Не случайно, в первых редакциях романа первая часть исторического повествования называлась "Евангелие от Дьявола", "Евангение от Воланда". Известно, что в ранних редакциях М. Булгаков называл свою книгу "Роман о дьяволе", "Князь тьмы". Проводниками авторских установок, сокровенных мыслей и заветных мечтаний об очистительной силе, которая могла бы разрушить империю зла в современной автору действительности, являются загадочные персонажи, масочные герои, которые, без сомнения, ассоциируются с нечистой силой, с царством тьмы и всяческих теней. Это подтверждается щедро рассыпанной по роману символикой. В своей генеалогии "Мастера и Маргариты" И. Ф. Бэлза пишет, что скарабей на груди Воланда – символ бога Осириса, повелителя Западных врат, судьи мертвых и хозяина преисподней. (Бэлза 1978:). Голова пуделя на набалдашнике трости – реминисценция из "Фауста", где Мефистофель появляется в виде черного пуделя и т. п. Приметы потусторонней силы есть у каждого инфернального персонажа. У Азазелло – это врожденное уродство, ярко рыжие волосы, клык, мертвые глаза. У Геллы – шрам на шее. Инфернальный колодец – "вход в преисподнюю" - пустой и черный, как игольное ухо, глаз Воланда, которым он смотрит на тех, кто обречен этой бездне, хромота как напоминание о падении с горних высот (причем, хромота то появляется, то пропадает). Колоритный образ говорящего Кота сродни образу оборотней-животных (собаки, волка, свиньи и т.д.), живущих двойной жизнью мистических существ и человека.
Они же имеют титулы – князь тьмы и его свита – рыцари: Азазелло, Коровьев-Фагот, паж Кот- Бегемот, а также загадочный персонаж Абадонна – демон безводной пустыни, демон-убийца, молчаливый персонаж. Не углубляясь в вопросы демонологии, которые, кстати, не объясняют функциональную нагрузку образа в романе, могу только предположить, что он выполняет в "ведомстве" особую миссию – миссию "черного ангела смерти". В качестве убийцы может выступить с тем же успехом любой персонаж из свиты князя тьмы. Абадонна "появляется" перед обреченным и "снимет свои очки", прикрывающие пустые глазницы. Именно в этот момент и раздается выстрел, завершающий жизнь барона Майгеля. Действия происходят одновременно, но, возможно, в разных измерениях. В пространство пятого измерения во время бала он попадает, отделившись от стены, то есть из другого измерения.
Есть у Воланда и ведьма-служанка Гелла. В общем, стандартный сказочный набор демонических героев, с понятной логикой их взаимодействия, опирающейся на традиции рыцарского и плутовского романов (Опора на контексты мировой культуры в изображении загадочных визитеров в Московских главах романа отмечалась многими исследователями). Все так, если бы не "приземленные" поручения и задачи, которые они выполняют. Совсем не сказочного свойства. К тому же нечистая сила настолько успешно "вписывается" в советскую действительность, что не отличается по манерам и стилю поведения от советских граждан (донести, наябедничать, выпить - закусить, нахамить, надавать по морде, стащить, что плохо лежит – чем не наши люди?).
"Черные" или "темные" не содержит, в общем, положительной или отрицательной коннотации в авторской концепции. Автор уходит от оценок, иногда, впрочем, вворачивая безобидное "негодяи" или "подлец" в адрес Коровьева с Бегемотом. Но сама сила в авторской трактовке амбивалентна. Это, с одной стороны, сила, враждебная самой человеческой природе: она сеет смерть, разрушение, безумие (все герои, так или иначе соприкасающиеся с нечистой силой, попадают в клинику Стравинского), - и, с другой стороны, это необходимое для гармонии мироздания ведомство, выполняющее свои не очень гуманистические функции согласно высшему закону. И возможности этого ведомства, безусловно, очень велики, но не безграничны.
Бюрократизация самого понятия – "ведомство" - заставляет задуматься о том, что оно "функционирует" независимо от чьей-либо воли или каприза. Ведомство исполняет предписания и установления более высокой инстанции. И мы не знаем, что это за инстанция, но она явно предполагается автором, она входит в иерархическую организацию миропорядка по Булгакову.
Большинство исследователей определяют мировоззрение Булгакова как гностический дуализм, выражающийся в сосуществовании "света" и "тьмы". Колином Райтом была также высказана мысль о том, что цели ведомств не противоречат так же, как не противоречат и оценки, даваемые ими. (Райт, 1988). Совершенно верно, шкала ценностей одна, однако весьма существенно различаются и цели и методы, о чем будет сказано в следующих главах.
