- Там у нас, на краю, могила братская, двенадцать наших там ночью нынешней хоронили, после боя, когда фрицев отсюда вышибли… Вот оно как, в общем как в песне, четыре шага до смерти от этой хоромины, а то и поменьше… кому как…
В засаде
Бегут, торопятся, поблескивают на солнышке весенние, говорливые ручейки. Иной заюлит, запетляет и в воронку от снаряда. Тогда зеркальце получается. Круглое, блестящее. Это если смотреть издалека, вот отсюда, с огневой позиции снайпера, из воронки от 152-миллиметрового снаряда. Такую ямищу одному маломощному ручейку не залить. А вот другие воронки, те, что поменьше, удивительно быстро заполняются. Почва глинистая, плотная, вода задерживается, и зеркальца получаются дивные.
Здесь шел бой. Земля вздыблена, вспорота, будто клад в ней искали тысячи людей. Воронки, воронки. Разные - глубокие, мелкие, от мин, от снарядов, бомб. Следы боя на каждом шагу, на каждой пяди истерзанной, развороченной, опаленной земли. За спиной свои траншеи, перед глазами - вражеские. И танки вражеские, с пушками, врытые в землю до башен. А за всем этим - лес. Посечен зверски, но и теперь еще можно угадать следы его первозданной красоты. По прямой от воронки, в которой укрылась Роза, - просека через весь лес. В самое небо упирается. Поперек просеки дорога. Единственная для немцев проезжая дорога. Только по ней и можно передвигаться в пору весенних дождей и разливов. Здесь они протаскивают боеприпасы, продовольствие на телегах, а то и без лошадей, волоком.
Утром гитлеровцы сделали несколько попыток спровоцировать русского снайпера на неосторожный выстрел. Снайпер не раскрылся. Потом забросали минами все подозрительные, возможные для снайперской засады районы нейтральной зоны. А через какое-то время на лесной просеке - второй убитый гитлеровец.
Солнце подпаливает старательно. Бегут, торопятся ручейки. "Только бы не сюда", - с тревогой думает Роза. Может ведь такое случиться. Свернет какой-нибудь взбалмошный к ее воронке и пойдет и пойдет отливать зеркальце. Куда тогда деваться. О выходе из укрытия среди бела дня и думать невозможно. Рука онемела без движения, ноет, все тело ноет, глаза болят от дыма. Только что немцы своими вонючими минами прощупывали поле. Совсем близко рвались мины. Еще не растворился сизый дымок над землей. Столько часов в глиняном мешке. Терпи, снайпер, и молчи. Молчи, если даже вражеская пуля обожжет твое тело, если от боли зайдется твое сердце. Сама избрала из всех работ эту, никто не неволил, сердце привело. И оно должно теперь молчать, молчать, молчать…
Что-то прошуршало за плечами, быстро оглянулась. Она и забыла о своей напарнице. Жива ли Саша? Толкнула локтем.
- Жива?
- Ага. А что?
- Все. Проверочка.
Немного подавшись вперед, Роза припадает к зрачку оптического прицела. Саша не дыша, очень осторожно, чтобы не задеть подругу, подносит к глазам бинокль. За деревьями мелькают двое гитлеровцев. Вот один уже в просвете просеки. Остановился, оглядывается по сторонам. В руке свернутые носилки. Шагнул в сторону, потоптался на месте, снова шагнул. Вот он, на виду! А выстрела нет. Саша удивленно смотрит на подругу, потом на вороненое кольцо мушки. Будто каменное изваяние рядом, а не живой человек. Ну глазом моргнула хоть бы. Снова к биноклю. Затаила дыхание, даже зубы стиснула до боли. Почему молчит, почему тянет, почему нет выстрела? Уйдут, уйдут ведь за деревья, и пропала цель.
Глухой хлопок выстрела. Задний качнулся, но носилки не выпустил из руки. Стремительный бросок затвора - и следом вторая пуля. Теперь на белорусской земле четверо. И тот первый, убитый на заре, и коновод и эти двое, пришедшие за трупами своих соотечественников. Четырьмя оккупантами стало меньше в это солнечное, апрельское утро.
