– Космонавтам будет нелегко, – говорит Обри, имея в виду, что различные приборы будут помехой на пути к месту установки платформы. Он уже видел, как не просто двигаться в скафандре, когда идёшь по сути дела на руках, а дыхание – как при работе грузчиков.
В вестибюле после осмотра станции ждём машину, а она задерживается. Делать пока нечего. Проходят космонавты Александров и Савиных, спешат на тренировку, им летать ещё до нашей экспедиции. А машины всё нет.
– Как, покончено с террористами "Аксьон директ"?
Коллеги только пожимают плечами.
– С ними, да, но не с терроризмом.
– Вот проведем "ЭРУ", – добавляет Обри, – и неизвестно, чем мы сами займёмся?
Он шутит, не подозревая, как недалёк он в этот момент от истины и что готовит жизнь.
За обедом общий нетехнический разговор, но чуть что и он сворачивает к рабочей теме. В Тулузе жарко: +35°, а в августе возможна температура до 40°. Ещё немного и можно без термокамер, на улице, просто так проводить климатические испытания. Во всяком случае, плюсовая температура близка к пределу, что указан в местах, где космонавт берется за конструкцию перчаткой.
Вечером коллеги запланировали посетить "Арбат", где они уже заказали столики, чтобы показать кордебалет Мишелю Ко и Иву Дансэ. Выясняется, что в Париже в Фоли Бержер они не были.
Мишель Ко непосредствен, любой вопрос ввергает его в сопереживание. Он начинает бурно нам объяснять, забывая, что мы не понимаем его, а иногда задумывается.
– Чем занимается он в свободное время?
– Собирает трактор.
Коллеги посмеиваются, говорят: "Он красит трактор, во всяком случае иногда приходит со следами краски".
– Для чего ему трактор?
– Возить дрова.
У него дом и земля в Пиренеях, немного земли, как у нас бы назвали "садовый участок".
В заключение обеда французы с восторгом отзываются о мороженом с шоколадом. Мсье Шапп не ест, ему нехорошо. Возможно, сказалась влажность бассейна, а может, это расплата организма за январь, когда он ходил в морозы с непокрытой головой. Он ожидает нас на свежем воздухе и только отрицательно кивает: нет, ничего, сейчас пройдёт.
Французские специалисты заходят в местный универмаг. Обри разглядывал меховую шапку из норки, а купил 50-кратный бинокль.
Ведем Шаппа к медикам. Медицинская группа на этой встрече работает отдельно, нам всё кажется, что она избрала нехитрую тактику – поначалу ужасаться, мол, отстали, недостаточно поняли – словом нагнетается обстановка, а потом, как правило, принимается предложение – продлить этап и всегда это касается работ во Франции. Это кажется искусственным (у меня, например, из четырех технических – три эксперимента, а у медиков всего-то четыре, и их работает несколько десятков), мы-то всегда успеваем и не пищим. Ах, эта мудрая Ада Ровгатовна? Может, нам только кажется, что всё хорошо, и нас, увы, ожидает фиаско?
На аллеях Центра пахнет свежескошенной травой, играют девочки в летних платьицах. У кафе, где мы обедали, торгуют квасом. В овощной завезли первую черешню.
Пока мы ждем у медицинского корпуса, проходят французские космонавты. Они спешат на тренажеры и прихватывают с собой Энере. Он из группы будущих французских космонавтов, а потом мы ищем его, потому что мсье Шаппу после укола стало получше и его нужно поскорее доставить отдыхать в гостиницу.
В конце встречи мы пишем список замечаний к гидромакету, но не во всём находим понимание. Мадам Тулуз готовит общий протокол. Может и этому её учили в Политехе?
Руководитель по образованию. Это ново для нас. Пусть его отличают знания. Но где же наши идеальные отличницы, институтские сверстницы, или невозможно сравнивать? Заботы о насущем, о семье, сама жизнь – укатают любую отличницу. Но даже среди мужчин выдвинулись средняки, потому что учёба далеко не всё и нужен характер.
Характер нужен, пожалуй, и Обри, чтобы устранить замечание к конструкции. Наверное, ему трудно настоять на этом у себя. А разве легкое у него увлечение виндсерфингом, когда словно на заре истории, человек в одиночку, на доске меряется силами с морем?
К концу встречи на московских бульварах распускаются липы, но снова похолодало, подул пронизывающий ветер. Не так ли и в нашей работе: то теплота взаимопониманий, то отчуждающий холодок?
За газетной строкой
Никогда газетные события так непосредственно не задевали меня. Одни будили воспоминания, другие настораживали.