В контексте времени слово это имело четкие отсылки к так называемым "компетентным органам". Не случайно, Камил Икрамов, представивший интересную концепцию прочтения романа, как на возможный прототип Воланда указывал на Ягоду. (Икрамов 2003). Именно это он заявил когда-то на премьерных спектаклях "Мастера и Маргариты" в театре на Таганке Вениамину Смехову, блистательно игравшему роль Воланда. Точно подмечает Б. М. Сарнов: ""Не спорю, наши возможности довольно велики, они гораздо больше, чем полагают некоторые, не очень зоркие люди…", - кто это говорит, что это за интонация?" (Сарнов 200: 27). Двусмысленность интонационно-речевых реминисценций и аллюзий, очевидная и ясная современникам Булгакова, не утрачивает свою актуальность и остроту сегодня, но требует уже пояснений. Очень напоминает эта стилистика и эта интонация передовицу с выступлением вождя и отца всех народов. Те же вкрадчивые интонации, те же скрытые угрозы…
Между тем, функция, названная некоторыми исследователями "карательной", что забавно в силу прямой проекции на человеческие действия, есть основная функция данного ведомства. И когда эта функция "работает", авторский голос прорывается в репликах московского гостя и его свиты: иначе как объяснить то обилие афористических и совершенно бесспорных истин, которые назидательным тоном произносит уже в самом начале повествования Воланд. Начиная с "Кирпич ни с того ни с сего никому и никогда на голову не свалится" и кончая: "Что же это у вас, чего ни хватишься, ничего нет!"? И этот уровень эрудиции, который ставит его над остальными? И эту власть над ходом и расстановкой фигур на доске?
Споры о том, что это за персонаж - Воланд, до сих пор не утихают. Часть исследователей толкует его с христианско-ортодоксической точки зрения как воплощение дьявола, сатаны (А. Кураев, М. Дунаев, М. Ардов и др.). Они же считают, что это роман о дьяволе: "кощунственная Понтиада", "богословско-демонологический роман" (М. Ардов), "грозное предупреждение о всесилии Сатаны" (А. Кураев), "роман о Сатане", "Воланд есть несомненный главный герой произведения, его образ – своего рода энергетический узел всей сложной композиционной структуры" (М. Дунаев). Другие исследователи видят в нем олицетворение идеи справедливости, носителя истины (И. Ф. Бэлза, А. Моргулев, Е. А. Яблоков, А. Зеркалов, Д. Д. Николаев и др.).
Само имя, как известно, является литературным заимствованием из гетевского "Фауста", где оно звучит как Фоланд. Эту характерную особенность выбора имен для инфернальных героев отметила исследователь антропонимикона романа "Мастер и Маргарита" Е. П. Багирова: "Автор предпочитает не выдумывать имена, а отбирать из уже известных, обновляя лишь их звучание: Воланд (Фоланд - Voland), Абадонна (Авадон), Азазелло (Азазел), Гелла (Гелло, Геллия)" (Багирова 2004: 16). И это одно из важных средств камуфлирования прототипов героев. Дело в том, что имя духов зла табуировано вообще для смертных. Поэтому вполне вероятно, что имя Воланда, как и других персонажей, искажено сознательно: вместо латинской V герой пишет на визитной карточке латинсую W.
Л. М. Яновская, точно подмечая сакральную замену имени и отражение этой проблемы в русских переводах "Фауста" пишет: "В переводах "Фауста" на русский язык это имя обыкновенно опускается" (Яновская 1983: 271). То есть, реплика Фроша "Platz! Junker Voland kommt" (дословно: "Прочь! Господин Воланд идет!") переводятся без употребления имени Воланд, одного из имен дьявола в немецкой культуре. Так, Н. Холодковский, чей перевод считается самым точным и лингвистически корректным, дает следующий перевод: "Дорогу! Черт идет!" в одной редакции и "Идет! А кто перечит, тех – за дверь!" в другой. В переводе Б. Пастернака используется в качестве лексической замены имени замены слово дьявол: "Эй, рвань, с дороги свороти, и дайте дьяволу пройти". В переводе Н. Голованова - сатана: "Дорогу чернь! Дорогу сатане!". В переводе А. Фета местоименная замена: "Прочь! Видишь, сам идет!". Это "факультативное" имя заменяется или опускается в русскоязычном тексте совершенно правильно. Оно не имеет точных аналогов в русской культуре и может увести читателя в сложные вопросы ономастики.
