Нет ни ответа, ни привета. Коллеги словно провалились: не отвечают на телексы, а если и приходит весточка, то совсем об ином. Куда пропал Патрик? Не утащил же его разрушительный ураган-смерч, обрушившийся на Атлантическое побережье, где он проводит под парусом уик-энд. Ветер, писали газеты, переворачивал суда, вырывал с корнем деревья и уносил людей.
Нами до сих пор не получены результаты испытаний – не искажается ли информационный сигнал? Мы ведь пошли коллегам навстречу, распараллелив телевизионные каналы, а работоспособность собственной аппаратуры они не удосужились подтвердить. А при одновременных работах приходится гнать, настаивать, готовиться к испытаниям в надежде, что всё "у них" решено, и если это не так, тебя ожидает конфуз. И где уверенность? Где гарантии? Большей частью неприятное состояние виноватого без вины.
Ты словно влюбленный ждешь желанной весточки от предмета своей любви и, утешая себя, её наивно оправдываешь: вот-вот придёт, виновата почта, нерадивая почта виновата во всём.
Возможно, виной забастовки. Газеты писали о беспорядках. Десятки тысяч людей в Париже прошли в знак протеста от Трокадеро до пригорода Булонь-Бийанкур. Мы ждем, но нет, увы, обещанных грузов, и вновь ответ на телекс не пришёл. Вот-вот вернется с салона Ле Бурже посланец Главкосмоса Виктор Николаев и, может, что-нибудь, очень надеюсь, и по делу привезёт.
Первым делом, первым делом – самолеты
Салон в Ле Бурже, пожалуй, тоже дань моде, но только аэрокосмической. В предместье Парижа на старом лётном поле раз в два года показывается всё, что летает. Сегодня в салоне 31 страна, демонстрируются 200 самолетов и вертолётов.
Под крышей Советского павильона словно в цирке шапито 35-метровый космический поезд: "Союз ТМ" – станция "Мир" – модуль "Квант" – "Прогресс". Комплекс этот действующий. Он постоянно "в открытом доступе космоса" у мира на виду, а здесь, по мнению обозревателей, он – звезда салона. К нему ведёт лестница, по которой поднялся Франсуа Миттеран, открывший салон.
Модель аппарата будущего – 100-метрового гиперзвукового самолета – знакомит посетителей с нашими авиапланами. Самолет должен будет перевозить 300 пассажиров со скоростью 7000 километров в час. И тут же летающий воздушный гигант, антоновский Ан-124 "Руслан" – самый большой крылатый грузовоз, способный возить из конца в конец планеты крупногабаритный груз до 180 тонн. Недавно он совершил беспосадочный полёт, обогнув половину земного шара.
Неподалеку темно-зелёный фюзеляж с акульим профилем – американский новый бомбардировщик В-2В, прибывший сюда прямо с базы в Калифорнии. Для западных фирм старый Ле Бурже прежде всего ярмарка оружия.
Аэробус А-320 уже летал в Бурже, а перспективный магистральный А-340 только в проекте. Он будет того же класса, что и наш Ил-96, опережающий, по мнению экспертов, европейского собрата. Авторитет объединения западноевропейских самолетостроителей "Эрбюс индастри" настолько высок, что оно продало будущую машину "Люфтганзе", авиакомпании Китая и одной из французских фирм.
Су-26М, самолет для высшего пилотажа, выполняет над головами зрителей каскад фигур. Среди зрителей находился и Жан-Лу Кретьен. Вместе с Мишелем Тонини он прилетел на авиасалон. Жан-Лу попросил разрешения в полете опробовать советский спортивный самолет. Нет, он не потерял навыков, так как постоянно тренируется в самолетовождении. Отзывы после полёта французского космонавта самые лестные: машина послушна и обладает потрясающей летучестью. "Несколько раз я бросал управление, и самолет сам возвращался в горизонтальный полет".
А тем временем в Звездном городке со специалистом по работе в открытом космосе Евгением Лохиным мы пробуем примерить гидродинамический макет крепежной платформы на макете станции. Лезем по шаткой стремянке-лестнице к месту на конусе переходного отсека, где при выходе в открытый космос космонавты установят платформу на поручни.
