Накаляется атмосфера и в экзотическом месте земного шара – Новой Каледонии. Эта заморская территория к востоку от Австралии составляет примерно три процента площади Франции, а проживает в ней треть Тулузы – 145 тысяч человек. Коренных жителей – канаков здесь меньше, чем выходцев из Франции и рабочих, завербованных в соседних странах. Существует расовая напряженность, национальная нетерпимость, которую ярко выразил в свое время Мериме в новелле "Кармен". Если отбросить экономическую основу отношений, в центре её – любовь к своим и безразличие или ненависть к людям иного племени.
В сентябре 175 лет Бородинскому сражению. Газеты слабо муссировали достоинства и недостатки Наполеона, отказывая в признании его военного гения. В современном понимании Наполеон, мол, не был великим полководцем. Он был героем одного генерального сражения, в затяжных баталиях он был обречён. Он концентрировал усилия и шёл на всё, перешагивая через мораль, потому что окружающие творцы истории оправдывают победителя. Так получилось и с началом Отечественной войны 1812 года. 12 июня на балу у генерала Беннигсена император Александр I узнал, что в этот день "великая армия" Наполеона без объявления войны форсировала Неман в районе Ковно.
Укомплектованная и обученная французская армия – победительница Европы была уверена в себе. Но русским слава её была не указ и, как говорится, нашла коса на камень. В 124 километрах западнее Москвы, у села Бородина, именно 175 лет назад произошло знаменитое сражение. 135-тысячная французская армия и 120 тысяч русских войск вошли в жестокое соприкосновение.
Наполеон перекроил до этого карту Европы. Его победы в Египте подтвердили всемирное могущество, но его смущал гигант на востоке, и ход истории решался теперь на полях России. В Бородинском сражении армия Наполеона потеряла треть, и, хотя двигалась по инерции вперед, судьба ее была предрешена. Из всех проведенных сражений, сказал Наполеон, "в битве под Москвой выказано наиболее доблести и одержан наименьший успех".
Россия не раз защищала Запад от восточных нашествий. Большой кровью тормозились орды Чингисхана, Батыя, Тамерлана. В наши дни в мясорубке второй мировой войны на российских полях были перемолоты отборные фашистские войска.
Русские по природе – миролюбивы. Менее других подготовленные к войне, они гибли больше всех. Западные историки удобно для себя объясняли жертвенность и гибель россиян их фанатизмом, хотя на деле всё обстоит наоборот. Славянские натуры более чувствительны и потому больше любят и ценят жизнь, но жертвуют ею сознательно ради всеобщего спасения.
В целом огромная нация, как добрый великан, миролюбива и добра. Не склонная к саморекламе, она добродушно взирает на то, как рисуется её портрет и многое пишется фактам вопреки. Русские – удивительно миролюбивы, трудолюбивы и талантливы; чтобы вывести их из терпения, нужно много сил, но породившие ответную реакцию часто пеняли на себя: русский не мелочно расчётлив и в гневе неукротим.
Чтобы убавить патетический тон, отметим спортивную ничью, отмеченную газетами в эти дни. В Лужниках в отборочном матче чемпионата Европы сборные СССР и Франции сыграли 1:1. Звезды прославленной сборной: Платини, Тигана, Жирес, Босси – уже не играют в футбол, без них национальная команда Франции не попала в финал.
Закончился суд над Матиасом Рустом. На юридическом языке летчиклюбитель из ФРГ обвинялся в незаконном въезде в СССР, в нарушении правил полетов и злостном хулиганстве. Снова обсуждался майский полет, в котором Руст "ради шутки" на легкомоторном спортивном самолете "Сессна-172П" пересёк границу в районе Кохтла-Ярве, дрожал, встретившись с советским перехватчиком. В памяти ещё была история с южнокорейским самолетом, и наши летчики не решились сбить нарушителя.
Самолёт Руста пересек несколько "воздушных коридоров" и около семи часов, облетев Кремль, сел на Москворецком мосту. Руст виновным себя признал, но отрицал хулиганское поведение над Красной площадью, и был приговорен судом к четырем годам лишения свободы.
