противника и, если удастся, разведайте его огневые точки.
Предложение было не только неожиданным, но и диким. Выходило, что мы должны движущейся мишенью как-то там продефилировать, открыто подставляя себя под вражеские пули… В голову ударило: "Да он пьян!" Обнаружить такое в нескольких сотнях метров от противника всегда немного неприятно и чрезвычайно опасно.
Гришин наклонился к мотору и еле слышно буркнул:
- Оба косые.
В подробном приказе на эту операцию у меня были совсем другие обязанности, и я к ним тщательно готовился. Но выполнять полагается не умный, а последний приказ!..
Я попросил у майора разрешения - сначала пойти туда пешком, потому что не знал, как, сидя в коляске мотоцикла, можно что-нибудь нащупать у крепко засевшего противника.
- Это каждый дурак… - брякнул Старков, но вовремя заткнулся.
Действительно, с его стороны это было уж слишком.
Майор повторил приказание куда жестче, чем в первый раз:
- Нет уж, лейтенант. На мотоцикле, пожалуйста! На мо-то-цик-ле!
Твоему начальнику всегда виднее, каким способом тебе сподручнее отдать концы, и я ответил:
- Есть на мотоцикле. И торч-ком!
Он снова передернул плечами и на этот раз угрожающе хмыкнул, я понял, что это словечко мне еще припомнится. Лезвием сверкнул белоснежный ряд зубов, я ответил ему тем же - ночь не помеха для обмена любезностями. Младший лейтенант Старков был угрожающе напряжен и вел себя как личный охранник майора.
Пришлось ввинтить запалы в гранаты (не пойму, почему я этого не сделал раньше?), кажется, я уже научился запасаться этой карманной артиллерией, и сказал Гришину:
- Тронули.
Неловко было перед совсем молодым водителем. Он приехал к нам с Ирбитского завода, привез в батальон мотоциклы "М-72" - прямо за пару дней до начала боев. Квалификация у него была высокая- регулировщик моторов. Должен был сдать нам машины и уехать восвояси на Урал. Хотя сам-то он был настоящий москвич. Возраст призыва в армию у него еще не наступил, да и броня была оборонного завода. Гришин попросил не отправлять его обратно. Его временно оставили в батальоне: поначалу просто не могли обойтись без него- приходилось регулировать эти глохнущие моторы, а потом надо было обучить молодых неопытных водителей… Его определили в мой взвод. Лучший водитель всегда становится водителем командира, и Гришин стал моим водителем. Вот так и влип паренек…
Когда мы уже трогались, майор произнес:
- У перевернутой бронемашины… Поосторожнее там!..
Старков тоже вякнул что-то вдогонку и хохотнул, а Гришин тут же ему в ответ… Из-за рокота мотора я не расслышал и переспросил.
- Из дурака и плач смехом прет, - сказал он неожиданно громко и чуть прибавил скорость.
Мотоцикл продвигался вперед по широкой грунтовой дороге. Нам бы следовало кое о чем договориться заранее, но майор внес в дело какую-то сумятицу: вперед! - и все тут. Вместо холодка и сосредоточенности какая-то горячность, сумбур и раздражение. Теперь нам оставалось надеяться разве на то, что кривая вывезет.
У бронемашины немцев не оказалось. Мы чуть передохнули и двинулись дальше.