Ставим, придерживаем; платформа довольно тяжела, не в невесомости и не в бассейне, где вес уравновешивает привязанный пенопласт. 81 килограмм на вытянутых руках. Но что это? Красные контрольные полосы не закрываются поручнями. Замеряем рулеткой и убеждаемся, что расстояние между поручнями с одной стороны точно по чертежу, а с другой… Видно, засверливали по месту. Но это макет, а на летающей там, в космосе, уверяли нас – всё точно. Так ли? Закрадывается сомнение. Через день очередной выход в открытый космос. Основная задача – установка дополнительной солнечной батареи.
В невесомости и гидроневесомости
Дополнительная солнечная батарея была доставлена в модуле "Квант". По проекту – СБ двухэтажная. 12 июня в первом выходе был построен первый этаж, а 16 июня во втором выходе на пантографе – несущей конструкции навешены все панели, и выполняется их развертывание. Романенко прилаживает своеобразный "ключ".
"Моряками на вантах натягиваем паруса", – комментирует Саша Лавейкин. Он всё время комментирует: "Солнце только зашло и снова восходит", – удивляется он солнечной орбите. Что он раньше не знал? Разумеется, знал, но ведь надо самому такое увидеть.
Каждый выход – ступенька к нашей работе. На этот раз расширен выходной тамбур. В шлюзовое пространство при этом выходе включен и бытовой отсек транспортного корабля. Без него и нам не разместить выносимого оборудования.
"Солнечный парус", "Космические монтажники", – написали газеты. Женя Лохин за голову держится: "Что они написали? Да разве так можно? – он сокрушенно качает головой. – Правдист Андрей Тарасов не ленился, советовался, готовя показывал материал, и вот вылетела птичка – не поймаешь и пошли по миру плоды незрелого представления тиражом в миллионы экземпляров".
Холодным начиналось лето под Москвой. В начале недели, как правило, теплело; среди недели встречались жаркие дни, а вот к субботе обычно холодало. Цветы из французских семян оставались крохотными, недоразвитыми. В газетах сообщали о пылевых бурях, смерчах, землетрясениях. Природа будто бы опровергала самонадеянность людей, рассеянных по земному шару.
Пришел, наконец, долгожданный телекс. Глотаю печатный текст. К гидромакету прибудут недостающие детали. Отлично, прекрасно. И дальше о телекамере. Мы ждём ответ на изначальный вопрос: совместима ли с советскими телевизионными средствами французская телекамера? Увы, пришёл не ответ, а так, некоторые туманные соображения на заданную тему. Почти полгода размышляли во Франции: возможно ли? А теперь предложение – пусть всё это проверят советские специалисты в ближайшую неделю.
Есть и иные безответные вопросы, и это рушит планы. Приходится продолжать, словно все вопросы решены, как было записано некогда в протоколе.
Но когда? Ведь в протоколе было – в кратчайший срок, в возможно короткий срок, не позже такого-то? Проходит это число, идут недели, месяцы, а воз и ныне там. Почему? Как шутят французы, если не хотят отвечать: потому что…
Немало забот с механическими устройствами. Они под контролем Пикара и Обри. А электроника, прохождение электрических сигналов, заботы с телекамерой?
Словно перед нами хорошо сложенный человек с пороком сосудистой системы, невидящий, с крохотным мозгом. Он – инвалид и требует внимания и забот. Наш эксперимент пока напоминает инвалида и вызывает заботу и боль, как о больном родственнике. И дело не в технике, за ней прячется отношение. Создашь прецедент, пропустишь раз, и так пойдёт и пойдёт.
Не знаем мы, может быть, у них объективные препятствия? На встречах мы видим лишь верхушки айсбергов, а что в глубине под ними, в чужой стране?
