Уезжая из Михайловского в Литву, где он поселился в Маркучее, имении своей жены В. А. Мельниковой, Григорий Александрович увез с собой и ствол сосны, отрезав от него большой кусок и передав на вечное хранение новому хозяину Михайловского - Псковскому пушкинскому комитету. Вот этот-то кусок сосны и один из брусков с надписью и видят все приходящие в дом поэта. Эти реликвии выставлены по соседству с рукописями элегии "Вновь я посетил…".
Сегодня сувенир, принадлежавший Александру Александровичу Пушкину, находится далеко, в Бельгии, у наследников умершего в 1968 году правнука поэта А. Н. Пушкина, живущих в Брюсселе; экземпляры К. К. Случевского и Ю. М. Шокальского - в фондах Всесоюзного музея Пушкина. В Михайловском же хранится экземпляр М. А. Философовой.
А живые "три сосны" вновь стоят на своем месте - "на границе владений дедовских". Они восстановлены нами в 1947 году. Сажали их в возрасте двенадцати лет. Теперь они разрослись, стали высокими. Им скоро уже по сорок лет будет. Две из них "стоят друг к дружке близко…" Около корней их "младая роща разрослась", а кусты "теснятся под сенью их, как дети"… А третья сосна, посаженная вдали, - это "старый холостяк". С каждым годом становится он угрюмей и угрюмей, как и положено ему быть…
Когда вы проходите мимо "трех сосен", вы всегда слышите приветный "шум дерев" и не можете не вспомнить светлое имя поэта и его бессмертное "Вновь я посетил…".
В САДАХ ТРИГОРСКОГО
Приют, сияньем муз одетый…
Пушкин
Прекрасен Пушкин прочитанный. Но Пушкин, узнанный в рощах, парках и усадьбах Михайловского и Тригорского, становится для нас еще богаче. Кто, проходя по аллеям и дорожкам заповедных парков, не вспоминает его стихи, письма, разговоры с друзьями, протянувшими ему руку помощи и сочувствия в тягостные для него годы ссылки? Глаза наши всматриваются в каждую тропинку, деревце, камень, мы вслушиваемся в птичий гомон, шепот ветра и ищем в них ответа: как же это было при нем?
Мир Тригорского - это три его былинных горы, его райские кущи, это веселый дом Осиповых-Вульф. Не ищите в Тригорском того, что видели в Михайловском. Их нельзя сравнивать. Там все иначе, и Пушкин совсем другой. В Михайловском Пушкин - человек, гонимый судьбою, анахорет, поэт, пророк. Суровые сосны и ели старого бора вечно шумят об этом.
В Тригорском Пушкин - просто отлично добрый человек, балагур и весельчак, забавник и ухажер, "гуляка праздный"… Здесь всё и всегда радостно, и в природе парка всегда слышится веселая песня, и в ней "без конца и без краю весна".
Не будь у Пушкина Тригорского, не горел бы спокойно огонь на алтаре поэта. Вся деревенская жизнь его была бы другой. Всё было бы в ней иначе, и не только его судьба, но и судьба Онегина, Татьяны, Ленского, быть может, была бы другой.
* * *
После жизни Пушкина многое здесь переменилось. Таков непреложный закон бытия. И как бы мы ни пытались сказать времени: "Остановись", оно летит, всё увлекая с собой. Маленькая, кокетливая березка в Тригорском стала ныне старым, дряхлым деревом, юные когда-то липы "аллеи Керн" в Михайловском превратились в инвалидов, на стволах их душегрейки из моха и лишайника; одни стоят на подпорках-костылях, другие привалились друг к другу. Поредела ганнибаловская еловая аллея. Канули в Лету "ель-шатер" и "береза-седло". Время унесло многое, воспетое Пушкиным. Произошла и смена пород деревьев. Там, где шумели березовые и липовые рощи и цвели кусты боярышника, теперь разросся ельник, осина, ольшаник. Где цвели каштаны, теперь луговые травы. Многое изменилось.