О шанинских дуплетах по движущимся целям в школе знали все. Но то школа. И фашисты там были фанерные, на проволочках, безобидные. Об этих удивительных дуплетах знала и Саша, да только не привелось ей видеть, как это получается. Теперь увидела. Два выстрела с одного дыхания.
Переливаются серебром ручейки, где-то правее строчит пулемет. Без передышки. Всю ленту раскручивает. Ухнуло дальнобойное…
Двенадцать часов в глиняном мешке, двенадцать часов без движения, не отводя глаз от лесной просеки. Жгучая боль в глазах, нестерпимая. А глазам еще смотреть да смотреть. До захода солнца смотреть. Саша подымает голову и, легонько толкнув подругу, показывает взглядом на небо. Первая живая птица на этой земле! Роза следит за полетом голубя по всей трассе, до леса.
- Не заметила, откуда шел?
Саша кивает головой в сторону своих траншей.
…Вечером, докладывая командиру батальона о результатах охоты, Роза рассказала и о полете голубя. И пошло по ступеням. Из батальона - в полк, в дивизию, оттуда к начальнику армейской разведки. Команда пришла немедленно: птицу не трогать, птица связная, наша.
"Разве за тобой угонишься!"
19 мая 1944 года сводка Совинформбюро содержала такие данные: юго-восточнее Витебска, в частях Н-ского соединения успешно действует группа девушек, окончивших школу снайперов. За время с 5 апреля по 14 мая они истребили более 300 гитлеровцев. Ефрейтор Р. Шанина уничтожила 15 фашистов.
Комсорг батальона, прочитав в своей армейской газете сообщение Совинформбюро о действиях девушек-снайперов, в первую очередь разыскал Шанину. Прочитала сводку, покраснела, а потом вдруг свистнула по-мальчишечьи.
- Так у меня восемнадцать, а тут пишут пятнадцать.
Комсорг рассмеялся:
- Разве за тобой угонишься!
Еще раз прочитав сводку, Роза спросила:
- Так это что же получается! В моей Едьме будут читать?
- Сов-ин-форм-бю-ро, - по складам выговорил комсорг, - это понимать надо. На всю страну, на весь мир тебя прославили, а думаешь, там теперь не узнают?
- Где… там? - не поняла Роза.
- А на той стороне. Они наши сводки читают и слушают. Еще как!
В тот же день Роза сама убедилась, что "на той стороне" наши сводки читают. И очень внимательно читают.
Бродила по траншеям, присматривалась к обороне противника, прислушивалась к стрельбе, выбирая на утро огневую позицию для себя. Потом советовалась с солдатами, им виднее, где засел вражеский снайпер, да и подсказать могут в выборе засады. Что-то вдруг "на той стороне" зашипело, затрещало на всю округу, и хлынула к нашим траншеям мелодия какого-то давным-давно забытого слезливого романса.
- Повело, заголосили, - взглянув в сторону немецких траншей, проворчал солдат.
Что-то в немецком динамике рявкнуло, хрюкнуло, потом снова прозвучал обрывок романса, и вдруг ломаным русским языком динамик заговорил:
- Внимание, ахтунг, внимание! Русские солдаты, слушайте! Слушай наш голос, ефрейтор Шанина! Иди к нам, ефрейтор Шанина, командование немецкой армии обещает тебе красивую жизнь. Скажи своим девушкам, ефрейтор Шанина, командование обеща…
Что там еще обещало командование, этого уже никто не слышал, потому что мина оборвала немецкого зазывалу на полуслове. Попала мина в установку или не попала - никто не видел, только в этот вечер фашистский радиофургон больше ни звука не выдавил из своей утробы.