Сообщение "Велорикши в Канне": "На знаменитой набережной Круазетт в известном приморском курорте Канне появились необычные для Франции средства передвижения…" И так далее, а я вспоминал, что именно там, на Круазетт, корпус баллистики "Аэроспасиаль", и сегодня там для нас ведутся расчёты. А в окна видны коляски велорикш на Круазетт. Августовские газеты сообщили о съёмке французской подводной лодкой "Наутилус" внутренностей затонувшего "Титаника". Телеуправляемый робот "Робен" снимал в отсеках "Титаника" на глубине 3800 метров. Манипуляторы "Наутилуса" собирали предметы внутри "Титаника". А мне эти строки напоминали собственные заботы о съемке в открытом космосе на поверхности станции.
Всего две недели прошло с тех пор, как мы здоровались с Сашей Александровым в вестибюле учебного корпуса Звездного городка, и вот он уже с Мухаммедом Фарисом и Александром Викторенко в космосе. Кроме того, после возвращения Викторенко предстоит возглавить второй советско-французский экипаж и готовиться к нашему старту.
"Тревожное лето" – так писали газеты. От событий на международной арене зависит наша встреча в августе. С тревогой следим за газетными сообщениями:
18 июля. Франция – Иран: "Отношения разорваны".
19 июля. Никосия: "Здание посольства Франции оцеплено силами полиции, которой поручено арестовать "всех шпионов"".
21 июля. "Французская полиция продолжает блокаду иранского посольства в Париже".
По сообщению из Вашингтона, в ближайшие сутки американские военные корабли начнут экскортировать кувейтские танкеры в Персидском заливе.
Триполи: "США и Франция несут ответственность за возобновление боевых действий в Чаде".
28 июля. Линкор "Миссури" с военно-морской эскадрой движется к Персидскому заливу через Тихий океан.
6 августа: "Французские власти требуют, чтобы переводчик иранского посольства предстал перед следователем по поводу террористических актов, что были в Париже год назад".
"Иранские власти требуют, чтобы французский консул предстал перед исламским судом по обвинению в шпионаже".
Все, кажется, идёт по старому сценарию, и дело Варигиной в эти августовские дни кажется невинной репетицией, и, хотя в газетах пишут о мнимом основании "дела "Ариан", Вердье всё ещё в тюрьме, а ряд советских сотрудников высланы из Франции. О чем ещё писали газеты накануне нашего отъезда?
5 августа на 79-м году жизни скончался один из могучей кучки главных конструкторов Михаил Сергеевич Рязанский. Щедрость и мудрость Сергея Павловича Королёва словно звезда будет ещё долго светить. Именно он выделял коллективные усилия, создавая Совет главных конструкторов.
6 августа. В Персидский залив из Средиземного моря направился французский авианосец "Клемансо" с 40 самолетами на борту. В пути к нему присоединятся другие военные корабли.
7 августа. Тысячи иранцев изъявили желание совершить самоубийственные операции против кораблей ВМС США. Их теперь в заливе пятнадцать. На подходе линкор "Миссури" и вертолетоносец "Гуадалканал".
12 августа. "Первый выстрел": "Американский истребитель "Г-14" открыл ракетный огонь по иранскому самолёту".
И вот накануне отлета. Завтра нам уезжать, а в газетах: Персидский залив… нефть и порох… дипломатия и канонерки… режим X. Хабре подпирают две отнюдь не африканские державы – Франция и США… экспедиционный французский корпус в Чаде…
Ну что ещё можно почерпнуть накануне отъезда с газетных страниц? Ратифицирован франко-английский договор о туннеле под Ла-Маншем… Ещё одно крупногабаритное современное сооружение, но нас не касается. А вот… комары и СПИД… переносят ли они смертельный вирус СПИДа, как переносят малярию и желтую лихорадку? В районе Атланты, кишащем комарами, наблюдался уже всплеск заражения СПИДом… Вирус, оказывается, может находиться в крови комара, но он не попадает в слюну насекомого, которая вызывает болезни. Исследователям не удалось вызвать заражения СПИДом с помощью комаров, клопов и им подобных.
Париж – Тулуза
В аэропорту на этот раз нас встретил Лабарт. Быстро получили чемоданы, погрузились в притормозивший под сводами крытой цокольной части рейсовый автобус с полками в салоне для чемоданов и понеслись с севера на юг через весь Париж. Заводскими окраинными районами, парижскими "черемушками" до Дворца конгрессов и тут повернули на авеню Великой Армии, любуемся дневным великолепием Елисейских полей и дальше на юг, мимо бельфорского льва, в Орли.
Места наши в аэробусе А-300 рядом с крылом и моторами (сами так сели), но шума не было слышно. Самолёт взлетел без напряжения, легко набрал высоту. Не раз со стороны мы наблюдали эту картину. Кажется, что он вообще взлетает вертикально. В самолёте Лабарт сказал, что в Тулузе 40° жары. Тулуза встретила нас прохладной пасмурной погодой. Опять отель "Тор", бежевые обои, коричневый пол и кремовая плитка в ванной.