Тригорский парк был заложен Вындомским, дедом П. А. Осиповой, еще в конце XVIII века. Хозяин следовал тогдашней моде - разбил романтический парк, с наивными украшениями, кокетливыми беседками, зелеными залами и коридорами, мостиками "поцелуев и вздохов". Тут и там блестели серебром зеркала прудов. Звенели запруженные ручьи. Тут были и дубовые "першпективы" и сосновые рощи, каштановые куртины и фруктовые сады с цветочными рабатками, клумбами, хитроумными беседками. Всё это требовало больших затрат и неустанной заботы. И пока был жив богатый Вындомский, всё так и было. При его наследнице П. А. Осиповой парк начал оскудевать, а после ее смерти, в конце XIX века, и вовсе захирел.
Вторая жизнь этого красивейшего места началась лишь в наше время, когда Тригорское стало заповедным и его стали изучать и восстанавливать. Восстановление парка - дело очень трудное, потому что парк - художественное произведение, произведение исключительно многогранное: в нем прошлое и настоящее, старое и молодое, живое и мертвое, вечность и мгновение. Парк - это архитектура и ботаника, живопись и скульптура, история и сегодняшний день.
Не имея хорошо разработанного проекта и не зная истории памятников, восстановители Тригорского в тридцатых годах нашего века сделали немало досадных погрешностей. Ошибочно полагая, что культура конского каштана в северо-западных парках явление не XVIII–XIX веков, а более позднее, удалили все каштаны из Тригорского и с могильного холма Святогорского монастыря. По этой же причине почти всюду были уничтожены кусты боярышника. В Михайловском была засеяна сосновым лесом пашня. В той части пашни, которая прилегала к усадьбе, был разбит фруктовый сад, ягодник и питомник. Был разведен питомник и в центре Тригорского парка.
Настоящая научная реставрация парков началась лишь в наше время. Несколько лет назад Министерство культуры РСФСР направило в заповедник творческую группу московских специалистов-парковедов, для того чтобы тщательно изучить его парки, их планировку, состав зеленых насаждений, произвести всесторонний анализ почвы, инструментальную датировку деревьев, выявить аналоги парков. В итоге работы появился проект реконструкции парковых ансамблей, их оздоровления и ухода за деревьями. Работа дала интересные результаты. Удалось установить возраст не только мемориальных сосен, лип, кленов, но и декоративного кустарника, сирени, акации, лещины. Они уже достигли двухсотлетнего возраста.
Особенно интересны итоги работы по изучению западной части Тригорского парка - участка солнечных часов и "дуба уединенного". Паркозед К. Бобровникова доказала, что оба эти памятника некогда представляли единое целое. Местоположение "дуба уединенного" и дубов, стоящих вокруг "циферблата" зеленых часов, находится во взаимосвязи. Аллея, связывающая два этих элемента, лежит строго по Пулковскому меридиану. От циферблата во все стороны некогда шли небольшие аллейки-стрелы, показывающие восход солнца, полдень, заход солнца и ночь. Как известно, культура солнечных часов в нашей стране очень древняя. Простейшие из них состоят из шеста, тень которого, менявшая свое направление при перемещении солнца, показывала на шкале время. Солнечные часы Тригорского уникальные. Специалистов удивляет точность их планировки и построения.
Проект восстановления тригорских солнечных часов закончен. Недалеко время, когда они появятся в своем первозданном виде.
Сад - неотъемлемая часть усадеб XVIII–XIX веков. Так было повсеместно. Так было и в Тригорском. В 1970 году сад разбит на том месте, где был прежде. С одной стороны он примыкает к месту, где когда-то стоял хозяйственный двор, с другой - граничит с центром усадьбы и парка. В саду воссозданы старинные русские сорта яблонь: антоновка, ревельский ранет, китайка, осеннее полосатое и другие. Сад огорожен декоративным кустарником и деревянным штакетником, сделанным в духе пушкинского времени. В нем на камнях старых фундаментов построены беседки, разбиты клумбы, расчищены водоемы-"копанки" для поливки. Восстановлению сада очень помогли старинные фотографии, которые прислала из города Горького родственница последнего арендатора Тригорского М. Пальмова.