Есть и вторая сторона проблемы. Дело в том, что духи ада, называя свое имя, дают власть над собою тому, кто знает это имя. К магической функции имени и его власти над носителем мы еще вернемся. Заметим только, что искажение имени создает дополнительную маску герою. Употребление и даже обнародование его становится совершенно безопасным. Имя Фоланд появляется в "Фаусте" всего один раз в реплике. А в булгаковском романе имя Воланда печатают даже на афишах…
Воланд
Профессор; специалист по черной магии; консультант, ученый-историк; иностранец - заграничный гусь, удивительный иностранец, сумасшедший немец; престранный субъект, артист – это все узнаваемые маски, за которыми мы угадываем некую сущность, выполняющую в романе весьма важные функции. Таким образом, имя, которым рекомендуется герой, не более, чем маска. Воланд, Фаланд – варианты произношения гетевского Voland, что по значению близко русскому "лукавый". В отечественной и зарубежной демонологии нечистая сила обозначается многочисленными именами. Эта многоименность имеет сакральный смысл, это не просто часть игры. Зная истинное имя, вступающий в диалог приобретает власть над духом, с одной стороны, с другой стороны, поминание духов зла по имени небезопасно для человека. Так, в немецкой речевой культуре имена дьявола табуированы.
Однако в данном случае цели "запорошить глаза" или "отвести глаза" у Воланда не было. Явно утрированный "набор" магических атрибутов, подробно описанный И. Ф. Бэлзой (Бэлза 1978), обнаруживает авторский замысел - сразу дезавуировать героя. Только "девственный" Иванушка остается в неведении. Берлиоз же в силу своей образованности сразу подозревает неладное. "- На тебе!", - грянувшее в его голове, когда он услышал рекомендацию Воланда – "специалист по черной магии" как бы пробило материалистическое сознание, это не просто догадка. Кто-то проник в эту голову, внедрился в сознание, но процессу не суждено было осуществиться. Спасительное для него направление мысли Берлиоз отогнал.
Не только рекомендация. Подробнейший рассказ, услышанный впервые Иваном Бездомным, должен был вызвать определенные ассоциации у Берлиоза, хотя бы в отрывках предположительно с ним знакомого: ведь роман Мастера попадал в редакцию его толстого журнала. Кисловодск, отмененное совещание, соткавшийся из воздуха гражданин и, наконец, Киевский дядя… Не умно поступил "умный" и "красноречивый" редактор. Бежать надо было, как минимум, не к турникету…
И потом, слишком узнаваемый облик незнакомца, собранный из общеизвестных штампов: мефистофельский берет, оттуда же трость с набалдашником в виде головы черного пуделя (отсылка к "Фасту" Гете, поза Мефистофеля скульптора П. Антокольского, хромота падшего ангела, черное (загорелое) лицо, кривой рот, глаза разного цвета (народные представления о нечистой силе связаны с явлениями врожденного уродства – кривизной, бельмом на глазу, косоглазием и т. п.), один глаз безумный (безумие дьявола как трактовка противостояния Богу имеет библейские корни), портсигар с бриллиантовым треугольником (символ всевидящего ока) и т.д. Все внешние хрестоматийные атрибуты представлений о черте, дьяволе, сатане на героев должного эффекта не оказывают.
"Ведь даже лицо, которое вы описывали… разные глаза, брови! Простите, может быть, впрочем, вы даже оперы "Фауст" не слыхали?", - спрашивает Иванушку Мастер. Узнаваемость намеренная, представляющая собой игровой компонент образа.
Просто так он не появляется. В частности, в романе его визиты связаны с грозными предупреждениями, актами воздаяния за грехи, а также испытаниями, которым подвергаются герои романа. Между тем, в романе он воздает каждому, кто становится объектом его внимания, по его делам и по его вере… То, что можно назвать механизмом кармы. Е. А. Яблоков определяет это как "закон справедливости", но не милосердия (Яблоков 2001). У Воланда нет личного отношения и личной заинтересованности ни в одном из героев, кроме Иешуа и Мастера. И вместе с тем эта важнейшая с точки зрения философского содержания романа функция персонифицирована. У Воланда есть предпочтения (в том числе музыкальные, совпадающие с предпочтениями автора), яркие речевые характеристики, манеры, бесспорно, узнаваемая внешность. Совпадают даже возрастные характеристики (мужчина около сорока лет). Вместе с тем образ сознательно снижен – запущенный сифилис, которым Воланда наградила одна очаровательная ведьма, неряшливость в одежде, в обстановке в кругу "своих", "без формальностей", - как, впрочем, и полагается не-чистой силе. Эта не-чистота несет отпечаток нарочитой позы, пренебрежительной по отношению к гостю, "визитеру", и даже особе королевских кровей.
Поразительная манера вести диалог – Воланд как бы ведет диалог сам с собой, особенно не заботясь, чтобы его поняли собеседники. Один диалог с Берлиозом о его смерти чего стоит:
Да, человек смертен, но это было бы еще полбеды. Плохо то, что он иногда внезапно смертен, вот в чем фокус! И вообще не может сказать, что он будет делать в сегодняшний вечер.