Всю ночь шёл дождь, барабаня по балкону и крыше. Не спалось. В последующие ночи по несколько раз нас будили: не то загулявшие посетители кафе, не то сумасшедшие туристы кричали и пели, затем начинали заводить грохочущие мотоциклы. Они ревели и выли в колодце гостиничного двора, словно двигатели взлетающего самолета, затем наступала короткая предутренняя тишина.
Лежу, включив цилиндрические светильники по бокам широкой кровати, разглядываю рисунок стен – листья, колосья до потолка, приятных переходных цветов между белым, желтым, коричневым. Коричневая ворсистая ткань на полу, белые двери, шкафы, потолок. Стол, стулья, подставка под чемодан. И всё. Окна трехстворчатые, если их закрыть, то станет жарко, а с незакрытыми – шум. Где же спасительный компромисс? Лежишь и мучаешься, пока не раздастся слабый соборный перезвон.
Гостиница наша – в историческом центре Тулузы, на площади Капитоль. Теперь в этом здании – мэрия и театр. Здание из кирпича, хотя в Тулузе он не изготовляется. Его закупают на юге, в Пиренеях. Поселения здесь были еще до новой эры. Само расположение подсказывало построить здесь опорный центр. Путь с юга, из Испании, пролегал через Тулузу. От старого города остались узкие улочки, разбегающиеся словно ручейки от центра – площади Капитоль. Вечерами мы бродили "по средневековью". Торговцы построили в нижних этажах множество магазинчиков, а верхние странные узкооконные – жилые.
Вечерами мы бродим древними улочками с крохотными тротуарами, разглядываем соборы красного кирпича. С неба то каплет, то сыплет кратковременный дождь. Словом, не жарко. Жарко в нашей рабочей комнате, это часть небольшого местного КИСа – контрольноиспытательной станции. У окон на длинных лабораторных столах расставлены приборы, соединенные разноцветьем проводов, но испытания пока не начались, их предваряют обсуждения.
Документация, подготовленная французами, сырая, местами формальная, составленная по общим образцам, не соответствует готовящимся испытаниям. Поджимают сроки, заботы растут, как снежный ком, и начинают появляться зачатки дипломатии: не знаю, не помню, а где это записано?
Мадам Тулуз в эти дни отсутствует. По словам сослуживцев, она покупает собственный дом. Дени Терион участвует в испытаниях "Амадеуса". Но с нами – со мной и Обри теперь активно работают Дансэ и Ко.
Вопросы нешуточные. Один из них: а будет ли работать не искажаясь весь сложный обильный (сорокаканальный) измерительный тракт? Не повлияют ли друг на друга отдельные каналы, и не получится ли в результате информационной мешанины?
Дождливым вечером, вечером, вечером
У всех у нас есть туристические планы Тулузы, но кое-кому из нас хозяйка гостиницы подарила большую, в чертежный лист, карту Тулузы. До этого мне приходилось лишь слышать о существовании подобных карт, не столько о них, сколько о вложенном в них "египетском" труде. Художник умудрился нарисовать на ней не только улицы Тулузы, но и все дома, подчеркнув рисунками места общего пользования. Видишь знакомое: район колледжей, постройки золотого века (X–XII вв.) возле собора Сен-Сернен, центральная улица Эльзас-Лорен с красивыми зданиями XIX века из камня, стекла, металла, как говорится пониже и пожиже, но все-таки напоминающими Париж. Площадь Капитоль, гостиница "Гран балкон", где собирались знаменитые авиаторы, кафе "Castela", у тротуара, возле которого нас ожидал по утрам наш автобус.
Это место особо нам памятно. Ходим, ждём у книжного магазина, в витринах которого сорящий парашютами одуванчиков Ларус, карманные счетные машинки, красивые ручки "Waterman". А дальше столики "Кастелы" жмутся по-утреннему у стен. На стене у входа ещё не погасли расписные фонарики, а за стеклом кафе, подсвеченном изнутри, за газетой и чашкою кофе первые посетители. Через площадь – туда-сюда – в разных направлениях торопятся служащие, студенты с сумками и книгами. По-утреннему все сосредоточены, нет вчерашней вечерней беззаботности. Все спешат по делам.
Вечерами мы бродим по улицам, рассматривая витрины, любуемся соборами. Их тут множество, и они подсвечены: Сен Этьен, Бернау, Ассеса, монастыри августинцев и якобинцев XIII–XVII века, большинство из красного кирпича, похожие на древние крепости – бастиды. А позже или в дождь, как вчера, прилипаем к телевизору, смотрим старые фильмы, потому что современные идут по специальному каналу с доплатой. В первый же день вечером я смотрел в пустом гостиничном холле "Историю любви", наслаждаясь фильмом и музыкой, досадуя на рекламные вставки. Затем начался дежурный фильм про шпионов, и я отправился спать, а ночью в 2 часа опять проснулся от шума и грохота.