Много хлопот было с восстановлением "скамьи Онегина". Площадка над Соротью, где расположена "скамья", сползает под обрыв. Было установлено, что площадка сползает ежегодно на 1,5–2 см. Древние дубы и липы гибли. Для того чтобы предупредить полное разрушение, площадку нужно было оградить со стороны парка, поднять и дренировать, укрепить откос. Лишь при этом возобновится почвенный покров площадки, шейки старых деревьев будут освобождены от уплотнения грунта, и деревья смогут дышать.
Кроме того, в парке начато лечение больных деревьев, особенно тех, которые пострадали в годы Великой Отечественной войны. Таких деревьев насчитывается свыше тысячи, то есть почти четверть всего старого древостоя Тригорского.
Впереди многолетняя, нелегкая, но благодарная работа. Она даст возможность оздоровить парковые ансамбли, возродить их первоначальный вид.
Когда-то Пушкин, работая над книгой философа Бэкона, сделал из нее выписку: "Достойна уважения вещь видеть древний замок либо постройку не в упадке, или видеть прекрасное дерево крепким и целым". Эта мысль, подчеркнутая поэтом, положена нами в основу реставрации заповедных парков и зеленых насаждений.
* * *
Показать и увидеть всё в Тригорском немыслимо, и рассказать обо всем в нем тоже немыслимо. Ведь каждый уголок, дерево, куст, тупичок имеют свое лицо, и оно, это лицо, заслуживает особого повествования. Я хочу лишь внушить паломникам свою любовь к пушкинскому лукоморью.
Прощаясь с паломниками, я всегда говорю: "А теперь станьте как дети, сядьте верхом на палочку и отправляйтесь куда глаза глядят. Бродите по тропинкам и дорожкам, куда бы они вас ни вели. Доверьтесь своему инстинкту, если вы пришли сюда по велению сердца, а не по обязанности. Крепко держите в руках томик стихов Пушкина, написанных здесь, и читайте их здесь, где они были рождены. Только так можно узнать великое и таинственное пушкинское лукоморье, только так вы сможете встретиться с Пушкиным, которого жаждет ваша душа. Я дал вам только отправное, без него вы могли бы здесь растеряться. От вас самих зависит создать свое пушкинское лукоморье, без этого всё у вас будет напрасным. И еще. Я не могу себе представить, чтобы человек, побывавший в Тригорском, не изменился в каком-то хорошем отношении, хотя бы только благодаря сознанию того, что всё увиденное им здесь во всем своем величии - неповторимо".
"СКАМЬЯ ОНЕГИНА"
На самом северном из трех тригорских холмов, с юго-восточной его стороны, есть деревянные ступеньки. От них узкая тропинка ведет мимо дома Осиповых, мимо большого зеркального пруда к началу парка. Отсюда вправо идет коротенькая липовая аллея. В конце ее мелколиственные вековые липы, коренастые дубы и остролистые клены образуют удивительно красивую группу деревьев.
Своеобразный облик этой естественной беседки подчеркивает вековой дуб, склонившийся над землей и словно пытающийся взлететь в небо.
Деревья скрывают от вашего взгляда усадьбу, пруд, парк и открывают замечательный вид на крутой зеленый скат Тригорского, отлогие берега Сороти, поля, луга, нивы, прорезанные извивающейся узкой светлой гладью реки. Вдали цепь холмов и темный лес, дорога из Михайловского в Тригорское, старинная дорога на Псков.