Газеты также сообщали о раскрутке гироскопов-гиродинов модуля "Квант", об удачном запуске французской ракеты "Ариан". Этот запуск, 19-й по счёту, был выполнен после годового перерыва после срыва запуска ракеты-носителя из-за неполадок в двигателях третьей ступени. В США утверждено финансирование программы "звездных войн". Последней каплей в сенате явился голос вице-президента Буша. Голоса сенаторов разделились, пятьдесят на пятьдесят, и Буш склонил чашу выравнявшихся весов в сторону милитаризации космоса.
Мы бродим по таллиннским улочкам и площадям, и как-то раз на площади Победы зашли на выставку в зал Союза художников. Рядом, перед входом в него, на углу гужевались доморощенные панки, а тут за стеной было строго и тихо, и ходила спокойная публика, зорко вглядываясь в огромные полотна.
Петер Нагель из Кёльна в отличие от своего знаменитого тёзки, который действовал не мудрствуя лукаво и больше изображал, заставляя задуматься. Смотреть его выдуманные и нарисованные картины было интересно. "Дискотека Нью-Йорка", "Трюк II" и "Трюк IV" с перекладиной, мужчина с воздушным змеем – всё это было не просто изображением, а философией, совмещением изображения и мысли, заставлявшим задуматься. Так, говорят, умел и Марк Шагал, чья выставка открылась в музее Пушкина в эти дни. До поры до времени я не видел его картин, за исключением нескольких репродукций, и долго считал его экспортером отечественного искусства, сохранившим по словам Д.С. Лихачева самобытные черты "народной еврейской культуры, народной белорусской культуры и русского лубка". Однако, побывав и в его музее в Ницце, я не увидел его. Вернее, он не произвел впечатления на меня, а картины Нагеля заставляли задуматься, связывали сиюминутность – клоунаду каждого дня с общечеловеческими проблемами, точно как газетные снимки фотоспутника напоминали о "домокловом мече" – озоновой дыре над Антарктидой.
Граждане Тулузы
Мы спешим, как говорится, в ногу с временем. Вчера, накануне отлета, перевели часы назад в связи с отменой летнего времени, сегодня в аэропорту Парижа ещё назад – по-парижски.
В Тулузу мы прибыли к концу дня. Уже в коридоре, только что покинув самолёт, мы видели, как на лётное поле садились диковинные самолеты – мы прилетели в разгар авиационного праздника.
Автобус выруливал среди сонма припаркованных машин, а мы всё видели, как садились самолеты, как из чрева пролетающих машин высыпались фигурки и небо аэродрома расцвечивалось пятнами нарядных лепестков. Далеко не все парашюты выглядели зонтиками, одни походили на змеев, на многоэтажные этажерки или не походили ни на что. На зданиях, окружавших аэродром, стояли люди, кричали, махали, а мы ехали, постепенно набирая скорость, и, наконец, приехали в гостиницу у вокзала – "Новый Орлеан".
Пока мы разбирали ключи с огромными блюдцами – брелками, на нас со стены строго смотрела Орлеанская дева. Мы поднимались на второй этаж по винтовой лестнице, где стоял настоящий тяжелый якорь, о который можно было расшибиться в темноте.
Гостиница изнутри напоминала старинный заросший пароход, вывернутый наизнанку, отчего мостики многоэтажных палуб оказались внутри, окружая патио второго этажа. С этажей свисали гирляндами растения, и, казалось, пароход, брошенный в джунглях, уже красиво зарос, как бывает в кино. Пассажиры верхних этажей видели обитателей нижних палуб, и это делало гостиницу похожей на галереи итальянцев или грузинский двор. Было слышно и видно и можно было переброситься словом и посмотреть, сидит ли кто-нибудь внизу за столом. Знакомились с комнатами, из которых некоторые оказались в запущенном состоянии; в гостинице шел ремонт. И эти "предремонтные" комнаты были обставлены древней мебелью, трогать которую было опасно. Были здесь и глухие номера с окном, выходящим лишь на внутреннюю палубу, и это так не вязалось с обычным французским комфортом. Постепенно всё утряслось.