Культурная сторона местной жизни скрыта от нас. Весь день у нас занят перипетиями технической работы, а вечерами мы видим тулузцев (как мы называем их между собой – тулузяков), в основном молодежь за столиками бесчисленных кафе, чаще вдвоём, а иногда вчетвером: они едят, пьют пиво, прохладительные напитки, вино и говорят, говорят, говорят. В чем их проблемы? Не знаем. По сообщению агентства Франс Пресс среди молодежи растет число самоубийств. Как говорил Аркадий Счастливцев в "Лесе": "все хорошо, и хочется повеситься". Самоубийства во Франции – основная причина смерти молодых. За год зарегистрировано 12 тысяч смертельных случаев и 120 тысяч попыток покончить с собой.
Софи
Открылась дверь и в комнату вошла молодая девушка. В коротких брюках по щиколотку, свободной блузе и цветных спортивных туфляхтапочках.
– Извините, – сказала она, – я – начальник…
В просторной комнате кипела работа. Среди расставленной аппаратуры взволнованно метался Мишель Ко, накалялись страсти над документацией, опять чего-то не хватало, и атмосфера, казалось, была наполнена ощущением взрыва. Но вот вошла очень молодая девушка, объявила, что она начальник и добавила:
– Можно я послушаю и посижу?
Сказанное звучало таинственно. Оказалось, Софи подвёл язык. Она хотела сказать – не начальник, а начинающая в части языка. Ей двадцать лет, она из Клермон-Феррана, что в самом центре страны. Она изучает английский и русский языки, и будучи на языковом семинаре, узнала, что русские бывают здесь, и вот она приехала, чтобы послушать и попрактиковаться в языке.
Она сидит в довольно раскованной позе, положив ногу на ногу. Голубые брюки несколько спасают положение, но все же поза – очень смелая, и часто кажется, что так неудобно сидеть, когда лодыжка твоя на колене, а другая нога откинута в сторону и полностью видно носки. Но так сидели и в аэропорту, покуривая, с газетой в руках или листая яркий журнал. И так сидит теперь в КИСе молодая девушка из Клермон-Феррана, симпатичная, похожая на русскую тем, что она не хрупкого птичьего строения, а по-русски широкой кости.
Через несколько дней она отправится на год в Ирландию для совершенствования языка. Там будет тихо, там сельские дороги, немногословные люди – и это привлекает её. Нет, нет, сама она не тихоня. Вокруг Клермон-Феррана потухшие вулканы. Характер Софи им под стать. Преподавательница русского языка нередко упрекала её за поведение на уроке:
– Софи, вы неугомонны, как вулкан.
Она потешно встряхивает головой и повторяет: "Извините", и делает это непосредственно и мило. Приятно взглянуть между делом на красивую молоденькую девушку "славянского склада", чудом занесенную в КИС, в круг озабоченных зрелых людей. О чём с ней можно говорить? Она приехала попрактиковаться и подработать. Её работа сейчас – перевод документов на русский язык. По телевидению и в кинотеатрах редки фильмы на русском языке. Она посмотрела "Москва слезам не верит" и "Родня", которые ей понравились.
Когда ей говорят комплименты, она отвечает:
– Не верю, если много говорят.
– А разве о том, что ты красива, тебе никто не говорил?
– Не говорил? – Она повторяет с потешной интонацией. – Не говорил?
Нет, говорил. Мама говорит.
На автобусе в средневековье
В субботу мы тоже работали, но кончили раньше. Ещё светило солнце, когда мы попросили нас выпустить не доезжая до гостиницы, в центре города, и разошлись "по интересам". Мы с Владленом, желая пофотографировать, забрели на красную площадь Сен-Жорж. Огромная вывеска "Радио Монте-Карло" над одним из домов толкала на фото-мистификации. И вдруг нас кто-то окликнул. Софи, одетая словно для пляжа, в блузку и шорты, имеет исключительно авантажный вид. Она не одна, а вместе с другой переводчицей.
– Не хотите ли немножко… – начинает она, тогда как мы отвечаем хором: Нет, нет, не хотим.
До сих пор любопытно, что же предлагала она. Нужно как-то объяснить, не скажешь же, что мы абсолютно заинструктированы.
– Нам жаль вашего времени.
– А не хотите?
– Нет, – отвечаем мы. Хотя, конечно, нам очень хотелось побродить по городу с говорящими по-русски французскими девушками. И навсегда останется загадкой, что же предлагали они? Мне стыдно вспомнить теперь, как мы торопливо ушли, и чтобы не встретиться, спустились вниз, в торговые ряды. А позже снова увидели их, и пошли совсем в другую сторону. Не знаю, видели ли они нас, но до сих пор сохраняется ощущение чего-то постыдного.