Выбравшись из траншеи, Роза направилась к минометчикам, за горку. Солдаты сказали, что батарейцы прибыли к ним утром, чьи они - пока неизвестно, может быть, с соседнего участка, а может, - из армейского резерва, что работают минометчики славно, знают свое дело хлопцы.
- Привет мастерам меткого огня! - высоко подняв руку, бойко произнесла Роза. - Подбили брехаловку или только так, спугнули?
Минометчики переглянулись. Сказать, что накрыли, а вдруг снова заговорит, девушка засмеет, признаться, что сами не знают, потому что фашистская машина была за бугром, а били они по звуку - тоже не к лицу гвардейцам. А у девушки за плечом винтовка с оптическим прицелом, девушка в желто-зеленом маскировочном халате, кто знает, может быть она даже из тех, про которых верещало фашистское радио. Выручил своих друзей, видно, самый бедовый, очень молоденький солдат:
- Извините, гражданочка, в другой раз повременим, с удовольствием дадим послушать музычку, заглядывайте!
- Пожалуйста, пожалуйста, бейте на здоровьичко, - улыбнулась Роза, - мне не к спеху, могу потерпеть до Берлина.
Ответ понравился, минометчики рассмеялись. Кто-то спросил:
- А ты эту не знаешь, ну эту… которую они на красивую жизнь зазывали? Она из ваших?
- Из наших, все наши! - сильно покраснев, сказала Роза и быстро зашагала к старой проселочной дороге.
Вот тогда и вспомнил старший сержант:
- Она! Да это ж она и была, Шанина! Ефрейтор Шанина, в газете фото видел!
"Вчера она уничтожила трех фашистов"
Была отбита и третья попытка немцев вернуть Козьи горы. Живые откатились за лес, на исходные, мертвые остались на заболоченных подступах к высоте. Их было не меньше сотни, безмолвных свидетелей бессмысленной затеи гитлеровского командования. Прочно закрепившись на Козьих горах, две роты капитана Снегова держали теперь под огнем все земное пространство от гребня высоты до дальнего леса. Справа от Козьих гор в немецких траншеях обосновались солдаты третьей роты, слева начинались владения соседнего батальона. Огненное кольцо окружения медленно, но верно сжималось вокруг витебской группировки немцев.
Ночь была на исходе, утро наступало хмурое, над землей висели темные, грузные тучи. В ротах никто не сомкнул глаз, ждали четвертой утренней атаки обалдевших, вконец утративших чувство реальности гитлеровцев. Последний приказ ставки Гитлера сулил генералам самые страшные кары за сдачу стратегически важных позиций.
- Ну, чего лезут, куда лезут, сучьи отпрыски, - ворчал капитан Снегов, разглаживая ладонями километровку.
Снегов еще ничего не слышал о самом последнем, секретнейшем приказе ставки Гитлера. Это там узнали, в разведотделе армии, утром, на допросе пленного обер-лейтенанта, прихваченного танкистами вместе со штабной машиной. Какое-то острое, шестое чувство опытного офицера подсказывало Снегову, что Козьи горы сегодня для немцев ни к чему, что от Козьих гор им ничуть не больше пользы, чем мертвому от согревающего компресса. Снегов был твердо убежден, что на этот раз немцы в лобовую не полезут, не пойдут на Козьи горы. Трижды обожглись, в четвертый раз не рискнут, какая бы их сила не толкала на это. Скорее всего, размышлял Снегов, полезут на крыло, вот только на какое крыло?
Вошел начальник штаба и с ходу:
- Поздравляю вас, товарищ капитан.
Снегов не понял.
- Ты о чем?
- Об этом, об этом самом, - подавая Снегову свежий номер армейской газеты, произнес начальник штаба.
Снегов пробежал глазами несколько подчеркнутых карандашом строчек. В них сообщалось о новых успехах снайпера Шаниной: "Вчера, - говорилось в заметке, - она уничтожила трех фашистов".
Снегов вспомнил, как было вчера, перед боем. Шанина появилась на Козьей горе в тот момент, когда от леса уже отделились цепи идущих в атаку гитлеровцев.