…И те отлогости, те нивы,
Из-за которых вдалеке,
На вороном аргамаке,
Заморской шляпою покрытый,
Спеша в Тригорское, один -
Вольтер и Гёте и Расин,
Являлся Пушкин знаменитый…(Н. М. Языков)
Алексей Вульф, приятель Пушкина, рассказывал М. И. Семевскому в 1866 году, что именно здесь восхищался поэт окрестностями Тригорского. Тригорское, открывая Пушкину художественно законченные, характерные картины русской природы, вдохновило его на создание знаменитых описаний времен года в романе "Евгений Онегин". Наблюдения поэта над характерами, бытом, нравами в Тригорском служили конкретным материалом при создании обобщенных художественных образов, характерных картин русской усадебной жизни во многих его произведениях.
Знаменательно то, что в 1830 году, уже вдали от Михайловского, заканчивая роман "Евгений Онегин", поэт особенно тепло вспоминает этот тригорский уголок.
Вдали, один, среди людей
Воображать я вечно буду
Вас, тени прибережных ив,
Вас, мир и сон тригорских нив.
И берег Сороти отлогий,
И полосатые холмы,
И в роще скрытые дороги…
Именно поэтому живет в наши дни предание, возникшее в семье владельцев Тригорского. Предание нарекло скамью, стоящую в этом уголке парка, "скамьею Онегина" и связало ее со сценой объяснения Онегина и Татьяны в пушкинском романе:
…"Ах" - и легче тени
Татьяна прыг в другие сени,
С крыльца на двор, и прямо в сад,
Летит, летит; взглянуть назад
Не смеет; мигом обежала
Куртины, мостики, лужок,
Аллею к озеру, лесок,
Кусты сирен переломала,
По цветникам летя к ручью,
И, задыхаясь, на скамью
Упала…
Как и в пушкинские времена, глядите ли вы ранней весной на черные поля и бушующие темные воды разлившейся Сороти, любуетесь ли блестящей на солнце летней зеленью полей и лугов, среди которых голубеют причудливые извивы реки, видите ли вы осенний грустный пейзаж со скирдами уже сжатого хлеба или перед вами пустынная заснеженная равнина с темными пятнами леса и редких деревень по холмам - вы неизменно чувствуете широкую, спокойную и сильную красоту открывающейся перед вами картины природы, и на вашу душу нисходят покой и мир.
"Я ПОМНЮ ЧУДНОЕ МГНОВЕНЬЕ…"
И сердце бьется в упоенье,
И для него воскресли вновь
И божество, и вдохновенье,
И жизнь, и слезы, и любовь.
(Пушкин)
В 1940 году в Ленинграде умер известный советский ученый-географ, почетный академик Юлий Михайлович Шокальский. Величественные ледники Памира, Тянь-Шаня, Новой Земли, острова Арктики, пролив и архипелаге Северная Земля носят сегодня имя этого замечательного человека.
В детские и юношеские годы Шокальский подолгу жил в Михайловском у сына поэта, Григория Александровича, в качестве его воспитанника. Юлий Михайлович был связан с пушкинским уголком и кровными узами. Он был внуком знаменитой Анны Петровны Керн, племянницы Прасковьи Александровны Осиновой.
Задолго до 1899 года, когда Михайловское было приобретено в государственную собственность, Юлий Михайлович тщательно сфотографировал многие пушкинские места, обмерил дом Осиповых-Вульф в Тригорском. В семье Шокальских до последнего времени хранились драгоценные реликвии, связанные с Тригорским и его обитателями.
В 1962 году скончалась дочь Юлия Михайловича Зинаида Юльевна, долгие годы бывшая директором Центрального музея почвоведения имени Докучаева Академии наук СССР. В настоящее время остались только дальние родственники Шокальского. Благодаря их любезности мне удалось получить для Пушкинского заповедника несколько реликвий. Об одной из них и хочется рассказать.