Однако не безгрешны и мы. Попал к нам, скажем, в команду педантичный человек. Он требует перевыпуска габаритных чертежей. Они для него – дело главное. Попробуй ему возразить, и поднимется крик. А время одно, и силы одни, и важно, на что они тратятся. И вот выпускаются и доводятся габаритные чертежи. Но в деловом перечне они всего одной строкой. И торжествует не смысл, а буква закона, и на защите её демагогия – мол, всё на свете нужно делать хорошо. Да, доводить до сияния можно лишь при бесконечном резерве сил, а если их нет, то нужно делать достаточно хорошо и выделять главное. А что сейчас главное? Не противоборство, а экономия сил. И махнешь на козни рукой, и не замечаешь, как порой к загранице лишние лепятся. Да, что в самом деле главное? Сегодня – гидробассейн.
В бассейн на служебную территорию в Звездном городке мы явились с французским экспериментом впервые 4 марта. Здание бассейна с виду напоминает римский Колизей, только, в отличие от древнего, он не разрушен. В это морозное утро он светился полукругом окон, не то запотевших, не то замерзших.
Гидробассейн любопытен и для непосвященных и входит в обойму узаконенных зрелищ. В бассейне три рабочих этажа. На верхнем готовят к спуску под воду космонавтов и оборудование. Для наблюдений обилие окон-иллюминаторов второго этажа. На первый спускаются, когда нужно подсмотреть что-нибудь снизу.
При самом первом посещении мне бросились в глаза не погруженная в воду гигантская конструкция и не космонавты в скафандрах, а исключительная возможность наблюдать всплывающие воздушные пузыри. Огромные, блестящие, куполами поднимающихся вверх парашютов, оловянными склянками тускло поблескивающих, незастывших грибов, сверкающих, ртутноживых. Пузыри – воздух аквалангистов, болотно-зеленых и чёрных с желтыми баллонами на спинах, что вьются чертиками подле основных громоздких белых фигур, в надутых скафандрах, шлемах с забралом, с ранцами за спиной.
В институте в период специализации меня повлекло к кавитации. Практически странным казалось уравнение Бернулли для струйки воды: при особо быстром её движении оно диктовало вскипание. То же самое получалось при падении тела в воду. За ним вытягивалась кавитационная каверна – паровая полость, пустота, разорванная сплошность воды.
Кавитационная каверна – ученое название. В сценарии своего первого научно-популярного фильма я назвал её шлейфом феи воды. Каверна как бы демонстрация идеального. Возник в лопнувшей воде паровой мешок с поверхностью, идеально совершенной, природным зеркалом, живым, движущимся, переливающимся. Возможно, такое увидишь глазами рыбы из-под воды – волнующуюся водяную поверхность в несолнечный день.
Пузыри же мне напоминали и инженерную молодость, большую солнечную веселую комнату в КБ С.П. Королёва, где мы решали тогда вопросы полёта к Луне и рассчитывали большой тяжелый (по тем временам) пилотируемый корабль к Марсу. И тогда в его баках я теоретически гонял газовый пузырь. Пузыри для меня – приветом из молодости, и сказка, чудо, но об этом особый разговор.
Они всплывали здесь в бассейне за смотровым стеклом, этакие серебристые медузы, совершенные линзы с шевелящимся ободом – необыкновенные, стремительные, колеблющиеся. Но это для тебя. Для остальных они представляли помехи, и аквалангистов просили убрать эти пенистые, поднимающиеся вверх потоки, расходящиеся по внутренней поверхности, как дым из трубы. Позже, вовлекаясь в рабочий процесс, не замечаешь кипения поднимающихся пузырьков на внутренней поверхности воды, следишь за действиями космонавтов, за рассуждениями работающего экипажа, его деловым бормотанием, которое пока что в бассейне слышим только мы. Но потом, там, в космосе, при выходе и в зале управления, и в многочисленных комнатах Центра управления полетом "на виду" окажется каждое сказанное экипажем слово и каждый невольный вздох.
КЭ (командир экипажа): Погоди… (тяжелое дыхание) за крышку не тяни.
БИ (борт-инженер): Нет, я не тяну… Ага… Фал ноль-пять за круговой поручень…
КЭ: Фал ноль-пять, пожалуйста, отсоедини.