Он крикнул: "Уходи, Шанина!" - но его голос заглушил грохот боя.
По отзывам командования Центральной школы снайперов, Шанина заметно выделялась в ряду других девушек высоким мастерством снайпера. И пользовалась среди них большим авторитетом.
В дивизии Шанина с первых выходов на передовую как-то сразу прочно и властно определилась в среде бывалых, хлебнувших войны солдат. После четвертого выхода на охоту в снайперской книжке ефрейтора Шаниной цифра истребленных оккупантов была уже двухзначной, а в графе, где в метрах отмечают расстояние от засады снайпера до цели, было дважды рукой наблюдателя выведено "200". Вот почему, когда Шанина появилась в боевых порядках пехоты, было тревожно: там ее мог заменить любой боец, а в снайперской засаде равных ей было мало.
…О боевом успехе снайпера Шаниной сообщила в редакцию армейской газеты снайпер Дуся Красноборова. Написала, что это совсем не простое дело за один выход поразить три цели. И надо, чтобы вся армия знала об этом. До войны Дуся была рабкором своей городской газеты. Вот и передала информацию в армейскую газету. Ее поблагодарили за оперативную и ценную информацию, просили почаще писать о боевых делах девушек-снайперов.
Прочитав вечером газету, Роза вскипела:
- Тоже мне корреспондент! Ты бы еще про то написала, как я в одном сапоге ледяное болото форсировала! Смешно?
Дуся снисходительно улыбнулась: недооценивает Роза силу печати. Вот и тогда, когда в "Огоньке" напечатали ее фото, разошлась, почему да отчего она, а не другая девчонка. А Саша Екимова шепнула, что видела своими глазами очень злую запись в дневнике подруги по поводу заметок о ней в газетах. Конечно, воспитывать Розу она не собирается, но как-нибудь на комсомольском собрании придется поговорить о неуважительном отношении ефрейтора Шаниной к печатному слову.
- Тебе что, - уже спокойно продолжала Роза, - написала, подписала, и все, а с Шаниной, Дусенька, снова стружку будут снимать по твоей милости. Ага, не гляди так, сама первая руку подымешь за взыскание. - Подошла к Дусе с газетой. - Читай: "Вчера она уничтожила…" Ну вот, газета вышла семнадцатого, вчера - это, значит, было шестнадцатого, а шестнадцатого я обязана отдыхать после очередной засады. Самое малое - сутки. Как положено снайперу. А ты, Дусенька, забыла об этом, и теперь командир узнал, что Шанина в самоволке была.
На левом крыле батальона
Атака началась внезапно, без огневой подготовки, стремительно, под завесой дождя. Очевидно, немцы решили взломать оборону на фланге, вклиниться в пролом, выйти в тыл и там уже развернуться для наступления на высоту.
Было что-то безумное и бессмысленное в движении по земле сплошной массы зеленых шинелей, пилоток, касок. Все это лезло на пулеметы, на стволы автоматов, вваливалось в траншеи, металось с фланга на фланг, бегало, ползало, падало.
Снегов появился на левом крыле участка, когда там завязывалась рукопашная. Пригибаясь, перебежками Снегов добрался до траншеи. Совсем рядом воздух рванула граната. Ударило в ногу, шевельнул ступней. Кажется, обошлось. Бывают такие милостивые гранаты: громыхает у самых ног - и ни царапинки. К Снегову подполз солдат:
- Девчонка! Девчонка что делает!
Увидел Шанину. Привалившись к бугорку, она расстреливала из автомата ползущих к траншее гитлеровцев. Расстреливала не короткими очередями, расстреливала расчетливо, целясь, с поразительным спокойствием. Автомат Шаниной был переведен на одиночную стрельбу. Она не видела, что творится по сторонам, она, казалось, не слышала близких разрывов гранат. Она стреляла. Она уничтожала оккупантов. По одному, без промаха.