Мне досталась уютная маленькая угловая. От неё перед этим отказалась руководитель нашей делегации медпатронесса Ада Ровгатовна. Её, по-видимому, не устроил уютный закуток, так как там вряд ли можно было бы собрать совещание. А мне моя комнатка нравилась. Окно выводило на разновысокие крыши гостиничного двора, не того ремонтного, куда сваливался строительный мусор, а другого, чистого, и ступеньки разновысоких крыш украшали вид из окна. На окошке, как водится, были жалюзи. Основную площадь комнаты по-прежнему занимала широкая кровать, а ванная была розовой, с огромным зеркалом.
В эти дни в Тулузе заканчивался какой-то форум социалистической партии, и внизу, около портье, рядом с доской с ключами, где стоял непонятно как втиснувшийся стол с креслами по бокам, пожилые женщины – партийные функционерки – постоянно оживленно разговаривали и доброжелательно улыбались, при нашем появлении прерывая разговор.
Мы работали на этот раз в здании КНЕСа, в помещении его КИСа, в его "предбаннике", в двух больших продуваемых комнатах, разгороженных временными перегородками. Первой прямо у окна располагалась аппаратура "ЭРА". Как и всё во Франции, её конструкция казалась нам избыточной. Мы пытались улучшить эту "суетливую" конструкцию, в которой много, нам казалось, от путешествующей дамы, когда она из дорожной сумки достает кошелек, из кошелька ключ и отпирает чемодан. Нам к тому же стало казаться, что для французов это не дело, а какая-то деловая игра.
– Для чего, – спрашивал я, – будут использованы эти достижения? Ведь усилия при осуществлении проекта – велики и хотелось иметь реальный полезный выход: например, работающую антенну.
Но на эти вопросы я получал уклончивые ответы. Впрочем, спрашивать было некогда. Была работа и работа. И к тому же, пожалуй, был очередной деловой пик. Это было заметно и по косвенным признакам. Никогда вместе с нами не работало так много переводчиков. Среди них и технически подкованный и доброжелательный Мишель Шереметьев, и красивая большеротая Элен, тоже русская по происхождению, но с фамилией Рунге. Она точно сошла к нам на встречу с рекламного плаката. И грузноватая Варвара, имевшая корни в России, иногда она отличалась тяжелым недобрым взглядом, но к нам она относилась на редкость хорошо. Конечно, нехорошо так говорить о женщине, но здесь ведь говорится об объективном впечатлении. Варвара порой мне напоминала хищника, который смотрит незаинтересованно, но горе тому, кто поверив, зазевается. Хотя по делу совсем наоборот, она старалась всем помочь, подсказать и делала это бескорыстно и ненавязчиво. Невысокая, подвижная Мари-Жан, гибкая, как обезьянка, была генералом для переводчиков; задумчиво-сдержанная Шанталь; Сессиль с вечными приключениями: то ей мешает прибыть забастовка, то она в гипсе со сломанной ногой. Паскаль – француженка с гуманитарным уклоном. Вообще, если их разделить, как в спорте, по весовым категориям, то переводчицы-француженки составляли бы легкий и наилегчайший вес, а переводчицы из эмигранток – средний и тяжёлый. Они переводили нам на все лады, из всех углов нашей рабочей комнаты (словно чириканье в лесу) непрерывно слышалась попеременная русско-французская речь.
Работа была напряженной и отнимала силы и нервы, и все же, когда мы возвращались домой, нас тянуло на дежурный маршрут. Нередко мы покидали автобус по дороге и выходили на шумную в эти недолгие часы Эльзас-Лорен. Затем несколько часов спустя, когда закроются магазины, улица сделается абсолютно безлюдной, и только группки вызывающего вида подростков будут шататься по безлюдным тротуарам, а приличная публика будет на бульварах и площадях, у столиков кафе, в сквериках, на людных перекрестках.