Дорога хорошо просматривалась метров на сорок-пятьдесят. Гришин вел мотоцикл на самых малых оборотах, заставлял мотор говорить полушепотом, а когда представлялась возможность, выжимал сцепление - машина шла почти в полной тишине, накатом. Он то увеличивал скорость, то доводил ее до тихого шага. Казалось, что мы осторожно балансируем на одном месте, а дорога и вражье пространство накатываются навстречу. И вместе с ними надвигается неминучая опасность…
Ударили сразу два пулемета. Трассирующие пули шли прямо над головой. Водитель прижался к бензобаку, я вылетел из коляски в придорожье и швырнул одну за другой две гранаты в сторону того пулемета, что был совсем близко. Мотоцикл сделал немыслимый зигзаг посреди дороги в рое трассирующих светящихся точек. Внезапно коляска оказалась рядом. Стреляя из автомата, я крикнул: "Гони!" - вскочил, рванулся за мотоциклом. Догнал. Прыгнул в коляску, лег на спинку сиденья и стрелял по пулеметным вспышкам - тем, что были в отдалении. Гришин выжимал полную скорость, петлял, меня кидало из стороны в сторону, било о запасное колесо. Патроны в диске кончились…
За бронемашиной мы остановились.
- Выскочили… - прохрипел Гришин.
Меня подташнивало и не хватало дыхания.
- Ну и… - тут пришлось исчерпывающе высказаться. - … Пронесло.
- Дуриком, - согласился Гришин.
- Прицелы у них были приготовлены метров на триста - триста пятьдесят… а мы вынырнули перед самым носом… Вот весь пакет и пошел над головой.
Отдышались и вернулись к перевернутой телеге так же тихо и на вид спокойно, как и уехали.
Майор опять посмеивался, но уже не столь громко. Он налил из фляги спирту в черный пластмассовый стаканчик и протянул мне.
- К награде! Уж точно - к награде! - твердил он.
Награждать нас вроде было не за что. Я взял черный стаканчик, отошел к мотоциклу, хлебнул большой обжигающий глоток, половину оставил Гришину.
Он сидел на корточках возле мотоцикла, что-то щупал, куда-то засовывал голову и приговаривал: "Вот… Вот… И вот тут еще", - в мотоцикле и в коляске оказалось семь пробоин и пулевых отметин.
- Работает, бродяга, - заметил Гришин и выпил спирт.
- Куда это батальон запропастился? - громко спросил майор. - Наверное, этот чудак на букву "эм" опять… (Так получалось, что чудаком на букву "эм" был наш начальник штаба.)
- Давай я сгоняю. Под землей найду! - хорохорился Старков, его изрядно развезло.
- Под землей это каждый… сможет. Они мне здесь живехонькие нужны.
Такие, как Старков, на передовую выходили не для дела, а для зацепки. Зацепка - факт появления на передовой - нужна была как повод для представления к награде. У них, "воевавших для балды", это получалось ловко - куда проще и чаще, чем у тех, кто не вылезал из боя, перебирался из одного переплета в другой.
- Не-ет, брат! Просился на передовую, вот и сиди со мной. Может, мне без тебя здесь скучно будет… - ёрничал майор, - Лейтенант! - Он повернулся ко мне. - Найдите этих раздолбаев и скажите капитану Скалову, что за каждую минуту опоздания он мне ответит.
Ничего такого капитану Скалову я говорить не буду. Не только потому, что капитан толковый мужик (да еще кандидат наук, историк), - он, как умеет, гасит злобные майорские вспышки, защищает нас от его придирчивых разносов и угроз (а меня-то и подавно).
Подкатила крытая машина с красным крестом на борту - врач батальона Саша Идельчик полушепотом доложил майору о прибытии санчасти на передовую. Он полагал, что в непосредственной близости от противника разговаривать надо именно так.
- Во! - шумел майор и призывал в свидетели младшего лейтенанта. - Ты посмотри… - И снова врачу: - Вы чего тут шепчете? Здесь фронт, здесь стреляют, а не шепчут! Товарищ старший лейтенант медицинской службы И-дель-чик! - Майор говорил так громко, словно задался целью сообщить противнику звание и фамилию своего батальонного лекаря. - Санитарная колымага прикатила, она нашла дорогу, а батальона нет!
Идельчик растерянно и затравленно молчал. С ним прибыли санинструктор Тося Прожерина и два пожилых санитара.