"Какая-то нелепая постановка вопроса…" - помыслил Берлиоз и возразил:
- Ну, здесь уж есть преувеличение. Сегодняшний вечер мне известен более или менее точно. Само собою разумеется, что, если на Бронной мне свалится на голову кирпич…
- Кирпич ни с того ни с сего, - внушительно перебил неизвестный, - никому и никогда на голову не свалится. В частности же, уверяю вас, вам он ни в каком случае не угрожает. Вы умрете другою смертью.
- Может быть, вы знаете, какой именно? – с совершенно естественной иронией осведомился Берлиоз, вовлекаясь в какой-то действительно нелепый разговор. – И скажете мне?
- Охотно, - отозвался незнакомец. Он смерил Берлиоза взглядом, как будто собирался сшить ему костюм, сквозь зубы пробормотал что-то вроде: "Раз, два… Меркурий во втором доме… луна ушла… шесть – несчастье… вечер – семь…" - и громко и радостно объявил: - Вам отрежут голову!
- Бездомный дико и злобно вытаращил глаза на развязного неизвестного, а Берлиоз спросил, криво усмехнувшись:
- А кто именно? Враги? Интервенты?
- Нет, - ответил собеседник, - русская женщина, комсомолка.
- Гм… - промычал раздраженный шуточкой неизвестного Берлиоз, - ну, это, извините, маловероятно.
- Прошу и меня извинить, - ответил иностранец, - но это так. Да, мне хотелось бы спросить вас, что вы будете делать сегодня вечером, если это не секрет?
- Секрета нет. Сейчас зайду к себе на Садовую, а потом в десять часов вечера в Массолите состоится заседание, и я буду на нем председательствовать.
- Нет, этого быть никак не может, - твердо возразил иностранец.
- Это почему?
- Потому, - ответил иностранец и прищуренными глазами поглядел в небо, где, предчувствуя вечернюю прохладу, бесшумно чертили черные птицы, - что Аннушка уже купила подсолнечное масло, и не только купила, но даже и разлила. Так что заседание не состоится.
Низкая заинтересованность в собеседнике выражается в почти полном игнорировании его коммуникативных нужд. Это означает, что Воланд проговаривает, причем себе под нос, то, что хорошо понятно ему самому как "специалисту по магии" и астрологии, но совершенно непонятно Берлиозу и он явно не заботится о том, чтобы быть понятым. (Кстати, как выяснил ведущий российский астролог П. Глоба, астрологический прогноз абсолютно точный) А почему бы не пообщаться с красноречивым и хорошо образованным человеком? Ведь Берлиоз – редактор толстого художественного журнала, очень начитанный и образованный человек, председатель Моссолита, знаком со всеми литераторами Москвы. Но, либо вся эта информация не нужна Воланду, либо хорошо известна, так же, как и Берлиоз. Доходит до того, что, нарушая нормы этикета, Воланд только показывает свою визитку, и то мельком, вместо того, чтобы вручить, как это предписано правилами хорошего тона. Очень низкая заинтересованность незнакомца в собеседниках и демонстрация пренебрежительного отношения к Берлиозу и Бездомному не случайны.
Единственным, за что поблагодарил Воланд Берлиоза – это за "ценное сведение" о том, что большинство граждан Советской России давно перестали верить сказкам о Боге, что атеизм стал государственной религией. Почему это сведение так ценно для Воланда? И почему он захотел услышать ответ на поставленный вопрос именно от Берлиоза? Или это очередная провокация и желание заставить Берлиоза еще раз, перед смертью, отказаться от веры? И почему временами развязный в своей манере общения, и в большинстве случаев серьезно-внушительный Воланд так презрительно относится к Берлиозу и Бездомному? Почему он решил остановиться в квартире Берлиоза? Уж не затем ли он решил убить Берлиоза? Нет. Тот, кто прячется за этой маской, уже давно жил в этой квартире! И большевистская Москва – это его дом. Потому что всякое место, откуда изгоняют Бога, тут же занимает дьявол, что справедливо отмечает в своей книге диакон А. Кураев (Кураев 2006). Нет ничейной территории, потому что территория эта – души людей. Воланд объезжает, если угодно, свои владения. Поэтому в любом месте Москвы он у себя дома.
Вербальное свидетельство этому слово "черт", которое постоянно повторяется в московских главах. Помянули того, кто подсел к ним на скамейку, и Берлиоз с Бездомным.
- Ах, как интересно! – воскликнул иностранец.
- "А какого черта ему надо?" - подумал Бездомный.
Постоянное чертыхательство как симптом низкой речевой культуры "вошло в моду" с 20-х годов прошлого века, ранее в русском образованном обществе это было дурным тоном. А за фразеологизм "Слава Богу!" человека в эпоху воинствующего атеизма могли посадить в тюрьму. Мне лично такой пример известен. Дело происходило в 30-е годы в Саратове. Посадили рабочего, спонтанно произнесшего эту фразу. Инкриминировалось "распространение суеверия".