БИ: Ставим… Я поставил…
КЭ: Гнезда совпали… Стоит, как положено…
БИ: Я теперь пошёл на ту сторону…
Врач по громкой сообщает свою каббалистику: 96… 27… 37,1 БИ: Я блок взял. Я его не удержу…
КЭ: Этого бычка я не удержу…
БИ: Как учили, пошел…
Слышится тяжёлое дыхание, говорят с перерывами, как при тяжёлой работе. Да, такая она и есть.
КЭ: Давай, Санек… наблюдаю за Саней… Все о'кей…
БИ: Ух и барабан… Хороший барабан… Всё в нём есть… Отбрасываю… и пошла, пошла, милая.
КЭ: Санек, уходи в якорь через мою голову…
Время в бассейне летит, следишь, сопереживаешь, и только иногда бросится в глаза постороннее, скажем, их вид: космонавты в свободном парении с согнутыми коленями и повернутыми к нам ступнями напоминают ангелов с известных картин. И в который раз удивляешься – всё предугадали гении.
Психологический интерфейс
Считанные дни до новой встречи, но, кажется, всё окончательно расстроилось. У французов, возможно, пропал интерес или изменились обстоятельства, и общее дело пошло абы как, и от этого руки опускаются. Но может, как говорится, сам виноват, словно, растя ребенка, балуешь его, не наказывая. Позже страдай, удивляйся: как же так? Я ему делал только хорошее. Во всяком случае необходим нелицеприятный разговор с Обри и Тулуз: "В нашем взаимопонимании что-то разладилось…"
А что у них вообще происходит? Ищем ответа в газетах. В Лионе завершился процесс над Клаусом Барбье. В деле не нашлось смягчающих обстоятельств. Палач и убийца приговорен к пожизненному тюремному заключению. Французская пресса сообщила, что через 14 месяцев начнется новый процесс над Барбье. Позволит ли он разгадать "загадку Калюпра"?
День приезда французов – годовщина нападения Германии на Советский Союз. В этот день с тревогой читаешь об укреплении военной оси Париж – Бонн, о предложениях французскими ядерными ракетами заполнить вакуум после вывода американского оружия.
В день приезда газеты сообщили о шквальных ветрах над русским черноземьем, о строительстве туннеля под Ла-Маншем, о спорах: будет ли новый ядерный полигон на острове Кергелен?
И вот мы встретились. Возглавляющий делегацию мсье Шапп говорит дежурные слова: "… всегда получаем большое удовлетворение от пребывания в Москве, особенно, когда хорошая погода. – За окном было хмуро и пасмурно. – Спасибо за испытания в бассейне".
Затем выступает мадам Тулуз: "Здравствуйте всем, – бойко переводит Мари-Жан, – я очень мало хочу добавить к сказанному. Для нас наступает ответственный этап. Мы начинаем квалификационные испытания…"
Из новичков прибыли Ко и Дансэ. Имена их уже встречались в документах. В проекте немало людей, которые, словно сказочные гномы, трудятся невидимо для нас. Не приехал уже знакомый нам Анц, но имя его упоминалось так часто, словно он присутствует.
Спешу к Обри, заставляю себя начать не с упрека. У Обри особая, не принимающая загара кожа, лицо в веснушках, обветренное. Виндсерфинг? Удалось пару раз вырваться, а так недосуг: семья и работа, работа.
– А отчего вы нам не отвечали?
– А разве вы просили ответить? – удивляется Обри. – Мы приняли ваш телекс к сведению и выполняли, но не думали, что нужно вам об этом сообщить.
Идёт разговор, видишь искренность усилий и становится стыдно за упреки, готовые сорваться с языка. Все идет пристойно и скромно. Чуть-чуть вызовом – красный ободок оправы Патрика да железная брошь-коробочка на груди с ароматическими шариками.
– В Тулузе? Дождь, градусов 15–17. В Париже похоже. Где же хваленый юг? Самолеты летают. Только задерживаются. Забастовка авиадиспетчеров продолжается. А у вас – са ва?
– Чуть-чуть са ва.