А вот дальше майор выкинул нечто совсем уж обалденное - он отправил старшего лейтенанта медицинской службы прокатиться по широкой полевой дороге до перевернутого броневика, объехать его и проверить…
Доктор не выдержал:
- Пробивает ли фашистская пуля фанерный кузов и живой организм? Как врач могу засвидетельствовать - и то, и другое пробивает одинаково легко.
Это была дерзость особая. Да еще в присутствии уполномоченного СМЕРШ. Майор и Старков переглянулись.
- Вы эти… штучки… оставьте при себе! - Голос у майора дал трещину. - Приказ слыхали? - уже злобно произнес он. - Заодно посмотрите, нет ли там наших раненых. - Майор шел как на пролом.
- Наших раненых там быть не может, - ответил оскорбленный врач, - потому что их эвакуировали оттуда еще утром.
Он направился к своей машине, распахнул заднюю дверцу, решительно выдворил оттуда двух санитаров и Тосю - так решительно, что майор не успел вымолвить слова. А сам подошел к кабине, сел рядом с водителем, и машина с грохотом и дрожью двинулась в нелепый рейс. Я тешил себя надеждой, что ближний пулемет все-таки мне удалось заткнуть. Хотя такие надежды бывают обманчивы.
Санитарная машина была безнадежно неисправной еще задолго до появления в батальоне. Трудно было понять, как пожилому водителю удавалось стронуть ее с места, а когда она уже катилась - останавливать.
- А-а-а, вы еще здесь?! - Майор вспомнил обо мне. - В тыл! Живо! И без батальона не возвращайтесь.
Можно было подумать, что это я потерял батальон, а не он!
Гришин чмокнул губами, как на ленивую кобылу, и наш мотоцикл покатил в тыл, так же осторожно цокая и перекатываясь на неровностях, как двигался в сторону противника. Мне нравилось, что водитель- совсем мальчишка, а не дергается и не скисает от майорских окриков.
Не успели мы проехать и несколько сот метров, как позади раздались длинные очереди и в небе вспыхнули осветительные ракеты - это немецкий пулемет ударил по нашему доктору!
… История с запропастившимся батальоном в ту ночь разрешилась неожиданностью. Хоть луна и спряталась за облака, мы вскоре нашли колонну на развилке полевых дорог. Начальник штаба сидел в коляске мотоцикла на десяток метров впереди всех и пребывал, казалось, в состоянии прострации, которая в армии называлась глубоким раздумьем. Я долго разглядывал его - он не шевелился, может быть, просто не знал, в какую сторону следует двинуться. А развилок у этой дороги было несколько… Вся колонна, размытая тьмой, казалось, тоже находилась в состоянии тяжелой дремы - заглушенные моторы только подчеркивали тягостность этого общего ступора… Почему-то начштаба был плотно, с головой, укутан в плащ-палатку, словно она представляла собой пуленепробиваемый панцирь. Продолжением его длинной вытянутой руки был поблескивающий пистолет "ТТ".
- Сто-о-ой! Сто-ой, стрелять буду! Сто-о-ой!! - как-то воюще пропел он, и я подумал: пожалуй, сейчас выстрелит.
- Сергей Авксентьевич, - четко произнес я, - не стреляйте, пожалуйста, - очень уж не хотелось, чтобы ни с того ни с сего он пальнул.
- Черт знает, где вас всех носит! - взвился капитан Скалов и резко понизил голос. - Что, встретить колонну по-человечески не могли? На передовой!.. А майор где?
- Как раз он-то на передовой. И круто матерится. Там еще Старков подъелдыкивает. Бросают в атаку на врага доктора Идельчика. - Я наклонился к капитану. - Только до них километра три.
- Три?! - испугался капитан.
- Ну, два с половиной, - уступил я.
- Как же это нас занесло?..
- Не знаю, товарищ капитан, - я искренне сочувствовал ему.
- Ну, давайте туда! Живо!
- "Живо" здесь в лапы к немцам ездят, товарищ капитан.