Речь идет о большом живописном портрете Екатерины Ермолаевны Керн - дочери Анны Петровны от ее первого мужа генерала Е. Ф. Керна. Портрет этот - единственное живописное изображение дочери Анны Петровны Керн. Написан он масляными красками неизвестным художником в 40-х годах XIX века.
Екатерина Ермолаевна изображена художником в зеленом шелковом платье, на плечи ее накинута легкая газовая шаль розового цвета. Модная высокая прическа украшена золотой диадемой. Лицо миловидное, но строгое, бледное, задумчивое; легкая улыбка несколько оживляет ясно выраженные черты печали. Кисти красивых рук спокойно лежат одна на другой.
Когда внимательно вглядываешься в черты лица Екатерины Ермолаевны, невольно вспоминаешь рисунок Пушкина, изображающий ее мать, которой поэт посвятил свое бессмертное стихотворение "Я помню чудное мгновенье…", написанное летом 1825 года в Михайловском и врученное поэтом Анне Петровне в Тригорском 19 июля.
Екатерина Ермолаевна родилась в 1818 году. Училась в Петербурге в Смольном институте. По окончании института, в 1836 году, осталась служить в нем в качестве классной наставницы. В том же году Екатерина Ермолаевна познакомилась с М. И. Стунеевой, сестрой Михаила Ивановича Глинки - знаменитого Русского композитора. В ее доме Екатерина Ермолаевна вскоре встретилась и с самим композитором. Постепенно знакомство перешло в дружбу, а дружба в любовь. В своих "Записках" Глинка рассказывает о встрече с этой девушкой, сыгравшей в его жизни такую большую роль: "Мой взор невольно остановился на ней, ее ясные, выразительные глаза, необыкновенно строгий стан и особенного рода прелесть и достоинство, разлитые во всей ее особе, всё более и более меня привлекали. Вскоре чувства мои были вполне разделены милою Е[катериною] Е[рмолаевною], свидания наши становились отраднее".
В 1839 году Глинка написал для Екатерины Ермолаевны романс на слова Пушкина "Где наша роза?", а вскоре положил на музыку и "Я помню чудное мгновенье…", посвятив романс любимой девушке, матери которой великий поэт посвятил слова.
Так мать и дочь вошли в бессмертие гением Пушкина и Глинки.
Весною 1840 года Екатерина Ермолаевна серьезно заболела, ей угрожала чахотка. По совету врачей она вместе с матерью уехала к себе в деревню на Украину, По дороге они решили заехать в Тригорское, чтобы навестить Прасковью Александровну, посетить Михай-ловское. Михаил Иванович в это же время собрался ехать к больной матери в Смоленскую губернию, и часть пути ехал вместе с Кернами.
17 августа Глинка писал Екатерине Ермолаевне: "Сообщите мне описание вашего пребывания, в особенности то место, где покоится прах Пушкина. Душевно сожалею, что обязанности к матушке не позволили мне вам сопутствовать".
В это время Глинка работал над созданием оперы "Руслан и Людмила", в основу которой положил одноименную поэму Пушкина. Ему очень хотелось побывать там, где некогда в изгнании жил великий Пушкин, и он очень сожалел, что ему не удалось совершить это паломничество.
Из писем Глинки видно, что он сделал предложение Екатерине Ермолаевне и получил согласие на брак; обострившаяся болезнь ее расстроила свадьбу. Великий композитор до конца своей жизни был искренне расположен к Екатерине Ермолаевне, вызвавшей в нем горячее поэтическое чувство.
В сороковых и пятидесятых годах Екатерина Ермолаевна часто гостила в Тригорском. В 1852 году она вышла замуж за М. И. Шокальского и вместе с ним часто приезжала в Тригорское, вплоть до своей смерти в 1904 году в возрасте 86 лет.
Портрет Екатерины Ермолаевны можно видеть в зальце Тригорского рядом с портретом ее матери, нарисованным Пушкиным.