Постепенно смещаемся к истоку Эльзас-Лорен. Наибольшее скопление народа у автобусной остановки, у скверика с донжоном Капитоля. Здесь – табло электронной информации, здесь памятник Жоресу – выходцу из этих мест. В небольшом скверике бьют фонтаны, и вода течет речушкой через сквер, деревенский мостик с вечными деревянными бревнышками и слегами, вылитыми из бетона с сучками и корой. Газоны изогнуты, и на них среди зеленой травы различные цветовые пятна. Здесь приятно присесть, задуматься, отдохнуть.
Там, где центральная Эльзас-Лорен упиралась в многоэтажный универмаг "Лафайет", а по левую руку находится влекущий меня огородно-садово-цветочный магазин, небольшим поворотом наш путь выходил на Страсбургский бульвар. От него начиналась улица Баяр. Она шла к вокзалу и вечно была оживлена. По утрам с вокзала спешили к центру города студенты и служащие, к концу дня по ней совершался обратный ток. И на ней в последнем ее звене, где к ней примыкали зловещие полупустые кварталы с развлекательными заведениями, голыми кафе, где дежурили женщины легкого поведения, и одна – постоянная, в юбке минимальной длины, – всегда стояла с красивым маленьким пудельком. В этой части Баяр активно попрошайничали панки. Молодые, нелепо подстриженные парни подпирали спинами железную плоскость – жалюзи какого-то склада, рядом с ними литровые бутылки вина. По тротуару текли вино и моча, и кто-то из них прилипчато приставал к прохожим и попрошайничал, и редко они не околачивались здесь. Парни просили настойчиво, но отличались от бритоголовых, что встречались в центре или на узких улочках старой части города, у этих не было колец с шипами и вызывающей татуировки. Бритоголовые называли себя "санитарами города" и боролись, по их словам, и с торговцами наркотиков, с панками, красными евреями, арабами, неграми. Иногда по стране прокатывались волны насилия и их, как правило, невозможно было предвидеть и предсказать.
Рано утром мы покидали гостиницу и совершали утренний круг по улицам города. А когда просыпали или в непогоду, то, проснувшись, включали телевизор. Даже ночью его экран не пустовал, и по дежурному каналу повторялись новости.
Семь утра. По второму каналу смотрю последние известия. Диктор телевидения по-приятельски, но не фамильярно, здоровается с телезрителями, и идут видеосюжеты. Первым в выпуске в Кремле М.С. Горбачев; авианосцы в Персидском заливе, авиационная катастрофа, партизаны идут с оружием. Странно смотреть как бы всё наоборот: представители по-нашему миролюбивых сил с оружием и показывают убитых ими мирных людей. Как и фильмы, где русский разведчик безжалостен и жесток, и это в конце концов ведёт к взгляду "Ох уже эти русские", с которым и нам пришлось сталкиваться. Но об этом позже, а теперь, как всегда в конце последних известий, сообщение о погоде. Утренние новости вообще сообщаются непринужденно, но особенно – сообщения о погоде. У карты Франции красивая молодая женщина. На карте видно, где черные тучи и дождь, сверкают молнии или оранжевое, в форме ромашки, солнце. Женщина предрекает погоду, словно делать ей это очень весело, и ведущий подыгрывает ей. В Париже дождь, а рядом с Тулузой на карте солнце, и температура + 20°, и женщина смеется то ли над погодой, то ли над прогнозом, и ведет себя так славно, что, если даже и ошибётся, мы простим её. Погода будет сообщаться и в 7.30 и в 8.00, а теперь в 7.10 – гимнастика.
Красивая Ж. Мозон в спортивной блузе и джинсах поет и делает "спортивные движения", а в основном принимает разнообразные позы на фоне чудесной природы. Она похожа на молодую Далиду, красиво движется, и легкий ветерок треплет ей волосы.