- Хватит зубоскалить. Садитесь со мной.
- Извините, я на своем драндулете.
- Заводи! - прикрикнул начштаба, командиры повторили команду. - Только далеко вперед не уезжать! Чтобы я вас все время видел! - приказал он.
Все ожило, затарахтело и двинулось.
Вот так и добрались до перевернутой телеги. Майор сразу начал сводить счеты с начальником штаба. Опоздание было немалым. Когда начальство лается, лучше отойти в сторонку.
Мотоциклетные роты уже спешились, машины отогнали в лощины справа и слева от дороги, выставили охранение, а экипажи, увешанные снаряжением, автоматами, с пулеметами наперевес, осторожно двинулись вперед (кавалерийский прием!).
Тут же, в стороне от дороги, торчала санитарная машина и уже была развернута палатка для приема раненых.
Мой взвод в операции не участвовал, его оставили охранять батальонный лагерь в тылу.
Врач и его маленькая команда были в сборе. Тося меняла повязку на голове водителя - его все-таки зацепило, - лобовое стекло машины было разбито вдребезги и несколько пробоин в капоте, крыле и кузове (наш вариант!). Но по ним стрелял только один пулемет.
- Это все под прикрытием бронемашины, - сказал Идельчик. - Можешь себе представить, что бы они с нами сделали, если бы мы стали совершать этот круг почета?!
Саша Идельчик отвел меня в сторону и буркнул:
- Он псих и сволочь. Вместе со своим прицепом… Это мой диагноз! Я не буду служить в его батальоне.
Неуверенность и тревога передавались от одного к другому. Цепи разворачивались к бою медленно и неуклюже. Командиры тянули время, будто надеялись, что вот-вот приказ отменят. Майор бегал, кричал, размахивал палкой! За ним поспевал Старков. Тоже где-то подобрал кривую палку, кричал и размахивал. Но когда и он замахнулся на одного из автоматчиков, тот его оглушил таким мертвым матом, что уполномоченный заткнулся и, пытаясь сохранить остатки достоинства, отошел к перевернутой телеге. Все видели, что и он пьян.
Майор вызвал добровольцев в поиск за "языком". Отозвалось десять человек (вот что значит новички!). Он рассматривал их лица, как близорукий. Потом сам отобрал семерых и отправил в сторону противника, в обход справа. Напутствия его были такими же напористыми и бессмысленными, как и те, что он давал мне. Офицеры перешептывались и пожимали плечами.
Не выходила из головы эта семерка, они ничего не смогут там сделать; семь перворазников, семь добровольцев; это их первый выход, первый поиск, и с ними ни одного мало-мальски опытного человека… Опасная мысль подкрадывалась сама собой - от такой мысли в башке появилось непонятное кружение. Вспомнилось скверное.
… Я ожидал письменного приказа штаба корпуса на эту самую операцию и должен был доставить в батальон запечатанный пакет. Один из моих знакомых штабистов сказал, что мне еще ждать да ждать… Трава после небольшого дождя была мокрая. Я взял да и улегся на широкий сухой шлейф большой палатки. Блаженствую. Никто не обращает на меня внимания. Слышу, в палатке кто-то начал кричать на кого-то - подумаешь, новость- вся армия надсадно орет сверху вниз один на другого. Прислушался: ба! - да это выполаскивают нашего бравого майора! А тот униженно и виновато оправдывается- уж совсем на него не похоже…
В последних боях части танкового корпуса понесли большие потери, а наш батальон мало участвовал в операциях, и потерь было действительно мало. Упрекали майора за пассивное, вялое ведение операций, и тут была правда, но выходило, что все-таки это как-то связано и с потерями. Вернее, с отсутствием потерь.
… Брать "языка" без всякой подготовки? Отправить семь человек просто так, за здорово живешь, туда, где противник знает каждый клочок земли, а мы ни-че-го?! Все это казалось диким…