И в воде мы не утонем
24 июня. Центр подготовки космонавтов. Бронзовоствольные разлапистые сосны, березы, голубые ели среди свежескошенных газонов, аккуратно подстриженные кусты. Близится дождь, а впрочем, он не обязателен, хотя парит и душно.
В бассейне на верхнем этаже – влажно, рядом ванна с водой. Под водой космический комплекс. Смотровые окна пока темны, чуть голубеют пятна иллюминаторов. Словно покинутая сцена, вот-вот вспыхнут "огни рампы", и всё преобразится, мы станем зрителями, а участники будут тяжело трудиться в скафандрах и ругать про себя и нас, и сверкающую матчасть.
Очень четко работают французские инженеры, собирая гидродинамический макет. Очень мелкие, уверенные движения, инструмент в руках – освоенное средство. Откуда такие навыки? Разочарование сменяется уверенностью, если вместе подналечь, постараться… Заинтересованность не пропала.
Собирая, они смеются над Анцем, потому что он теперь крайний. И дело не в личности, его представляют здесь приборы и оборудование. Очень точные, изящные движения, красивая аппаратура и непреходящее ощущение несоответствия. Слишком тонкие тянущиеся чехлы разорвутся, изящные винтики срежутся, да так, что не вытащишь, заподлицо, слабовата заделка кабелей. И все же приятно смотреть и на саму зарубежную матчасть, и на то, как аккуратно и слаженно готовит французский ансамбль аппаратуру к погружению. Ведь здесь не рабочие, не техники. Откуда такое умение обращаться с инструментом и сумма сборочных навыков? Перед спуском под воду аппаратура собирается, обезвешивается, подвязывается. Но вот начинается работа, подводная сцена ярко освещена, вьются, как живые, кабели.
Ох, как плохо выводится из станции крепежная платформа. Она вся опутана тяжами для пенопласта, кабелями, и всё выступает, задевает. Зацепилась, сработала ручка фиксации. И немудрено: выпадают чеки, да и сама платформа с восьмью ручками – непредсказуема. Якоря мешают движению, и саму раскрывающуюся конструкцию не удаётся состыковать. Она всё перекашивается, и к тому же выясняется, что стыкуют её не той стороной. Место сборки космонавты загораживают, а когда пытаешься взглянуть в иллюминатор с другой стороны, то мешают аквалангисты – чёртики в гладких черных костюмах. По громкой связи просят их не загораживать, и они опускаются на дно.
Ответственный момент – ручное отталкивание, а серебристый поток пузырьков выпускаемого аквалангистами воздуха полностью загораживает ее от нас сверкающей ширмой пузырящегося воздуха. Недостатки конструкции фиксируются. Обидно, что большинство из них были для нас очевидны "ещё до того" и перед погружением. Но тут у нас – неполное взаимопонимание. Объективный обычно в технических вопросах, Патрик теперь сопротивляется очевидному. Переделка конструкции, видимо, вступает в противоречие с финансовыми планами. Как говорится, "наука и жизнь". Наука наукой, а жизнь жизнью.
От бассейна рукой подать до натурного макета станции, двести метров по прямой ведут к зданию, где в зале "нос к носу", друг к другу стыковочными узлами станции "Салют" и "Мир". Спешим туда, начинается дождь, но он не помеха нам поначалу. Идём побыстрее, и он сильней, затем бежим, и дождь барабанит во всю мочь. Приходим в зал в мокрой одежде и с мокрыми волосами. По лестнице поднимаемся по ковровой дорожке, снимаем обувь на пороге станции, как при входе в мечеть, и затем гуськом заходим в станцию. Я веду по очереди в переходный отсек и по очереди показываю и рассказываю.
А снаружи обходим вокруг "Мира" с пристыкованным астрономическим модулем. Объясняемся на пальцах: у Таисии – переводчицы и пока ещё нашего доброго гения, а позже Иуды Искариота – призывают сына в армию, и она волнуется, бегает куда-то звонить. Обходим станцию.
– Вот люк выхода. Отсюда вверх по кольцевым поручням космонавты поднимутся к вон тем, прямолинейным, на конусе. Здесь и будет установлена крепежная платформа.