Пора завтракать. С "корабельного мостика" бросаешь взгляд на накрытый на втором этаже стол, спускаешься, и вежливая горничная приносит или кофе нуар (я поначалу, оговорившись, попросил вместо нуар суар, вместо черного вечерний кофе, чем озадачил немало горничную), или чай в кружечке с крышкой, апельсиновый сок, а также джемы, масло, неизменную булочку круассан и румяные куски батона – словом, обычный набор.
Тут же, на столике, запечатанные утренние газеты, и специалистымедики, из тех, что побойчей, разрывают их изящные обертки и листают многостраничные газеты за кофе. Я же не решился ни разу: уж больно красиво они запечатаны, да и что поймёшь с нашим знанием языка. Всё то, что сумеешь вычитать, известно из телевидения: 1 октября по всей Франции забастовки в защиту занятости; в парижском пригороде Булонь-Бийанкур на заводе "Рено" увольняют коммунистов и активистов ВКТ. В знак протеста по большим бульварам от площади Данвер-Рошеро до Восточного вокзала десятки тысяч протестантов вновь образовали живое кольцо. Правительство поощряет режим Претории. В Париже министр иностранных дел ЮАР Р. Бота встретился с Ж. Шираком.
В пятницу в автобусе переводчица Елена сказала, что тулузское радио известило слушателей о предстоящем посещении выставки СИТЕФ советской делегацией. Делегация это – мы. Работа не прерывается.
Перед обедом мы в узком составе отправляемся на выставку. Символом её выбрано волевое целеустремленное женское лицо, а его продолжением светящиеся контуры, схемы, провода – совмещение таинственного и электронно-воплощенного.
Машины, флаги. Нас проводят через служебный вход. Заместитель директора выставки мсье Иванофф объясняет, как расположена экспозиция в огромных растянувшихся и соединенных друг с другом зданиях. Он говорит: "Если потеряетесь, то путеводной нитью будет для вас красная ковровая дорожка. Найдите ее".
Вчера к тридцатилетию первого спутника французское телевидение показало вехи развития советской космонавтики. Теперь мы знакомимся с западной технологией. На стендах "Аэроспасиаль" макеты самолетов и раскаленный при спуске в атмосфере "Гермес", ракеты, ракеты, а вот и сам "Гермес". По лестнице в кабину поднимаются посетители. Сначала идут по расписанию только делегации, и мы недолго ждем. Затем французское телевидение просит представителя Главкосмоса Богомолова продемонстрировать осмотр "Гермеса" для телевидения, вместе с ним телевидение интересуется Адой Ровгатовной и космонавтом Олегом Атьковым.
Вечером мы все идем на приём в мэрию. Пересекаем площадь Капитоля. Входим в центральный вход, где во внутреннем дворе Генриха IV плита с золотыми буквами извещает, что здесь в 1632 году казнен герцог Монморанси.
Поднимаемся в длинный зал, украшенный картинами. Здесь собирается публика. Наконец, нас впускают в красивый зал великих людей, где на стенах скульптуры выдающихся деятелей Франции, рядом с ними обнаженные женские фигуры, которые выражают восхищение и ласкают их, расписные стены и потолки. В центре зала мэр города Тулузы и президент региона Южных Пиренеев Доминик Боди говорит слова приветствия представителям советской космонавтики, представители общественности – организаторы и участники выставки СИТЕФ аплодируют его словам.
– Среди нас присутствуют выдающиеся представители советской космонавтики, – говорит Боди. – Мы награждаем их памятными медалями.
Кто же это? Оказывается, всё те же – Богомолов, Котовская и Олег Атьков. Не забыто и то, что до тех пор самая длительная космическая экспедиция трех землян Кизима, Соловьева и Атькова, состоявшаяся три года назад, теперь превышена.
Очень приятно курят фимиам французы. И, послушав их, хочется поверить, что именно эти "три богатыря – создали, внесли и развили": бывший министерский работник, начальник отдела Главкосмоса, а теперь глава нашей делегации Евгений Богомолов, врач-космонавт Олег Атьков и руководитель медгруппы Ада Котовская.