На бровке ближней траншеи рвались гранаты. Немецкие шарики, наши лимонки. Рвались с глухим, суховатым треском, расплескивая по сторонам смертельные брызги металла. Перед траншеями инициатива боя была уже на нашей стороне. Отрезанные от леса огнем минометов, гитлеровцы метались в плотной дуге огня, огрызались зверски, яростно…
Бой затухал постепенно. Все реже слышались очереди пулеметов, короткий, торопливый стрекот автоматов, винтовочные выстрелы. Потом все затихло.
Интервью
- Присядем, товарищ старший сержант. Побеседуем: задание редактора.
Присели на поваленную березу, корреспондент дивизионки вытащил из кармана подпаленного ватника потрепанный блокнот, остро отточенный карандаш на длинном шнурке. Глаза Розы сделались веселые, озорные.
- Ты бы, товарищ корреспондент, кубаночку свою чудненькую еще на поводочек. Смахнет с головы такую прелесть, что тогда.
Молча проглотил Перепелов девушкину смешинку. Яркий румянец вспыхнул на его до блеска выбритых щеках. Без нужды кашлянул в кулак, поправил лихо сдвинутую на затылок превосходную, подаренную комбатом еще под Сталинградом каракулевую кубанку и вдруг тихим баском произнес:
- Так значит, товарищ старший сержант, расскажи, как это ты вчера после атаки тройку фрицев в батальон привела. Только, понимаешь, спрессуй, пожалуйста, отожми факты. Газета моя, сама понимаешь, поменьше "Звездочки", тут, понимаешь, надо чтобы все впритирку. Понятно?
- Понятно, - все еще улыбаясь, ответила Роза. - Отожму, дорогой товарищ корреспондент, сухарики останутся. - И, помолчав, заговорила быстро-быстро: - Попала к самоходчикам случайно. Шла, заблудилась, они подобрали, пошли на хутор, взяли хутор, немцев раздолбали. Десант ушел в одну сторону, я в другую. Иду в мечтах. Одна. Ну прямо как в сказке. Вышла на дорогу, ступила на мостик, глянула в овраг, вижу стоит немец. Крикнула: "Хенде хох!" Поднялись шесть рук. Отступать некуда. Кругом чистое поле, до своих далеко. Показала стволом винтовки, ползите, мол, ко мне. Выползли. Отобрала оружие. Прошли километра два, - один спрашивает: "Гут одер капут?" Говорю: "Гут, гут", а сама думаю: "Скорее бы наши показались". Я в маскхалате, с финкой, с гранатами, винтовка наизготовку. Страшная. Пленных сдала куда следует.
- И все? - удивился Перепелов.
- Точка. Все. Закругляйся, кубанец, отжала.
Перепелов насупился. Роза пожала плечами.
- Сам просил, спрессовано честно. Рассказать тебе, какая болтанка бывает на самоходках? Жуть!
"Издевается над человеком, знает, что он всего только ефрейтор, вот и куражится", - с горечью подумал Перепелов.
- Давай, товарищ старший сержант, не будем. Не темни. Мне, понимаешь ты, надо как одна девушка с тремя управилась, что она думала в те минуты, ну в общем… обоснуй психологически.
Теперь уже без улыбки взглянула Роза на своего собеседника.
- Все! И ничего я тебе больше не скажу, парень, - ни-чего-шень-ки, потому что сама не пойму, как все получилось. Не знаю, не знаю. Вот и вся психология.
- А я знаю, Шанина! - хлопнув ладонью по своему колену, поднялся Перепелов. - Я знаю, что ведет человека в трудную минуту!
- Ну и знай! - резко оборвала Роза Перепелова. - Все-то вы, корреспонденты, знаете. Ну, я свободна?
Перепелов сник. Поправил кубанку и вдруг просительно, жалостливо:
- Тут, понимаешь, задание такое, передовую готовим на важную тему. О презрении к смерти, понимаешь, о бесстрашии воина.
- Как, как ты сказал? - зло посмотрела в глаза Перепелову Роза.
Перепелов повторил.